Текст книги "Солнцеворот (СИ)"

Автор книги: Василий Криптонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Трое вышедших заикнулись было что-то возразить, но Левмир отвернулся, давая понять, что разговоры ему не интересны. Новоявленные командиры повернулись к подопечным.

– Так! – гаркнул один из них. – На первый-второй-третий – рассчитайся!

Их поделили на три смешанные группы и повелели запомнить номер. После чего каждый из «командиров» взял себе по группе и выбрал время, чтобы не толкаться всем одновременно. Группе Зяблика достался низкорослый командир с бледным печальным лицом и – вечерние часы. Тело быстро вспомнило привычные нагрузки, и в душе поселилась радость.

Заключенные, к которым вдруг начали относиться как к людям, поначалу дичились, но пару дней спустя привыкли. Распрямились плечи, разогнулись спины. Люди перестали дрожать на ветру. Еды стало больше, и она стала вкуснее (говорили, что корабельного кока разжаловали, заменив самым тупым матросом, который готовил лучше, но наверняка не знал никто), трюмы мыли ежедневно, а в свободное время разрешалось гулять по палубе.

«Надо же, – услышал как-то, засыпая, Зяблик. – Вампир учит людей вести себя по-человечески».

Перемены, однако, пришлись по вкусу не всем. Матросы скорее обрадовались, когда у них с души упал груз. А вот капитан и старпом мрачнели с каждым днём всё больше. Потому что Левмир совал нос повсюду. Он менял график дежурств, обнаружив, что самые тяжелые смены достаются самым третируемым матросам; он вытаскивал на свет тщательно спрятанные запасы круп и солонины; он заставлял ловить рыбу.

На пятый день душенька капитана не выдержала. Средь бела дня, когда Зяблик привычно уже сидел у борта, стараясь казаться незаметным, на палубе появилась ошалевшая лошадь, которая на каждом шагу издавала изумленное ржание. На спине у неё восседал, шатаясь во все стороны, мертвецки пьяный капитан. В одной руке он держал бутылку темно-зеленого стекла, в другой – саблю.

– Пирррраты! – орал он. – Это мой, сука, корабль, и никому не будет позволено здесь, пока я – тут!

Тут он неосторожно махнул саблей, попал по лошади. Порезать не порезал – сабля была тупая – но напугал. Лошадь взвилась на дыбы, и капитан грохнулся на палубу. Захрапел он, кажется, ещё в полете.

Левмир, перед которым всё это происходило, с интересом досмотрел представление. Потом тихо засмеялся и, приласкав лошадь, потрепав её по шее, повел обратно в трюм. Как капитан в таком состоянии умудрился справиться с подвесом и вывести лошадь по крутой лестнице, не знал никто. Даже сам капитан, проспавшись, не смог ничего по этому поводу сказать. Собственно, он и вовсе не вспомнил своей отчаянной битвы с пиратами.

После этого случая капитан, уронивший свой авторитет, старался заключенным, да и матросне, на глаза не попадаться, и руководил большей частью старпом. Пьяный капитан на перепуганной лошади ознаменовал собой окончательный перелом в жизни «Летящего к Солнцу». Дикие звери начали превращаться в людей. Появилось такое понятие, как «дружба». Вспомнили такое слово, как «гордость». Убийства прекратились, драки сошли на нет. Да и некогда было заниматься ерундой – на тренировках выматывались так, что лишняя минутка без движения была ценностью, с которой только дурак согласился бы расстаться.

Одно осталось неизменным: Зяблика не любили. Нет, ему больше не мочились на «постель», его не били, не оттирали от ведра с едой (у него, как и у всех, была теперь деревянная миска и ложка). Но – сторонились, поглядывали косо, не разговаривали и старались рядом не стоять. Очередным испытанием для Зяблика стало одиночество.

Одиночество и подтолкнуло его однажды утром, после завтрака, к Левмиру.

Человек с Солнцем в Глазах сидел на носу корабля, будто одна из тех деревянных фигур, что крепили туда не то для красоты, не то для устрашения врагов. Зяблик, опасливо косясь, прошмыгнул мимо рулевого, который благополучно дремал, держась за штурвал.

– Ну, здравствуй, Зяблик, – сказал Левмир, бросив на него равнодушный взгляд через плечо. – Чего-то хотел?

