Текст книги "Знамя над рейхстагом"

Автор книги: Василий Шатилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

К вечеру близ Гурзена завязался упорный бой между прорывавшейся колонной немцев и 756-м полком, поддержанным несколькими подразделениями 674-го. Не считаясь с потерями, неприятель рвался к дороге, идущей от Гурзена на северо-запад, в спасительный лес. Бой не стихал всю ночь. И врагу частично удалось добиться своей цели. Но впереди, на следующем рубеже, его ждали основные силы 674-го и 469-го полков.

Утром разведка донесла, что с юга накатывается следующая волна вражеских войск. Теперь уже замысел немецкого командования вырисовывался более определенно: авангард, с которым мы до сих пор имели дело, должен был проложить путь главным силам шнайдемюльской группировки. Обстановка диктовала решение: не дать этим частям соединиться с находящимися впереди и уничтожить их по отдельности. Командиры полков получили по телефону соответствующие распоряжения. 756-й во взаимодействии с 674-м должны были нанести удар по основной вражеской группе. 469-му предстояло сосредоточить все усилия на разгроме авангарда. Дивизия начинала действовать на два фронта.

Я позвонил командиру корпуса и доложил ему о своем решении. Он согласился с ним и пообещал подбросить артиллерию.

С небольшой оперативной группой я разместился на вершине кирки, возвышавшейся на южной окраине Гурзена. Панорама оттуда открывалась превосходная. Видны были и свои боевые порядки, и деревушка Дейч-Фир на юге, к которой приближалась вражеская колонна, и дорога, ведущая на северо-запад, в лес. Наши спешно укреплялись в Дейч-Фире, готовя заслон на пути главных сил немцев.

– Ну как, неплохой мы энпе подготовили? – не удержался от невинного хвастовства майор Гук.

– Наблюдать-то отсюда отлично. Только до первого снаряда. Давай-ка, Василий, готовь новый энпе вон на той высотке. Полторы тысячи метров на юго-запад, видишь?

– Товарищ генерал...

– Понял?

– Так точно.

– Действуй.

Не прошло и часа после этого разговора, как около кирки взметнулись фонтаны земли. Один снаряд прошил кирпичную кладку колокольни. Противник, видно, догадался, что отсюда ведется управление боем. Мы кубарем скатились вниз.

Хорошо, что новый наблюдательный пункт был уже в общей готов. Мы бегом направились к нему. Он оказался не так удобен, но зато почувствовали мы там себя куда надежнее. Я приказал направить в сторону Дейч-Фира взвод конной разведки под командованием лейтенанта Здоровцева.

Отрегулировав стереотрубу, я повел ею с севера на юг. Увидел машины врага, идущие по полевым дорогам, и отдельные группы неприятельских солдат. Сосновский подготовил артиллерию к открытию сосредоточенного огня по дорогам, где наблюдалось наибольшее оживление. И вдруг, приближенные линзами стереотрубы, перед глазами возникли конники. Они мчались прямо к НП. Это, несомненно, был Здоровцев. Как же неосмотрительно он действовал! Этот лихой, бесшабашный мальчишка совершенно не думал о том, что из-за своей беспечности может открыть противнику расположение наблюдательного пункта дивизии.

Я высунулся из укрытия и потрясал кулаком до тех пор, пока Здоровцев не уяснил, что этот "сигнал" относится к нему. Кавалеристы резко изменили направление, скрылись за кустами и вскоре подскакали к НП с тыла. Здоровцев сообщил, что начался бой за Дейч-Фир, небольшие группы противника вышли восточнее этой деревни, а по дороге вдоль Кюддова движется колонна в шесть километров длиной.

Сведения были очень важные, они позволяли представить обстановку в целом. Свои прорывающиеся по лесу части противник намерен прикрывать с правого фланга, ведя бои за населенные пункты. Ему, надо думать, не было известно, какими силами располагаем мы и как они распределены. И в этом было наше преимущество.

