Текст книги "Завтра было вчера (СИ)"

Автор книги: Василий Грабовецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Глава 8.

    На сколько хватает глаз простираются поля. Бескрайние просторы, для полного антуража не хватает только комбайнов, их роль выполняют крестьяне, кучкующиеся в растительном море. А ведь реально море, поймал я себя на мысли. Ветер гонит рябь по колосьям, и эта масса то пригибается, будто хочет нам поклониться, то гордо выпрямляется, устремляясь к солнцу.

    – Лагот, тебе не кажется, странным, что на нас напали в туннеле, ни до, ни после. – Прервал я мысли мага.

    – После нас и не могли, мы же логово уничтожили.

    – Ошибаешься, когда я выбрался в туннель, на меня наткнулся отряд, это было до того, как провели зачистку, но дело не в этом. Рудольф сказал, что проехал перед этим, наверняка не он один. Ты стаю видел – что им наши тушки, на один зубок, но ни до, ни после, будто только мы и нужны были. Подозрительно.

    – И до нас бывало пропадали, я же рассказывал.

    – Но какова вероятность, что именно на нас? Нас преследует Рингер, и тут именно мы попадаем на стол демонам. Может быть, что это не совпадение?

    – Хм, до этого ни разу не было, чтобы демоны и люди могли о чём-то договориться.

    – Я не настаиваю на этой версии, но всё бывает впервые. Может он не случайно начал свой поход, порабощает королевства, одно за другим. Может за ним стоит какая-то сила?

    – Никогда не думал в таком русле. Но что-то в этом есть. – И замолчал, задумавшись над моими словами.

    Зато в разговор включилась главная егоза.

    – Андрей, спой ещё что-нибудь.

    – Да, у тебя хорошие песни. Поднимают боевой дух.

    Хорошие. Слышал всего одну, теперь у меня все песни хорошие. Ничему жизнь не учит, их на поле порвали, как тузик грелку, а ему всё ещё геройство грезится. Ну, я тебе спою, так спою...

    – А у меня не все песни для марша в бой. Есть и отрезвляющие.

        Сpедь оплывших свечей

        И вечеpних молитв,

        Сpедь военных тpофеев

        И миpных костpов

        Жили книжные дети,

        Не знавшие битв,

        Изнывая от мелких

        Своих катастpоф.

        Детям вечно досаден

        Их возpаст и быт, -

        И дpались мы до ссадин,

        До смеpтных обид.

        Hо одежды латали

        Hам матеpи в сpок,

        Мы же книги глотали,

        Пьянея от стpок.

    Элиас недоуменно посмотрел на меня, не такой песни он ожидал. Только Валькелин слушает с интересом, вот что значит жизненный опыт.

        Липли волосы нам

        На вспотевшие лбы,

        И сосало под ложечкой

        Сладко от фpаз,

        И кpужил наши головы

        Запах боpьбы,

        Со стpаниц пожелтевших

        Слетая на нас.

        И пытались постичь

        Мы, не знавшие войн,

        За воинственный клич

        Пpинимавшие вой,

        Тайну слова "пpиказ",

        Hазначенье гpаниц,

        Смысл атаки и лязг

        Боевых колесниц.

        А в кипящих котлах

        Пpежних боен и смут

        Столько пищи для маленьких

        Наших мозгов!

        Мы на pоли пpедателей,

        Тpусов, иуд

        В детских игpах своих

        Назначали вpагов.

    Лагот довольно хмыкнул, текст незамысловат, но философски глубок, маг оценил.

        И злодея следам

        Hе давали остыть,

        И пpекpаснейших дам

        Обещали любить,

        И, дpузей успокоив

        И ближних любя,

        Мы на pоли геpоев

        Вводили себя.

        Только в гpёзы нельзя

        Насовсем убежать:

        Кpаткий век у забав -

        Столько боли вокpуг!

        Постаpайся ладони

        У мёpтвых pазжать

        И оpужье пpинять

        Из натpуженных pук.

        Испытай, завладев

        Ещё тёплым мечом

        И доспехи надев,

        Что почём, что почём!

        Разбеpись, кто ты – тpус

        Иль избpанник судьбы,

        И попpобуй на вкус

        Hастоящей боpьбы.

        И когда pядом pухнет

        Изpаненный дpуг,

        И над пеpвой потеpей

        Ты взвоешь, скоpбя,

        И когда ты без кожи

        Останешься вдpуг

        Оттого, что убили его -

        Не тебя, -

        Ты поймёшь, что узнал,

        Отличил, отыскал

        По оскалу забpал:

        Это – смеpти оскал!

        Ложь и зло – погляди,

        Как их лица гpубы!

        И всегда позади -

        Воpоньё и гpобы.