Зяблик с трудом сглотнул комок.

– Я… Да я просто хотел… Ну, узнать. Может, надо чего? Я бы сразу…

– А что ты можешь?

Вопрос был задан просто, без подвоха, но Зяблик немедленно опустил голову. Не мог он практически ничего. Но вдруг что-то внутри него раскрылось, и, едва ли не задохнувшись от собственной наглости, Зяблик сказал:

– Разбавить одиночество.

Левмир засмеялся – так же тихо и по-доброму, как над пьяным капитаном.

– Одиночество меня не тревожит, Зяблик. Когда рядом нет того, кто нужен, одиночество лучше, чем сотня «друзей».

Зяблика затрясло. Он, выросший на Востоке, слышавший о вампирах только из уст сказочников и безумных старух, не знал толком, что с ним происходит. Не знал, что яд вампира, попав в кровь, выходит оттуда далеко не сразу. И пока он там, сердце будет стремиться к вампирам. Поэтому Зяблик, лишившись Покровительницы, подошел к Левмиру, не понимая, на что надеется. Поэтому когда-то давно мальчишка Санат, расправившись с Эмкири, убежал прислуживать в дом герцога Освика. И, возможно, поэтому Арека подружилась с убийцей своих родителей, герцогиней Атсамой. Но Зяблик не знал ничего этого и просто дрожал, глядя на затылок Левмира, будто голодный пёс, ожидающий подачки. А правая рука сжимала под одеждой рукоять ножа. Если подачки не будет, он кинется на Левмира и вонзит в него нож.

– Я так не могу, – всхлипнул Зяблик. – Меня все ненавидят! Я… Меня вообще здесь не должно было быть, я не крал ту дурацкую статую!

– Статую? – Левмир с любопытством повернулся к Зяблика. – Ты о чём?

И Зяблик, к которому впервые за неделю обратились с простым вопросом, выложил всё. Левмир слушал внимательно, потом улыбнулся и перевел взгляд вперед, туда, куда стремился флот Востока.

– Понимаю. Меня здесь тоже не должно было быть. Я должен был умереть не меньше восьми раз.

– Тебе-то повезло, – с подвыванием сказал Зяблик. – А я… У меня была Покровительница, а ты даже её отобрал!

Пальцы потянули нож. Левмир не оборачивался. Он держал перед собой ладони и смотрел в них, будто видел что-то такое, что человеческому глазу не показывалось.

– То, что дается задаром, не делает тебя счастливым, Зяблик, – тихо сказал он.

Слёзы брызнули из глаз. Надо же! Этот мальчишка с золотыми глазами, этот могущественный вампир в княжеских одеждах рассказывает ему о том, что достается даром!

– А у меня никогда не было ничего другого! – прошептал Зяблик, вытащив нож полностью. – И никогда не будет.

Он уже сделал шаг, уже начал поднимать руку с ножом, когда в ладонях Левмира что-то ослепительно сверкнуло и раздался тихий щебет. Зяблик замер, подняв нож на уровень груди. Рот приоткрылся, глаза только что не вываливались из орбит.

В руках Левмира, нахохлившись, сидела маленькая серая птичка и пищала.

– Понимаю, – прошептал Левмир. – У меня тоже ничего нет. И не было. И не будет. А то, что было, я собственными руками утопил в грязи.

Он взмахнул руками, и птичка полетела, обгоняя корабли, на Запад. Мгновения не прошло, а она уже превратилась в крохотную точку, после чего вовсе исчезла.

– Долети, – несся ей вслед шепот. – Об одном прошу – долети!

Зяблик не успел спрятать нож. Так и стоял с ним, побледнев от ужаса, когда Левмир повернулся. Но Левмир лишь смерил Зяблика равнодушным взглядом и прошел мимо.

– Если жизнь действительно невыносима – попробуй умереть, – бросил он через плечо. – А если боишься, значит, за что-то держишься. Найди это. И не отпускай.

Шаги Левмира стихли, и Зяблик встрепенулся. Запрятал подальше нож. Потом – всё той же незаметной тенью проскользнул мимо дремлющего рулевого и растворился в море смертников, унося с собой воспоминание о маленькой птичке, вылетевшей из рук Левмира.

