Текст книги "О дереве судят по плодам"
Автор книги: Василий Шаталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
ЗАПОВЕДНЫЙ КОПЕТДАГ
Смотрите на горы, Лорх; нет ничего чище для размышления.
А. Грин. «Борьба со смертью».
По-моему, нет человека, который был бы равнодушен к горам, к их величию и красоте. Именно об этом подумалось мне, когда впервые я увидел Копетдаг, взметнувший свои вершины к югу от Ашхабада.
Но прелесть гор познается не сразу. Так же, как море, они часто меняют цвета. И в этом одна из тайн их притягательной силы, их очарования. Мы часто видим горы то призрачно-бледными, почти не отличимыми от неба, то почти черными от клубящихся грозовых облаков, то в синеве всех оттенков – от самой слабой до самой густой, в легкой серебристой дымке. И всегда, независимо от того, какого они цвета, на них смотришь как на что-то таинственное, загадочное, непонятное.
Иногда пелена с гор спадает, словно им надоедает прятать свое «лицо» в облака да туманы и появляется у них желание полюбоваться на степь, на дольный человеческий мир. Чаще всего так бывает осенью. Горы в эту пору ясны до мельчайших подробностей. Трава на них уже выгорела чуть ли не до самых вершин и гигантские золотисто-смуглые складки скульптурно выпуклы. Резко синеют извилины. На склонах отчетливо видны арчовые деревья.
Величавы, торжественны горы зимой, когда их сплошь выбелят снега. Озаренные солнцем, они отбрасывают мощный свет – глаза прикрыть хочется! Ослепляющий, синеватый, этот свет льется на город, а вместе с ним льется на город и холод заснеженных гор.
А что в горах? Какие там птицы, звери, растения? И, наконец, какими будут горы, если их увидеть вблизи? – эти вопросы давно волновали меня. И, конечно же, ответы на них я мог найти только в горах.
Отправился я туда весной.
Когда город остался позади, а горы приблизились чуть ли не вплотную, машина свернула влево и начала подниматься по серпантину дороги. С каждым витком все выше. Повороты крутые, опасные. Только раз или два я посмотрел вниз и увидел светлую ленту шоссе, рассекавшую весеннюю зелень лугов. Это был вид, какой обычно открывается с самолета, когда он наберет изрядную высоту, сверху все кажется во много раз уменьшенным, игрушечным.
Повороты, кружившие голову, кончились, но дорога упорно продолжает набирать высоту. Справа тянется глухая каменная стена, слева за узкой, ничем не огражденной полоской дороги – черный провал. За ним ряды поднявшихся из тумана острых вершин. Сумрачно. Небо в сырых тучах. Вдруг по ветровому стеклу газика косо хлестнул дождь, забарабанил поверху. Дорога влажно заблестела, сделалась четче. Я зорко смотрю вперед, по сторонам. Чем выше дорога, тем ниже опускаются каменные вершины, тем шире между ними черные провалы. По ним, гонимые ветром, куда-то мчатся сизые клочья облаков. Они мчатся против движения автомашины и от этого замирает сердце, кружится голова. Невольно вспомнилось восточное изречение: «Ты, как слеза, на реснице аллаха». Точно. Малейшая неосторожность, и ты навечно канешь в пропасть.
Поднимаясь вверх, машина неожиданно вынырнула из облачного слоя и в эту же секунду в глаза ударил радостный солнечный свет.
А вот и перевал.
Здесь все было необычно. И прежде всего свет. Какой-то он был особенный: не яркий, не резкий, а приветливо спокойный. На уровне моего лица широко по горизонту над горами висели редкие облака. Они казались неподвижными, воздушно нежными и сильно сверились изнутри. Прямо от меня крутыми полукругами прыгал вниз, сиреневый асфальт дороги и уходил далеко к горизонту, сужаясь и теряясь в тумане, где-то на самом краю земли. По обеим сторонам дороги, наклонно вниз, уходили широкие горные овраги. Между оврагами расстилались на редкость ровные плато, покрытые травами, цветами. Такие же цветы виднелись на отлогих склонах холмов и в лощинах. Такого обилия цветов, такого грандиозного нашествия красок я не видел ни разу. Фон, на котором они выделялись, был золотисто-желтый. Такой чистый, яркий цвет бывает разве только у нарцисса или испанского дрока. Этот фон составляли небольшие заросли ярких золотистых цветов, по местному сары чоп. А корни и стебли этого растения используют для крашения тканей. Здесь были светло-лиловые ирисы, колокольчики, шафран, голубые васильки, бледно-розовые эремурусы, алели пятна шелковисто нежных маков, багрово-красных тюльпанов. Названия большинства растений я не знал. На некоторых сладко спали блестящие зеленые жуки, оранжево-красные шмели, нарядные бабочки. Вместе с цветком их раскачивало ветром. Но это нисколько не тревожило их. Скорее, наоборот: от легкого раскачивания им только слаще и глубже спалось.