    Элиас совсем опустил голову, видно задел больную тему. Неужели кудрявый потерял кого-то близкого на том злополучном поле? Так даже лучше, не доходит через голову, дойдёт через личную боль.

        Если мяса с ножа

        Ты не ел ни куска,

        Если pуки сложа

        Наблюдал свысока,

        И в боpьбу не вступил

        С подлецом, с палачом, -

        Значит, в жизни ты был

        Ни пpи чём, ни пpи чём!

        Если, путь пpоpубая

        Отцовским мечом,

        Ты солёные слёзы

        На ус намотал,

        Если в жаpком бою

        Испытал, что почём, -

        Значит, нужные книги

        Ты в детстве читал!

        (Песня В.Высоцкого " Баллада о борьбе ")

    Элиас изрядно загрузился. Старший рыцарь и маг довольны, что остудили пыл молодого и горячего, одернули, вернув на землю, а то с этой рыцарской романтикой совсем берегов не видит, это заметил не только я.

    Навстречу часто попадаются всадники и обозы. Я в плаще выгляжу скромно, но цвет рыцарства, в лице Элиаса и Валькелина никого не оставляют равнодушным. Два богатыря, высокие, статные, в плечах широки, в редких доспехах, соответствующие мечи.

    Встречные прижимаются к своему краю, кажется готовы заехать на пашню, те, кого мы догоняем съезжают на обочину, почтительно уступая дорогу. Зачем? Непонятно же... Дорога широкая, конные отряды разъедутся, видимо социальные правила, они всегда вне логики. Печально, моё знание истории показывает, когда начинаются социальные перегибы, значит жить стране считанные сотни лет, две-три, четыре максимум. Вроде много, но, как сказать. Обидно, когда, сильный могучий народ уходит в анналы истории. Ладно, когда теряет значимость на мировой арене, но чаще проваливается в небытие.

    Проскакали два рыцаря, поравнявшись, вскинули руки в воинском салюте, Валькелин и Элиас проехали гордые, даже кони вышагивали, словно на параде. Вспомнился анекдот: не знаю кто едет, но у него сам президент водитель. Интересно, что думают, видя наш отряд. Вроде малочисленный, но в эскорте целых два рыцаря, снаряжение как у телохранители короля. Самое смешное, что если думают так, то на половину правы, принцессу везём. А то, что в начале пути были одеты в обычные доспехи, никому знать не надо.

    Перевалило за полдень, чувство голода начало грызть, пока не сильно, робко, но скоро осмелеет. Я ожидал, как в старых добрых фильмах – будем есть на ходу, не слезая с коней, но присутствие дам не дало свершиться мужской романтике. На обед съехали с дороги, расстелили покрывало, и перекусили жареным мясом и овощами, взятыми в таверне. Консервы, как НЗ трогать не стали. Поели, с полчаса полежали на траве, глядя в небо.

    Облака летели низко, объёмные, воздушно-лёгкие. Нижняя кромка тёмная, будто дым, но бока светятся изнутри, словно внутри своё персональное солнце. Красиво, но, сколько не вглядывался, не смог увидеть, ни зайчиков, ни слонов, драконов, воздушных замков и прочего. Толи фантазии маловато, толи облака нынче пошли скучные. Вот в моём времени...

    Вдали, слева от дороги проступили очертания горы, высокой, но одинокой. Лишь через несколько часов езды стало видно, что гора имеет искусственное происхождение – это крепость. Настоящая, средневековая, прижалась к дороге, нависая над проезжей частью. Иссечённая выпуклыми круговыми башнями, крепостная стена, высотой пятнадцать метров, за ней возвышается мощный донжон, крепость в крепости, вход защищён барбаканом. Хорошее место, полный контроль над дорогой, но проезжать под такой стеной неприятно, ощущение, что в тебя целятся, и сейчас утыкают стрелами.

    Когда проезжали мимо ворот, послышался противный скрип, решётка начала подниматься вверх, замерла в верхней точке, на улицу выметнулся конный отряд в доспехах, окружил нас, сделал несколько кругов почёта, или устрашения, это зависит от контекста, а здесь он неявен и остановились, так что мы оказались запертыми в кольце из живой стали.

    Все, напряглись, но за оружие хвататься не стали. А я что рыжий? Никто в бой не кидается, значит, и я расслаблюсь. Вперёд на вороном коне, закованном в броню не меньше хозяина, выехал рыцарь. Я непроизвольно хрюкнул, ибо доспех рыцаря был весь покрыт рельефными насечками. Узоры красивые, в золотых и серебряных цветах, но создавали бутафорный вид, будто доспех сугубо декоративный. Но это бы нечего, но шлем украшен плюмажем, из длинных ярко-красных перьев. Боевой петух. Надеюсь, мою усмешку никто не увидел, а то сейчас как начнут вызывать на дуэль. Под шлемами лиц не видно, если кто и обратил внимание, то вида не подал.

