Текст книги "Знамя над рейхстагом"

Автор книги: Василий Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Самому мне поспать так и не удалось. Во-первых, интересные трофеи принес Коротенко. У убитого немецкого полковника разведчики нашли боевой приказ и план действий 23-й пехотной дивизии. Эти документы стоили того, чтобы над ними посидеть и мне, и особенно Дьячкову с Офштейном. Во-вторых, на НП были доставлены пленные.

Самой крупной птицей из них был штабной офицер в чине полковника. При нем оказалась карта, где обозначалось расположение всей Идрицкой группировки. Полковник был растерян.

– Мы не ожидали вашего наступления, – говорил он, – и тем более столь стремительного. У нас полная дезорганизация. Управление нарушено. Где свои, где чужие – трудно понять. Иначе бы я не очутился в вашем обществе. Часть солдат верна фюреру и законам дисциплины, они-то и оказывают вам отчаянное сопротивление. Другие ведут себя как предатели и трусы – покидают позиции без приказа. – Помолчав, он добавил: – У многих уже не выдерживают нервы.

От других пленных, в целом подтвердивших слова полковника, я узнал, что кое-где немцы отошли чуть ли не в панике, даже артиллерию оставили на огневых позициях. Всего в плен за минувший день было взято 114 человек. В числе боевых трофеев – около 40 пулеметов и 12 орудий. Только убитыми враг потерял до 300 солдат и офицеров.

Части дивизии продвинулись километров на двенадцать. В тылу у нас осталась Каменка, занятая врагом, и немало мелких неприятельских подразделений. О том, как подавить сопротивление гитлеровцев, я уже не беспокоился. Ночью на наш правый фланг – не через два часа, как предполагал Еременко, а так часа через три-четыре – вышла 207-я стрелковая дивизия. К утру подтянулась и 171-я. Одним словом, на Идрицкое направление вышел весь 79-й стрелковый корпус.

Рассветало, когда ко мне подошел Анатолий Курбатов.

– Товарищ командир, на нашей высотке в соседней траншее пулеметная рота немцев.

– Не может быть, – удивился я. – Так рядом с нами и ночевали?

– Да. Темно, боевые порядки перепутались, их и не заметили.

Соседство было не из приятных.

– Тарасенко, – позвал я командира разведроты, – поднимай своих людей и немедленно очисти высоту от фашистов.

Через несколько минут рота с трех сторон атаковала вражеские позиции, находившиеся в каких-нибудь ста метрах от нашего НП. Но не тут-то было! Из траншей хлынул ливень свинца. Бойцы залегли. Тарасенко попытался было их снова поднять, но пулеметные очереди прижали наших солдат к земле.

Дело принимало нешуточный оборот. Я приказал отвести роту и открыть по гитлеровцам сосредоточенный артогонь, затем направить на них два танка.

Когда заработала артиллерия и показались тридцатьчетверки, неприятельские солдаты бросились к ближайшему лесу. Вдогонку за ними пустились разведчики Николая Тарасенко. Уйти удалось немногим: на земле осталось много убитых и раненых, а 18 человек было взято в плен.

Утро показало, что в Забегах делать мне больше нечего. Бой, расчленившись на отдельные очаги, еще гремел вокруг. Но основные события разворачивались впереди, уже километрах в десяти от нас. Поэтому я распорядился, чтобы в Забеги срочно переводили штаб дивизии, а наблюдательный пункт для оперативной группы подготовили на одном из холмов, непосредственно за наступающими частями.

Расстояние до нового места было около восьми километров, и добираться туда решили на машинах. В одну сели мы с Курбатовым, а еще в двух разместились оперативная группа и взвод разведки. Едва автомобиль тронулся, я начал дремать – сказывалась бессонная ночь. Только проскочили село, как Лопарев вдруг резко затормозил. Я поднял голову и удивился: у дороги перед мостом через ручей стоял немецкий офицер и заискивающе улыбался. Руки он приподнял вверх и всем своим видом показывал, что не желает сделать нам ничего плохого. "Наверное, контуженный", – подумал я. Но, взглянув чуть в сторону, почувствовал на лбу холодную испарину: около придорожных кустов примостился неприятельский пулемет, уставившись на нас в упор черным зрачком дула.. Расчет лежал на месте, готовый к открытию огня. "Конец", мелькнула мысль. В эти мгновения я с непостижимой четкостью, как в застывшем кадре кинофильма, увидел и обгоревшие дома на краю села, и выглядывавших из-за них солдат в зелено-серой одежде.