Душист и прозрачен был воздух – именно так пахнет горный мед: сильно, с преобладанием одного стойкого аромата.
Где же, тот цветок, что издает такой приятный запоминающийся запах? Как отыскать его среди множества цветущих растений? Искал я его долго. И все-таки нашел. Это был скромный цветок из мелких желтых головок, собранных в тяжелый зонтик.
Другие мои поездки в Копетдаг были связаны с посещением Гермабской долины и расположенных рядом с нею гор. Поездок было много. Чаще всего они приходились на весну или осень, на то чудесное время, когда совсем не жарко, когда дышится легко и радостно.
Дорога в Гермаб не поднимается круто. Она долго идет среди голых и, на первый взгляд, ничем не примечательных скал. Но, как ни странно, ни скалы, ни дорога не утомляют. Они то высоко уходят в небо, то, резко понижаясь, сходят на нет, открывая за собой другие, затуманенные далью горы и долины, то смыкаются полукруглыми башнями, то нависают над дорогой отвесным утесом.
Вокруг – тишина, безлюдно, дико.
И как отрадно в этой каменной пустыне вдруг повстречать оазис – веселый, полный жизни! Этот оазис рожден речкой Секизяб, пересекающей огромную каменистую долину. Зеленой стеной придвинулся к воде тростник. На одном из султанов, раскачиваясь, сидит зеленая птица щурка. Речка несется, вскипает в галечном русле, наполняя все вокруг голосом живой природы.
Раздвинув камыш, дорога уходит дальше – на юг или юго-запад. И какое-то время, спустя приводит в Гермаб. Навстречу выбегают каменные осыпи, скалы, сады. Одна из скал до самого низа разрезана узким и мрачным ущельем. Колючий кустарник, цепляясь за мокрые стены, карабкается вверх. Внизу и на самом дне ущелья речка. Каким-то чудом к ней пробивается солнце, и вода кажется подсвеченной ярким зеленоватым светом. Сверкая чешуей, весело резвятся в ней рыбки-быстрянки.
Гермабская долина широка, поросла полынью и другими степными травами. К югу от нее синеет еще одна гряда Копетдагских гор. Торжественно величавы здесь утесы, по-вечернему сумрачны ущелья, неповторимо прекрасны просторные распадки. Часами я бродил по ним, и это доставляло мне величайшее наслаждение.
И много было в это время разных встреч, может, и не очень значительных, но каждая из них оставила памятный след.
Однажды я шел по ровному участку нагорной степи. Горы как бы отодвинулись в стороны и синели издалека туманными гранями. Ветер пробегал по равнине и клонил к земле клочковатые травы. Я шел не спеша, изредка поглядывая под ноги, и вдруг остановился, как вкопанный: метрах в трех-четырех от меня, настороженно застыв, притаилась змея. Она была меньше метра, зеленовато-желтого цвета и блестела так, словно только что выползла из воды. Слегка изогнувшись и повернув голову, змея зорко следила за мной. Это был оливковый полоз. Я и раньше слыхал, что он водится в горах Копетдага, но видеть живого, да еще вот так близко, ни разу не доводилось. Знал я также, что это исключительно редкая и быстрая змея, в чем тогда же убедился. Едва я шевельнулся, полоз встрепенулся и исчез в траве.
По сведениям ученых, сейчас на Копетдаге живет девятнадцать видов змей – значительно больше, чем на равнинной части Туркмении. Это – редко встречающиеся олигодон, персидский и полосатый эйренис, кошачья змея, волкозуб, стрела, щитомордник, кобра, гюрза.
Ящериц немногим меньше, чем змей. Видел я в горах золотую мабую, длинноногого сцинка, полосатую ящерицу и колючехвостого геккончика.
