Текст книги "Знамя над рейхстагом"

Автор книги: Василий Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Взвод из 1-го батальона атаковал мост. Его поддержали огнем орудия прямой наводки, минометы. Но ответный огонь был все же слишком силен. Взвод залег перед баррикадой.

– Как потери? – спросил я.

– Есть, – болезненно скривившись, ответил Федор Матвеевич. – Не то что на взводах офицеров нет, на роты сержантов приходится ставить. Вот Гусельников тяжело ранен. На его место назначил старшего сержанта Сьянова.

– Это который?

– Может, помните, высокий такой? Парторгом роты был.

– Припоминаю. Из других полков подразделения подошли?

– Батальон Блохина справа от нас. Плеходановские батальоны за нами стали.

– Хорошо. Смотри сюда, – я подошел к расстеленному на столе плану Берлина. – В девятнадцать начнется артподготовка. Надо, чтобы первый эшелон проскочил на тот берег. Одновременно саперы должны вести разминирование моста. А вот это здание видишь? Это белый дом. Заметный. Его и надо в первую очередь брать. А напротив него красный дом. Канцелярия Гиммлера, Его брать потом. Он, видишь, очень большой. Укреплен – сам понимаешь... Это и будет исходным положением для штурма рейхстага. Понял?

– Так точно.

– За ночь переправь как можно больше людей на ту сторону. И сам старайся быстрее энпе туда перенести.

– Слушаюсь!

– Ну, пошел я. Сейчас артиллеристы начнут трудиться. Передай Неустроеву, пусть времени не теряет...

Назад я возвращался под гул канонады. Вскоре Зинченко сообщил:

– На противоположный берег Шпрее проскочили два взвода. Пошла рота старшего лейтенанта Панкратова. На мосту под огнем работают саперы старшего лейтенанта Червякова. Немцы перед нашей атакой пытались подорвать его. Но что-то не сработало. Мост малость осел, однако танки выдержит.

Затем доложил Плеходанов:

– Батальоны на исходном положении. Твердохлеб убит. На его место поставил Давыдова.

Сразу и не нахожу, что ответить. Неужели и этого сильного, мужественного человека я больше не увижу никогда? Превосходный был комбат, один из лучших. Но теперь его имени всегда будет сопутствовать горькое слово "был".

– Плеходанов! Слышишь меня? Назначение Давыдова одобряю. Его батальон и пустишь на ту сторону. Но после того, как перейдет все хозяйство Зинченко. А остальные батальоны попридержи. Им там пока делать нечего плацдарма нет.

Снова звонит Зинченко:

– Около белого здания заняты небольшие дома. Немцы пытаются контратаковать, но наши держатся.

– Не держаться надо, а самим бить! – "завожу" я его. – Понимаешь? Активно бить, расширять плацдарм. И скорее вводить весь полк!

– Ясно, понял!

К аппарату просит Мочалов. Он сообщает:

– Немцы пытаются прорваться через мосты. Около каждого кроме стрелковой роты держу по три-четыре танка и по четыре орудия на прямой наводке. Пока все атаки отбиты.

– Молодец. Держись!

Звонки наконец стихли. Я позвал Офштейна и принялся диктовать ему приказ, который официально закреплял все устные распоряжения, отданные мною за последние несколько часов, и определял существо задач, стоящих перед полками:

– Четыреста шестьдесят девятому стрелковому полку – занять оборону по северному берегу реки Шпрее от Фербиндунгс-канала до Пауль-штрассе, прочно прикрыть в противотанковом отношении не взорванные противником мосты, не допустить прорыва противника в район Моабит, тем самым обеспечив правый фланг дивизии и семьдесят девятого стрелкового корпуса.

Семьсот пятьдесят шестому стрелковому полку, расширяя плацдарм на юго-восточном берегу Шпрее, полностью захватить и очистить дом швейцарского посольства и во взаимодействии с шестьсот семьдесят четвертым стрелковым полком уничтожить противника в "доме Гиммлера", занять исходное положение правее семьсот пятьдесят шестого стрелкового полка для штурма рейхстага...