Но тут сзади раздался резкий визг тормозов и из следовавшей за нами машины на землю посыпались разведчики. Неприятельские пулеметчики, проворно вскочив, подняли руки вверх. Из-за домов стали выходить новые группы гитлеровцев. Они сдавались без сопротивления, без стрельбы. Разведчики под конвоем отправили их в тыл.

Я спросил офицера по-немецки:

– Что, не успели удрать?

– Конечно, – ответил он.

– Сколько вас здесь?

– Одна пулеметная рота, – и он махнул рукой на запад. – Ваши танки и пехота прошли далеко. Мы вынуждены сдаваться. Вы нас окружили и отрезали пути отхода. Нам некуда деться. – И уже иным тоном, с плохо наигранной бравадой, спросил: – Нас, конечно, расстреляют?

– Нет, – успокоил я его. – Мы пленных не расстреливаем, а отправляем в тыл. Будете там работать, восстанавливать то, что разрушили и сожгли.

– Слава богу, – вновь заулыбался он, – для нас этот кошмар кончился. А вам, господин полковник, желаю удачи...

Как не похожи были эти пленные на тех, что брали мы под Киевом летом сорок первого! Те были наглые, смотрели на нас свысока – так, будто не они, а мы у них в плену.

На новом наблюдательном пункте мы пробыли недолго. Несмотря на то что противник оказывал упорное сопротивление, наше наступление велось в довольно высоком темпе. И за день мы раза два, а то и три меняли НП.

Части дивизии вошли в Каменку, заняли ряд сел. Окруженные, потерявшие связь между собой, небольшие группы гитлеровцев некоторое время держались. Потом сознание безнадежности дальнейшей борьбы брало верх над привычкой к дисциплине, и солдаты разбегались или сдавались в плен.

С ходу мы форсировали речку Алоля около деревни с таким же названием. Мосты были взорваны, и переправляться пришлось вброд. Из ближайших лесов и оврагов вышли крестьяне. Они стали помогать наводить мост, приводить в порядок дорогу, вытаскивать застрявшие орудия, подводы.

От их рассказов о пережитом в годы хозяйничанья фашистов бойцы лютели и с удвоенной силой дрались с врагом.

Идрица была от нас в каких-нибудь двадцати километрах. 79-й корпус обходил ее с севера, минуя наиболее сильные вражеские заслоны. Это был важный узел неприятельской обороны. Через город проходила железная дорога и несколько шоссейных. Неподалеку находились два постоянных аэродрома. Идрицу опоясывали противотанковый ров и сеть Траншей с площадками для огневых точек. Отдельные участки дорог прикрывались дотами и дзотами. Все эти укрепления создавались не один месяц. Мы имели о них довольно полное представление, почерпнутое из захваченных документов и из показаний пленных. Это облегчало нам выбор направления для удара.

...Красное солнце, обещая хорошую погоду, сползало за горизонт. Его лучи, словно нехотя, пробивались сквозь дым и пыль, поднятые взрывами и пожарами, танковыми гусеницами и выхлопами моторов. Рокот и гул неслись над землей. Начинались вторые сутки наступления на Идрицком направлении.

Утро следующего дня выдалось ясное, почти безветренное. Наше продвижение, замедлившееся ночью, снова набирало свой дневной темп. Передовой отряд, состоявший из танков и самоходок с десантниками на броне, рвался к Великой, чтобы захватить на ней броды и отрезать пути отхода 23-й пехотной дивизии противника. Да, Великая, которую мы форсировали в бою за Заозерную, описав хитрую петлю, снова вставала на нашем пути. И мы поспевали к ней раньше, чем основные силы немецкой дивизии. Это ли не было успехом!