В стереотрубу просматривалась северная окраина Дейч-Фира. Было видно, как расположившаяся там противотанковая батарея ведет огонь по каким-то целям. Бой в деревне разгорелся жаркий. Как узнал я потом, сражались наши бойцы с величайшей отвагой. Рота 756-го полка под командой капитана Ивана Гусельникова оказалась в полуокружении. Шесть раз гитлеровцы атаковали занятые ею позиции. Но каждый раз откатывались, встреченные прицельным огнем винтовок и автоматов, гранатами, а то и штыковыми ударами. И сам капитан, и командир взвода младший лейтенант Дмитрий Шишков, и другие офицеры дрались расчетливо и храбро, показывая пример всем бойцам. Рота на своем направлении не пропустила на север ни одного гитлеровца. Она уничтожила около двухсот фашистов, а пятьдесят захватила в плен.

Я внимательно наблюдал за ходом боевых действий. Гук и Сосновский то и дело склонялись над картой, отмечая вновь обнаруженные батареи и танки. Мне удалось заметить особое оживление вокруг одной из колонн. Очевидно, оттуда шло управление войсками. Я приказал дивизионной артгруппе, усиленной корпусными батареями, ударить по походному штабу гитлеровцев. Артиллеристы накрыли цель точно. После этого огонь был перенесен на развернувшиеся батареи врага, скопления танков и самоходок. Но и противник не остался в долгу. Его орудия стали бить по позициям 756-го полка, приготовившегося встретить основные силы неприятельской группировки. Затем немцы бросились в атаку. С нашей стороны в пасмурное небо взметнулась серия красных ракет. Загромыхали орудия всех калибров, заухали минометы, застрекотали пулеметы и автоматы. Первая цепь фашистов была буквально сметена. Но за ней двигалась вторая, третья... Гитлеровцы шли по трупам своих солдат. Им удалось добиться некоторого успеха: при поддержке танков и штурмовых орудий они пробили брешь в обороне 756-го полка. Сквозь нее прорвалась полутысячная группа с пятнадцатью самоходками.

Зинченко по телефону сообщил: по показаниям пленных, на подходе еще человек 700 с 10-15 танками и штурмовыми орудиями. Едва я положил трубку, как вновь раздался звонок. Плеходанов докладывал, что по лесной дороге тянутся непрерывные колонны пехоты и автомашин. Это часть главных сил немцев пробивалась на соединение с авангардом. Я приказал Плеходанову держать вражеские подразделения под неослабным огнем, а 2-й батальон, которым командовал Яков Логвиненко, направить на подмогу Зинченко.

Михаил Васильевич Артюхов, находившийся в полку Мочалова, передал, что недалеко от штаба батальон Василия Давыдова ведет бой с сильной неприятельской колонной. У Давыдова нет артиллерии, и подразделение несет большие потери. Пришлось туда срочно бросить противотанковый дивизион майора Тесленко. На равнине, недалеко от лесной опушки, завязалась жестокая схватка. Наши стрелки стояли насмерть. Артиллеристы Тесленко, развернувшись с ходу, начали расстреливать самоходки, бить по пехоте.

Но и им самим пришлось нелегко. Падали сраженные осколками и пулями наводчики, заряжающие. Командир 3-й батареи капитан Николай Хованцев вынужден был стать к прицелу орудия, расчет которого почти целиком выбыл из строя. И комбат показал себя настоящим мастером меткого огня. Он поджег четыре вражеских танка. Отважно сражался и его подчиненный – командир огневого взвода лейтенант Евгений Куц.

По четыре неприятельские боевые машины уничтожили 1-я и 2-я батареи, которыми командовали капитаны Александр Овечкин и Андрей Дрыгваль.

Пять часов не утихал бой, и трудно сказать, каков был бы его конечный результат, если б на помощь не подошел 164-й полк 33-й стрелковой дивизии. Противник не выдержал и стал искать спасения в лесу. Некоторые его роты сдались в плен вместе со своими командирами.