Покончив с приказом, я со спокойной совестью позвонил командиру корпуса и доложил обстановку. Сообщение о том, что большая часть батальона Неустроева дерется за расширение плацдарма на том берегу в каких-нибудь пятистах метрах от рейхстага, произвело на Переверткина большое впечатление. Он несколько раз переспросил фамилию комбата и сказал, что немедленно доложит обо всем командарму.

В завершение разговора Семен Никифорович произнес:

– Уточняю продолжение твоей разграничительной линии: Лертерский вокзал, швейцарское посольство исключительно, рейхстаг включительно. Вопросов нет? Тогда желаю удачи!

Ночью мне так и не удалось сомкнуть глаз. Напряженный бой на той стороне реки не стихал ни на минуту. С нетерпением ждал я каждого нового доклада Зинченко. Вот наконец получена весть, что подразделения неустроевского батальона ворвались в белое здание. Ну, теперь дело пойдет!

С наступлением темноты по мосту Мольтке пошли батальоны 171-й дивизии. Перебрался на ту сторону Неустроев, развернул свой НП в одной из комнат белого дома. Начал переправу 2-й батальон 756-го полка. Вел его капитан Клименков, вызванный из резерва на место получившего ранение Боева. Затем двинулись орудия, предназначенные для стрельбы прямой наводкой, танки.

В здании швейцарского посольства, уже основательно разрушенном, яростные схватки разгорались буквально за каждую комнату. Здесь отлично показал себя взвод младшего лейтенанта Леонида Литвака, всего неделю назад прибывшего в дивизию. Его отважные ребята были лучшими при форсировании Фербиндунгс-канала. И сейчас они не жалели себя.

По верхним этажам здания открыли огонь 76-миллиметровые орудия 3-го дивизиона 328-го полка. Командир этого дивизиона Магомет Найманов со своим радистом Яценко был в числе артиллеристов, первыми преодолевших мост. Свой НП он устроил на нижнем этаже белого дома и оттуда давал своим батареям безошибочные целеуказания.

Немцы попытались контратаковать, белый дом со стороны набережной. Рота Сьянова подпустила их поближе и встретила автоматным огнем. Ей помогли пулеметная рота капитана Герасимова и минометная рота лейтенанта Моргуна. Гитлеровцы откатились назад.

Батальоны 171-й дивизии завязали бой за дома, расположенные северо-восточнее швейцарского посольства. Но и в белом здании появилось несколько подразделений нашего соседа. Эта помощь была весьма кстати. Ведь нам противостояли силы многочисленные и очень стойкие. К тому же на стороне противника было и такое преимущество, как знание планировки этого большого здания. Нашим же солдатам приходилось продвигаться от комнаты к комнате, с этажа на этаж буквально вслепую, на ощупь.

В промежутках между телефонными разговорами с командирами полков мы с Василием Ивановичем Гуком наносили на план уточненные данные о неприятельской обороне в районе рейхстага.

Рейхстаг, "дом Гиммлера" и Кроль-опера – это костяк девятого оборонительного сектора. Все здания сильно укреплены, имеют крупные гарнизоны и связаны между собой огневым взаимодействием. В рейхстаге оконные проемы заделаны кирпичом – оставлены лишь небольшие амбразуры и бойницы. В нескольких метрах от него, в северной и западной сторонах, имеются железобетонные доты. В двухстах метрах к северо-западу и юго-западу от здания вырыты траншеи с пулеметными площадками и разветвленными ходами сообщения. Через Кёнигплац в 120 метрах от рейхстага параллельно его фасаду проходит довольно глубокий ров – часть трассы метрополитена, строившегося открытым способом. Минувшим днем немцы заполнили ров водой.

Если двигаться к рейхстагу от "дома Гиммлера", этот канал не миновать. Мостки же через него, представлявшие собой деревянные настилы на железных балках, разрушены. Словом, препятствие серьезное.

Гарнизон рейхстага насчитывает до двух тысяч человек. В него входят 600 курсантов военно-морской школы из города Ростока – вчера их доставили на транспортных самолетах и высадили на аэродроме Темпельгоф. Кроме моряков здесь отборные эсэсовские подразделения пехотных, зенитных и авиационных частей. На позициях к югу от рейхстага – 20 боевых групп по 35 человек.

