Текст книги "Побратимы"

Автор книги: Василий Изгаршев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Я сюда из Берлина вернулся летом сорок пятого. То есть не прямо из Берлина. В Берлине-то ранен был, – он коснулся рукой щеки, потом колена, – пролежал полтора месяца в госпитале. Поехал домой, под Жешув. Приехал на пепелище. Ни кола, ни двора, ни отца, ни матери. Дом фашисты сожгли, отца – повесили. Донесла одна сволочь про красных сыновей сапожника. Мать умерла. Вот так и остался один. Приехал сюда, мне тот самый генерал (он впоследствии большой пост в государстве занимал, теперь-то уже в живых его нету) помог здесь приобрести постоянное место жительства… Так вот и живу с тех пор на своей огневой позиции.

Вскоре возвратился из госхоза Вайда-младший. Он привез новый вентиляторный ремень. И через десять минут наш автобус стоял во дворе дома Вайды в полной готовности следовать дальше по утвержденному маршруту, Но командовал-то нами польский капрал, и мы уехали не сразу.

– У вас говорят, соловья баснями не кормят. У капрала Вайды для дорогих гостей тоже найдется кое-что кроме басен. Будем обедать.

По случаю гостей пани Вайдова отрубила головы трем «самым жирнющим» цесаркам, приготовила целый котел домашней лапши. Мечислав достал из погреба бутылку холодной домашней настойки.

– Солдатам, знаю, не положено, – приговаривал он, откупоривая посудину. – А с командирами мы… Что, и командирам не положено? Ну тогда мы с сыном за ваше здоровье…

* * *

Не знаю, сумел ли я передать все, что услышал от старого капрала, но мне очень хотелось это сделать. Если вам, читатель, доведется когда-либо проезжать по этой дороге в Щецин, то, километров за шестьдесят не доезжая до города, остановитесь, даже если у вас не «полетит» вентиляторный ремень. Слева от дороги вы увидите одинокий кирпичный дом под красной черепицей. Знайте, это и есть дом Мечислава Вайды, дом с «огневой позицией», и вы можете смело идти в этот дом. Вас встретят там, как желанного гостя. Накормят, напоят, а сам старый Вайда обязательно покажет огневую позицию, которую он хранит с той военной поры. Если спросите, зачем, мол, он это делает, Вайда, очевидно, так же ответит, как ответил и нам:

– То есть как – зачем? А как же иначе! Это же – огневая… Она ведь не только для пушки, больше для людей. Пусть смотрят, да пусть всяк на свой лад сам кумекает, зачем она, огневая…

22

Приближался ежегодный полковой праздник – годовщина части. На центральной аллее, напротив памятника Владимиру Ильичу Ленину, появился большущий фанерный щит. На нем крупными печатными буквами изложен «Послужной список гвардейского танкового полка».

1. Воинское звание. Фамилия, имя, отчество. – Гвардейский орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского танковый полк Советских Вооруженных Сил.

2. Год и месяц рождения. – Ноябрь 1942 года.

3. Где родился? – В огне боев с гитлеровскими захватчиками под Сталинградом.

4. Образование. – Высшая фронтовая подготовка, академия боев с фашистскими оккупантами на территории Советского Союза, Польши, Германии, Чехословакии.

5. Боевые заслуги. – Три боевых ордена и почетное наименование «Гвардейский» за подвиги танкистов в годы Великой Отечественной войны. Памятное Знамя ЦК ВЛКСМ, переходящее Красное Знамя Военного совета СГВ за успехи личного состава в боевой и политической подготовке в юбилейном для Союза Республик году.

6. Род занятий в настоящее время. – На земле братского народа, политой кровью героев-фронтовиков, освобожденной от фашистских захватчиков, служу своей Родине – Союзу Советских Социалистических Республик, с честью выполняю заветы Ильича, почетный патриотический и интернациональный долг часового передовых рубежей стран социалистического содружества.

После поездки по местам боев, после многочисленных встреч с фронтовиками высокий смысл «Послужного списка» становился особенно понятным. Я сказал об этом Генке. Карпухин посмотрел на меня испытующим взглядом.

