Текст книги "О дереве судят по плодам"
Автор книги: Василий Шаталов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
ЗЕЛЕНЫЕ ЛУЧИ
Главный инженер комбината «Карабогазсульфат» Алексей Андреевич Порет разговаривал с кем-то по телефону. Речь шла об эпсомите – одном из многих богатств залива «Черная пасть».
Разговор был обстоятельный. В начале я не прислушивался к нему, рассеянно рассматривая обстановку небольшого уютного кабинета. Но одна из фраз, оброненная в этом разговоре Поретом, заставила меня насторожиться: он упомянул о каком-то методе Липатова. Фамилия показалась знакомой.
Теперь я стал нетерпеливо ждать, когда закончится разговор, чтобы узнать, кто же такой Липатов и что за метод назван его именем.
Едва Порет положил трубку, я спросил его о Липатове. Алексей Андреевич поднял на меня усталые глаза и, чуть заметно улыбаясь, сказал:
– Это начальник рапного цеха. У нас… на комбинате. Если можно так выразиться, знаменитость местного значения. Но познакомиться с ним не мешает: интересный человек. Вот… пока утро, постарайтесь побывать на нашем Четвертом озере. Должен быть там. Если не застанете, не удивляйтесь, хотя Липатов и не молод, он еще «парубок моторный». Кстати, там на озере, узнаете и о его методе.
И вот мы в пути. Едем в стареньком чадящем автобусе. Проезжаем мимо поселка Омар-Ата. От озера № 6, где летом добывают сульфат натрия, дорога свернула на север. По обеим ее сторонам – песчаные холмы и небольшие впадины. Одни впадины сухие, в других – карабогазская вода.
Моим спутником в этой поездке был начальник гидрогеологической службы комбината Владимир Куницын, рослый широкоплечий парень. Круглые, слегка запавшие глаза, точно такой же ясной и веселой синевы, как те озера, мимо которых лежал наш путь.
Трудовая биография Куницына началась недавно. После окончания Кировского горно-химического техникума, он поступил на работу в северо-западный геологический трест. Потом в составе разведочной партии этого треста приехал в Кара-Богаз. Тут и прижился. О заливе, о его несместных богатствах он уже знал все и мог рассказывать о нем часами со страстью влюбленного.
– Сырьевые возможности Кара-Богаза, – говорил Куницын, – безграничны. Здесь можно получать десятки различных солей для промышленности и сельского хозяйства. Здесь тебе и сульфат, и бишофит, и эпсомит, и карналлит, и астраханит, и бром, йод, калий. В заливе найдено даже золото и серебро. Этих минеральных запасов хватило бы для нашей страны на сотни лет, практически они неисчерпаемы.
А открытие погребенных рассолов!.. Ведь это же сенсация в истории исследований Кара-Богаза! Еще недавно о них никто не знал. Их ценность в том, что они имеют постоянную температуру и химический состав. Позже было обнаружено, что погребенные рассолы залегают на четырех горизонтах в четыре слоя. Но рапа добывается только со второго. Он расположен на глубине так в пределах 10—15 метров и обладает большой водоотдачей. Пять скважин, пробуренных на территории обмелевшей Кургузульской бухты, дают в сутки тысячи кубометров рапы. А могут давать больше. Добыча ее очень дешевая, так как все скважины артезианского типа и не нуждаются в глубинных насосах. Нужны только центробежные, чтобы перегонять рапу куда нужно: на технологические установки или в бассейны. Лучше, конечно, на заводские. Там процесс непрерывный, более выгодный, позволяющий вести комплексную переработку растворов, то есть извлекать из них сразу несколько солей.
Владимир Куницын пригладил свои русые с золотистой подпалинкой волосы и о чем-то задумался.
– Да! Вот что! – снова заговорил он. – Чуть не забыл о самом главном – о насыщенности карабогазских рассолов. В одном кубометре рапы, добытой со второго горизонта, кроме других компонентов, только сульфата натрия содержится более ста килограммов! Такую богатую рапу вряд ли где можно сыскать.