Следующая встреча в горах была, пожалуй, еще более неожиданной, чем первая. Как-то брел я по широкому оврагу и рассеянно глядел по сторонам. На склонах оврага рос какой-то кустарник, кажется, барбарис, его круглые мелкие листья были уже желты, сухо шелестели травы на откосах. Вдруг над моей головой раздался ошеломляющий взрыв, – с минуту я не мог прийти в себя, сердце бешено колотилось. А взрыв был вполне безобидный – так при взлете оглушительно хлопает крыльями стая каменных куропаток-кекликов. Видимо, вот так они отпугивают врагов. Во всяком случае, пока враг опомнится, птицы сумеют скрыться или отойти на безопасное расстояние. Кеклики – отличные скалолазы. Даже не взлетая, а только взбираясь вверх по откосу, по каменной сыпи, они могут быстро уйти от преследователя, словно раствориться в камне.
Надеясь догнать куропаток, я резво взбежал на вершину оврага, огляделся, пересек еще один или два распадка – кекликов не было. И все же я был уверен: не могли они уйти далеко. Они где-то здесь, рядом. И действительно, как бы в подтверждение моей мысли, откуда-то послышалось спокойное «ке-ке-ке». Но как ни напрягал я зрение и слух, так и не смог понять, откуда кричат куропатки. Кеклики на Копетдаге встречаются часто. Я видел их на водопоях, вдоль горных ручьев, на деревьях и кустарниках, среди камней.
Иногда удавалось наблюдать и великанов пернатого царства: черных грифов, беркута, белоголового сипа, неспешно и величаво паривших в небе над темными падями и острыми хребтами. Но ни разу не видел других обитателей высокогорья – серого улара и черную клушицу. А были, говорят, когда-то. Будто бы и сейчас есть…
И все же на встречи в горах мне везло.
Помню, время было осеннее. Теплое солнце заливало распадок до краев. Безветренно. Тихо. Дно и скаты оврага – в сухих, желтоватых травах. Вдали овраг заворачивал налево. И я не заметил, как оттуда, из-за поворота, выбежало навстречу небольшое стадо баранов-уриалов. Может, зверь какой спугнул, а может, сами зашли. Завидев меня, бараны остановились. Впереди стада, гордо подняв голову, стоял вожак. На его груди белела пышная «борода» – подвес; крупные тяжелые рога круто закручены. Красавец!
Я не выдержал и крикнул. Широко и громко раскатился мой голос. Я надеялся, что, услышав его, уриалы повернут обратно. Вышло наоборот. Мой голос, достигнув края распадка, эхом метнулся обратно и стегнул баранов сзади. Быстро сообразив, что именно оттуда, сзади, им угрожает опасность, уриалы вначале бросились навстречу мне, но вскоре, взяв правее, помчались по откосу. Поравнявшись со мной, они выскочили на гребень откоса и скрылись по другую сторону оврага.
Все это длилось несколько секунд. И все же я сумел увидеть диких баранов довольно близко, как говорится, «крупным планом», лишний раз убедившись в грациозности и силе этих смелых животных. Позже я наблюдал, как легко и ловко они прыгают с утеса на утес, как быстро взбираются на горные кручи, как бесстрашно ходят по узкому, как нож, карнизу скалы. Палево-серая шерсть архара удачно маскирует его среди такого же цвета скал, камней, трав, и поэтому не всегда удается его обнаружить.
Но встречи в горах волнуют не только с животными. Зайди в распадок осенью. Как тихо и нарядно здесь!.. В золотом воздухе – горьковатый запах увяданья, осеннего леса, сухого душистого сена. Среди пожелтевших и розово-красных кустарников и деревьев кем-то выбита тропа. Кем? Диким кабаном, козлом, волком, дикобразом, лисой, горным бараном или еще кем-то? Тропа извивается, идет прямо, а затем бросается в сторону. Вблизи такой тропы мне повстречался клен-керкау. Он весь был багряный, от низа до верха. С чем его сравнить? С застывшим пламенем костра? С пылающим на закате облаком? С красным фейерверком?
Нет, не то, все не то…
Клен был густой, раскидистый. Прямо от земли упруго взлетала вверх и в стороны стройная ватага ветвей, усыпанных красной лапчатой листвой. Верхние листья просвечивало солнце. Небольшой изящный лист керкау был совершенным по рисунку. Именно этим изяществом и какой-то милой беззащитностью он и привлекал к себе внимание. Позже мне не раз встречался керкау в виде отдельного дерева метров до десяти высотой и со стволом до метра в диаметре.