Танки мчались по густой и высокой траве. В наш "виллис", идущий вслед за ними, врывался и крепкий аромат луговых цветов, и едкий запах выхлопных газов. Машину я остановил близ берега и поднялся на пологий холм. Отсюда лучше просматривалось русло реки, да и вообще легче было ориентироваться. Но понять, к какому именно месту относятся буквы "бр", обозначавшие на карте брод, было нелегко.

Ширина Великой в этом месте достигала двухсот метров. Глубина ее, если верить карте, колебалась от полутора до трех метров.

Я спустился к подножию холма. Ко мне подошли командир батальона, возглавлявший передовой отряд, и командиры танковых рот.

– Надо как можно быстрее отыскать брод, – сказал я им, – захватить плацдарм на том берегу и не дать противнику возможности отойти туда. А за вами переправится весь шестьсот семьдесят четвертый полк.

Не успели офицеры разойтись, как наше внимание привлек хохот, вспыхнувший в группе бойцов, расположившихся неподалеку. Мы обернулись в ту сторону, куда смотрели бойцы. Там, метрах в двухстах к югу от нас, вброд через реку шли две женщины, высоко подняв подолы своих ситцевых платьев. Они что-то кричали.

– Прекратите гоготать! – прикрикнул я на солдат. До нас донеслись слова:

– Брод только здесь!

Выйдя на берег, молодухи юркнули в кусты и, приведя там в порядок свою одежду, вышли навстречу бойцам. Я сунул карту в планшетку и поспешил к женщинам.

– Вот туточки и туточки, – объясняли они, – люди могут иттить, а тута вот – машины ваши, танки. А вон там, – одна из женщин махнула рукой на север, – коло Желудов, немец через речку прет. Там его видимо-невидимо. Раздеется, бесстыжий, и вплавь...

Все эти сведения были для нас очень полезны. Но молодухи не ограничились тем, что обрисовали нам обстановку. Обе они вызвались провести танки вброд. Первая машина медленно сползла в воду и потихоньку, будто ручной зверь на привязи, двинулась за женскими фигурками. Механик-водитель, боясь засесть, вел танк с большой осторожностью. Брод был глубокий. Но вот машина выбралась на противоположный берег. Командир передового отряда тряс женщинам руки, а они что-то объясняли ему, показывая на север.

Переправившись через реку, танки и самоходки начали разворачиваться в сторону деревни Желуды.

К броду подошла пехота. И хотя вода доходила бойцам до груди, они двигались довольно быстро.

Подкатила артиллерия на механической тяге. Орудия пришлось перетаскивать с помощью лебедки. Тем временем передовой отряд подступил к Желудам.

Возле этой деревушки действительно переправлялись охваченные паникой неприятельские солдаты. Побросав на восточном берегу оружие, сняв обмундирование, они вплавь спасались от наступавших им на пятки наших танков и пехоты. Полной неожиданностью для них оказались выкрики "Хенде хох!", раздавшиеся с трех сторон. Прибывшие десантом на танках автоматчики под командой старшего лейтенанта Симонова окружили гитлеровцев.

Место было лесистое, и фашисты попытались воспользоваться этим. Они бросились врассыпную. Но загремели очереди автоматов, несколько человек упали на землю. Остальные не стали испытывать судьбу и сдались.

Когда я подъехал к месту стычки, полуголое, а частично и вовсе голое фашистское воинство было уже выстроено. Картина была и смешной и жалкой. За три года войны я впервые видел массовое бегство немецких солдат с поля боя в слепом страхе. В поведении рядовых германской армии все отчетливее проявлялась тенденция – зря не рисковать собой.

Один из немецких офицеров, увидев, что я здесь старший, попросил разрешения обратиться.

– Герр оберет, – сказал он. – Я вижу, что нас собираются куда-то вести. Я прошу одеть всех, а если нет такой возможности – пусть лучше расстреляют в лесу. Хоть мы и пленные, но идти в таком виде по людным местам – это хуже смерти.