Примерно в это же время к бреши, пробитой в обороне 756-го полка, подтянулась группа гитлеровцев, о которой нас предупреждали пленные. Но там их уже поджидал батальон Якова Логвиненко. И когда немцы попытались смять роту, прикрывавшую дорогу, они неожиданно были атакованы с обоих флангов. Засады открыли огонь из орудий прямой наводки. Одновременно в тылу врага грянул необычайной силы взрыв. Это диверсионная группа, посланная Логвиненко в лес, подожгла следовавшие за боевыми порядками фашистов машины со снарядами.

У противника наступило замешательство. В результате бой закончился очень быстро. Немцы потеряли убитыми 315 солдат и офицеров, 126 человек было захвачено в плен. В качестве трофеев нам досталось 2 танка, 5 орудий, 15 грузовых автомашин.

На другом участке обороны 3-й батальон 756-го полка, возглавляемый Степаном Неустроевым, нанес внезапный удар по голове приближавшейся колонны. Гранатами были подорваны танк и самоходка, ударившие из укрытий орудия подожгли автомашины. Автоматные и пулеметные очереди косили метавшихся солдат. На дороге создалась пробка. Паника довершила дело солдаты выскакивали из грузовиков и разбегались по лесу.

Через час появилась новая, более мощная колонна. Зная об участи своих предшественников, гитлеровцы развернулись в боевые порядки и начали атаку по всем правилам. Неустроеву приходилось туго – противник обладал, по крайней мере, тройным превосходством. Но тут на помощь подоспел 594-й полк 207-й дивизии. К 6 часам вечера и с этой фашистской колонной было покончено. На поле боя осталось более тысячи убитых. А те, кто уцелел, рассеялись по лесу.

К ночи 16 февраля от войск шнайдемюльского гарнизона уцелели две группы. Обе находились в лесах, севернее Гурзена. Переверткин, выслушав мой доклад о сложившейся обстановке, приказал днем покончить и с ними.

Но это оказалось не так просто. Всю ночь не стихала канонада. Неприятель не собирался сдаваться без боя. В половине пятого утра силами до полка он обрушился на позиции батальона Сергея Хачатурова. Пехоту врага поддерживали полевая артиллерия и штурмовые орудия. Бойцы Хачатурова встретили атакующих гранатами, и те залегли на опушке леса. Но вскоре к ним присоединилось еще несколько подразделений. После трехчасового боя батальон вынужден был отойти. Немцы начали быстро продвигаться по лесной чаще на север. Но тут им путь преградили два других батальона 469-го полка. Снова разгорелась схватка, в которой полегло до двухсот гитлеровцев. И все-таки воспрепятствовать прорыву мы не смогли. К счастью, это не привело к каким-либо серьезным последствиям. Фашисты не ушли далеко – они были встречены частями 23-й гвардейской дивизии, которая довершила начатое нами дело.

А 469-й полк прочесал лес по всей округе, и к 16 часам от наиболее крупной группы врага осталась только толпа смертельно усталых и перепуганных пленных.

Тем временем другие наши полки разделались со второй группой. Из нее не ушел никто. Большая часть солдат сложила оружие. Те, кто не хотел сдаться, погибли на поле боя.

Шнайдемюльская группировка прекратила свое существование. Итоги боев были впечатляющи. Противник потерял 3500 человек убитыми. Во время последнего прорыва погиб и комендант шнайдемюльского гарнизона, возглавлявший всю группировку, полковник Решлингер. В плену оказалось свыше 800 человек, в том числе и несколько видных должностных лиц. Достались нам и немалые трофеи: больше сотни орудий и минометов, 44 танка и штурмовых орудия, много грузовых и легковых автомашин, мотоциклов и другого военного снаряжения и имущества.

Наши потери были в общем невелики. Минувшие бои прибавили нам опыта. Подверглись испытанию способность дивизии к быстрому маневру, гибкость управления, четкость взаимодействия пехоты и артиллерии, умение командиров применяться к обстановке. Экзамен этот мы выдержали. А вместе с тем явственнее увидели и свои недостатки. Такие, как неповоротливость Зинченко, в результате которой поднятый по тревоге 756-й полк опоздал к месту развертывания. Это, несомненно, дало противнику некоторый выигрыш на первом этапе боевых действий. Да и поставленная перед дивизией задача на деле оказалась не такой простой, как мне сначала представлялось. Кроме того, на собственном опыте мы убедились, что на своей земле немцы воюют упорнее и ожесточеннее.