Тысячи гектаров Центрального и Западного Копетдага занимает арча. Это – дерево долголетия: до тысячи лет живет, а, может, и больше.
Во время горных экскурсий привалы я обычно устраивал где-нибудь в арчовнике. Выбирал для этого укромное местечко и разжигал костер. Ходить за дровами не надо – они под рукой. И сколько таких великолепных мест на Копетдаге! Одно лучше другого!
Расскажу только об одном.
Это был тупик в широкой балке, над которой круто обрывалась скала. К тупику, по склонам балки взбегала арча. Я развел костер. Утро ясное. Холодком обдает. Но вот языки пламени все смелее пробиваются между веток. Костер разгорается и начинает постреливать. Сизый дым волнисто подымается, вверх. От костра исходит разнеживающий зной. Я греюсь и вдыхаю арчевый дымок, который, как «дым Отечества и сладок и приятен». Приглядываюсь к месту, где сижу. Деревья вокруг старые, дряхлые. Под ними много сухого валежника, камней. С глубоким сочувствием гляжу на арчу, что поскрипывает напротив, за моим костром. Возможно, она и не очень старая, но вид у нее жалкий и печальный… Северная крона сорвана. Нижняя часть ствола оголилась и на ней болтаются мочальные ленты коры. Корни, похожие на щупальцы, высоко обнажены. Не трудно понять, с каким упорством и ожесточенным усилием они пробивались к влаге сквозь твердую, как камень, землю.
От высоты и ландшафта, на которых растет можжевельник, зависят его рост, наряд, форма. На самых высоких точках Копетдага, где-нибудь на высоте 2800 метров, арча жмется к земле как стланик и выше 60—80 сантиметров не поднимается. На более низких поясах она может быть стройной и высокой.
Не так давно исконная жительница гор, арча, пришла на улицы и в парки Ашхабада. Столичный климат пришелся ей впору. Арча не только украшает город. Выделяя фитонциды, она очищает воздух от вредных бактерий.
Что еще запомнилось?
Лук! На Копетдаге его десятки видов! Есть среди них настоящий гигант, высотой до полутора метров. Он так и называется: лук гигантский. Венчает его шаровидный зернисто-лиловый зонтик. Листья съедобны, богаты белками, витаминами, сахаром. Мощное растение и лук Вавилова. Есть лук, названный странным, своими цветками напоминающий ландыш.
Много на Копетдаге растений в виде колючих подушек. И самое знаменитое среди них – колючелистник железистый. Это полукустарничек с твердыми, как иглы, колючками. Цветет он в самую жаркую пору – в июне или в июле. Подушка колючелистника занимает сравнительно небольшую площадь, но выбрасывает он до десяти тысяч бледно-розовых, мелких, с приятным ароматом цветов. А другой колючелистник – мелкоголовчатый – цветет еще обильнее: на его подушках бывает до тридцати тысяч цветков. Такому количеству цветов могла бы позавидовать любая городская клумба.
В корнях и развитых частях колгочелистников много полезных веществ. Они применяются в кондитерском деле, в парфюмерии, в текстильной промышленности для отбеливания и мытья дорогих тканей, в цветной металлургии для обогащения руд, для производства ячеистого бетона.
В горах надо быть очень внимательным – иначе много интересного можно не заметить. Вот, например, перед нами серая, каменная глыба, покрытая желтыми лишайниками. Но каменная она только с виду. Это живое растение, полукустарничек качим. Если его разрезать пополам, то можно увидеть у него толстую оболочку, состоящую из тысяч тончайших, как волос, веточек. Соединенные вместе, они подходят к поверхности качима и питают на нем мельчайшие желтые цветочки, которые многие принимают за лишайник.
На Копетдаге великое множество бобовых. Только астрагалов шестьдесят видов! К ним же, к бобовым, относятся трагаканты, аспарцеты, люцерна, пажитники, вика, чина.
Мы привыкли к тому, что ковыль – растение степных просторов. Но как ни странно, он растет и в горах. Там же вы можете встретить колосняк Никитина, близкий родственник пшеницы – эгилопс, пырей Андросова, лисохвост тростниковый, разные виды овсов, ячменей. Многие из злаковых вполне пригодны для селекционной работы при выведении новых культурных сортов.