Я внимательно слушал Куницына и по временам поглядывал в окно автобуса. Взглянув в очередной раз, увидел вытянутую вдоль дороги котловину озера.
– Какой прекрасный цвет у этого озера! – сказал я Куницыну.
– Вы правы, – согласился он. – Но озеро меняет цвет. Летом оно было бы не синим, не васильковым, а красным, как кумач. Если в эту воду пустить рыбу, она тут же ослепнет и погибнет. То же самое произойдет и с уткой, и другим живым существом, кроме… микроскопических рачков! Они отлично чувствуют себя в этой соленой воде и живут в ней целое лето. Куда зимой деваются, не знаю. Может, опускаются на дно…
С холма дорога начала спускаться вниз, и вскоре впереди показалось еще одно озеро, примерно такого же размера, какое мы только что миновали. На его пологом берегу стояло несколько мощных бульдозеров и трактор-малютка – тоже с бульдозерным ножом и небольшим ковшом, подвешенным сзади.
Все бульдозеры выстроились в ряд, приготовившись к выходу… на озеро, где гуляли мелкие, с пенными гребешками волны. Одни бульдозеры уже рычали во весь голос, другие никак не хотели заводиться.
Рядом с бульдозером стоял высокий, сухощавый человек лет пятидесяти с лишним и, размахивая руками, давал какое-то указание механизатору, высокому, здоровенному парню.
Выглядел Александр Андреевич намного моложе своих лет. Небольшое, худощавое лицо его было как у бывалого моряка, – смуглое, энергичное; обветренное.
– Вот хотим добывать эпсомит, или, как его величают химики, семиводный сернокислый магний, – глуховатым голосом, скромно пояснил Александр Андреевич.
– А где, в какой части?
– Да вон там, прямо на середине, – указал Липатов.
– Почему же там? Разве в других местах эпсомита меньше?
Липатов потупился. Подумал. Потом вопросительно посмотрел на Куницына, словно не решаясь начать откровенный разговор. В ответ Куницын только загадочно улыбнулся. Повернувшись ко мне, Липатов с заминкой сказал:
– Да не-е-т. Почему же?.. Эпсомита тут везде много. Да только не везде его возьмешь. Попытались было вон там, в восточной части добывать, так чуть трактор не утопили. Завяз по самый верх кабины, еле вытащили. Глубина там оказалась больше чем нужно, и подстилающий грунт не такой твердый, как на середине.
Добывать эпсомит бульдозерами начали на комбинате недавно. Механизированный способ предложил Липатов. Это не только позволило повысить добычу эпсомита, но и избавиться от ручного труда.
А раньше его добывали лопатой. Стоя по колено в ледяной воде, рабочий сгребал эпсомит и загружал им небольшую тележку на тракторном прицепе.
Но много ли соберешь лопатой?
Тогда Александр Андреевич предложил применить бульдозеры. На комбинате не все поддержали предложение Липатова. Дело в том, что эпсомит залегает над поваренной солью слоем толщиною всего в 15 сантиметров. Скептики утверждали, что машины не могут работать с такой точностью, что они обязательно заденут и «поваренку» и что, де, поэтому, эпсомит, смешиваясь о галитом, будет низкого качества.
Другие отвергали метод Липатова потому, что опасались, что тяжелые бульдозеры будут тонуть, проваливаясь на слабых участках.
В начале так оно и случилось, но это не обескуражило Липатова. Он перенес добычу эпсомита на середину, и дело наладилось.
Эпсомит, как и сульфат натрия, минерал временный. Его кристаллизация происходит только в холодное время. Примерно в апреле добычу эпсомита прекращают. Под действием тепла он снова превращается в жидкость, и никакой бульдозерист уже не рискнет вывести свою машину на озеро.
Меня несколько озадачило одно обстоятельство: как это бульдозеристы так ухитряются снять эпсомит, что не смешивают с ним поваренную соль?
– Это делается просто! – ответил Липатов. – Прежде всего мы берем пробы и отвозим в лабораторию. Там и проверяют эпсомит. Потом… у нас есть своя, так сказать, походная лаборатория. – Липатов открыл рот и показал на кончик языка.