Перед фасадом на прямую наводку поставлены орудия, в том числе и зенитные. Четыре батареи 105-миллиметровых, одна – 88-миллиметровых составляли основу огневой мощи оборонявшихся. Кроме того, их могли поддерживать танки и штурмовые орудия, врытые в землю у Бранденбургских ворот. Не была еще подавлена артиллерия и в Тиргартен-парке – из глубины его она могла бить вдоль набережных и по Кёнигплацу.

Уточнение обстановки подтверждало правильность замысла относительно штурма рейхстага. Сначала захватить помещение швейцарского посольства. Затем, опираясь на него, – "дом Гиммлера". Потом нейтрализовать Кроль-оперу. И наконец, начать штурм рейхстага двумя полками. Исходное положение – южная оконечность "дома Гиммлера". Отсюда оба полка спустятся на юго-восток, к центру Кёнигплаца, перед рвом развернутся на восток, фронтом к фасаду, и при поддержке артиллерии начнут атаку.

Дело теперь стояло за тем, чтобы скорее овладеть белым зданием и начать выбивать немцев из здания красного.

* * *

Под утро я приказал подготовить наблюдательный пункт для оперативной группы как можно ближе к берегу Шпрее. Капитан Чупрета, веселый и, как всегда, оживленный майор Лазаренко со своими связистами, капитан Николаев с разведчиками и кто-то из артиллеристов быстро собрались в путь.

К утру 29 апреля большая часть белого здания уже находилась в наших руках. Там обосновал свой НП Зинченко. Туда вошел и батальон Давыдова. Приданная ему истребительно-противотанковая батарея капитана Романовского тоже перебралась на ту сторону. Значит, пришла пора брать резиденцию Гиммлера.

На 7 часов по московскому времени была назначена двадцатиминутная артподготовка. В ней должна была принять участие вся артиллерия. Целями служили "дом Гиммлера", Кроль-опера, огневые позиции врага в районе Кёнигплаца и в Тиргартене.

Сосновский, с серым от бессонных ночей лицом и воспаленными глазами, не отрывался от телефона. Охрипшим голосом давал он целеуказания и боевые распоряжения, запрашивал доклады. И вот в час, когда где-то за темными домами Берлина начало всходить над землей невидимое нами солнце, когда день 29 апреля начал вступать в свои права, над центром города прокатился гром нашей артиллерии. Заговорили "катюши" и полковые минометы, пушки-сорокапятки и 203-миллиметровые гаубицы. Двадцать минут не прекращался страшный грохот, от которого содрогались стены зданий, лопались уцелевшие оконные стекла.

Как только смолк орудийный гром, в атаку пошел батальон Давыдова. Бойцы выскакивали из дверей и окон первого этажа, из проломов, которые зияли в стенах белого здания. Перед ними был огромный шестиэтажный дом, каждая сторона которого занимала целый квартал. Из амбразур в кирпичной кладке, закрывавшей окна, по бойцам ударил многослойный пулеметный огонь, полетели фаустпатроны. Взвод лейтенанта Кошкарбаева все-таки сумел прорваться сквозь этот ливень металла к одной из дверей, сбил охрану и закрепился на лестничной площадке первого этажа.

Брешь – пусть небольшая, но все же брешь – в твердыне красного здания была пробита!

Тем временем пришла тревожная весть от Чупреты:

– Товарищ генерал! Подготовка энпе закончена. Но нас атаковали немцы силою до роты автоматчиков. Отбиваемся, однако приходится туго...

– Где вы находитесь?

– В складском помещении Лертерского вокзала, у эстакады.

– Держитесь, сейчас вышлю подмогу. Вы меня слышите?

Ответа не последовало – связь оборвалась. Батальон Блохина, находившийся неподалеку от вокзала, получил приказание поспешить на выручку группе, подготавливавшей НП. Вскоре от Блохина поступил доклад, что противник отброшен и рассеян и что дома в районе наблюдательного пункта тщательно прочесываются.