– Мы пленных не расстреливаем, – ответил я ему. – Это не в правилах Красной Армии. А одеть вас не во что, неужели вы этого не понимаете? О мужском и воинском достоинстве надо было думать на том берегу. Вы там делали свой выбор. А теперь становитесь в строй.

Пленных повели в том виде, в каком они были. Пока голое подразделение шло лесом, все было в порядке. Но как только оно вступило в деревню Клишино, случилось то, чего мы не предусмотрели. С гиканьем и улюлюканьем выбегали жители со своих дворов и кидали в пленных всем, что попадалось под руку. Конвойные пытались увещевать крестьян, но безрезультатно. Единственно, что мог сделать старший конвоя, – это скомандовать "Шире таг!". И немцы поняли эту команду. Чуть ли не бегом вылетели они из Клишино.

Время перевалило за полдень, когда мне доложили, что противник, напуганный нашим обходным маневром, который мог завершиться окружением, поспешно оставил Идрицу. В этот момент я находился километрах в семи к северу от нее. Мне захотелось взглянуть на освобожденный город. Я сел в машину и минут через пятнадцать въехал в деревянный одноэтажный городок, заросший садами и очень напоминавший крупное среднерусское село.

Бои обошли Идрицу стороной, поэтому нам почти не попадались на глаза следы разрушений. В западной части города, на берегу вклинившегося в него озера Идрия, я увидел толпу плачущих женщин. Оказалось, отступая, фашисты успели кое-что заминировать, и несколько человек подорвались на минах.

Осмотр Идрицы занял немного времени, и я поспешил в оперативную группу штаба дивизии. Наступление продолжалось...

В этот день – 12 июля – Советское информбюро сообщало: "Войска 2-го Прибалтийского фронта, перейдя в наступление из района северо-западнее Новосокольников, прорвали оборону немцев и за два дня продвинулись вперед до 35 километров, расширив прорыв до 150 километров по фронту. В ходе наступления войска фронта овладели городом и крупным железнодорожным узлом Идрица и освободили свыше 1000 населенных пунктов..."

Так перестало существовать Идрицкое направление. Но нам имя этого города запомнилось на всю жизнь. И не просто как обозначение одного из заурядных населенных пунктов на неоглядном пространстве Средней России. Приказом Верховного Главнокомандующего No 207 от 23 июля 1944 года нашей дивизии было присвоено наименование Идрицкой.

Уже после войны я как следует познакомился с тихой, задумчивой Идрицей. Этот городок стал для меня как бы второй родиной.

Поспешишь – людей насмешишь

Итак, Идрицкая группировка противника перестала существовать. Но это не означало, что для нас наступила передышка. 3-я ударная и 10-я гвардейская армии наносили удар в общем направлении на город Резекне. Эти две армии составляли правое крыло 2-го Прибалтийского фронта. А левое его крыло, представленное 22-й и 4-й ударной армиями, наступало вдоль Западной Двины на Даугавпилс.

Позже я узнал, что Резекне и Даугавпилс рассматривались Ставкой как трамплин для броска на Ригу. А освобождение латвийской столицы являлось частью стратегической операции 2-го и 1-го Прибалтийских фронтов, целью которой было перерезать коммуникации, связывающие прибалтийскую группировку противника с Германией.

Начиналась битва за Прибалтику.

Но тогда мне многое не было ясно. Не зная замыслов высшего командования, я не мог связать воедино взаимообусловленные события, казавшиеся разрозненными эпизодами. К тому же у командира дивизии в период наступательных боев попросту нет времени отягощать себя стратегическими раздумьями. Сообразно той информации, что приходилось получать, я мыслил масштабами боевых действий корпуса, армейской операции и лишь в какой-то мере – операции фронтовой.

После освобождения Идрицы для нас сразу же определилась новая цель наступления – Себеж. До него оставалось километров тридцать. Но это были нелегкие километры!