– Тебе тоже так кажется?

– И тебе?

– У меня тоже голова на плечах, – ответил Карпухин. – Только, думаю, дело не в одной поездке. Взрослеем мы, Климов. Ты к Сереге Шершню присмотрись. Хоть и гармонист, а тише воды, ниже травы всегда был. А вчера в библиотеке подходит ко мне и говорит: «Решил я, Гена, в партию вступить. Как год службы в полку исполнится, заявление подам». И взял Программу партийную. Устав. Кстати сказать, я тоже взял.

– И мне ни слова не сказал об этом?

– А о чем же я тебе толкую, чудак человек? Прав Генка, мы действительно взрослеем.

– Выходит, надо и мне в библиотеку записываться.

– Давно пора. Нечего моими книжками пробавляться, иждивенец.

Карпухину в ротном плане подготовки к полковому празднику отведена не одна строчка. По линии комсомола у него сразу два поручения – оформить книгу славных дел комсомольской организации и вместе с лейтенантом Чермашенцевым, командиром третьего взвода, подготовить концерт художественной самодеятельности. Если первое поручение Генка встретил безропотно, то против второго восстал.

– Ищи другого исполнителя, Климов. И близко не подойду к самодеятельности.

– Почему?

– Опять за инструмент браться? В руки не возьму! Не хочу усугублять конфликт.

– Ты лучше меня знаешь: не из-за скрипки вышел конфликт.

– Ну и что? А скрипку он приказал в склад закрыть.

Генка характером порох, воспламеняется от искорки, но и сгорает, как порох, мгновенно.

– Ладно, предлагаю компромисс, – первое поручение пусть будет от комсомола. А второе – от партии. Если Ник-Ник скажет, не откажусь.

Волей-неволей пришлось идти к старшине. Поразмыслив, как подипломатичнее выполнить Генкино поручение, я начал издалека, со значения ротной художественной самодеятельности. Старшина перебил:

– Не учитесь водолейству, комсорг, – сказал он. – Сказывай сразу, что от меня нужно.

Я сказал.

– Все вы в одну дуду дудите, как сговорились, – незлобиво проворчал Ник-Ник. – Шестов, Герасим Назарович, про Карпухина со мной речи заводит. Саша Селезнев про него все уши прожужжал. Родная дочь, не стесняясь, просит каждое утро Геночке привет передать. Даже Гришка Атабаев в тот у Карпухина в заступниках. Намедни заходит: разрешите, говорит, по личному вопросу. Выкладывай, отвечаю. Зря вы, товарищ гвардии старшина, ефрейтора Карпухина обидели. Он – хороший и честный товарищ, и Машу он любит. Так тебе ж, говорю, от Карпухина больше всех попало. А он: попало за дело, справедливо, за это спасибо говорят. Вот тебе и по личному вопросу!

Я слышал об этом впервые и в душе порадовался за Атабаева. Генке непременно надо рассказать.

– Поговорить я с ним поговорю, но официально поручения давать не могу. Не имею права, беспартийный он.

– А когда музыкальный вечер поручали готовить, тогда имели право?

– За музыкальный вечер я по партийной линии отвечал сам.

– За ротную художественную самодеятельность вы точно так же отвечаете по партийной линии…

– Ясное дело, отвечаю, – согласился старшина. – Куда ни кинь – все клин. Ладно, будет ему поручение…

* * *

Концерт самодеятельности у нас в роте состоялся. Да какой концерт! Откуда что взялось! Федя Смолятко поставил шуточный танец «Солдатскую лявониху». Солистами в танце выступили командир роты и Саша Селезнев. Уморительная пара. Шестов – маленький, хрупкий, Саша – верста коломенская. Атабаев, оказывается, здорово поет туркменские песни. Ашот Абагян, заряжающий из второго взвода, выступил как заправский жонглер. И еще фокусы показывал. Лейтенант Чермашенцев под гитару спел две песни собственного сочинения. Про Генку и Серегу Шершня и говорить не приходится. Полковая комиссия, отбиравшая номера для праздничного концерта, в тупик встала: любое выступление бери на полковую сцену. Но все-то не возьмешь!