В 8 часов, после завтрака на скорую руку, было решено отправиться на новый НП. Но если вчера вечером я сумел проделать пеший путь до Зинченко и обратно, то сегодня о таком путешествии не могло быть и речи. Альт Моабитштрассе находилась под непрестанным и густым обстрелом. Вели его из окон домов, из подвалов и чердаков фаустники, автоматчики, снайперы То ли это были ожившие после вчерашних боев очаги сопротивления, то ли за ночь сюда просочились неприятельские солдаты из других кварталов. Как ни неприятно, но мириться с такой обстановкой у себя в тылу все же приходилось. На выкуривание противника из этих домов у нас не было сил. Оставалось утешать себя тем, что разрозненные группы и одиночные солдаты врага способны лишь на пассивное сопротивление – они едва ли смогут объединиться для контратак и нанести ощутимые удары по органам управления дивизии.

В такой обстановке требовалось срочно найти подходящее средство для передвижения. Более всего для этой цели подходил танк.

– Товарищ Морозов, – спросил я находившегося на НП командира 23-й танковой бригады, – найдется у вас свободная машина с хорошим механиком-водителем? Иначе мне до Лертерского вокзала не добраться.

– Есть такая, товарищ генерал, – ответил подполковник. – Это мой танк. Разрешите, я с вами поеду.

– Нет, вдвоем нам ехать нецелесообразно. Вы подъедете потом и кого-нибудь из штаба дивизии с собой прихватите. А пока проконтролируйте, чтобы все танки, находящиеся на этой стороне, вышли на набережную и стали на прямую наводку против "дома Гиммлера". Если оттуда начнется контратака, ее надо будет подавить. Ясно?

– Все понятно, товарищ генерал. Сейчас дам команду, чтобы танк подошел ближе к нашему дому.

Через несколько минут мы с Курбатовым сели в тридцатьчетверку. Она резко взяла с места и, развернувшись на большой скорости, выскочила на Альт Моабитштрассе. Не проехали мы и десятка метров, как рядом громыхнул взрыв фаустпатрона. Однако механик уверенно вел машину посередине улицы, подминая покореженные автомобили, объезжая завалы. Спереди, сзади, сбоку рвались фаусты. Хлестали по броне пули. Поднимали столбы земли залетавшие с той стороны реки снаряды. Но танк в твердых и умелых руках виртуоза был неуязвим. Всего несколько минут продолжался наш путь по открытой, простреливаемой улице. Но какие это были минуты! Каждая из них могла стать последней в нашей жизни.

Танк круто повернул влево. Мы въехали в район вокзала. Железнодорожные пути проходили здесь в разных направлениях под улицей, над улицей по эстакадам. Машина вползла во двор четырехэтажного дома. Здесь царило оживление, взад и вперед пробегали озабоченные люди.

– Где здесь энпе? – спросил я рослого солдата Парчевского, одетого в грязный ватник.

– В эту дверь, товарищ генерал, на четвертый этаж! – вытянулся он.

Я вошел в подъезд и пустился бегом вверх по лестнице. Между третьим и четвертым этажами навстречу попались два бойца с носилками. На них лежал прикрытый офицерской шинелью человек и громко стонал. Я наклонился и узнал Андрея Логвинова – помощника начальника штаба 756-го полка.

– Что с ним? – обратился я к солдатам.

– Балкой придавило капитана, – ответил один из них. – Снаряд на энпе разорвался...

– Осторожнее несите. В санроту дорогу знаете?

– Так точно!..

На НП разместились артиллеристы и разведчики. В помещении, которое они занимали, обвалился потолок. Еще не осела пыль, и кисло пахло порохом. Я подошел к провалу окна. Отсюда виднелся противоположный берег Шпрее, какие-то дома на той стороне. Все было видно как в тумане. Над Берлином стлалась гарь пожаров. Продымленный и пропыленный воздух скрадывал перспективу, искажал представление о расстоянии. Бинокль ненамного облегчал наблюдение.