Правда, за сутки мы преодолели почти полпути, преследуя отступающих гитлеровцев по дорогам среди лесов и болот. Но 13 июля нам пришлось задержаться. Впереди простиралась гряда холмов, представлявшая собой очень выгодный естественный рубеж, где немцы могли подготовить крепкую оборону. Собственно, они и готовили ее, стягивая сюда уцелевшие резервы битой нами 23-й пехотной дивизии. Об этом наша разведка имела достаточно сведений.

Штурмовать эту линию обороны с ходу было бы по меньшей мере неосмотрительно. И наш 79-й стрелковый корпус, находившийся на правом фланге 3-й ударной армии, остановился. 150-я дивизия была правофланговой в корпусе. А 207-я стрелковая дивизия оказалась нашим соседом слева. Корпус сосредоточивал силы для такого удара, чтобы не только прорвать оборону врага, но и, наступая без остановки, ворваться в Себеж. Началась подготовка к штурму оборонительного рубежа.

Перво-наперво я произвел на своем участке рекогносцировку. В ней участвовали командиры полков и офицеры штаба. Знакомство с местностью, а также с тем, что удалось пронаблюдать в стане врага, подтверждало вероятность сильного сопротивления. Что ж, это был последний шанс гитлеровцев не допустить нас в Себеж и к лежащей за ним латвийской границе.

Дальнейшие действия дивизии я представлял себе так. Утром 15 июля начнется прорыв вражеской обороны. Главный удар нанесет первый эшелон в составе 756-го и 469-го полков. Затем в прорыв будет введен сильный передовой отряд, который мы всемерно облегчим: при нем останутся лишь оружие и боеприпасы, а шинели, сумки и другое снаряжение поместятся на батальонных повозках. Разведывательная рота сядет в машины и после прорыва устремится по дороге прямо в Себеж.

В штабе под руководством Дьячкова сразу же началась работа по планированию боевых действий. Деловитость была характерной чертой Николая Константиновича. Он не старался показать себя излишне строгим и придирчивым к подчиненным, – наоборот, ему нравилось, когда люди работали спокойно, без робости и трепета перед начальством.

В плане подробно излагалась последовательность занятия 756-м и 469-м полками исходного положения для атаки. С целью маскировки их выход намечался на ночное время. В каждом полку создавалось по штурмовому батальону из числа наиболее отважных и дисциплинированных бойцов.

Тем временем в ротах и батареях политработники проводили беседы. Они рассказывали солдатам об итогах минувших боев, о тех, кто в них отличился, о задача к, которые предстоит решить. Замполиты, пропагандисты и агитаторы призывали бойцов действовать смело и решительно, больше проявлять инициативы и воинской сметки. Этому же посвящался и очередной номер газеты "Воин Родины", который срочно готовил редактор капитан Николай Богданик.

Кипела работа и в тылах дивизии: подвозили боеприпасы, продовольствие, эвакуировали подбитую технику, снабжали всем необходимым полки.

Днем 14 июля Дьячков и все штабные офицеры отправились в части, чтобы проверить готовность их к наступлению и, если нужно, на месте оказать помощь. Все было в порядке, люди ждали сигнала.

Ночью я лишь пару часов прикорнул у себя на "командном пункте, а на рассвете уже был на ногах. 15 июля ровно в 4 часа над лесом взмыла серия красных ракет. Ударили гвардейские минометы, и огненные трассы "катюш", прочертив по небу дуги, уперлись в возвышающиеся перед нами холмы. В воздух поднялись фонтаны дыма и земли.

1 Из лесу выползли танки и появились цепи бойцов. Передовые батальоны наступающих полков продвигались вперед уверенно и быстро. Сопротивление оказалось слабее, чем мы ожидали. Вскоре фигуры бойцов замелькали на высотах, занятых врагом. Потом поступило донесение, что уничтожено до двух батальонов противника и захвачено много пленных. Остатки подразделений 23-й дивизии поспешно отходили по лесным дорогам к Дубровке и дальше на Себеж. Гитлеровцы бежали с заранее подготовленных позиций и, видимо, не собирались останавливаться до самой латвийской границы.

Командир корпуса Семен Никифорович Переверткин связался со мной и с командирами 171-й и 207-й дивизий – полковниками А. И. Негодой и И. П. Микулей.