    – Приветствую доблестных рыцарей, и благородных особ.. – Окинув нас взглядом, чуть дольше задержал внимание на мне, в голове прокрутились шестерёнки, но видимо решил причислить и меня к их числу. – Я Вигмар, из рода Гольдсбуров, приглашаю вас отужинать в моём замке.

    Вот что во мне не так? Плащ дворянский, конь как у всех. Почему все кто нас видят, думают, что я не с ними? Может осанка, или выражение лица.

    На всякий случай подтянулся, выпрямил спину, гордо задрал голову. Может оскалиться, показать белые ровные зубы? Да, не, будет перебор.

    И что значит отужинать? Недавно обедали. Он предлагает нам сидеть до вечера, ждать ужина? Не я хозяин нашего маленького каравана, пусть сами решают.

    – Это благородное предложение, мы польщены, оказанной честью. Но мы весьма торопимся в столицу, до вечера мы успеем доехать до Брайтинга.

    – Вы брезгуете посещением моего замка? Пренебрегаете моим гостеприимством? Да я славлюсь, как самый радушный хозяин. Ещё не один гость не отбыл от меня недовольным!

    А хозяин такой гостеприимный, что от радушия не увернёшься. Разве что за меч ещё не схватился. Что-то всё меньше он мне нравится. Настойчиво затягивает в замок, вон и эскорт нас окружил, чтоб не вздумали отказаться, миссия принуждения, прям филиал США, какой-то. За всё время разговора не посчитал нужным снять шлем. Валькелин и Элиас тоже в шлемах, но первым это должен сделать хозяин, это и проявление уважения, и демонстрация мирных намерений. А так, мы окружены, все в доспехах при оружии, словно готовятся к бою, ситуация напряжённая, вот-вот начнут проскакивать искры, разумеется от нас к ним, ведь они отрицательные, а мы положительные герои.

    Силы не в нашу сторону, пятнадцать рыцарей вокруг и арбалетчики на стенах, против, условно четырёх бойцов. Условно, потому что в таком тесном бою моё КПД не высок, а возможностей Лагота я не знаю, но помня бой в туннеле, уверен, что ему надо время, которого у ему никто не даст, всё же маг это артиллерия, он должен прятаться в тылу.

    – Мы принимаем ваше предложение.

    Большой двор выглядел серо, неприветливо. Слева стояли часовня и бараки, справа хоз.постройки, кузня, и лесопильня, одного взгляда достаточно чтоб понять глубину пропасти, куда свалилась цивилизация после бойни полторы тысячи лет назад. Распиливать брёвна на доски пилой, большой, двуручной, но РУЧНОЙ – это за гранью добра и зла.

    Ну, ладно приладить к пилу к мельнице или водяному колесу – это надо уже какой-то уровень технической мысли, но сделать ременной привод, чтоб крутить колесо, а не дёргать её самому туда сюда... Бррр, всё понятно, в кузню даже заходить не стану, не удивлюсь, если пламя нагнетают дуя в топку. Ну, да, с кузней перегнул, без мехов температуру плавки не нагнать.

    В центре высится исполинский Донжон, отдельного жилого дома нет, значит, боевой петух живёт в нём. Судя по окнам и бойницам пять этажей, вот это громадина. Вообще замок настолько типичный, даже сказал бы – типовой, что создаётся иллюзия киношных декораций.

    Мы спешились, Лагот и Валькелин помогли Юлиане и Люсии, обычно они сами справляются с этой задачей, но тут явно показуха, видимо, чтоб избежать лишних вопросов. Подбежали три юрких паренька, собрали лошадей, заверили, что накормят отборным овсом, напоят и почистят. Только после этого Вигмар снял шлем, правильно, куда мы теперь денемся, и в драку не кинемся.

    Хозяин замка, на удивление, оказался молодым парнем, лет двадцать, плюс-минус. Лицо угловатое, с квадратным подбородком, высокий лоб, широкий нос. Обычно таким дети рисуют брутальные лица коммандос. Самоуверенный, знает себе цену, наверняка хладнокровен и жесток. Несмотря на возраст глаза цепкие, липкие, пробежал по нам небрежно, но казалось, что просканировал, раздел-одел, прощупал мышцы, ничего не упустил, неприятное ощущение.

    Махнул рукой, подбежал парень, склонил голову, Вигмар, что-то прорычал, и парнишка скрылся в донжоне. Странная особенность, кажется, говорит тихо, а всё равно как кричит, у него, наверне и шёпот рыкоподобный.

    – Ужин скоро будет готов, вам покажут ваши комнаты.

