Текст книги "На солнечной стороне. Сборник рассказов советских и болгарских писателей"

Автор книги: Василий Шукшин

Соавторы: Виктор Астафьев,Чингиз Айтматов,Нодар Думбадзе,Юрий Нагибин,Георгий Марков,Вадим Кожевников,Павел Вежинов,Георгий Мишев,Николай Хайтов,Димитр Коруджиев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Димитр Вылев
Руска

Прошлым летом в один воскресный день в Варнице на меня навалилась слепая тоска. Только летом, в селе, когда людей сваливает в тени сон и сразу прерывается веселый полевой гул, может прийти такая тоска. Как справиться с ней? И мне пришло в голову отправиться в Аланово повидаться с Руской. Я познакомился с ним два года назад в Ямбольской окружной больнице. Он сломал ногу и лечился там. Руска рассказал мне, что пять лет назад сшил себе форму, как у повстанцев Ботева; во время стихийных бедствий он надевал ее и подбадривал крестьян.

Я набросил на плечи пиджак и отправился в путь. За час я одолел невысокий горный перевал и увидел перед собой на фоне голубого жаркого неба Дервентские холмы. У их подножья лежали села Татаркево, Кунино и Аланово. Напротив меня шумел Харманджийский лес, надетый, как колпак, на вершины холмов. Из леса выбегала речушка Полянка. Солнце заливало ее узкое, как гильза, русло. В долине реки тревожно бил барабан, слышался гул голосов. Я направился к селу.

На площади перед сельсоветом собралось много народа. Представитель народного совета Руска в ботевской форме сидел за столом. «Уж не потоп ли?» – спросил я сам у себя, глядя на пышное одеяние Руски. Он взглянул на меня – голубоглазый, нестареющий, заулыбался.

– Дончо, иди сюда, посмотри, как мы смеемся!

Я протиснулся сквозь толпу к нему. Вокруг валялись бочки. Я сел на одну из них. Бочки пахли солью и гнилыми водорослями. Барабан продолжал греметь.

– Что тут происходит? – поинтересовался я.

– Не спеши! Доберемся и до корня, увидишь, что к чему.

Он был одновременно и представителем народного совета, и заведующим магазином в Аланово. Село выращивало табак. И ничего другого. А табак нельзя есть. Поняв, что кормить село – задача первостепенная, Руска взял на себя и магазин.

Короткая тень здания сельсовета упиралась в стол – первый этаж двухэтажного здания был отведен под магазин, второй – под сельсовет. Тени на всех не хватало, многим пришлось жариться на солнце, как рыбам на сковороде. Но крестьяне не уходили, а протискивались по очереди к столу и давали Руске деньги. Он опускал их в пастушью торбу, которая висела на углу стола. Женщина в зеленой юбке, с растрескавшимися пятками, растолкала людей и произнесла плотным мужским голосом:

– Руска, пиши: от бабы Иваницы полтора лева. Пятки у меня зудят, спать не могу по ночам.

– Филипчо! – позвал Руска.

В открытом окне магазина показалось глазастое лицо.

– Позвони в Стасино, в участковую больницу. Договорись о месте для Иваницы. Жалоба на боль в пятках.

– Слушаюсь, – ответил Филипчо, исчезая в глубине канцелярии.

Плотный мужчина в хлопчатобумажной майке выложил на стол кучу мелочи. С его мясистого носа стекали капли пота. Все в нем говорило о том, что он любит поесть.

– Что-то ты еще больше раздобрел, – неодобрительно заметил Руска. – Не пора ли тебя сменить? Хватит тебе быть полевым сторожем!

– Именно, из-за полноты мне не подходит никакая другая работа, – с важностью ответил Вылчо, так звали сторожа.

Руска щелкнул его по животу. Вылчо рассмеялся, его буквально душил смех. Он заразил всю площадь. Смех потряс Харманджийский лес с его полянами среди дубовых деревьев, эти поляны были похожи на ямы, в которых варилась желтая смола августовского солнца.