Едва дивизия привела себя в порядок, как командир корпуса приказал готовиться к маршу в район, находящийся в 80 километрах северо-западнее Шнайдемюля.

Утром 17 февраля наши походные колонны подошли к Шнайдемюлю. Город пылал. Войска, очищавшие улицы от гитлеровцев, оставшихся здесь для прикрытия прорыва, встретились с яростным сопротивлением. Противник был немногочислен, но он прекрасно знал географию города. Многие дома были превращены в крепости. Оттуда били из пулеметов и фаустпатронами.

Отступая с улицы на улицу, неприятельские отряды поджигали здания. Многие из них загорались от обстрела. Гасить пожары было некому: большая часть жителей разбежалась по окрестным лесам, другие прятались в подвалах.

Дивизия обошла Шнайдемюль по северной окраине и повернула на шоссе, ведущее к западу. А я на машине отправился назад, в один из расположенных поблизости населенных пунктов, чтобы встретиться с Переверткиным. Семена Никифоровича я разыскал быстро. Он поблагодарил меня за успешные в целом действия дивизии по ликвидации шнайдемюльской группировки. Сказал, что общая обстановка на фронте довольно сложная. Наступление 2-го Белорусского фронта затухает. Противник хотя и понес серьезные потери, оставил многие населенные пункты, но в Восточной Померании еще достаточно силен. Есть предположения, что морем туда переброшены некоторые части из состава курляндской группировки и из Восточной Пруссии. На правом фланге 1-го Белорусского положение тоже нелегкое.

Попытки немцев контратаковать наши войска приостановлены. 2-й Белорусский во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом в ближайшее время продолжит наступление. Основные силы группы армий "Висла" должны быть разгромлены, Одер – до самого устья очищен. Тогда создадутся благоприятные условия для нанесения удара по Берлину. А пока дивизии надо прибыть в назначенный район и сразу же подготовиться к ведению боевых действий. Каких? Будет видно по обстоятельствам. Дальнейшие указания мы получим на месте.

Так или примерно так обрисовал мне обстановку командир корпуса. Распрощавшись с ним, я сел в "виллис". Машина быстро бежала по грязной, разбитой танковыми гусеницами дороге. По сторонам тянулись то ровные, насаженные рукой человека леса, то луга, на которых висящая в воздухе морось – не то дождь, не то туман – съедала остатки снега. Вскоре мы обогнали тылы. Потом поравнялись с полковой колонной. Бойцы шли тяжелым шагом уставших, но привычных к ходьбе людей. Я вылез из автомобиля и пристроился к одной из рот. Где еще узнаешь лучше мысли и настроения людей, как не в одном с ними походном строю?

– Как, ребята, тяжело без отдыха-то идти? – поинтересовался я.

– Ничего, на Одере перекурим, а в Берлине отдохнем, – сразу же нашелся кто-то.

– Ну, до Одера еще далеко. Сначала надо немца в других местах разбить, чтобы не помешал нам на Берлин идти.

– Вона как, не на Одер, значит, идем. Жаль. Конечно, не лето, купаться нельзя. Но все-таки на бережку портяночки бы посушили.

Вокруг засмеялись. А кто-то подытожил:

– Нам, товарищ генерал, теперь все равно куда, лишь бы войне скорее конец. Кругом земля германская, куда ни ударь – все одно Гитлеру больно.

На место мы прибыли 19 февраля. А 26-го я получил приказ, из которого явствовало: будем наступать на север, и не когда-нибудь, а 1 марта.

К морю!