– Как известно, – продолжал он, – поваренка соленая, эпсомит горький. Прямо тут на озере, и пробуем его. Ничего, язык не подводит. – Сказав это, Липатов заторопился. – Ну, вы тут толкуйте, а нам пора, – и, подняв руку, дал сигнал бульдозеристам.
Дружно взревели моторы. Окутавшись густым синим облаком дыма, они покинули берег. Шли медленно, развернутым фронтом, и за каждой машиной, как за кораблем, тянулся широкий пенистый след. Липатов тоже вышел на озеро и находился в кабине того бульдозера, который долго не хотел заводиться.
Не дойдя до середины, бульдозеры разделились на две группы и разошлись в стороны. Потом, повернув обратно, они двинулись навстречу друг другу. Затем каждая из машин то отступала назад, то снова шла вперед, на сближение и вскоре между двумя рядами бульдозеров, над сверкающей лазурью озера показался холмик эпсомита – такой чистой, такой первосозданной белизны, какую просто не с чем сравнить! Холмик постепенно рос и через некоторое время превратился в белоснежный бугор.
На озере Липатов вел себя очень деятельно. Он был похож на полководца, смело и решительно руководившего действиями стальной армады. Он то и дело высовывался из кабины бульдозера, приподнимался и энергичным чапаевским жестом указывал ей путь для «атак» и «отступлений». Власть имел только жест. Голос все равно потонул бы в могучем рокоте и шуме машин.
Мы долго следили за их работой. Повернувшись ко мне, Куницын спросил:
– Вы читали «Зеленый луч» Соболева?
Откровенно говоря, этот вопрос показался мне довольно странным.
– Читал. А что?
– А вы приглядитесь-ка хорошенько к поверхности озера, – почти шепотом произнес Владимир Васильевич. – Что-нибудь видите?
В самом деле… Как же это я раньше не обратил внимания на такое удивительное явление. По всему озеру, перекрещиваясь, как свет прожекторов, лежали едва заметные лучи. Казалось, что некоторые из них, рассекая лазоревую гладь озера, касались его белого чистого дна. И это солевое дно мягко светилось сквозь прозрачную зелень загадочного луча. Как, откуда могли эти лучи появиться здесь, на озере, – Куницын объяснить не мог. Но мне они напоминали давнюю встречу с Леонидом Сергеевичем Соболевым, в мою бытность студентом Московского университета.
Это было в 1943 году. На нашей земле еще гремела война с фашистами. Каждый вечер в небо Москвы, словно огромные рыбины, всплывали серебристые аэростаты. Вражеские летчики изредка прорывались к окраинам советской столицы, но далеко не всем удавалось уйти обратно. Многие сгорали в беспощадном огне нашей зенитной артиллерии.
Мы, филологи-первокурсники в те дни частенько хаживали в Союз писателей, где собирались видные советские поэты и прозаики, обсуждались их новые произведения, разгорались горячие литературные баталии. Встречались мы тут с Александром Фадеевым, Николаем Асеевым, Семеном Кирсановым, Виктором Шкловским и многими другими.
Однажды такая встреча состоялась и с автором широко известного к тому времени романа «Капитальный ремонт». Небольшой зал для встреч уже был полон народу, когда в дверях появился высокий, стройный моряк. На плечах тускло поблескивали погоны капитана второго ранга, ас левой стороны, сверкая золотом, висел офицерский кортик. Это был Леонид Сергеевич Соболев. Он уселся в кружок литераторов и сразу был засыпан массой вопросов: откуда вернулся, над чем работает, какого жанра будет новое произведение и будет ли в новом произведении пейзаж?
Леонид Сергеевич был в каком-то приподнятом, веселом настроении. Он только что вернулся с фронта и рад был встрече с друзьями. Выслушав вопросы, Соболев сказал, что приступил к работе над новой вещью. Какой она будет по форме, сказать трудно, но из осторожности назовет пока повестью. Короче говоря, собирается написать книгу о небольшом экипаже боевого катера, о мужестве и находчивости моряков.