Людскую толпу рассек голубой «Москвич» и замер возле стола. Из машины вышел хилый человек с острыми бегающими глазами. Он прошел всего шага два пешком, но этого было достаточно, чтобы уловить в его походке затаенную хитрость и ловкость.

– Как идет торговля, Найден? – спросил его Руска.

– Верчусь, как белка в колесе, – ответил приехавший.

– Ты держись за закон, как слепой за палку, – посоветовал Руска.

– Мы с законом, что родные братья, которых водой не разольешь. Нельзя ли купить частным образом грузовик? Эта машина мала.

Я заметил, что «Москвич» облеплен иностранными марками.

– Филипчо! – позвал Руска.

В окне снова появился писарь Филип, теперь глаза у него были самые обычные, а в руках у него поблескивали очки. – Пошли в Ямбол телеграмму, спроси, может ли Найден Стамболия купить себе грузовик.

Найден Стамболия пошел к своей машине, его обступили молодые алановцы. Он включил радио. Стоит послушать, что делается в мире, какая футбольная команда выиграла, например. Алановскую площадь огласил столичный джаз.

– У него не одна, а две головы, – похвалил его Руска. – Собирает лесные плоды и продает их иностранцам на черноморском побережье. У него полно денег. Его дед после войны ездил в Стамбул, потому их и прозвали Стамболиями. А Найден объездил всю Европу.

– Почему бы его не привлечь к торговле?

– Привлечем. Со временем.

– Приветствую вас, – произнес пожилой крестьянин с насмешливыми глазами и осведомился, не из ученых ли я. Руска объяснил, что я печатаюсь в газетах; на губах у крестьянина расцвела улыбка, он словно за секунду взвесил меня, купил и продал. Потом он заговорил о луне и звездах, ввертывая при этом, что небесные тела делают обороты, движутся, и если одно из небесных тел остановится, оно сразу же упадет нам на головы.

– Это верно, астроном, – согласился Руска. – Если что-то остановилось, то непременно упадет!

На площади показался барабанщик. На животе у него лежал огромный барабан, закрепленный перекинутым через плечо ремнем. Он тоже принес деньги.

– Возвращайся в долину, Рашко, – приказал ему Руска.

К столу подошел крестьянин в онучах. У него была крупная голова, глаза глядели мрачно.

– От тебя я денег не хочу, – сказал ему Руска. – На выборах ты за меня не голосовал, отправился в Татаркево выбирать моего коллегу Генко. Я не имею права ни просить тебя, ни заставлять.

– Тогда я не верил в тебя, – сказал мужчина. – Объясни, зачем ты двадцать лет назад сделал мне бочонок, который пах тухлой капустой? Мне пришлось вылить вино.

– Я сделал это нарочно, чтобы ты не пил. А кто до этого научил тебя парикмахерскому делу?

Парикмахер оставил на столе пять левов – лишние деньги были штрафом за то, что он не голосовал за Руску.

Село Аланово существовало почти пятьдесят лет, появилось оно сразу после Балканской войны. К подножию холма лепились длинные и узкие, как сараи, старые дома. В некотором отдалении от них возвышались новые дома из кирпича. Первые жители села, большинство которых еще благополучно здравствовало, пасли коз и рубили лес. Козы и топоры загнали лес на вершины холмов. Позднее табак и ремесла спасли природу и алановцев. Руска владел всеми ремеслами и был для Аланово тем же, чем Россия для мира, за что его и прозвали Руской.

Над пустынной дорогой взвилось облако пыли. Вскоре на площадь влетел запыленный джип. Люди расступились, пропуская к столу строгого мужчину в темных очках и сержанта милиции. Сержант шел, приподнимая плечи, словно ехал верхом на коне. Мужчина был подтянут и неприступен. Оба подошли к столу. Руска встретил их улыбкой. Сержант уставился на золотые галуны и осведомился, кто сидит за столом.