3

Закатилось алое солнце, на небо выкатилась луна со свитой из звёзд, и море причудливо зарябило в их свете. Княжна Айри неслышно прошла по корме, где ещё недавно предавались тренировкам заключенные «Утренней птахи», и остановилась, опершись на борт. Глаза её смотрели на восток. Там, на небольшом расстоянии, тащился следом «Летящий к солнцу». Корабль, на котором жил Левмир.

Сердце ныло круглыми сутками и, даже не будь нелепого запрета Эмариса, Айри не стала бы его останавливать – не хотелось. Шестнадцать лет она была человеком, а вампиром – всего пару месяцев. И сейчас, когда так манила возможность заглушить чувства, остановив ток крови, Айри чувствовала, что это было бы обманом.

А ещё болела рана. То и дело Айри, оставшись наедине, ощупывала безобразный рубец. Он уменьшался, ещё несколько дней – и без следа исчезнет, а вскоре пройдет и боль. И сердце будет ныть в одиночестве…

Раздались тихие, крадущиеся шаги. Айри повернулась. Луна как раз укрылась за тучей – должно быть, ночной гость как раз ждал этого момента – и ничего не было бы видно человеку. Сама же Айри видела прекрасно. Различив мужскую фигуру, она содрогнулась. Наплевав на всё, решила, что это Левмир. Подойдёт, обнимет, извинится, объяснит всё, и всё вернется. Они опять будут друзьями, сестрой и братом, как условились.

Мужчина согнулся под тяжестью ноши. Он тащил на плече внушительных размеров мешок, несмотря на который, ступал мягко и, для человеческого слуха, почти беззвучно. Остановился у борта, в трёх шагах от Айри. Аккуратно положил на палубу мешок, растянул горловину…

И тут тучу унес ветер. Руки мужчины замерли, как и он сам. Медленно поднял голову, окинул взглядом единственного глаза ссутуленную фигурку, неподвижно стоявшую рядом.

– Княжна Айри! – Мужчина поклонился.

– Здравствуй, Ворон, – вздохнула Айри. – Прости, если помешала. Ты не ждал тут никого увидеть.

– Ну что вы, госпожа… – Ворон в смущении почесал бороду. – Как вы можете помешать? Это ведь целиком ваши владения. Я тут – птица залётная.

Он стоял в глубоком раздумье и теребил край мешка.

– А я тут – курица безмозглая, – зло сказала Айри. – С подрезанными крыльями.

Осознала вдруг, как же сильно хотелось выговориться кому-то, но некому было. Даже Эмарис её покинул, едва зашив рану. Да, конечно, вампиры – одиноки. Они сами решают свои проблемы. Но Айри-то была человеком…

– Расскажите мне, что вас тревожит, госпожа, – добродушно предложил Ворон. – На сердце полегчает.

И Айри начала рассказывать. Плюнув на все приличия, забыв о смущении, и о том, кто перед ней. Путанно начав с воздушного шара, то и дело сбиваясь на историю людей и вампиров, расписывая красоту королевы – а значит, и принцессы – Ирабиль. Говорила и говорила, подбираясь постепенно к тому поединку, после которого оказалась здесь.

Ворон кивал, издавая порой звуки, которые означали заинтересованность: «ага», «хм…», «вот оно как», «ну ничего ж себе». Руки же его тем временем ныряли в мешок, доставали свертки и бросали за борт. С негромкими всплесками море принимало ещё одну тайну.

– И теперь, – заканчивала Айри рассказ, – я не понимаю: за что он меня ненавидит? Нет, я привыкла. Я всегда была одна. Я и сейчас вспомню. Но как я смогу отвернуться от своей судьбы?! Мне предначертано идти туда, куда и он. Я думала, пойду с ним, как соратница, а выходит, придется тащиться сзади, как… Не знаю…

Ворон, кряхтя, вытащил самый большой сверток из мешка, бросил в воду. Потом понюхал мешок, скривился, но выбрасывать не стал – аккуратно сложил. Тут только заметил, что княжна молчит и, более того, плачет, опустив голову. Похоже, от него требовалось что-то сказать…

– Ну, госпожа моя, вот что я тут скажу, – начал он. – Если б я к бабе шёл, а за мной бы другая увязалась – я б её тоже, думаю, пырнул. Ну, если б слов не поняла и кулака не испугалась.