Леонида Сергеевича слушали с благоговением. Я впервые видел такого блестящего, умного рассказчика, как он. Соболев говорил так, словно повесть была уже написана. Вспоминая эпизод за эпизодом, он будто читал эту повесть наизусть.
Один из эпизодов, рассказанный Соболевым, был связан с эвакуацией раненых, происходившей во время жестокой бомбежки с воздуха. Катер был битком набит ранеными, но никто из них не хотел спуститься вниз, в каюты. Это грозило тем, что во время разворота под тяжестью пассажиров катер мог перевернуться. На приказы капитана очистить палубу никто не обращал внимания. Тогда откуда-то появился матросик и громко сказал, что судно пойдет сейчас… на погружение. Кто останется на палубе, того смоет волной. Это сразу же возымело действие. Раненые все до одного спустились в каюты.
Во время этой встречи Соболев рассказал также легенду о зеленом луче, услышанную им во время фронтовых поездок. Легенда гласила, что редко кому из моряков доводится увидеть таинственный луч. Но тот, кто хоть раз увидит его, обретет счастье на всю жизнь. Соболев сказал тогда, что свою новую книгу он, пожалуй, так и назовет «Зеленый луч».
Писатель долго, чуть ли не десять лет, работал над книгой. С огромной художественной силой и любовью нарисовал он образы мужественных моряков – молодого капитана катера Алексея Решетникова и боцмана Никиты Хазова.
Будучи на озере, где добывался эпсомит, Владимир Куницын не случайно обратил мое внимание на зеленые лучи, которые лежали на васильковой поверхности водоема. Этим он не без гордости хотел сказать: что вот мол, смотрите, какое богатство у туркменских сульфатчиков, если они имеют такой чудесный дар природы, как эпсомит. – Это же – счастье! Между тем, белоснежный холм на озере поднимался все выше и выше. Было удивительно, что бульдозеры работали прямо на воде, подымая со дна озера ценное сырье, и то, что по озеру также совершенно спокойно ходили грузовые автомашины.
На самом маленьком колесном тракторе работал бульдозерист Мурзабай Такобаев. Как только к нему подъехала: автомашина, он развернулся и привел в действие небольшой ковш, висевший сзади трактора на длинном рычаге – в один миг бульдозер превратился в экскаватор. В течение нескольких минут Мурзабай нагрузил автомашину, и она, полная эпсомитом, ушла на берег.
Эпсомит… Чем же все-таки знаменит он? В чем его ценность?
Эпсомит применяется широко. В угольной промышленности, например, он используется для борьбы с угольной пылью, в металлургической – при изготовлении воздушно-твердеющих растворов и бетонов для кладки промышленных печей. В большом количестве эпсомит требуется для некоторых заводов синтетического каучука, нуждаются в нем и приборостроение, и кожевенная промышленность.
Эпсомит поистине золотой клад для сельского хозяйства. В связи с этим Кара-Богаз в ближайшие годы должен стать одним из богатейших «цехов плодородия». Чудодейственное свойство эпсомита заключается в том, что содержащийся в нем магний, наравне с азотом и калием, входит в состав хлорофилла и участвует во всех биологических функциях растений. В сочетании с азотными и фосфорными удобрениями эпсомит служит хорошим микроудобрением. Десятки научных учреждений страны уже провели эксперименты по его применению, и всюду получены блестящие результаты. На Люберецком опытном поле под Москвой он повысил урожайность картофеля на 50 процентов с гектара. Новое удобрение дает значительную прибавку к урожаю зерновых.
Особенно высока эффективность эпсомита при выращивании сахарной свеклы. В этом убеждает опыт сельскохозяйственного института и Первомайской опытной станции в Краснодарском крае. Применив магниевые удобрения, там получили поразительный результат: урожай сахарной свеклы повысился на 25 процентов, намного возросла сахаристость. Нетрудно представить себе, какую прибавку сахара может дать использование эпсомита в масштабе всей страны.
Он может быть применен для удобрения кислых, подзолистых, торфянистых и черноземных почв. Такие почвы в нашей стране занимают миллионы гектаров. Совсем недавно эпсомит стал применяться в гидропонике для выращивания овощей.