К сожалению, мои путешествия по Копетдагу не всегда были наполнены радостью. Были и огорчения. Особенно в последние годы, когда вместо арчовых рощ я встречал сплошные пеньки. Охватывало такое чувство, будто бы находишься на кладбище, среди дорогих сердцу могил. Невольно вспоминались слова чеховского Астрова по поводу уничтожения русских лесов, слова, полные гнева и негодования: «…Русские леса трещат под топором… опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи».
Уничтожение лесов! Как горько это звучит. И как пагубно оно по своим последствиям!
Горные деревья притеняют снег и не дают ему растаять сразу с приходом тепла. Благодаря этому почва лучше насыщается влагой. А значит – гуще травостой, предохраняющий землю от размыва и выветривания.
Быстро растаявшие в горах снега превращаются в грозный паводок – сель. С голых, обезлесенных склонов он срывается с такой бешеной скоростью и силой, что все сметает на своем пути: камни, деревья, животных, селения. Уничтожение горных лесов приводит также к тому, что высыхают родники, мелеют речки.
Другая беда Копетдага – овцы. Страшны не только их копыта, разбивающие растительный покров. Овцы почти полностью уничтожили многие виды растений. Некоторые из них находятся на грани исчезновения. Это василек Андросова, атропа Комарова, самая маленькая в мире вишня Блиновского, никитиния тонкостебельная, мушмула германская, смородина. Горы, так щедро и долго дарившие нам свои богатства, теперь сами нуждаются в защите, в покое, чтобы восполнить тот ущерб, который нанесен им человеком. Часть этих богатств я видел во время своих поездок в горы. Но это лишь ничтожная доля того, что Копетдаг донес до нас, до нашего времени сквозь миллионы лет. Только растений здесь около двух тысяч видов, представляющих огромную ценность для народного хозяйства, науки, медицины. Триста видов эндемики, они уникальны, встречаются только на Копетдаге. А Западный Копетдаг,-по словам академика Н. И. Вавилова, является одним из мировых очагов формирования ценнейших плодовых пород зоны сухих субтропиков.
Вот таков он, этот славный Копетдаг. И разве можно было допустить, чтобы он оскудел окончательно?
В сентябре 1976 года Копетдаг объявлен заповедным.
И вот снова я еду на юг, в сторону гор. Снова весна. Слева – зеленая степь, холмы. Справа, почти слитые друг с другом, домики поселка Берзенги – спутника Ашхабада. В конце поселка – светлая ограда из новых бетонных плит. За оградой – пустырь, еще дальше – горы. Кругом – молодые высокие травы, буйно поднявшиеся после теплых апрельских дождей. Эти травы мягко зеленеют по склонам гор, немного не дотянувшись до вершин Копетдага. Там, повторяя его изгибы, все еще сверкает белизной тонкая полоска снегов.
От дороги, убегающей к горам, до ворот в бетонной ограде, проложена дорожка. По обеим сторонам ее выстроились молодые туи. Напротив – фанерный щит. На нем – скачущий во весь дух гепард – это эмблема заповедника.
Сотрудники заповедника живут на усадьбе в походных, плотно приставленных друг к другу вагончиках. В таких же работают.
По утрам, перед началом занятий, собравшись возле вагончиков, они спорят, курят, смеются. Все они молоды, стройны, высоки – кто с бородой и усами, кто без оных. Одеты в тесноватые, по моде, бледно-синие джинсовые костюмы, добротные куртки или уж совсем по-летнему – в простые рубашки и брюки, заправленные в сапоги.
Кто они, эти молодые люди? Откуда? Что делают, как живут? Желание узнать обо всем об этом и привело меня на усадьбу заповедника.
Галина Леонидовна Камахина – ботаник, кандидат наук. Аспирантуру она закончила в Ленинграде под руководством профессора Никитина – крупного знатока туркменской флоры. До отъезда в город на Неве он много лет работал в Ашхабаде, в Институте ботаники. Старый профессор с радостью встретил весть о создании Копетдагского заповедника. Но радость его была бы, видимо, неполной, если бы он остался в стороне от важного дела. А он по-прежнему верен Копетдагу и приезжает для консультации молодых специалистов.