Айри с удивлением посмотрела на Ворона. Не так она представляла себе «утешение». Ворон же, ободрённый вниманием, продолжил:

– Баба – что? Баба – существо неразумное, к рассуждению неспособное. А две бабы – это как кошка с собакой. Вцепятся друг в дружку, потому как природа у них такая. И если я, допустим, перебрал и зашел случайно не к той бабе – это дело обычное, чего уж там. Оно, как говорится, «Доброе утро, меня зовут Ворон, приятно было познакомиться» – и до свидания. Смекаете, госпожа? Моё дело, сам решу, куда меня сердце зовет. Чего пониже сердца – оно-то всё зовет туда, куда глаза смотрят. А сердце – оно знает, куда надо. И вот когда я туда иду, нечего за мной увязываться всякой шалаве, которую я вчера, в канаве заблёванной…

– Ты с ума сошел? – закричала Айри. – Я – княжна!

Ворон, кажется, сообразив, что и вправду увлекся, замолчал. Хмыкнул, поскреб ногтями бороду.

– Это простите, – сказал он. – Личное. Детство вспомнил.

Айри чувствовала, что на смену тоске пришла злость. Чувство это было привычным и вполне её устраивало.

– Что бы там ни было между нами, – говорила она, сжимая перила борта до боли в пальцах, – теперь всё не то. Во мне его кровь, я не помешаю, я ведь просто хочу исполнить судьбу! А судьба моя – где-то там. Зачем-то я нужна на этом вампирском Западе.

– Прошлое-то никуда не девается, – возразил Ворон. – Вам вот кажется, вы – вот такая. Стоите тут, маленькая, тоненькая, слёзки под луной проливаете. А загляните внутрь – там у вас бездны целые, там одной памяти столько, что за год не переберёшь, и всё это – вы. А для стороннего человека? Для него – своя память, и хоть он вас сестрой признал, а голова-то другое помнит. Это одно. А второе – вы ж и сами всё понимали сразу, потому и прятались у нас тут.

Айри опустила голову. Ворон был прав. У неё было много причин скрываться, но главной, той, в которой себе не признавалась, была именно эта.

– Я ж тому сопляку когда про нашу «Покровительницу» рассказывал, по глазам смекнул – угадал он там кого-то. Да, видать, неправильно угадал. Не вас он ждал, госпожа моя, потому расстроился. Это как если бы я, к примеру, шёл к человеку за деньгами, а тот мне вместо монет – бутылку вина и бабу голую. Оно, конечно, хорошо, да только я, мил человек, денег жду, потому как договорённость у нас была, и ты от меня не отбрешешься, а будешь орать, я тебе глотку-то…

– Спасибо! – оборвала Айри вновь увлекшегося Ворона, который, возможно, тоже впервые в жизни с кем-то так откровенно говорил. – Я поняла. Поняла, что в твоем мире женщины подобны животным. Ну или так ты к ним относишься.

Ворон, с устрашающей улыбкой, развел руками:

– Тут, госпожа, не от мира зависит. Просто вот такие мы, мужики, дураки. Всегда у нас баба виновата. Либо не та, либо не там, либо не то. А ежели вы по-другому хотите, так не будьте бабой. Пусть он в вас другое увидит. Но таких сказок я, признаюсь, ещё не слыхал…

И, хотя лицо Айри сохраняло ещё злое выражение, сердце её успокоилось. Получилось глубоко вдохнуть полной грудью, и даже шрам не напомнил о себе. Пусть по-дурацки, но Ворон, кажется, был прав. Предстояло создать новую себя. Как всегда – из пепла прежней.

– Спасибо тебе, – сказала Айри и протянула руку Ворону.

Тот с недоумением посмотрел на тонкую гладкую ладошку. Айри не одумалась, не отдернула ее. Тогда Ворон осторожно пожал её своей едва ли не чёрной, грубой, покрытой порезами лапой.

– Кстати! – прищурилась Айри. – Кого ты тут выбрасывал? Что, думаешь, я не вижу ничего?

Ворон досадливо откашлялся, отняв руку, но тут же улыбнулся с хитрецой.