– Надо брать Себеж с ходу! – сказал он. – Неприятель серьезного сопротивления не окажет. Чье соединение первым ворвется в город – будет Себежским!

Удачное начало дня, хорошая, солнечная погода, задорные интонации в голосе командира корпуса – все это поднимало настроение, вселяло уверенность в благополучном исходе наступления. Выслав вперед разведгруппу на машинах, а за ней облегченный передовой отряд в составе батальона, я рассчитывал, что к ужину мы будем в Себеже. Вскоре разведчики достигли пересечения шоссейной и железной дорог и донесли по радио, что, не обнаружив противника, продолжают двигаться дальше, на Себеж. Тут уж я не выдержал. Оставив штаб с главными силами, взял к себе в "виллис" командующего артиллерией Александра Васильевича Максимова, начальника разведки Ивана Константиновича Коротенко, радиста с рацией и приказал догонять передовой отряд. На карте-двухкилометровке передо мной возник удивительный город, южная половина которого умещалась на узком перешейке, разделявшем озера Ороно и Себеж, а северная пряталась под прикрытием холмистой гряды. Город был совсем близко.

Батальон мы настигли быстро. Он шел без задержек. Тогда мы решили проехать к разведчикам. Но их что-то нигде не было видно. "Наверное, уже в городе", – решил я.

– Гони побыстрее! – сказал я Лопареву, рассчитывая уже минут через пятнадцать доложить Переверткину из Себежа о вступлении в город нашей дивизии. Впереди показались домики городской окраины. Вдруг разразился артиллерийский гром. Почти в тот же миг взвизгнули тормоза, и мы с Максимовым вылетели из машины на обочину дороги.

Огонь, открытый противником прямой наводкой из-за домиков на окраине, чуть не смел нас.

Я огляделся вокруг. Рядом, путаясь в высокой траве, чертыхался Максимов. Шофер Лопарев не растерялся: он мгновенно увел машину в укрытие. Мы перебежали за бугорок, поросший мелким кустарником, ползком добрались до "виллиса". Водитель погнал автомобиль под прикрытие высоты, расположенной в полутора километрах от Себежа.

Здесь мы перевели дух и вдоволь посмеялись над своей беспечностью. Поехали город брать! Хорошо, что немцы маху дали...

Теперь мне было ясно, что гитлеровцы не собираются за здорово живешь отдавать нам Себеж и что нас ожидает организованное и, по-видимому, упорное сопротивление. Позиции у врага были выгодные, и он мог успешно обороняться с любого направления.

– Как связь со штабом дивизии? – спросил я радиста.

– Есть, товарищ полковник. Но слышно плохо. Подойдя к рации, я дождался, когда в телефоне зазвучал голос Дьячкова, и передал:

– Себеж занят противником. В северной части города находятся орудия, установленные на прямую наводку.

Ответ начальника штаба удивил меня и озадачил:

– Соседи доложили командованию о взятии Себежа.

– Это неправильно! – крикнул я. – Доложите командиру корпуса, что Себеж сильно укреплен противником.

Треск и помехи не дали возможности продолжить разговор. В это время к нам подошли разведчики. Они возвратились, ведя нескольких пленных. Выслушав командира разведгруппы и допросив пленных, я убедился, что противник действительно крепко держится в городе и к тому же имеет там свежие части. Взять город с ходу, да притом в лоб, было невозможно.

С дороги донесся рев мощных моторов. Показались танки. За ними спешила машина командира 207-й дивизии.

– Стой, Микуля! – закричал я ему, размахивая рукой. – Стой! Куда едешь? В Себеже немцы!

– Я уже доложил, что в Себеже мои части! – крикнул Микуля в ответ, сложив ладони рупором вокруг рта. – Еду туда!

– Нету там наших! Я сунулся, да схватил пилюлю – обстреляли крепко!

Но Микуля, видно, не поверил и, махнув рукой, поехал дальше. Вскоре со стороны Себежа донеслись орудийные выстрелы. Потом все смолкло. Спустя некоторое время весь в дорожной пыли показался Микуля – он шел назад пешком, по обочине шоссе.