Утром в день праздника полк выстроился на плацу. На трибуне – командующий Группой войск, член Военного совета, наше начальство, полковое, польские гости из 10-й судетской танковой дивизии имени Героев Советской Армии, руководители местных партийных и государственных организаций. Среди них был и Ярема Реперович.

Пощипывал за уши легкий морозец – первый предвестник зимы. Невесть откуда налетевшая седая туча просыпала на плац колючую крупу. Мы стоим, не шелохнувшись, в строю, слушаем праздничный приказ. В ознаменование… отмечая успехи в боевой и политической… присвоить очередные воинские звания… гвардии старшины… гвардии старшего сержанта… гвардии младшего сержанта ефрейтору Карпухину, ефрейтору Климову.

Гремит оркестр. Ветер рвет над головами знаменщика и его ассистентов гвардейское Знамя с тремя орденскими лентами на древке. Плац гулко отзывается на чеканные шаги гвардейского танкового полка. Торжественным маршем перед трибуной, перед памятником Ильичу идет рота за ротой. Очень здорово чувствовать себя на своем месте в боевой машине. И очень здорово шагать вместе со своими товарищами, боевыми побратимами, в одном боевом строю. Охватывает такое чувство, будто тебя видят сейчас не только с трибуны, мимо которой ты идешь. Очень приятное и, не скрою, гордое чувство. Знаю, ты испытываешь то же самое, товарищ гвардии младший сержант Карпухин. И вы, товарищ гвардии старшина Селезнев. И вы, товарищ гвардии старший лейтенант Шестов. И ты, товарищ гвардейский танковый полк.

Сегодня все мы стали на год старше.

23

А у нас – новый взводный.

В тот день мы провожали Федю Смолятко, Атабаева, Лысова, Наконечного и Сашу Селезнева. Селезнев уезжал в школу прапорщиков, остальные увольнялись в запас. Накануне комсомольское собрание единогласно приняло решение о снятии взысканий с Атабаева и Наконечного. Кое-кто, правда, сомневался, не рановато ли освобождаем их от взыскания, но посудили-порядили и пришли к выводу: не резон с пятном появляться на новом месте, И опять же переменились ребята к лучшему. Особенно Атабаев.

После напутственных слов ротного все по очереди стали прощаться с товарищами. Григорий на глазах у всей роты обнял Карпухина.

– Я тебя, Гена, не забуду. Никого не забуду, – твердил Атабаев, – а тебя больше всех помнить буду. Ты за один вечер всю дурь из меня выбил…

– Ладно, ладно, – Генка трепал его ладонью по спине, – свидимся. Мы с тобой, Гришуха, почти соседи. Я на Волге, ты на Каспии… Так что гора с горой не сходится, а человек с человеком… Свидимся…

– Ты приезжай ко мне в Туркмению. На дыни, на арбузы. Отслужишь, вместе с Машей приезжай. И все вы, ребята, приезжайте. Я вам адрес оставлю.

Лысов с Наконечным сговорились поехать в Набережные Челны, на КамАЗ. В политотделе им должны вручить комсомольские путевки.

– А с вами и подавно свидимся, – пообещал им Карпухин. – С Григорием – соседи, а с вами теперь – земляки. Ваша Кама-то старшая из дочерей нашей Волги. Чур, воду не мутить.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – шутливо ответил Генке Носов.

– А кто забудет, тому оба вон, – нашелся Карпухин, Проводили товарищей до ворот КПП, где был сбор отъезжающих со всего полка. И там снова обнимались, пикировались шутками. Было шумно, весело. Пока не тронулась машина, Серега Шершень наяривал на гармошке вальсы.

Едва вернулись в казарму, дежурный по роте объявил первому взводу построение.

– Не зря говорят, – первому всегда труднее, – заметил Генка. – Чует мое сердце, товарищи отопители вагончик с углем подбросили.

Новый замкомвзвода сержант Чуб, глотая буквы, одним словом выпалил команду:

– Первзвоста-вись!

Обмануло на этот раз Карпухина его вещун-сердце: никакого угля не было. Командир роты подошел к строю вместе с незнакомым лейтенантом. И мы сразу догадались: новый взводный.