Пять минут

На подготовку к наступлению времени у нас почти не оставалось февраль-то месяц короткий. 26-го мы перенесли командный пункт дивизии с хутора Шенов в фольварк Фаулериге. В воздухе время от времени противно шуршали снаряды, раздавались взрывы – противник методично вел редкий, рассредоточенный огонь, не прекращая его даже ночью. Сзади гремели наши пушки – артиллеристы пристреливали репера.

Зимы словно и не бывало. Из низких туч сыпал частый, мелкий дождик, от которого шинели набухали и становились в пуд весом. Дороги совсем раскисли. Орудия приходилось перетягивать с места на место на руках – лошади окончательно выбились из сил. А по низинам зловеще поблескивали болота. Их тут, по-моему, было больше, чем в Латвии.

Утром приехал на рекогносцировку начальник штаба корпуса полковник Александр Иванович Летунов – он замещал заболевшего Переверткина. Довольно долго лазили мы с ним по переднему краю, изучая четырехкилометровую полосу, отводимую нашей дивизии для наступления. Летунов уехал, а я продолжил это занятие с командирами полков. Попутно проигрывались их действия в предстоящем бою. То к одному, то к другому я обращался с вопросами: "А что станете делать, если сосед справа задержится? Как будете наступать вон по тому дефиле? А если из-за той высоты начнут бить орудия прямой наводки? Когда введете второй эшелон?"

Командирам частей было приказано произвести рекогносцировку и проиграть бой с комбатами, комбатам – с ротными. И так вплоть до командира отделения и командира танкового экипажа. Причем танкистам приданного подразделения уделялось особое внимание. Местность была такая, что завязнуть машинам ничего не стоило. Поэтому мы добивались, чтобы каждый командир танка и водитель знал, где лучше можно пройти.

С наступлением темноты над передним краем противника повисли люстры осветительных ракет. Это затрудняло ведение разведки. Дивизия не спала. Бойцы помогали саперам готовить исходное положение для атаки: рыли траншеи, оборудовали огневые позиции и наблюдательные пункты. А мы с Дьячковым, Офштейном, Сосновским, Гуком и другими офицерами принялись за разработку плана наступления. По данным разведки, нам противостояли два полка 5-й легкой пехотной дивизии. У противника было по меньшей мере два дивизиона 105-миллиметровых и один дивизион 75-миллиметровых орудий, несколько минометных батарей и не менее 15 пулеметных точек. В полосе нашего наступления находились две сильно укрепленные деревни – Нантиков и Нойнантиков, а также участки непроходимых болот. Кое-где передний край немцев отстоял от наших позиций всего на 700 метров.

Нашу дивизию крепко усилили. Особенно много было артиллерии. Поэтому мы смогли создать мощные артгруппы, придаваемые стрелковым полкам. В непосредственном же подчинении Сосновского оставалось тридцать два 120-миллиметровых миномета, двадцать три 76-миллиметровых орудия и восемь гвардейских минометов.

Начинать наступление было решено четырьмя батальонами – по два от 674-го и 756-го полков. Третьи батальоны этих частей составляли второй эшелон и располагались в километре за атакующими. Еще дальше – в двух километрах от них – находился 469-й полк. Самоходные орудия разместились за первым эшелоном.

По нашим расчетам такое распределение сил обеспечивало прорыв обороны противника и продвижение в глубь ее на 12-14 километров. Перед атакой должна была, как всегда, проводиться артподготовка, рассчитанная на 50 минут. Обычно в таких случаях мы поднимали стрелков за две минуты до ее окончания. Но по раскисшей земле бойцы смогли бы двигаться со скоростью не более 100 метров в минуту. Значит, там, где между нашими и вражескими траншеями было 700 метров, людям предстояло бежать добрых полкилометра без огневого прикрытия! За это время противник успеет прийти в себя и нанести нам немалый урон.