– А на этот счет, госпожа, загадка есть. Вот, попробуйте:

 
С ним я спорить не хочу,
Ему горы по плечу!
Два могучих есть крыла
У царя всех птиц…
 

Айри расхохоталась, а миг спустя к ней присоединился Ворон. Вышедший с обходом капитан замер, увидев стоящих рядом и заливающихся смехом княжну и матёрого убийцу. Хотел было вмешаться, но вспомнил, что Айри – вампир, и остановился. Покачал головой, махнул рукой и пошел себе дальше.

XIV
Руины

1

Если не считать Аммита (который был всё-таки вампиром) и Левмира (который появился значительно позже), то единственным человеком, которому безоговорочно доверяла принцесса Ирабиль, была служанка по имени Акра. Эта женщина вкралась в самые первые воспоминания, она всегда была где-то рядом. Если Аммит и остальные учили принцессу быть вампиром, то Акра – как теперь понимала Ирабиль – учила её быть человеком.

И вот, оказалось, что Акра – … Кто? Этого принцесса не знала. Но если раньше она могла позволить себе задирать нос перед Акрой, то сегодня ощутила странное. Что Акра – взрослая и сильная, а она – маленькая и ничтожная песчинка.

Если бы в тот момент, когда с лица старушки упал морок, в домике оказалась Арека, она бы лишилась чувств. До сих пор она помнила, как прозвучали из окна эти страшные слова, произнесенные грубым мужским голосом: «Она умерла. Просто, как все». А потом, придя в себя, Арека долго, стоя на коленях, просила бы прощения за все те глупые, гордые слова, которые говорила, опьянённая ядом Эрлота. Сбивалась бы и запиналась, боясь, что времени опять окажется слишком мало, что смерть опять подведет черту…

Но Ареки не было в домике, и она так никогда и не узнала, что служанка непостижимым образом жива. Для нее Акра умерла тогда, когда и должна была, заронив в душу нужные семена. Ушла, уверенная, что всё будет сделано правильно и без её участия.

А принцессе Ирабиль не в чём было каяться. Она никогда не обижала Акру, не говорила ей резких слов. Разве что в далеком детстве, в порыве чувств, но этого не сохранила ни её память, ни, верно, память Акры. Кто помнит лепет несмышлёных детей? И что в нём смысла?

Поэтому Ирабиль, лежа без сна в постели на втором этаже одноэтажной хижины, не терзалась угрызениями совести. Нет, у нее тоже были мрачные чудовища, пожирающие душу, но звали их иначе. Это была грусть, тоска по себе прежней. Злость на себя, лишенную сил и бесполезную. И – страх. Не перед Эрлотом – что он мог, кроме как убить? – а перед собой. Перед теми нежными ростками, что поднимались в глубине её души, и которым она пока не отваживалась дать названия. Надеялась, что они погибнут раньше, чем созреют, что палящее Солнце Востока испепелит их, потому что Алая Река их только питала.

Но и не об этих ростках сейчас думала Ирабиль. Она, с детства владевшая искусством забывать обо всём, кроме того, чем увлечена – искусством, за которое дорого бы заплатили многие взрослые, – вертела в руках маленький металлический ключик, который тайком сунула ей в руку служанка. И думала о дверце внизу. Единственной, которая была заперта в доме.

До сегодняшней ночи, несмотря на то, что дом рос и открывал перед ними всё новые пространства, трое путников не покидали единственного помещения, которое казалось им настоящим и безопасным. Но после того как пришла старушка, страх куда-то делся. И принцесса сумела убедить половину своих защитников расположиться с бо́льшими удобствами.

На втором этаже дома обнаружились просторные спальни. Войдя в одну из таких, Ирабиль едва сдержала возглас: «Я дома!». И вправду, это была настоящая дворцовая опочивальня. Принцесса прыгнула на кровать, размером с памятную землянку Ратканона, и тихонько запищала от восторга. Ничего более мягкого, тёплого и уютного ей не попадалось це́лую вечность. Даже кровати в гостинице Варготоса, тоже неплохие, не шли ни в какое сравнение с этим чудом.

Кастилос занял спальню дальше по коридору. А вот Роткир наотрез отказался. «Вы как хотите, – сказал он, стругая ножом деревяшку, – а я лучше тут перекантуюсь. И мне привычнее, и за входом присмотрю. А то сегодня – старушка, завтра – дедулька, послезавтра – хрен о двух головах. Проходной двор, мать его».