И все-таки я вполне отчетливо увидел сильно разрушенное здание с закопченными стенами, – видимо, еще совсем недавно оно без преувеличения отвечало эпитету "белое". Правее его возвышалась красно-бурая громада необъятного дома. Так вон он каков, "дом Гиммлера"! А левее над какими-то крышами вставал высокий купол. У основания купола, над фронтоном, виднелся бронзовый всадник. Из-под его ног вниз уходили колонны, теряясь за очертаниями каких-то домов. Верх здания с его куполом и всадником отдаленно напоминал наш Большой театр.

– Рейхстаг? – спросил я стоявшего рядом артиллериста и показал рукой.

– Как будто он. Мы считаем, что так.

Перед глазами встал план этого района. Я прикинул направление и расстояние. Да, наверное, рейхстаг. Ведь должен же он чем-то выделяться среди окружающих его домов. А как его еще отличишь? До сих пор мне не приходилось видеть фотографий или картин с изображением рейхстага, не приходилось и слышать устных описаний его. "Потом еще раз прикину по плану, удостоверюсь, – решил я. – Да и пленных надо спросить. А то, чего доброго, возьмем что-нибудь не то – сраму не оберешься..."

Недалеко от нас виднелся мост Мольтке. По нему проезжали машины, пробегали люди, катились на прицепах орудия. То на самом мосту, то в воде около него рвались снаряды. Все-таки вражескую артиллерию мы подавили далеко не полностью!

В это время от взрыва заходила ходуном стена нашего дома. Второй грянул где-то в соседнем помещении. Видимо, вражеские наблюдатели засекли НП.

– Пункты, откуда противник ведет наблюдение, обнаружены? поинтересовался я.

– Так точно!

– Передайте Сосновскому, чтобы ударил по ним прямой наводкой из тяжелых...

Словно вынырнувший из-под земли Гук тронул меня за рукав:

– Товарищ генерал, для оперативной группы дивизии энпе подготовлен внизу. Пойдемте, я провожу вас.

Мы спустились по лестнице, прошли по дворам через груды развалин и очутились около железнодорожной эстакады, к которой прилепилось небольшое одноэтажное строение с толстенными стенами.

– Здесь!

Мы вошли в узкий коридорчик, вся обстановка которого состояла из двух столов, стульев и дивана. Здесь была навалена небрежно собранная в кучу одежда, очевидно припрятанная жителями. Из коридорчика дверь вела в комнату с узкими окнами, где разместились офицеры-операторы.

Меня встретил бледный Чупрета:

– Товарищ генерал, майор Лазаренко погиб!

– Как?

– Когда мы тут отстреливались от немцев, он был ранен в мякоть правой ноги. Вроде бы и несерьезно. Перевязали его. Он сказал, что плохо ему, умирает, мол. Потом попить попросил. Попил, сказал, что лучше стало. А как кончился бой, смотрим, он и не дышит...

Вот и еще одним соратником в самый канун победы стало меньше. Трудно было представить себе, что больше не появится на НП коренастая, полная фигура Димы Лазаренко, не прозвучит его убежденное (и отнюдь не пустое!) заверение: "Связь будет, товарищ генерал, обязательно будет!", что не прыснут солдаты от его соленой шутки. Горько было сознавать это.

Да, много жизней забрал тот трудный день – 29 апреля. Среди погибших кроме Лазаренко были и другие люди, которых я знал, с которыми постоянно сталкивался и по служебным делам, и в редкие часы отдыха. Например, капитан Вадим Всеволодович Белов, редактор дивизионной газеты "Воин Родины". Со своим заместителем капитаном Зацепиным он отправился в один из полков. Ударил из окна фаустпатрон, грохнул взрыв, и Белов был сражен насмерть, а Зацепин ранен...

Но об этом я узнал позже. А пока, осмотревшись на новом месте, позвонил на старый НП и попросил быстрее направить ко мне Офштейна. Но оказалось, что Израиль Абелевич заболел – что-то стряслось с желудком и врач не разрешает ему подниматься.

– Ладно, – решил я, – Чупрета здесь уже, пришлите кого-нибудь еще из оперативного отделения...

Вскоре на танке прибыли подполковник Морозов и один из заместителей Офштейна – капитан Константин Барышев.