Вместе с Камахиной растительность Копетдага изучает и выпускник Туркменского университета Нури Аннануров. Поле деятельности у них огромно – пять горных поясов: от самого нижнего, засушливого и пустынного, до самого верхнего.
– Часто бываете в горах? – спросил я Галину Леонидовну.
– Наши полевые исследования, – сказала она, – еще впереди. Вначале пришлось сделать обзор литературного материала по степени изученности Копетдага ботаниками, работавшими здесь раньше. На этой основе мы составили список растений, нуждающихся в охране.
Виталию Герману чуть больше двадцати. Лицо смуглое, худощавое. Глаза светло-карие, волосы темно-русые. Взгляд озабоченный, серьезный. На петлицах форменного пиджака по четыре звездочки и по два дубовых листа. Виталий – начальник охраны заповедника. Он охраняет сто тысяч гектаров заповедной территории. Охраняет горы, где, кроме лошади, ни один транспорт не проходит. Каждый лесничий должен объезжать на ней до десяти тысяч гектаров охранного участка.
– Но горы мы не только охраняем, – говорит Герман, и в его глазах загорается яркий золотистый блеск. – Мы обогащаем их. Например, на самом восточном участке заповедника, в районе Миана, мы посеяли более ста гектаров фисташки. Столько же посеяно в урочище Чёль-Кеман. Там же, в Миане, на горно-степном участке выпущен табун куланов, отловленных в Бадхызе.
Николай Борисович Иванов родом, из Якутии. Он невысок, плотен. Лицо добродушное, немного скуластое, узкоглазое. По окончании Московского университета Иванов был научным сотрудником Сибирского отделения Академии наук СССР в Новосибирске. Отсюда несколько раз в составе экспедиции приезжал в Туркмению, бывал в Репетеке, Бадхызе, знаком с природой этих мест. Должность у Иванова высокая – заместитель директора заповедника по науке. А живет, как и другие, в вагончике. Тесновато. Много места занимает библиотека.
– В тесноте, да не в обиде, – шутит Николай Борисович. – Главное, крыша… А крыша есть.
Иванов разворачивает карту Копетдага. На ней – темные овальные пятна. Это заповедные участки. Их протяженность с востока на запад около шестисот километров.
– Наша задача, – говорит Николай Борисович, – изучить природно-территориальные комплексы заповедника, климат, рельеф, горные породы, почву, животных и растения. Их несколько, этих комплексов, и все они расположены в разных физико-географических районах Копетдага. Намечено создать несколько заказников. Например, Миана-Чаачинский, занимающий предгорную равнину в восточном Копетдаге. Сейчас она заселяется куланами. Есть для них тут и водопой, и привольные пастбища. В заказнике Западного Копетдага, в верховьях реки Сумбар, решено взять под охрану арчовники, клен-керкау, диких сородичей плодовых деревьев: миндаль, грецкий орех, вишню, инжир, виноград. Там же, в пойме Сумбара, будет отведена территория для Каракалинского заказника. Главный объект охраны здесь – птица турач, занесенная в Красную книгу. Ходжа-Калинский заказник в заповедном Копетдаге займет межгорную равнину. Его цель – восстановить пустынную фауну. Когда-то на этой равнине во время перелетов собирались несметные стаи дроф, журавлей, паслись табуны куланов, стада джейранов.
Итак, горы отданы во власть молодых. Завидная у них судьба! Как ни основательно изучен Копетдаг, а белых пятен на нем еще немало. Ведь шестьсот километров всяких гор и долин! Приезжали сюда ученые и раньше. Ненадолго. Но много ли узнаешь и увидишь в кратковременный приезд?
Теперь другое дело: заповедник. Это бессрочный научный стационар, где исследования и наблюдения можно вести годами. Так что многих ученых здесь ожидают минуты счастливых открытий, романтика встреч с неизвестным и неизведанным.
Правда, пожалуй, кто работает в заповеднике, должен обладать особыми качествами: бесстрашием, мужеством, твердой волей, высоким чувством долга. Горы любят сильных. Особенно эти качества необходимы членам инспекторской группы, ведущей упорную борьбу с браконьерами, проникающими порой в заповедные земли.
И все же, каким бы мужеством, опытом и знаниями ни обладали его штатные сотрудники, одним им вряд ли справиться с охраной Копетдага. Охранять его обязан каждый, кто влюблен в родную природу, в ее красоту, кто обеспокоен ее настоящим и будущим.