Ключик блестел в лунном свете, падающем в окно. Ирабиль гладила пальцами гладкую поверхность и думала. Думала, спит ли уже Кастилос, или сидит у окна, с грустью вглядываясь в ночь. Наконец, любопытство пересилило. Ирабиль отбросила одеяло и беззвучно опустила босые ноги на тёплый ковёр. Акра никогда не причиняла ей зла, так зачем бы начинать? Если она дала ключик, значит, за дверью ждет что-то важное, что-то, быть может, просто необходимое!

Ирабиль старалась унять свою фантазию, которая рисовала ей то сверкающий меч, от одного вида которого превратится в прах Эрлот и всё его воинство, то Левмира, то отца с матерью. Домик был волшебным, и от него можно было ожидать любых чудес.

Ирабиль наскоро оделась и одним пальцем осторожно толкнула дверь. Коридор встретил темнотой и тишиной. На цыпочках принцесса двинулась по нему, умоляя доски не скрипеть. Доски, похоже, были сегодня к ней благосклонны. Куда благосклоннее, чем оказалась в свое время Река.

Ступеньки лестницы тоже молчали, хотя днём, помнится, так и пели на разные голоса, стоило шагнуть. Ночь диктовала свои условия, и в домике было тихо. Наконец, закрыв дверь на лестницу, Ирабиль перевела дыхание. Теперь Кастилос уж точно не услышит, а услышит – подумает на Роткира. Роткир же спал, его спокойное дыхание Ирабиль слышала. Прищурившись, рассмотрела его самого – вот он, на том же лежаке, полностью одетый, на груди сжатая в кулак рука с ножом.

Принцессу передёрнуло. Роткир ей нравился, но иногда, застав его в миг, когда он о ней не думал, она понимала, что Роткир – один из самых опасных людей, что ей встречались. Он был опасным задолго до того, как осознал себя вампиром. Убивал и грабил, не прикрываясь никакими высокопарными словами: чтобы жить, и только.

Ирабиль показала спящему Роткиру две ладошки – мол, успокойся, всё нормально, спи дальше – и повернулась к стене. Шаг, другой – половицы всё ещё на её стороне – и вот она, дверь из плотно пригнанных друг к другу досочек. Крохотный врезной замок, и не скажешь, что такой сильный – потряси за ручку, дверь и не шелохнется.

С шумом переведя дыхание, Ирабиль потянулась к скважине ключом…

– Ага, – раздалось сзади, над самым ухом.

Ирабиль визжала не меньше минуты, пока сообразила, что визжит в ладонь Роткира, почти беззвучно.

– Не оглохла? – заботливо поинтересовался он, убрав руку. – Чего орать-то так? Знаю, что страшный, потому сзади и подкрался.

Слова его и вправду слышались приглушенными. Ирабиль помотала головой, надеясь так вернуть слух. Толкнула Роткира в грудь, закричала на него шепотом.

– Тс! – шикнул тот. – Орёшь, как на пожаре. Давай уже, открывай!

Ирабиль осеклась, искоса посмотрела на Роткира. Почему-то думала, что он станет её отговаривать, предупреждать о возможной опасности. Хм… Видимо, с Кастилосом перепутала. Что ж…

Шепнув Роткиру, что он дурак (Роткир кивнул, безоговорочно принимая условия), Ирабиль вставила ключ в замочную скважину. Сердце постепенно успокаивалось. Роткир своим появлением перевёл её нарастающий страх в сиюминутный испуг, а кроме того, стоя плечом к плечу с не самым слабым вампиром, бояться было как-то глупо.

Замок щёлкнул мягко, Ирабиль едва расслышала звук, только почувствовала пальцами, как где-то внутри что-то сместилось, и дверь как будто «расслабилась». Вынув ключи, принцесса потянула на себя ручку. Петли провернулись так, будто их смазывали ежедневно. А за дверью обнаружилась темнота.

– Щас! – шепнул Роткир, и лишь по движению воздуха принцесса поняла, что он отошёл. Вернулся с тлеющей щепкой в руке и двинулся вдоль стены. Оказалось, на стенах в изобилии висят канделябры со свечами, и Роткир одну за другой поджигал их все. Ирабиль же стояла на пороге, пытаясь понять, что видит.