Штурм красного дома продолжался. К 13 часам подразделения Давыдовского батальона очистили несколько комнат на первом этаже. Бойцы из батальона Неустроева захватили угловую часть здания, выходящую на набережную. В этом бою был ранен командир роты Панкратов, его заменил командир отделения старший сержант Гусев.

Сражение за "дом Гиммлера" затягивалось. Пока что нами был достигнут незначительный успех. Вводить же раньше времени весь 674-й полк не хотелось – ведь нужны были свежие силы для штурма рейхстага.

Несколько раз поднимался я на четвертый этаж соседнего дома, на НП, где сидели артиллеристы и разведчики. Картина, во всяком случае внешне, оставалась неизменной. Все так же клубились разрывы на набережной и на мосту. Все так же густой чадный туман застилал панораму города серой кисеей. Разве что кисея эта стала плотнее да из нескольких окон красного здания начал валить дым.

Но как бы ни важны были события по ту сторону Шпрее, они не могли безраздельно поглотить внимание. Время от времени звонили то Мочалов, то Дьячков.

Моча лов сообщал:

– Фашисты из Тиргартена атакуют мост силами до двух батальонов при поддержке танков. Атаку отбили главным образом артиллерией. Несколько немецких танков горят. Два наших тоже подожжены. В общем, держимся. Сейчас у другого моста, южнее, заваруха наклевывается.

– Держись, Мочалов, держись! Не стой неподвижно, выводи мелкие подразделения на ту сторону, встречай немцев там. Маневрируй, устраивай засады!

Следом докладывал Дьячков, как всегда, спокойно, невозмутимо:

– Фашистов вокруг капе полно. Действуют отдельными группами. Подполковник Истрин использует для борьбы с ними тыловые подразделения. Дела у него идут неплохо.

Обстановка окончательно утвердила меня в решении оставить батальон Блохина в резерве. А то, не ровен час, вся опергруппа может оказаться в руках у немцев.

К вечеру батальоны Давыдова и Неустроева очистили уже довольно значительную часть "дома Гиммлера". Плеходанов получил приказ вводить в здание весь свой полк. Бой за красный дом слишком затянулся. Это не входило в наши планы. Надо было форсировать ход событий.

В темноте два батальона 674-го полка бегом преодолели мост Мольтке, по которому гитлеровцы не прекращали вести огонь. Наши силы в "доме Гиммлера" удвоились. А в здании швейцарского посольства к этому времени уже находились 380-й и 525-й полки 171-й дивизии.

Часы показывали полночь. Наступило 30 апреля.

Штурм рейхстага

На исходном положении

Бой в красном здании продолжался всю ночь. Оборонявшийся там эсэсовский батальон дрался очень упорно.

Под утро над нашими частями нависла внезапная угроза. Из кварталов, расположенных к юго-востоку от швейцарского посольства, вырвалась монолитная масса людей. Растекаясь между домами, они подняли неистовую пальбу из автоматов. Пули градом стучали по асфальту, по стенам домов.

Это бросились в отчаянную контратаку курсанты-моряки, прибывшие из Ростока. Они пытались прорваться к мосту Мольтке. Однако застать врасплох наших командиров, искушенных всяческими неожиданностями, было не так-то просто. Плеходанов быстро вывел часть людей из "дома Гиммлера", Клименков двинул своих бойцов из белого здания. Грянули орудия прямой наводки и минометы, уже успевшие перебраться на противоположный берег Шпрее.

Бой получился очень скоротечным. Ошеломленный, зажатый в клещи отряд не смог даже по-настоящему сопротивляться. Около трехсот пятидесяти незадачливых курсантов оказались в плену. Половина остальных устлала своими трупами улицы, другие столь же стремительно, как и наступали, откатились назад.

На НП ко мне привели несколько пленных моряков. Это были рослые, статные ребята, лет восемнадцати-девятнадцати, в черных бушлатах и брюках клёш. При виде их мне припомнилась контратака немецких матросов на латвийских холмах. Эффектное было зрелище! А этим внешний эффект не помог свой прорыв они предприняли в темноте.