– Я сижу, – ответил Руска.

– Я служил в Добрудже, в кавалерии, – произнес сержант. – Видел на парадах старую румынскую форму. Уж не был ли ты начальником в дружественной нам румынской кавалерии?

Но тут сержант увидел на шапке Руски болгарского льва и отдал честь.

– Руска, – сухо сказал строгий мужчина. – Ты не имеешь права носить эту форму. Тебе известно, что за такую аллегорию можно угодить в тюрьму?

– Еще неизвестно, кто туда угодит, – ответил Руска.

– Хватит препираться, – сказал ему сержант. – У меня есть приказ о твоем аресте. Сегодня тебе надлежало прибыть на предварительный допрос в Елхово. Ты не явился. Самовольно распорядился выбросить целую тонну рыбы. Это верно?

– Ты же сам видишь, бочки пусты. Кошки передрались из-за этой рыбы.

– Значит, не отрицаешь?

– Еще успеешь меня арестовать. Дай-ка нам поговорить с Костовским.

– Наша торговая организация огорчена твоим поведением, – произнес строгий мужчина. – Мы сделали все для того, чтобы помочь тебе, но не смогли. Ты разрушаешь основы государства.

– Уж вы поможете, – на губах у Руски появилась улыбка. – Вы какую-то рыбу не смогли сохранить, так что о людях говорить?.. Не я, а ты, Костовский, разрушитель. Ты считаешь себя государством, а нас – ослиным хвостом.

– Я попрошу, – Костовский нервно дернул подрезанными усами.

– Зачем ты послал мне испорченную рыбу?

– Она еще у нас была с запашком. Не хватает холодильников.

– Ты сам – холодильник.

Руске так понравился собственный ответ, что он засмеялся, довольный. Костовский начал озираться, ища от сержанта поддержки, но его окружили крестьяне. Баба Иваница показала ему свои растрескавшиеся пятки, Костовский закрыл рот ладонью. Парикмахер покачал своей крупной головой с мрачными глазами и заявил, что на следующих выборах не станет голосовать за Костовского. Тот ответил ему, что не является выборным лицом и подчиняется только своему начальнику в городе.

– Ты скажи-ка, – вмешался астроном, – сколько оборотов делает в год луна?

– В этом селе все с ума посходили, – промолвил Костовский.

– Приятель, – подал голос Найден Стамболия, владелец «Москвича», – ты зачем пытаешься сбыть людям негодный товар?

– А ты бы помолчал, контрабандист! Сто заявлений уже подал, чтобы тебя взяли к нам на работу. Не видать тебе службы как своих ушей. Контрабандист!

Руска опять усмехнулся, заулыбались и крестьяне. В прошлом году таможенники в Драгомане решили обыскать багажник машины Найдена. Он не позволил, тогда его повели в милицейский участок. Стамболия так расшумелся, что собравшиеся на его крики драгоманцы потребовали, чтобы Найдена отпустили – не те времена, чтобы третировать человека. И таможенники отпустили Найдена.

– Ты знаешь, что привез Стамболия из-за границы? – спросил Руска у Костовского. – Крупную болгарскую морковь. Ты снабжаешь нас такой мелкой морковью, что наши начали сомневаться в плодородии болгарской земли.

– Руска, – заметил Костовский, – ты перегибаешь палку! В прошлом году тебя не наказали за твой взрыв, но сейчас тебе все припомнится. Мы дали тебе взрывчатку, чтобы вы проложили дорогу среди скал, а ты взорвал вон тот холм.

– Дорогу мы и так проложили, а холм мешал принимать телепередачи. Сейчас мы спокойно смотрим телевизор.

– Хватит! Арестуй его! – приказал Костовский сержанту.

– Не могу, – ответил тот. – Он в форме.

– Он ее снимет! – сказал Костовский.