– Ну так как, есть твои части в Себеже? – встретил я его вопросом с некоторой долей ехидства.

– Эх, черт!.. – выругался Микуля. – Машину разбили, и шофер ранен. Хорошо, танки прикрыли огнем, а то и не выбрался бы...

Часа через полтора я сумел наконец связаться по радио с Переверткиным и доложить ему о создавшейся обстановке. Он, в свою очередь, рассказал:

– Командиры сто семьдесят первой и двести седьмой доложили, что ворвались в Себеж. Это подтвердил помощник командарма. А в вашем штабе тоже сказали, что вы выехали в Себеж. Поэтому я и доложил командующему о взятии города. Что же теперь делать?

Вот ведь правда: поспешишь – людей насмешишь! И кто торопил командира корпуса с победными реляциями? Меня так и подмывало на иронический ответ Переверткину. Но я вспомнил свое недавнее благодушное настроение и поездку в сторону Себежа, которая поначалу представлялась чуть ли не увеселительной прогулкой, и ответил по-деловому сдержанно:

– Я думаю, надо передоложить, сказать правду. Город хорошо подготовлен к обороне. Гарнизон имеет много орудий и танков и до дивизии пехоты. Мы занимаем сейчас рубеж в одном-двух километрах от Себежа. Взять город с ходу не удастся. Нужна подготовка. Атаку можно начинать завтра утром, а за ночь вывести дивизию на исходное положение.

Переверткин возразил:

– Атаковать будем сегодня. Нужно подтянуть всю артиллерию дивизионную и корпусную. Все три дивизии вывести на исходное положение и ударить одновременно, чтобы к вечеру ворваться в город. Поставьте на прямую наводку больше артиллерии – вплоть до крупнокалиберной. А танки поближе подведите, чтобы огневые точки на окраине быстрее подавить. К вам на энпе выехали Шерстнев и Васильков. Будут на месте организовывать взаимодействие.

То, что к нам выехал помощник командующего армией и командующий корпусной артиллерией, говорило о серьезности намерений моих начальников в отношении Себежа. И хоть немедленный штурм я считал делом преждевременным, не сулящим удачи, предстоящий приезд Григория Ивановича Шерстнева меня радовал. Я знал его как умного и смелого генерала. Да и человек он был превосходный.

На небольшой высотке наскоро оборудовали наблюдательный пункт. Я вызвал сюда командиров полков, и мы принялись изучать поле предстоящего боя. Увлекшись этим занятием, я не заметил, как на НП появились генерал-майор Шерстнев с полковником Васильковым. Вслед за ними подошли командиры соседних дивизий – Микуля и Негода.

– Командующий армией приказал штурмовать город, – начал Шерстнев. Давайте не терять времени, перейдем к делу. Задача такая: артиллерией подавить орудия прямой наводки и дать сильный огонь по опорным пунктам на северной окраине города. Не допустить контратак противника. В первом эшелоне пойдут танки, а за ними пехота. Ясно?

Когда замер последний залп короткого, но сильного артналета, полки трех наших дивизий поднялись в атаку. В первом эшелоне шли танки. Глядя, как движутся вперед боевые машины, оставляя за собой густые шлейфы пыли, как растекаются по возвышенности юркие фигурки бойцов, я не испытывал радостного чувства боевой воодушевленности – надежда на успех была слишком призрачной.

Увы, я не обманулся. Наступил момент, когда и танки и стрелки, словно упершись в невидимую, но прочную "гену, остановились. Бойцы залегли.

Наш огневой налет недостаточно подавил вражескую артиллерию, и она встретила наступающих стальным шквалом. В воздухе появились "юнкерсы", и над передним краем взметнулись фонтаны земли. От командиров полков стали поступать доклады, что на отдельных участках немцы перешли в контратаку.

Стемнело. Больше мы не продвинулись ни на шаг. Наоборот, кое-где сдали завоеванные позиции. Штурм захлебнулся. Взять Себеж в этот день не удалось.