Курсанты были обескуражены всем происшедшим. Еще несколько минут назад они мнили себя спасителями третьего рейха, а теперь вот неловко и опасливо переминались с ноги на ногу в блиндаже русского комдива. На вопросы они отвечали довольно обстоятельно.

Вчера утром их высадили в Темпельгофе. 600 человек. Строем прошли они пятикилометровый путь до рейхсканцелярии. Там их построили около бункера. Вышел Гитлер со свитой. Вид фюрера их удивил. Пятидесятишестилетний мужчина, он выглядел глубоким стариком. Сначала Гитлер вручил Железный крест подростку, подбившему фаустпатроном русский танк. Потом обратился с короткой речью к морякам. Он назвал их героями и надеждой нации, призванными спасти Германию в трудный для нее час. Для этого требовалось всего-навсего отбросить небольшую кучку русских, которые прорвались на этот берег Шпрее, и пресечь их попытки овладеть рейхстагом и Бранденбургскими воротами. Продержаться нужно совсем недолго – вот-вот появится оружие возмездия огромной силы и новые самолеты. Это вопрос дней. С юга подходит армия Венка. Русские будут не только выбиты из Берлина, но и отброшены до Москвы.

Гитлер ушел. Его место перед строем занял Геббельс. Он говорил долго и манерно, развивая мысли фюрера о чудодейственном оружии, о слабости большевистских позиций и о скорой победе. Все это перемежалось откровенной лестью в адрес моряков. "Гитлер еще покажет свою силу всему миру!" патетически восклицал маленький колченогий человечек. В заключение он сказал, что отряд моряков получает наименование "батальона СС особого назначения", и дал приказ немедленно выступать.

Курсанты направились к рейхстагу, до которого было несколько кварталов, и расположились в траншеях. Там и сидели они, пока их не подняли в ночную контратаку с задачей пробиться к мосту Мольтке и взорвать его, чтобы отрезать и уничтожить форсировавших Шпрее русских.

Допрос помог нам уточнить представление о силах, оборонявших рейхстаг. Меня, признаться, больше всего поразила вера этих мальчишек в сказки о "сверхоружии" в скорой победе над большевиками. В этой вере было что-то мистическое, настолько противоречила она явным, совершенно очевидным фактам.

К рассвету 30 апреля весь "дом Гиммлера" был нашим. Но, понятно, далось это ценой немалых потерь. Батальоны Давыдова и Неустроева поредели. Сложили свою голову и многие артиллеристы, выводившие орудия на прямую наводку по рейхстагу.

Задача эта была труднейшей. Если сравнительно легко удалось ее решить майору Найманову – его дивизиону были отведены огневые позиции у здания швейцарского посольства, – то намного тяжелее пришлось тем, кому предстояло стать перед фасадами "дома Гиммлера" и Кроль-оперы. Орудия приходилось перекатывать вручную. Путь им преграждали завалы из битого кирпича и камня. Со стороны Кёнигплаца ни на минуту не утихала ожесточенная стрельба изо всех видов оружия. Артиллеристы прокладывали себе дорогу огнем. Именно так, все время сопровождая батальон Неустроева на прямой наводке, пробивалась вперед полковая батарея 76-миллиметровых пушек, которой командовал капитан Иван Кучерин.

Младший лейтенант Михаил Шмонин – командир взвода из 76-миллиметровой полковой батареи капитана Сагитова, когда в расчете остался один заряжающий, сам стал на место наводчика. От "дома Гиммлера" орудие ударило по пулеметным точкам и автоматчикам врага. Но неприятельский снаряд снес угол здания, и отважный командир взвода погиб под обрушившимися обломками.

Выгодные огневые позиции заняла полковая противотанковая батарея капитана Дмитрия Романовского. Взвод лейтенанта Швыдкого расположил пушки в проломах стены, выходящей к Кроль-опере. Взвод лейтенанта Байсурова стал под аркой "дома Гиммлера". А старший лейтенант Тарасович приказал бойцам своего взвода вкатить сорокапятки на второй этаж красного здания.