Руска снял куртку и положил ее на стол. Он выпрямился, засунул руки в карманы. У него не было внушительной выправки и фигуры Ботева, но его худощавое некрупное тело было гибким и словно пронизано молодостью. Площадь притихла. Я испугался за Руску. Над площадью повисла тишина. Я подумал о том, как невыносима подобная тишина, когда снега и распутица отрезают от мира это село среди холмов. Я смотрел на знакомые лица, на них читалась мука, этот жаркий полдень уже не искрился смехом. Я поискал глазами в толпе толстяка Вылчо, полевого сторожа, надеясь, что он расшевелит Костовского, в голове которого царил застой и не было места для шутки; Костовский не ответил бы смехом на смех и был бы осмеян. Но и полевой сторож приуныл. Тогда мне стало ясно, что если умрет смех, то верх одержит зло.

Я уже понял, что Костовский послал Руске испорченную рыбу и что Руска ее выбросил. Но что это за деньги, которые собирали в торбу? Руска взял торбу и протянул ее Костовскому.

– Здесь все с точностью до стотинки. Я не позволил дискредитировать нашу народную торговлю, а народ вознаградил меня этими деньгами, которые ты, Костовский, вернешь ему через суд. А ты, сержант, имеешь богатый улов: куртка, завмагазином, народный депутат.

– Куртку и завмагазином вижу. Где депутат? – рявкнул сержант.

– Здесь! – крикнул Руска как на военной поверке.

Руска и сержант отдали друг другу честь. Крестьяне громко засмеялись.

Напрасно я беспокоился, что смех может иссякнуть.

Василий Попов
Начало жизни

Было тихо. Редкие деревца дремали под жгучими лучами солнца, а за ними поле изнывало без воды. Среди табачного поля мелькали белые женские платки, свидетельствующие о том, что жизнь не остановилась под голыми выжженными холмами.

Я стоял на перроне небольшой станции. Паровозный гудок прорезал тишину. Вскоре показался окутанный дымом и сажей состав…

Поезд уже готов был отправиться, когда к станции подлетел видавший виды пропыленный «газик». Крупный мужчина на ходу выскочил из машины и бросился прямо к паровозу:

– Подожди, приятель!

– Чего это я буду ждать? Это что, автобус? Гляди, какой выискался! – возмутился машинист.

– Подожди! Прошу тебя как человека! – гневно крикнул мужчина.

«Газик» подъехал почти к самому паровозу, перрона уже здесь не было. Несколько мужских лиц мелькнули в белом облаке пыли.

– А расписание? – не сдавался машинист.

Перебранка продолжалась, а тем временем другие пассажиры «газика» выбрались из автомобиля, дошли до нашего вагона и принялись подряд обнимать худого сутулого паренька. Их было шестеро, седьмой разговаривал с машинистом.

Как ни странно, машинист сдался, он даже вышел и присоединился к пропыленным мужчинам. Пожав руку пареньку своей черной рукой, он тактично отошел. Мужчины говорили все разом, размахивая руками.

Наконец паренек сел в наш вагон. Как только он устроился в купе, мужчины – крепкие, небритые, возбужденные, пропахшие дешевым крепким табаком, – ворвались туда, подняли шум, снова начались объятия, кто-то всхлипнул. Потом они дружно вышли на перрон и стали возле окна. С пареньком остался только один из них вместе с деревянным желтым чемоданом и серым, туго набитым, видимо одеждой, мешком.

Поезд тронулся. Казалось, ему хотелось поскорее убежать от холмов.

Мужчины кинулись вслед за вагоном. Они усиленно махали руками худенькому сутулому пареньку, что-то кричали. Постепенно они стали отставать и наконец задыхающиеся, утомленные, остановились. Вскоре все исчезло – и станция, и «газик», и провожающие. Осталось только выгоревшее поле, голые холмы за окном и худенький паренек, застывший возле окна.

Напротив меня сидел полный, хорошо одетый мужчина и делал вид, что читает газету. Его спокойные карие глаза смотрели с добрым любопытством. Ему было уже немало лет.