Было непросто, потому что ничего подобного ей в жизни встречать не приходилось. Комната была необычной формы – полностью круглая – и Роткир уже несколько раз задумчиво хмыкнул, присматриваясь к стенам. Стены были сложены из досок. Доски изгибались, подчиняясь воле неведомого строителя, будто и не деревянные были.

Но стены – это лишь стены. Самое странное было в самой комнате. По мере того как загорались свечи, высокие и плоские предметы, стоящие на полу без всякого видимого порядка, раскрывали свою природу. Зеркала. Комната полнилась зеркалами. Без рам, без подпорок – простые прямоугольные зеркала стояли, развернутые под разными углами, смотрели друг на друга, в центр комнаты, на стены… Но только к выходу не было обращено ни одно.

– И… Что это? – Ирабиль решилась обнаружить своё невежество.

Роткир как раз закончил обходить комнату и остановился рядом с ней. Пожал плечами:

– Может, гадальня какая?

Ирабиль не знала, что такое «гадальня». Вспомнила лишь страшную гадалку, что держала её за руку в Варготосе перед смертью, и содрогнулась. Здесь, однако, не было никого живого, а зеркал принцесса бояться не привыкла. Подошла к ближайшему и замерла в изумлении.

Роткир тенью двинулся за ней, и, если бы принцесса не была так увлечена зрелищем, заметила бы, что он сунул щепку в рот, чтобы потушить. Зашипела слюна, и огонёк погас. Роткир остановился за спиной принцессы, помахивая обугленной лучинкой.

– Вот это да! – Опять его спокойный голос помог принцессе сохранить рассудок, не взорваться криками. – Надо остальные посмотреть, может, где какую купальню найдём.

Но он замолчал и никуда не пошёл, заметив, что на ресницах Ирабиль дрожат слезинки. Дрожала и её рука, когда она коснулась холодной поверхности зеркала.

– Знаешь этих детишек? – предположил Роткир.

Ирабиль сделала невнятное движение головой. Знала ли? Да, знала. Одну из них, Унтиди. Но знала её совсем малюткой, а теперь видела такую же девочку, которой привыкла воспринимать себя, разве что чуть помладше. Вторая, старшая девочка, была ей незнакома, но Унтиди с ней явно дружила. Не узнала Ирабиль и мальчишку, который был с ними и деловито помахивал ключами. Но не из-за Унтиди перехватило дыхание и расплылось всё перед глазами.

– Это моя спальня, – прошептала Ирабиль.

– Да ну? Вот та самая, о которой говорили? – тут же сообразил Роткир и едва ли носом не воткнулся в зеркало. – Чего-то маловато золота. Что ты за принцесса такая?

– Такая вот… дурацкая принцесса, – отозвалась Ирабиль ещё тише.

Она не смогла бы никому объяснить, почему эта комната заставила сердце так болезненно сжаться. Вроде давно отринула старую жизнь, столько пережила, сколько не каждому вампиру на долю выпадет. Но вот – увидела пыльную детскую комнату и не смогла удержать слёз. Кровать – не просто «какая-то», а та самая, её кровать. Её столик, её ковер, её куклы, её бюро с ящичками, в которых теперь роется Унтиди. Вот она вытащила расческу и, прыгая от восторга, бросилась ко второй девочке. Что-то показала ей, потом – обняла.

Одновременно Ирабиль почувствовала руку Роткира у себя на плече и не нашла сил отстраниться. Напротив, прижалась.

– Ты не переживай, – ласково шепнул Роткир. – Если там – вши, или гниды, так это ж ерунда. Ну, с кем не бывает. Вылечим! Вычесать такую гриву, конечно, не выйдет, ну так острижём до лысины. Обрастёшь, какие твои годы!

До встречи с Роткиром Ирабиль и не представляла, что можно настолько искренне и от души одновременно плакать и смеяться. Казалось бы, говорил он постоянно глупости и пошлости, но делал это, в отличие от многих других, с полным сознанием. Будто признавался открыто: да, я – вот такой, это не оговорка.

И сама принцесса вела себя с ним как-то глупо и пошло. Смеясь, оттолкнула, сказала: «Да ну тебя, дурак!». Только потом, задним числом, призадумалась: зачем оттолкнула, зная, что – не уйдёт? Надеясь, что не уйдёт.