Неудача нас постигла потому, что мы недооценили противника, уверовав в его кажущуюся слабость, не позаботились о серьезном его изучении. Штабы армии, корпуса и дивизий не имели достаточно полных сведений об обороне немцев. Не было придано должного значения и организации надежной связи. Штабы плохо знали положение не только соседей, но и своих собственных частей.

И уже вовсе несостоятельной оказалась попытка освободить Себеж поспешным, неподготовленным штурмом. Мы получили суровое напоминание, что враг еще силен и что к любому бою с ним нужно готовиться тщательно.

Надо сказать, что командарм правильно оценил поступившие к нему донесения и не стал требовать повторения штурма. Он не поддался желанию сразу одним мигом выправить положение. Результат тут был бы сомнителен, а крупных жертв не удалось бы избежать. Он остался верен трезвому расчету, критической оценке обстановки. Приказав вывести корпус на рубеж в шести восьми километрах севернее города, командующий решил взять Себеж в кольцо.

Ночью началась перегруппировка наших сил.

Партизанская тропа

К концу дня 16 июля наша дивизия заканчивала перегруппировку. Главные силы сосредоточивались на новый рубеж скрытно, чтобы удар с северного направления оказался для противника неожиданным. От этого зависел успех дальнейшего наступления. Подразделения, оказавшиеся в первом эшелоне, выводились из боя постепенно и так, чтобы у неприятеля создалось впечатление, будто они возвращаются на прежние позиции.

Дневной жар сменился легкой вечерней прохладой. Затихала стрельба. Меж холмов змеились молочные полосы тумана. Наступившие сумерки скрывали от глаз страшные раны земли, почерневшей, лишенной зеленого ковра там, где проходил передний край. Издалека доносилось рычание танковых моторов.

На новом командном пункте я получил от Семена Никифоровича Переверткина задачу на завтра: прорвать оборону противника на участке Байдаково, Рубаново, Барановщина и овладеть рубежом, проходящим через деревни Новины, Логуны, Пургали северо-западнее Себежа, а затем продолжить наступление в направлении населенного пункта Пасиене, находящегося уже на территории Латвии. Дивизия должна наступать в полосе шириной 4-5 километров.

Иван Константинович Коротенко доложил обстановку. Противостоящий нам неприятель имел до полка пехоты с артиллерией и танками. Его оборона состояла из двух линий траншей с ходами сообщения полного профиля. У околиц Байдакова и Барановщины в окопах имелись орудия прямой наводки. Непосредственно в деревнях разместились специальные подразделения и резервы численностью около роты.

Все это я тщательно пометил на карте. Пока сумерки окончательно не окутали простирающуюся впереди местность, я старался запечатлеть в памяти лесистые скаты холмов, по которым проходил основной оборонительный рубеж врага. С нашего наблюдательного пункта можно было различить лишь отдельные участки траншей, остальное заслоняли густые дубравы.

Из раздумья меня вывел Дьячков.

– Товарищ полковник, разрешите доложить план наступления?

– Да.

– Боевой порядок – в один эшелон. На правом фланге – шестьсот семьдесят четвертый полк, на левом – четыреста шестьдесят девятый, а семьсот пятьдесят шестой останется напротив города. В резерве – один стрелковый батальон. Главный удар будет наносить четыреста шестьдесят девятый. Поддержит его дивизионная артгруппа.

Я одобрил план. При сложившейся обстановке трудно было придумать что-либо другое. Один полк, хочешь не хочешь, приходилось оставлять на месте развернутым фронтом к городу. Иначе, начав наступление, мы сами могли получить удар во фланг. Два других полка нацеливались против одного вражеского, сконцентрированного на сравнительно небольшом участке. Немцы занимали тактически выгодные и хорошо укрепленные позиции. Это уравнивало силы и не оставляло надежд на то, что удастся обойтись без серьезных потерь. Арифметика войны – особая арифметика. Имея два полка против одного, не всегда оказываешься вдвое сильнее противника. Оставалось надеяться, что нашим союзником будет внезапность.