Ежегодно туркменские сульфатчики добывают тысячи тонн эпсомита. Его отгружают в Донбасс, в Прибалтику, в Подмосковье. Но это, как говорится, лишь капля в море в сравнении с запасами эпсомита в Кара-Богазе.
ВЗРЫВ НА ФЕЛЮГЕ
Каспий штормило уже неделю, и отряд исследователей вынужден был сидеть у моря и ждать погоды. Входил он в Карабогазскую партию комплексной тематической экспедиции, назывался морским, но в море ни разу не был, так как исследовал только залив.
Жил отряд на пустынном берегу, в двухэтажном бараке. В смысле жилья – полное раздолье: на четверых целый дом! – семнадцать комнат на первом этаже и столько же на втором. Сначала каждый член отряда занимал отдельную комнату. Но потом, когда стало скучно, трое, за исключением начальника Сапара Байрамова, поселились вместе.
Вдоль пролива, соединявшего море и Карабогазский залив, стояли остовы еще двух-трех полуразрушенных зданий. В проемы окон виднелись груды нанесенного ветром песка. Это все, что осталось от некогда крупного промышленного города Кара-Бугаза.
Чтобы как-то скоротать дни вынужденного безделья, члены отряда играли в шашки, домино, читали, но быстро все надоело. Люди наскучили друг другу, опостылели им и голые стены общежития, и ветер, и береговой песок.
Люди хотели работы, дела. По утрам они вскакивали с постели и сразу – к окну, чтобы взглянуть на море: какое оно – утихшее, улыбчивое, или такое же, как и вчера, – сумрачно-лиловое, штормовое.
Глядя на море, можно определить, какая погода в заливе. Если, скажем, на море бушует шторм, в заливе он намного мощнее.
Но в эти дни, как назло, погода почти не менялась. Море с утра и до вечера катило на берег крутые вспененные волны. Из окна своей комнаты Сапар подолгу смотрел на широкую полосу прибоя и сокрушенно вздыхал: опять штормит.
Море!… Сапар любил его в любую погоду, особенно в тихий предвечерний час, когда солнце опускается к горизонту и на зеленую воду ложится малиновый отсвет заката. В это время как бы два оранжевых солнца застывают вдали: одно настоящее, другое – отраженное. Они так похожи друг на друга, что отличить трудно.
Прошла неделя в ожидании погоды. Сапар устал от этого ожидания. Плохо спал, потерял аппетит.
Сегодня, как и в предыдущие ночи, он проснулся рано, словно кто-то в бок толкнул. Встал, глянул в окно; на море лежал туман. Байрамов оделся и вышел из дома. В лицо плеснуло влажной прохладой. Постояв у подъезда, он быстро зашагал к берегу пролива, где стоял домик гидрометслужбы с антеннами над шатровой крышей. Постучал в дверь. На стук вышла дежурный синоптик Галя.
– Ну, что, Галина Ивановна? – как всегда с надеждой спросил Сапар.
– Ладно уж, – кокетливо улыбнулась девушка. – На одни сутки – так и быть – разрешу вам плавание. Минутку обождите. Я сейчас, – предупредила Галя и скрылась за дверью. Вскоре ока вернулась и вручила Байрамову листок бумаги, исписанный ясным ровным почерком. – Вот вам прогноз на сутки.
Сапар пробежал его глазами: ветер западный, скорость три-четыре метра в секунду. Волнение один-два балла. В открытой части до трех баллов. Видимость – шесть-десять километров.
Что ж… Как будто ничего, – прикинул он. Даже при четырех баллах разрешается выходить в залив, а тут… и того нет. Значит… «Полный вперед!..»
– Спасибо, Галя. До свиданья! – повеселел Сапар.
– Мне-то за что? Это Баку… – скромничала Галя, втайне неравнодушная к Сапару. Ей нравились в нем гордая осанка, широкая улыбка и кудрявые, как у цыгана, волосы.