Поэтому мы решили начать движение пехоты на пять минут раньше обычного, то есть не за две, а за семь минут до конца артподготовки. Это давало бойцам возможность преодолеть расстояние до неприятельского переднего края, пока враг будет прижат к земле. Как только цепи приблизятся к первой траншее на 100-120 метров, мы перенесем огонь на вторую. Атакующие, таким образом, будут надежно прикрыты артиллерией от ответного удара. Такую организацию атаки я считал наиболее приемлемой еще и потому, что надежда на танковое прикрытие была слабая – на раскисшей почве боевые машины теряли свою маневренность и даже могли отстать от людей.

Был ли при таком расчете времени риск поразить бойцов своей артиллерией? В какой-то мере да. Но чтобы свести его на нет, мы все наблюдательные пункты расположили на гребне господствующей высоты. И если бы наступающие приблизились к позициям противника раньше, чем предусматривалось, то огонь орудий сразу же был бы перенесен в глубь немецкой обороны.

27 февраля мы отослали наш план в штаб армии и начали готовиться к наступлению. Вместе с командирами полков и приданных частей предстоящие действия были проиграны на карте. Начальник связи майор Дмитрий Павлович Лазаренко и его помощник капитан Дмитрий Степанович Муравьев разработали схему обеспечения дивизии связью. По их указанию радисты и телефонисты приводили в порядок свое хозяйство.

Напряженно работал политотдел. Михаил Васильевич Артюхов старался везде поспеть сам. В подразделениях, где позволяла обстановка, проходили митинги. Привезли листовки с обращением Военного совета армии, очередной выпуск многотиражки "Воин Родины". Надо было позаботиться, чтобы они попали в каждый взвод, в каждое отделение, к каждому агитатору. Там, где не имелось возможности провести митинги и собрания, политработники беседовали с небольшими группами бойцов, разъясняли им стоящие перед дивизией задачи. Политотдельцы делали все, чтобы поднять дух людей, вселить в них уверенность в своих силах, вызвать стремление как можно лучше выполнить свой солдатский долг.

В ночь на 28 февраля, за сутки до боя, подразделения скрытно заняли исходное положение для атаки.

Утром я лежал в своем двухкомнатном кирпичном домике под овчинным тулупом. Знобило. Давала себя знать гнилая погода. Громкие голоса и стук двери вывели меня из тягучей полудремы. Я быстро поднялся. В комнату входил генерал Симоняк с офицером из оперативного отдела армии.

– Что, Шатилов, нездоровится? Погода дрянь. Здравствуй, – и он протянул мне руку. – Рассмотрели мы твой план наступления. Не перемудрили? Чего доброго, своих перебьете.

– Разрешите, товарищ командующий, доложить подробнее?

– Ну давай.

Я принялся обосновывать расчет времени и дистанций, рассказал, какие будут приняты меры предосторожности. Симоняк слушал внимательно, согласно кивая головой.

– Что ж, убедил. План утверждаю.

Николай Павлович задал еще несколько вопросов, касавшихся нашей подготовки к наступлению, уточнил некоторые детали взаимодействия соединений и распрощался.

В тот день наша разведка установила, что проселочная дорога, проходящая перед траншеями 674-го полка, свободна от противника, хотя до этого находилась в руках немцев. Тотчас же туда был выдвинут 2-й батальон. К полуночи дивизия была окончательно готова к наступлению. "Все-таки здорово, что мы уложились за три дня, – подумалось мне. – Ведь после Шнайдемюля люди почти не отдыхали". Я прошел на высоту, где расположился НП нашей оперативной группы. Справа и слева находились другие наблюдательные пункты, вплоть до ротных и батарейных. С поля тянул холодный, влажный ветерок. Я застегнул полушубок. По низинам курился белесый туман. В воздухе пахло весной. "А в России сейчас снежно", – мелькнула мысль. И как всегда, когда мысль обращалась к дому, сладко и остро кольнуло сердце.

Поодаль слышались голоса. Это был Лазаренко со своими связистами. Я скорее представил себе, чем увидел его невысокую полную фигуру, круглое, всегда улыбающееся лицо.

– Так вот тот солдат и говорит, – узнал я голос Дмитрия Павловича, дайте, пани хозяюшка, воды испить, а то так проголодался, что аж переночевать негде!