Чуб скомандовал что есть мочи:

– Первзвосмирн-н!

– Вольно, – распорядился Шестов. – Представляю вам, товарищи, вашего нового командира: гвардии лейтенант Агафонов, Сергей Иванович. Прошу, как говорится, любить и жаловать.

Лейтенант смущенно переминался с ноги на ногу, как ученик, не выучивший урока, у классной доски, и не знал, куда деть свои руки. Был он высок ростом, не ниже Саши Селезнева, но тонок, худ, будто не кормили его месяц. Из-под фуражки сзади выглядывали «петушки» – завитки волос. Густые баки и темная щеточка усов не делали его старше, а, пожалуй, придавали его добродушному, открытому лицу слегка легкомысленное выражение. Впрочем, быть может, так казалось только мне одному, потому что я терпеть не мог ни баков, ни усов, ни, тем более, «петушков» на затылке. Зачем? Подстригайся, как все люди, не старайся подражать кому не следует. Генка, хоть сам никогда не увлекался модой, других за это не осуждал.

– Слухай, старик, у Котовского на голове ни волосинки не было, а знаменитые писатели в прошлом веке гривы отращивали. Так ведь они ж не этим – не лысиной, не шевелюрой – известны и дороги нам, – обезоруживал меня Генка в наших спорах о модах.

Новый взводный мне не понравился. Сказал об этом Генке, тот отказался разделить мое мнение.

– Нельзя быть таким категоричным в оценке людей. Понравился – не понравился. По принципу «да – нет» компьютеры работают. А мы с тобой не компьютеры, – принялся он нудно поучать меня. (Это Генка-то не категоричный! Умора!). – Погоди, присмотрись к человеку, убедись, каков он в деле…

И пошел, и пошел… Нанизывает слово на слово, будто фишки лото из мешка вытаскивает.

– Спасибо, Карпухин, за педагогические чтения, – оборвал я его. – Тебе не кажется, что с тобой иногда трудно разговаривать?

– Нет, не кажется. Это у вас, Климов, элементы психологической несовместимости прорезаются. Надо их подавлять в самом зародыше. Как говорил поэт, уметь смирять себя, становясь на горло собственной песне. Во имя здорового микроклимата в коллективе.

А насчет гвардии лейтенанта я действительно ошибся. Прошло всего несколько дней, и мое первое представление о нем полетело вверх тормашками. Как-то незаметно, исподволь, он сумел так войти в нашу жизнь, что нельзя было и представить наш взвод без него. Конечно, танковый взвод – не мотострелковый. Народу-то у нас раз, два и обчелся. Но все равно иному командиру месяца мало, чтобы запомнить каждого по имени-отчеству, не путать фамилии. Агафонов в течение недели потолковал с каждым, все родословные узнал. И мы тоже знали всю его биографию. Оказывается, он служил в полку срочную. Потом учился в танковом училище в Харькове, а сам – москвич, прадед еще у Гужона работал; на «Серпе и Молоте» трудятся сейчас его родители и старший брат с женой.

Он – хороший рассказчик. Слушать Агафонова интересно, и знает он много. Каждый день мы узнавали от него что-то новое. Не всякий читает «Науку и жизнь», «За рубежом», не всем посчастливилось быть в московских театрах. А он прочтет статью – нам перескажет. Про спектакли, про артистов – тоже беседа накоротке. А еще заразил Агафонов весь взвод шашками. Вот уж никогда не думал, что шашки могут так увлечь.

– Сам генералиссимус Александр Васильевич Суворов предпочитал шашки любому другому занятию в часы досуга. Научил своего денщика Прохора играть в них, – сообщил нам Агафонов. – Комбинаций, понятно, поменьше, чем в шахматах, однако и немало. А главное, времени на партию много не нужно. За перерыв, если на высадку, весь взвод сыграть может.

– Ну, если великие полководцы не гнушались шашками, нам сам бог велел, – поддержал взводного Генка. – Можно мне счастья попытать?

Попытал. Под дружный хохот взвода Агафонов устроил Генке сразу два «сортира».