– Все равно, спасибо, – еще раз поблагодарил Сапар и двинулся к себе. Но не успел пройти и десяти шагов, как за его спиной снова послышался Галин голосок:
– Счастливого плавания! Возвращайтесь скорее! – Она помахала ему рукой. Сапар ответно помахал и поспешил на базу экспедиции.
«Счастливого плавания», – повторил он на ходу Галины слова и подумал о том, что не всегда плавание по заливу бывает счастливым. От старожилов Кара-Богаза, что-живут сейчас в Бекдаше, он слышал столько историй о моряках, застигнутых штормом в заливе, о перевернутых баркасах, разбившихся во время бури судах.
Сапар верил в эти рассказы, В тридцатые годы, когда на берегах залива действовали сульфатные промыслы, такое случалось нередко. Пролив тогда был судоходным, без порога.
Но теперь о гибели судов что-то не слышно. Байрамов сам не раз выходил в залив и всегда благополучно.
Ну, а если что-нибудь случится и потребуется смелость, выдержка, находчивость? Есть ли у него эти качества? – Сапар ответить не мог. Просто потому, что ни в одной опасной ситуации он ни разу не был.
А члены отряда? Как они себя поведут в случае серьезного испытания? Сапар почувствовал, как в сердце закрался холодок: ни моториста, ни капитана-механика, ни лаборанта он как следует не знал. В экспедицию их приняли недавно, и они не успели еще проявить своего характера. Байрамов знал: если нет спаянного коллектива, в плавание выходить рискованно, а по такому заливу, как Кара-Богаз, за которым прочно утвердилась репутация «коварного, злого», – вдвойне. К тому же на фелюге не было рации. Связисты гидрометслужбы не успели ее вовремя отремонтировать.
Правда, ожидание погоды кое-что прояснило в отношениях между членами экипажа. Вынужденное безделье порядком, например, взвинтило нервы молодому мотористу Рифу Байгильдину – богатырю, с внешностью боксера-тяжеловеса. На его лице с широким приплюснутым носом и квадратным подбородком Сапар ни разу не увидел светлого выражения. Всегда он чем-то был раздражен, недоволен. Байгильдин ни разу не назвал Сапара ни но имени, ни по фамилии, избрав для обращения к нему сугубо официальную форму. Но в этом обращении Сапар улавливал то нотку высокомерия, то явное пренебрежение. Много раз Риф спрашивал его:
– Ну что, начальник, долго будем загорать?
Что ответишь? Все знали: задержка с выходом в залив от начальника не зависит.
– Скоро. Как только утихнет шторм, – сдержанно отвечал Сапар.
– А! Одно и то же, одно и… то же! – страдальчески кривился моторист. И если в-это время он «резался в козла», то с оглушительным треском припечатывал к столу черный кирпичик домино.
С Байгильдиным быстро подружился капитан-механик Кашин. Каждому из них чуть больше двадцати. Но сошлись они не иначе как по контрасту характеров.
Курносый, голубоглазый Виктор был человеком неунывающим, веселым. Он то и дело добродушно подшучивал над Рифом, стараясь успокоить его или вывести из мрачного состояния.
– Риф, – шутил Кашин в те минуты, когда моторист был особенно зол или чем-нибудь недоволен, – ну что ты психуешь? Спи, лежи, отдыхай. Лишь бы зарплата шла. Кстати, безделье хорошо действует на твой организм. Взгляни-ка в зеркало на свою будку!
Безучастным к этим шуткам и разговорам был только лаборант Аман Солтанов. Вид у него был какой-то унылый, пришибленный, как у неудачника. Может, он и в самом деле неудачник? Аман давно уже закончил вуз, ему пора бы защитить кандидатскую, а он все еще ходил в скромной должности лаборанта. Зато в семейных делах ему явно везло. Каждый год прибавлялось по малышу, а то и по два, и теперь на иждивении Солтанова было более полудюжины ребятишек.
«Ну вот и все, что я знаю о своем отряде. Маловато… Но дело не в этом. Нет спайки – вот в чем беда», – подытожил свои мысли Сапар и, не замедляя шага, взглянул на взморье. Да так и замер: на бледной морской лазури бушевало пламя утренних лучей. Берег розовел. На небе – ни облачка. Но нет. Вот там, на самом горизонте появилось что-то серое. Уж не дождевая ли туча?