– Уф… жарко, – произнес он, наверно, для того, чтобы рассеять тягостную тишину. Он посмотрел на паренька и его спутника, но они не обратили внимания на эти слова.

– Бай Станко, – обратился к пареньку мужчина с желтым чемоданом, – сядь-ка вот сюда, здесь попрохладнее.

Паренек улыбнулся. Только теперь я рассмотрел его лицо. Продолговатое, с тонким носом, оно имело цвет пепла. На потный лоб, сморщенный и широкий, спадала прядь волос. Умные живые глаза казались еще глубже из-за окружавших их теней. Пепельное лицо обрамляла редкая рыжеватая борода. На пареньке была совсем новая спецовка синего цвета, явно только что взятая со склада.

Паренек опустился на сиденье и вытянул ноги, обутые в красные полуботинки на белой резиновой подошве. Положил на колени длинные бледные руки с узкими кистями и обломанными ногтями. Если бы ладони и ногти не были бы так обезображены, эти руки выглядели бы нежными и ласковыми.

Мы с хорошо одетым мужчиной не отводили глаз от этих рук.

– Не смотрите на него так, – с досадой произнес небритый мужчина с желтым чемоданом. Его квадратное лицо налилось кровью. Он вынул бутылку, протянул ее мне и произнес неожиданно изменившимся, помягчевшим голосом:

– Выпей-ка, товарищ!

Я поднял бутылку и отпил немного прямо из горлышка. Потом то же самое сделал и полный мужчина.

– Дайте-ка мне, – с улыбкой сказал паренек.

– Тебе нельзя, бай Станко, – в голосе сопровождающего слышалась мольба.

– Ничего со мной не случится!

Паренек взял бутылку и начал пить, запрокинув голову. Его большое адамово яблоко отмеряло глотки. И только сейчас я понял, что он не так уж молод.

Теперь уже никто не смотрел на поле и голые выжженные холмы за окном. Поезд петлял, и солнце заливало то одну, то другую сторону купе.

– Если я не ошибаюсь, вы шахтеры? – поинтересовался полный мужчина и прокашлялся, словно собирался говорить долго.

В ответ шахтеры кивнули головами и закурили.

– Бай Станко, – обратился к пареньку небритый с тревогой, – не пей больше.

– Ничего со мной не случится. Давай выпьем за Гюльчан холм, Гриша!

– У меня гастрит, – сказал полный мужчина, виновато улыбнувшись, – мне больше нельзя сухого вина.

Он тихонько вышел в коридор.

За окнами мелькали кроны деревьев. Поле кончилось, холмы бежали вслед за поездом, колеса громыхали на стыках. Солнце заливало купе. Я смотрел на изъеденные вывернутые ногти паренька.

– Вибрационная болезнь, – объяснил паренек без тени грусти в голосе. – Это от отбойного молотка. В костях исчезает какое-то вещество, они ломаются и уже не отрастают. Вы уже обратили внимание на мои ногти.

При этих словах полный мужчина вошел в купе и деловито взял руку паренька:

– Давай-ка посмотрим.

Он поправил очки и привычным движением начал ощупывать ее. По его розовому лицу прошла тень:

– Запустил ты болезнь.

Полный мужчина окинул внимательным взглядом впалую грудь паренька, его опущенные плечи, прислушался к его дыханию:

– И силикоз тоже?

– Тоже, – с улыбкой согласился паренек.

– Какой степени?

– Гриша! – обратился паренек к своему спутнику. – Какой степени? Ты меня слышишь?

Небритый смотрел в окно и не отвечал.

– Вы врач? – спросил я.

– Да.

– Гриша, давай за доктора, за его здоровье!

– Глупость какая-то! – в сердцах воскликнул доктор. – Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть!

– Абсолютная глупость, – повторил доктор, голос у него прерывался от негодования. – И все из-за проклятых денег! Зачем вам эти деньги?