Интересно и просто было нам с нашим взводным. И мы очень беспокоились, что вскорости все может перемениться: со дня на день к гвардии лейтенанту должна была приехать его молодая жена.

– Помяните мое слово, братцы, – скороговоркой восклицал гвардии сержант Чуб, – отберет она у нас лейтенанта.

Вечером рядовой Костя Вепринцев, наводчик из третьего взвода – наш ротный почтальон, больше известный по кличке «вечерний выпуск последних известий», – под большим секретом сообщил каждому, что Агафонов завтра встречает жену, что из Москвы от нее пришла телеграмма и что гвардии лейтенант уже умчался на попутной в Легницу: поезд приходит рано утром.

Дня за два до этого Агафонов получил от жены письмо и фотографию. Он показал ее нам. Мы рассматривали портрет всем взводом. Большими, широко расставленными глазами, доверчиво улыбаясь, смотрела на нас молоденькая девчушка с замысловатой, кудельками, прической. Красивая. Но что-то не позволило нам высказать Агафонову те слова, которых он ждал от нас, показывая фотографию, и которых, если быть объективным, она, судя по всему, заслуживала.

И вот он уехал ее встречать.

Нам бы радоваться, по правде говоря, тому, что лейтенант заживет нормальной семейной жизнью. Понимали, что человеку нужна семья, что нельзя командиру все время мотаться одному, но, видно, эгоистические начала в каждом пробивают свои ростки и дают себя знать порой в самых неподходящих случаях. Так что пусть простит товарищ гвардии лейтенант, но в тот вечер мы по-своему, по-солдатски говорили о приезде его жены.

– А я что предсказывал, братцы? – сокрушался Чуб, как всегда глотая буквы и слова, – помяните мое слово, в шашки он уже не игрок. Посмотрите, она его на танцы в офицерский клуб поведет…

24

«Здравствуй, Валерий!

Признаюсь, твое письмо обрадовало меня. С удовольствием прочла твой рассказ о польском солдате, об огневой позиции. По-моему, Карпухин прав, тебе надо писать. У меня никаких новостей. По-прежнему работаю в пароходстве. Весь октябрь пробыла на картошке, теперь самое время в кино бы походить – столько всего пропустила, да времени нет: поступила на подготовительные в институт.

У нас действительно выпал снег. Стоят морозы, но Волга еще не замерзла. Наш местком записывал недавно на туристские путевки в Польшу. Я тоже было разбежалась, вот, думаю, поеду, может, тебя с Геной там увижу, но ехать-то мне нельзя: мама опять расхворалась, валидол глотает, неотложку почти каждую ночь приходится вызывать, Андрея Сухоедова помнишь? Объявился недавно в Средневолжанске. На железной дороге работает. В прошлое воскресение ко мне домой заявился. Весь расфуфыренный, в монгольской дубленке, в сапогах на платформе, на обеих руках по перстню. Пришел, говорит, с деловым предложением, нечего тебе в вековухах оставаться, выходи за меня замуж. Я чуть со стула не грохнулась. Что же я с тобой делать-то буду, говорю, Андрюша. Ведь я с тобой рядом встану, ты до моего плеча не дотянешься, даже если сапоги на платформе наденешь.

Ушел надутый.

Все беды человечества, по-моему, Валера, от мелкоросья.

Привет Геночке. И регулярно пиши.

Н. Суркова».

25

Не знаю, каким образом люди служили в армии, когда они не изобрели понятия «рубежей». Наверное, день для них годом казался. Сейчас эти самые «рубежи» прочно вошли в армейский обиход. Рубежи на учебный год, на периоды обучения, к праздникам и датам, на определенные этапы боевой и политической подготовки, на тактические занятия, стрельбы, вождение, полевые выходы и прочее. Рубежи, рубежи, рубежи.

Мастерское овладение техникой и оружием. Сохранение и сбережение. Взаимозаменяемость. Ночью по дневным нормативам. Отличная оценка на каждом занятии. От отличного экипажа к экипажу отличников. За экономию и бережливость. За красную звездочку на стволе танковой пушки. Каждый воин – спортсмен-разрядник, значкист ГТО… Эвон сколько рубежей, только поворачивайся. И ведь нужны все! Для солдатского роста нужны.