Нет, не туча. Так что же? Ах, да – это лысухи! Ведь осень уже!..
Стая, которую заметил Сапар, была огромная. Летела она неровно: то снижаясь, то резко взмывая вверх. Менялись и ее очертания: то она напоминала тонкую полоску, то почти круглый темный шар. Наконец, стая опустилась на воду, и где? Почти у самого берега! Сапара так и бросило в дрожь – закипела в нем охотничья страсть.
Взволнованный увиденным, он рванулся вперед. Сейчас он придет, на базу и сообщит ребятам радостные новости: о разрешении на выход в залив и о прилете лысух. Он думал, что ребята давно уже на ногах. Но войдя в общежитие, убедился, что его прихода никто не ожидал. Все спали.
– Подъем! – скомандовал Байрамов.
Первым проснулся Байгильдин.
– Что ты шумишь, начальник? – буркнул он, протирая глаза.
– Отставить разговоры! – строго сказал Сапар. – Прошу подготовиться к выходу в залив.
Людей словно сдуло с кроватей.
– Ура, ребята! Да здравствует «Черная пасть»! – закричал своим зычным голосом Байгильдин. Он был в одних трусах и теперь казался еще могучей, чем обычно.. Его руки, грудь, спина бугрились упругими мышцами. Риф подбежал к Виктору Кашину, обхватил его железными ручищами и, имитируя борьбу, начал клонить то в одну, то в другую сторону.
– Отпусти, дьявол! Слышишь? Отпусти, говорю, – кричал, вырываясь, Виктор.
…Минут через пять отряд уже грузился. Крытый вездеход, стоявший у подъезда, принимал в свое чрево снаряжение экспедиции: молочные фляги с питьевой водой, рюкзаки, спальные мешки и специальные приборы: грунтоносы, барометры, гидрометрические вертушки, ареометры.
Съестные припасы, состоявшие главным образом из консервов, взяты из расчета на одни сутки. На этот же срок была рассчитана и программа научных исследований. Сапар предполагал пройти по прямой вглубь залива не дальше, чем на двадцать миль, замерить глубину, скорость и направление течения, температуру и плотность воды, отобрать пробы рассолов, новосадочный грунт и вернуться назад.
Если бы его воля, Сапар и дольше пробыл бы в заливе, суток бы десять, пятнадцать. Ему так хотелось побывать на всех его станциях, расположенных в виде огромного треугольника, позволявшего охватить наблюдениями всю акваторию Кара-Богаза. Ценность этих наблюдений заключалась в том, что они являлись продолжением исследований, проводившихся учеными на протяжении многих десятилетий, а также в том, что по ним можно судить об изменениях, происходивших в гидрохимии залива.
Но предписания синоптиков Сапар нарушить не мог.
…От базы экспедиции автомашина прошла до паромной переправы, что в самом начале пролива. Его надо было пересечь и свернуть на северо-восток, в сторону залива.
Когда автомашина подошла к берегу, паром уже был у причала. Сапар, сидевший рядом с шофером, увидел знакомую фигуру паромщика, старого казаха, одетого в белую рубашку и белые просторные шаровары. Старик махал руками, приглашая шофера смелее въезжать на паром.
Каждый раз, пересекая пролив, Сапар не переставал восхищаться простым и оригинальным устройством парома. Если на него смотреть сбоку – это большое корыто с длинным металлическим тросом, перекинутым через весь пролив. На тросе несколько блоков. С боку парома – две лопасти, опущенные в воду. Если их поставить под острым углом, вода, ударяя в лопасти, погонит паром в нужном направлении.
Момент отплытия Сапар не заметил. Движение «самоходного корыта» он скорее ощутил по тому, как заскрежетали блоки на тросе.
И вот паром уже на середине пролива. Быстрая вода бьет в его левый борт, обтекает с обеих сторон и сливается в пенистый бурун.