Слушавшие его дружно захохотали. А Лазаренко продолжал:

– А как один радист волну потерял, знаете?

– Нет, товарищ майор, не знаем, расскажите!

Кто-то зафыркал, сдерживаясь, в предвкушении смешного. Я подошел ближе:

– А ну, друзья, сбавьте тон. Говорите как можно меньше и вполголоса. До переднего-то края рукой подать.

Все смолкли. Но через минуту Лазаренко снова что-то начал рассказывать шепотком. Этот балагур не умел молчать и все время сыпал шутками-прибаутками, иные из которых он сочинял удачно, но чаще – не очень. Впрочем, слушатели у него были невзыскательные. Особенно сейчас, накануне боя, когда нервы у всех взвинчены до предела. Смех служил своеобразной разрядкой. "А мало я все-таки знаю Лазаренко, – подумалось мне вдруг, хотя воюем вместе почти год. Ну, знаю, что он балагур, весельчак, что не прячется от пуль и, когда надо, а порой и когда не надо, лезет вперед, что связь почти никогда меня не подводит. И такой уж всех связистов удел: чем лучше работают, тем реже ими интересуются начальники и тем меньше знают их".

Тишину изредка прорезали длинные пулеметные очереди. Время от времени в глубине неприятельской обороны раздавался орудийный выстрел. Ему вторил взрыв где-нибудь в нашем расположении. Интересно, знали ли немцы о том, что мы приготовили для них на утро, пронюхала ли что-нибудь их разведка о сроках наступления? Ждать его они, конечно, ждут, но вот вопрос – когда?

Как бы в ответ на эти мысли донеслись дальние раскаты артиллерии. Снаряды упали в районе наших батарей. Неужто противнику все известно и он начал контрподготовку? Но нет, выстрелов больше не последовало. Молчали и наши, чтобы не демаскировать себя. По всему выходило, что удар этот оказался случайным.

Я вошел в блиндаж. Хотелось спать. Но едва я начинал клевать носом, как меня звали к телефону. Просто удивительно, скольким людям требовалось что-нибудь уточнить или выяснить у командира дивизии. Ведь все как будто было обсуждено еще днем...

Утро началось как-то внезапно. За дальней высотой занялась заря, окрашивая в розовый цвет перистые облака. День обещал быть не пасмурным и, слава богу, не дождливым. В стереотрубу я видел, как по траншеям, пригнувшись, ходят немцы, к чему-то готовясь. Видно, со дня на день ждут они нашей атаки.

В 8 часов в серое, еще не успевшее поголубеть небо разом взметнулись зеленые ракеты со всех НП. Обвальный грохот обрушился на землю – дали залп гвардейские минометы. Затем открыла огонь вся артиллерия. Густой дым затянул передний край врага.

Через 38 минут (я точно заметил по часам) вверх взмыли красные ракеты, пехота выскочила из траншей и с криком "ура" ринулась в атаку. Вышли из укрытий и начали набирать ход танки. Люди тяжело бежали по вязкой, липнущей к сапогам земле. Расчет наш оправдывался. За пять минут лишь немногие подразделения достигли вражеских позиций. С тех участков огонь был перенесен вглубь. В 8 часов 45 минут по второй позиции били уже все орудия.

До неприятельской траншеи пехотинцы добежали почти без потерь. Первым в нее спрыгнул старший сержант Иван Золотухин из батальона Алексея Семеновича Твердохлеба. Пробежав по ней немного, он свернул в ход сообщения и вскоре уперся в дверь блиндажа. Рванув дверь на себя, он швырнул туда гранату. Вслед за взрывом раздались крики и стоны. Оказалось, из пятнадцати гитлеровцев, находившихся в блиндаже, не нашлось ни одного, кто не был бы поражен осколками. Двадцать фашистов были уничтожены отделением сержанта Виноградова и двенадцать захвачены в плен. Рядовые Игнатьев, Кислый и Гарбуз на ходу били по гитлеровцам из ручных пулеметов.

Бой перекинулся в глубину обороны. Подошли танки. Они давили гусеницами уцелевшие огневые точки.