Роткир далеко и не пошёл. Сохраняя всё такое же серьезное выражение лица, он двинулся меж зеркал, заглядывая в каждое. То молча проходил мимо, то задерживался, задумчиво хмыкая. Ирабиль заставила себя пойти за ним, оторвала взгляд от зеркала, показывающего спальню, из которой уже вышли дети. Что ж, если зеркало показывает правду, значит, Унтиди хотя бы жива. Значит, тогда их немощный отрядик дошагал аж до самого Кармаигса. Пока она, Левмир и Сардат погибали, стремясь к своей кровавой мечте, Унтиди пришла в самое логово Эрлота. Как она там теперь? Кто она? Зачем? Почему?..

– Сколько воды! – ахнула принцесса, замерев возле следующего зеркала.

Вверху было небо, а внизу – вода. Воды было так много, что она уходила до самого горизонта. Как будто вся снежная бесконечная равнина, устилающая путь от мира до Алой Реки, вдруг растаяла.

– Ты где там воду увидала, рыжая? – Роткир оказался рядом, бегло заглянул в зеркало. – Развалины одни, глаза промой.

Ирабиль моргнула. Теперь и вправду вода исчезла. Вместо неё – торчащие из земли штыри, обломки камней, досок, чья-то… рука. Над этим всем курится легкий дымок. У принцессы свело желудок, и она отошла в сторону. Но взгляд на следующее зеркало не принес облегчения. Ирабиль застонала, увидев то, что осталось спустя три года от поселка старателей. Пустырь. И скелеты, глядящие в небо пустыми глазницами.

– Где интересное? – тут же возник Роткир и, едва не оттолкнув Ирабиль, посмотрел в зеркало. – А… Ну-ну, знаю. Ливирро знатно матерился, когда узнал, что его золотодобытчиков попилили подчистую.

– Ничего подобного! – хриплым шёпотом произнесла Ирабиль. – Это они… Это мы там всех убили. Даже одного лорда.

– Может, и так. Да только артели-то по итогу нет. А Ливирро до звезды, кто герой, а кто покурить вышел, если дело не делается.

Они бродили по круглой комнате, то вместе, то разделяясь. Зеркала вели себя непредсказуемо. То показывали одно и то же обоим, то – каждому своё. Например, то огромное количество воды ещё дважды попалось принцессе, но Роткир видел в том же зеркале лишь отражения. А потом вода исчезала и появлялись руины. И, как бы ни хотелось принцессе обратного, со временем она стала узнавать эти руины.

– Сообразила? – буркнул Роткир. – Ладно, не заморачивайся, дело прошлое.

«Дело прошлое» – лучше про павший Варготос и не скажешь. Город, нелепый в своей кучности, многолюдный и – пусть лихорадочно, но живой, – более не существовал. Лишь груды камня, битое стекло, обгоревшие остовы и полчища воронья, пирующего чудом уцелевшим человеческим мясом.

– Тут вот гостиница ваша была, – вздохнул Роткир, остановившись перед очередным зеркалом.

– Которая из двух? – Ирабиль не могла понять, каким образом Роткир что-то распознает здесь. Казалось, развалины абсолютно одинаковые, во всех зеркалах. Наверное, надо было родиться и вырасти на улицах Варготоса, чтобы узнавать в нём каждый камень даже теперь.

– Вторая, нормальная которая! – фыркнул Роткир и ткнул пальцем в зеркало. – Не видишь, что ли, камня сколько? Тот-то клоповник деревянный был… Опа…

Палец, вместо того чтобы коснуться стекла, прошел насквозь. Роткир выдернул его обратно, и лицо его приняло заинтересованное выражение.

– Не больно? – вырвалось у принцессы первое, пришедшее на ум.

– Не, только странно. На-ка, понюхай.

Роткир сунул палец под нос принцессе, и та отпрянула. Палец пах гарью.

– Вот оно как бывает, значит, – пробормотал Роткир и коснулся поверхности зеркала всей пятерней. Рука так же беспрепятственно прошла насквозь.

– Мы можем зайти туда, – сказала Ирабиль.

– Мочь-то, допустим, можем. – Видно, такая мысль в голову Роткира уже приходила. – А вот как обратно? Думаешь, там так и будет зеркало стоять? Хорошо, коли так. А если нет? Я опять всеми этими лесами-полями тащиться не обрадуюсь.