Ответа не последовало. Поезд подходил к станции.

– Зачем вам эти проклятые деньги, если вы из-за них чуть ли не с младенческого возраста инвалидами становитесь? – В голосе доктора слышалось отчаяние.

– Не разбираетесь вы в таких делах, доктор, – спокойно откликнулся небритый.

– Я? Я не разбираюсь? Я двадцать пять лет лечу людей, через мои руки прошли тысячи больных…

– Не разбираетесь, – произнес паренек.

– Совсем не разбираетесь, – неожиданно для себя подтвердил и я.

Паренек раскашлялся, этот звук напоминал стук топора по доскам.

– Видимо, я и в самом деле чего-то не понимаю, – сокрушенно промолвил доктор. – И все же всему виной – проклятые деньги…

– Нет!

В этих словах мне почудился стон или лозунг. Они шли из самого сердца. Паренек немного успокоился, его глаза расширились и потемнели.

– Мы, доктор, работали не только ради денег, – тихо сказал он. – Правда, нам много платят, но дело не в деньгах.

– В чем же? – почти крикнул доктор и поднял руку с обручальным кольцом. Рука дрожала.

– Вам, доктор, этого не понять, – грустно произнес небритый. – Бай Станко собрал нас, организовал бригаду. – Сначала мы не верили ему, считали зеленым. Чтобы он командовал нами вместо Величко! Вы знаете, кто такой Величко?

Доктор пожал плечами.

– Не знаете. Величко был одержимым.

– Был одержимым, – повторил паренек.

– Никто не верил, – продолжал небритый, не отрывая глаз от доктора. – Никто не верил, что мы пробьем проклятую скалу… Девять бригад распались, никто не хотел работать там. Деньги! Да плевать я на них хотел! Когда мы пробивали туннель в этой скале, мы совсем мало зарабатывали. А работа была почти самоубийством. А когда у нас ничего не получилось со второй шахтой, пришлось все переделывать – с обратным наклоном… Помнишь, бай Станко?.. А денег у нас до этого было столько, что мы могли целый город купить!

Паренек ничего не сказал.

– Ему памятник надо поставить! – с фанатичной любовью, глядя на паренька, продолжал небритый. – Когда мы отравились газами, он один нас всех по очереди вынес! А наверху женщины с детьми такой рев учинили, что небо дрожало. И мы снова спустились в шахту, хотя умирать никому не хотелось…

Он помолчал, потом заговорил снова:

– Липова скала? Вы спрашиваете, доктор, какой степени? – У него вдруг осел голос. – Посмотрите на него, он и не любил еще, и детей у него нет, а уже тремя серьезными болезнями болен – силикозом, вибрационной и сердечной. У него больное сердце, доктор!

Доктора оглушило это сообщение. Я молчал, бессмысленным взглядом уставившись на ногти паренька.

– Его отправили на пенсию, – добавил небритый. – Теперь я везу его в Поповско, его родное село.

– Отвезешь, Гриша, и вернешься, – в голосе паренька скользнула тревога.

– Не вернусь, – буркнул небритый, глядя на пол. – Я тебя не оставлю.

– Тебе нужно вернуться, у тебя четверо детей. Кто их станет кормить?

– Я привезу их в твое село, бай Станко. Я крепкий, стану работать в земледельческом хозяйстве. Пчел с тобой заведем, попросим небольшой виноградник, у меня эти вещи получаются…

– Виноградник, а, Гриша? Ульи? – на лице паренька появилась улыбка.

Небритый выразительно посмотрел на нас с доктором. Мы вышли в коридор, встали у окна. Солнце словно обстреливало поезд лучами-стрелами. Из купе доносились возбужденные голоса. В соседнем купе строители из Трына играли в карты.

Доктор смотрел в окно. У меня пол уходил из-под ног.

– Ничего не понимаю, – сокрушенно произнес доктор.

Солнце теперь висело совсем низко над холмами.