Местами дело доходило до рукопашной. Сержант Вукалов ударом кулака по голове замертво уложил гитлеровца. Ефрейтор Великий заколол штыком фашиста, а двух других застрелил.

Сержант Голод со своим отделением ворвался в сарай, где укрылась группа немцев. "Сдавайтесь!" – крикнул сержант, замахнувшись гранатой. Неприятельские солдаты подняли руки. Их оказалось 50 человек.

Воинскую сметку и профессиональное мастерство проявил радист младший сержант Ланшаков. Он развернул свою станцию на только что отбитой у противника высоте. Настроившись на рабочую волну, Ланшаков вдруг услышал, как чей-то голос назвал эту высоту и скомандовал: "Десять снарядов огонь!" Радист понял, что произошло какое-то недоразумение, и, сразу же вступив в связь со своим командным пунктом, передал:

– Высота наша, отставить огонь!

Радист Яценко, принявший это сообщение, успел доложить его командиру. И залпа не последовало – доклад поспел вовремя. Позже выяснилось, что это немцы попытались спровоцировать удар нашей батареи по своим.

Противник цеплялся за каждую позицию, за каждую складку местности, за каждый бугорок, каждый дом. Добротные кирпичные здания представляли собой настоящие маленькие крепости. Многие из них были оборудованы для круговой обороны, имели орудия. Но наше наступление развивалось успешно. Только при прорыве переднего края враг потерял свыше 600 солдат и офицеров. Более 100 человек было пленено.

Мы пожинали плоды тактического выигрыша, достигнутого в начале атаки. Те пять минут, что прикрывал наших солдат огневой вал на пути к первой траншее, сберегли нам силы для развития успеха. И теперь эти силы приходили в действие...

На НП к нам привели обер-лейтенанта, взятого около деревни Нантиков. Я принялся допрашивать его.

– Ваша должность?

– Командир роты пятьдесят шестого пехотного полка пятой пехотной дивизии.

– Вы считаете себя преданным присяге и Гитлеру?

– Да.

– Как же случилось, что вы сдались в плен, да еще без сопротивления?

– Был очень сильный артиллерийский огонь по участку, который мы занимали. Сколько времени, я даже не могу сказать. Мы все находились в укрытиях. Потом огонь стих. Я приказал быть в готовности, и все заняли свои места. Но тут на нас с новой силой обрушился огонь орудий и минометов.

– Понесли вы потери?

– Да, очень много. Все, кто не успел спрятаться в укрытия, погибли. Потом стрельба снова прекратилась. Я решил немного выждать, не возобновится ли она опять. Потом скомандовал: "К бою!" В это время в окопы к нам полетели гранаты. Сзади меня кто-то толкнул и крикнул: "Хенде хох!" Я оглянулся и увидел два наставленных на меня автомата. Мне ничего не оставалось, как поднять руки вверх. Потом меня привели сюда. Ваш артиллерийский огонь был просто ужасен, я до сих пор не могу прийти в себя.

И действительно, обер-лейтенанта било мелкой дрожью.

– А что стало с ротой? – спросил я в заключение.

– Не меньше половины погибли. Остальных взяли в плен.

Я приказал увести гитлеровца. Оперативной группе пора было собираться на новый наблюдательный пункт, который, как доложил майор Гук, был уже подготовлен.

Когда мы добрались туда, сразу же бросился в глаза просчет начальника разведки. Всем была хороша выбранная им высота. Но на вершине ее торчала ветряная мельница – прекрасный ориентир для артиллерии. И действительно, только наши фигуры замаячили на вершине, как рядом плюхнулось несколько снарядов.

– Так дело не пойдет, – решил я. – Спустимся метров на двести вниз и обоснуемся на склоне. Оттуда тоже обзор неплохой.

Саперы взялись за дело. К часу дня мы могли уже вести наблюдение из довольно приличного блиндажа на западной стороне холма. Отсюда просматривалась вся полоса нашего наступления на несколько километров вперед.