А у меня еще общественные обязанности. План работы составь, бюро проведи, собрание подготовь, беседу организуй, к полковому семинару комсомольских секретарей доклад напиши, сведения в комитет подай.

Дни скачут как угорелые. Так что не обижайся, милая Наталья, на «регулярно пиши» времени нету. Вот сегодня вроде бы выдалась минутка, и, если никто не помешает, я, пожалуй, сочиню тебе ответ, О многом мне хочется тебе сказать.

Почему-то в круговерти всяческих дел, занятий я все чаще и чаще думаю о тебе, Наташа. А тут еще Андрюха-очкарик. Тоже мне жених в дубленке! Свататься приходил!.. Знаешь, Наталья, очень обидно, что твоя мама опять расхворалась. А то, действительно, взять бы тебе путевку в ПНР. Может, и в самом деле увиделись бы? Мне бы только на твои косы посмотреть.

Неужели ты ни о чем не догадывалась тогда, в техникуме? Как я жалею, что ничего не сказал тебе! А может, боялся? Наверно, боялся. Вид у тебя был такой, что не подступись. Комсомольский секретарь, вечно в заботах. А говорить начнешь на собрании – живого слова не услышишь. «Обязаны», «Как требует момент», «На сегодняшний день», «Процент успеваемости и посещаемости», «Недостаточный охват поручениями». Господи, какая казенщина, уши от нее вянут. Честно признаться, я всячески старался получить хоть какое-нибудь поручение, чтоб лишний раз увидеть тебя.

А потом ты пришла проводить нас с Генкой. Крутануть бы сейчас стрелки в обратную, чтобы мне, теперешнему, очутиться на плацу, в Средневолжанском военном городке.

Ко мне подходит лейтенант Агафонов, садится рядом.

– Письмишко решили сочинить? – интересуется он. – Конечно, не папе с мамой? И не товарищу?

– Почему вы так решили?

– Потому что ни строчки не написано. Над письмами родителям, друзьям не задумываются. Их пишут.

– А может, я заметку в газету сочиняю.

– Да? – лейтенант недоверчиво скосил глаза. – Заметку так заметку. Я ведь к вам по делу, товарищ секретарь. Времени отнимать у вас не буду, разговор на минутку. На очередном собрании критиковать вас собираюсь. Почему вы меня комсомольскими поручениями обходите? Не считаете полноправным членом нашей организации?

– Но вы же еще новичок в роте.

– Новичок? Пожалуй. Вчера ровно месяц исполнился, как взвод принял. Но в комсомоле-то я не новичок? Что вы на это скажете?

В тот день, в который Наталья должна была бы получить мое письмо, она уже его не получит. Это ясно. Агафонов подсел не на одну минутку. Он, оказывается, уже разговаривал с Шестовым относительно организации технического кружка в роте. В танковом батальоне мотострелкового полка, где лейтенант служил до перевода в нашу роту, он вел такой кружок. Ротный к предложению лейтенанта отнесся одобрительно, но посоветовал ему связаться со мной, чтобы инициатива шла от комсомольцев.

– Давайте на ближайшем заседании бюро об этом поговорим, – предложил Агафонов. – Если не будете возражать, я и доложу на бюро свои наметки.

На том порешили.

– И вот еще что, Валерий, – после небольшой паузы сказал лейтенант, – жена приехала, работать, сами знаете, ей тут пока негде. А ведь университетский диплом имеет. Может, и ей поручение придумаем? Географ, кое-что, думаю, рассказать сумеет. Дадим ей задание про страны Ближнего Востока беседу подготовить. Горячая точка на планете, всех заинтересует. И про Польшу можно послушать.

– Очень кстати будет, товарищ гвардии лейтенант.

– Ну и хорошо, – удовлетворенно заключил Агафонов. – Извините, оторвал я вас от заметки. А может, еще успеете сочинить? Не забудьте привет ей от меня передать…

Нет, не отобрала Валентина Васильевна у нас взводного. Сама вместе с ним пришла к нам.

«Пророка» из гвардии сержанта Чуба не получилось.