Переправились через Шпрее и противотанковый дивизион майора Ильи Тесленко, и приданный нам 1957-й противотанковый полк. Артиллеристы этого полка проявили незаурядную находчивость. Чтобы с меньшими потерями добраться до Кёнигплаца, они решили воспользоваться подвалами красного дома. Бойцы разведали подземный коридор. Он оказался узким и местами был завален. Чтобы не тратить время на разборку завалов, солдаты сняли стволы со станин, и таким образом несколько пушек удалось протащить через весь коридор, а потом, выбравшись на поверхность, установить их против рейхстага.

Итак, значительная часть орудий, предназначенных для стрельбы прямой наводкой по вражеской твердыне, заняла свои позиции. Стрелковые полки получили приказ сосредоточиться в южной оконечности "дома Гиммлера" и занять исходное положение для атаки рейхстага: Зинченко – на левом фланге, Плеходанов – на правом. Артподготовка назначалась на тринадцать часов, штурм – на тринадцать тридцать.

Связавшись с Переверткиным, я доложил ему о своих намерениях. Он одобрил их. Потом я попросил:

– Разрешите перенести наблюдательный пункт в "дом Гиммлера". А то отсюда мне невозможно вести личное наблюдение за ходом боя.

– Нет, нет, – возразил командир корпуса, – ни в коем случае. Вы тогда оторветесь от своего правого фланга, утратите руководство им. А для корпуса и для армии этот участок очень важен. Допустить прорыв немцев на север ни в коем случае нельзя!

– Да, но командный пункт дивизии останется на северной стороне Шпрее, в Моабите... – начал я.

Но Переверткин перебил:

– Нет, Василий Митрофанович, переходить на южный берег запрещаю.

Тогда мне этот приказ показался обидным и не очень обоснованным. Лишь много позже я понял, что Семен Никифорович был прав.

Утро занималось все такое же – дымное, пропитанное гарью и оттого вроде бы пасмурное. С четвертого этажа, куда я забрался понаблюдать за обстановкой, было видно, как по мосту проскакивают, стараясь не угодить под вражеские снаряды, конные упряжки с орудиями. Огонь по мосту не прекращался. На набережной, на той стороне, чернело несколько тридцатьчетверок, подожженных вчера вечером. Танкистам нашим доставалось крепко!

Едва я спустился вниз, раздался звонок. Зинченко докладывал:

– Батальон Неустроева занял исходное положение в полуподвале юго-восточной части здания. Только вот ему какой-то дом мешает – закрывает рейхстаг. Будем обходить его справа.

– Постой, постой, какой еще дом? Кроль-опера? Так она от вас на юго-запад.

– Нет. Это на юго-восток.

Я мысленно воспроизвел план. Что за чертовщина! Перед рейхстагом ничего не должно было быть.

– Что-то ты путаешь, Зинченко. План у тебя есть?

– Есть.

– Ну-ка взгляни на него. – Я тоже на всякий случай придвинул к себе карту. – Какое расстояние до здания? Каким оно номером обозначено на плане? – продолжая допытываться я.

– Расстояние... метров триста. Номер сто пятый...

– Так ведь это и есть рейхстаг!

– Да, выходит, что так, – смущенно проговорил Зинченко. – Из подвала он нам как-то не показался. Да и расстояние вроде скрадывается...

– В следующий раз внимательнее будь и комбатов своих проверяй. А то, чего доброго, возьмут какой-нибудь не тот рейхстаг...

На этом маленькое недоразумение было исчерпано.

Сосновский тем временем готовил огневой налет по основным узлам сопротивления: Бранденбургским воротам, рейхстагу и домам восточнее его. Сосредоточенная в этих пунктах артиллерия сильно мешала движению по мосту и выходу на исходные позиции танков и орудий, еще не успевших занять свои места.

К "дому Гиммлера" подошли последние наши резервы. Это были бывшие узники Моабитского лагеря – наши русские люди, оказавшиеся в фашистской неволе. Не все из них были подготовлены как бойцы, но огромное желание сражаться с фашистами владело каждым. Конечно, я бы с большим удовольствием отправил сейчас в полки бывалых, обстрелянных солдат – как бы пригодились они во время последнего штурма! Но приходилось довольствоваться тем, что было. В ротах ведь насчитывалось по 30-40 человек.