Паром плавно остановился у причала. Машина съехала с него и свернула направо. Едва приметная тропинка завиляла среди песчаных наносов, и пролив то появлялся, то исчезал из виду.
Было еще утро, когда отряд подъехал к заливу, откуда открывался вид на водопад и на «Черную пасть». Широко разносился шум падающей воды. В конце пролива огромные плиты крепкого песчаника разделили его на несколько рукавов.
Самый большой остров в заливе лежал напротив пролива. Он густо зарос гребенчуком и своими очертаниями напоминал сапог. Между голенищем и носком этого сапога, в удобной бухточке стояла экспедиционная фелюга. Погрузив имущество в «дюральку», сюда и приплыли члены экспедиции. «Дюральку» они оставили на острове, а сами вместе с вещами перебрались на фелюгу. Из ее трюма на палубу были извлечены пустые ящики, бутылки, банки, приборы. В машинном отделении орудовал Байгильдин. Рослый, сосредоточенно-серьезный, он деловито хлопотал возле дизеля, тщательно протер его, смазал и только после этого завел. Из машинного отделения вместе с запахом масла слышалось ровное урчание мотора.
Развернувшись, фелюга взяла курс на северо-восток, в глубь залива. Виктор Кашин стоял за штурвалом и вглядывался вдаль. Он первым хотел заметить деревянный шест над водой, вешку, которой обозначена первая станция, чтобы скомандовать Байгильдину: «Стоп!». Она, эта вешка, вот-вот должна была появиться, но почему-то не появлялась. За этим же следили Сапар Байрамов и Аман Солтанов. Облокотясь на леерное ограждение, они стояли рядом и молча смотрели на безбрежную водную гладь. Сапар думал о том, как изменчив и многокрасочен цвет воды в заливе. Возле Большого острова она зеленая, как в море. Едва отплыли – и она уже сиреневая, а потом будет розовой, голубоватой, синей, белесой. Удивительно то, что всю гамму цветов карабогазской воды повторяют гигантские гребенчуки, что так роскошно и долго цветут на островах, недалеко от пролива.
…Шест появился как-то неожиданно, словно выпрыгнул из воды. Увидев его, Сапар вспомнил, с каким трудом забивал он эти шесты в прошлом году. Забить их надо было штук двадцать в неподатливый грунт из чистой соли. Удар не всегда приходился прямо по шесту. Иногда мимо. Две кувалды, вырвавшись из рук Сапара, навсегда упали за борт.
Но как бы там ни было, дело сделано: вместо железных шестов, угрожающих судоходству, теперь все станции обозначаются деревянными. А вот с этого, самого первого, как обычно, начинаются исследования залива.
Когда фелюга остановилась возле шеста, отряд собрался на палубе: работать решили «хором». Виктор и Риф, как новички, тут же на практике научились обращаться с приборами и приступили к отбору рассола, измерению его температуры, плотности и скорости течения.
Аман Солтанов, сидя на корточках, едва успевал принимать пробы, наливать их в бутылки, наклеивать ярлыки и убирать ящики.
Сапар стоял на носу фелюги. Он снял с себя рубашку, чтобы свободнее и ловчее было работать. Молодое, сильное тело, залитое солнцем, сверкало бронзовым загаром. В руках Сапара был металлический грунтонос, похожий на длинное копье. Он подходил к борту и, подняв грунтонос, изо всей силы бросал его вниз, в густую замутненную воду, словно этим броском хотел насмерть поразить какое-то опасное, злое чудовище.
Виктор Кашин невольно засматривался на Сапара, любуясь его атлетическим сложением, его гордым профилем, кудрявой иссиня-черной головой и широкой улыбкой.
Вынув грунтонос, Байрамов подходил к лаборанту и выбивал из прибора добытый со дна залива керн – ослепительный столбик новосадочной соли.
Все шло хорошо. Отобрав пробу на первой станции, отряд по прямой двинулся дальше: ко второй, третьей и четвертой. Вот рассол и грунт взяты уже и на четвертой станции. Теперь осталось побывать только на пятой, а там можно и повернуть назад.