    О, как! Нормально. Во-первых, он нас только увидел, а 'ужин' будет скоро готов. У него с утра начинают готовиться к вечеру? Или понятие скоро – это сейчас, на охоту метнёмся, кабанчика подстрелим, освежуем, запечём, можете доставать ложки. Во-вторых, какие нафиг комнаты? Типа, ужин, плавно перетекающий в завтрак? А там утро, пора готовиться к новому ужину.

    Нас проводили на жилой этаж, выделили каждому по комнате, только Люсию с Юлианой вместе, видимо ей, как служанке надлежит быть всегда рядом.

    Кстати, почему я её зову служанкой? Вроде такие помощницы при венценосных дамах звались фрейлинами, и были из благородных семей.

    Надо себя контролировать, а то назову при ней служанкой, и всё, проснусь, а голова в тумбочке, ну или в камине. Не одна девочка не простит такой оплошности, а эти, как я понял за время путешествия девочки в квадрате, не в смысле сексуального опыта, а в том, что помимо пышных форм у них чисто женские повадки, жесты. Скромничают и злятся, стреляют глазками и ревнуют... Эх, девочки такие девочки... Шаблонный идеальный образ, таких в жизни и не бывает.

    Мне выдали комнату в конце коридора, то есть я видел комнаты всех остальных, и моя, не побоюсь этого слова, коморка... нет слов, одни эмоции. Однако он услышал про петуха, теперь мстит. И как я должен поступить? Устроить бучу? Мда, рождённый и скормленный в этой эпохе знал бы, как полагается поступать согласно его статусу. Хорошо, пойдём другим путём: если Вигмар гонит на меня бочку, то это ещё всплывёт, надо дождаться более прозрачного наезда.

    Стол накрыт роскошно, много мяса, дичи и рыбы, жаренные и копчёные, крича разнообразием о богатстве местного владетеля.

    За длинным столом человек шестьдесят, во главе хозяин замка, рядом особо доверенные, потом мы, как почётные гости. Все в доспехах, сняты лишь шлемы, мечи стоят рядом, прислонены к столам. Нападение что ли ждут? На удивление ведут себя культурно, по крайней мере, не сморкаются, не рыгают, не плюются. Едет руками, столовых приборов не принесли, даже ножей, мясо либо рвут руками, либо пользуются личными кинжалами, лица блестят, жир стекает по рукам, затекая под броню.

    Вина нет, только пиво, я в пролёте.

    Кинжала я так и не завёл, по технике боя ни к чему, а к такому жизнь меня не готовила, посему мяса отрезать не мог, и ел только дичь, оторвал ногу от какой-то жареной птицы.

    Трапеза проходит молча, никто не переговаривается, неслышно даже шёпота, будто не пир, а будничный ужин с устоявшимися правилами. Нарушил тишину, как и полагается, Вигмар.

    – Откуда вы едете, что нового на Западной границе?

    Инициативу на себя взял Лагот.

    – Мы с важной миссией едем в столицу, подробности разглашать не имеем права.

    Вигмар сдержал раздражение, проскочила гримаса, но быстро взял себя в руки, глаза перестали щуриться, кожа разгладилась, лицо приняло спокойный вид.

    – Не мелкий ли отряд, для важных миссий?

    – Чем важнее задание, тем меньше народа о нём знает, ещё меньше участвует.

    – Ну, предположим. А этот, – Хозяин кивнул в мою сторону, – с вами?

    Да чего ко мне все лезут? Сам факт, что еду с такими попутчиками – рекомендательное письмо.

    – Да, с нами, важный член нашего отряда.

    Цепкий взгляд просканировал меня вновь, очевидно не нашёл ничего нового. Озадаченно пробежался по моим спутникам, мотнул головой, отгоняя только ему известное наваждение. По глазам вижу, что в его представлении я всё равно не вписываюсь в отряд.

    – Как тебе мой замок? Как комната? Тебе всё нравится?

    Мои спутники подняли глаза, и удивлённо переводили взгляд с меня на Вигмара. Они не видели в какую дыру поселили меня, поэтому вопрос прозвучал дико, все почувствовали, что меня провоцируют, но не поняли в чём соль.

    – На уровне. Глядя на замок, чего-то такого и ожидал. – Ну, а чего церемониться, теперь уже не секрет, что меня, как загонщики на охоте, направляют в сторону открытого конфликта. Я сторонник, что играть по навязанным правилам – значит быть в заведомо проигрышной ситуации. Но в этом случае придётся принять бой на его поле.

    Челюсти присутствующих перестали двигаться как по команде. Полсотни недоумённых взглядов вперились в меня. Мой ответ явно отличается от ожидаемого, значит тоже не в курсе, ситуации с моим 'пятизвёздочным люксом'. Они бы начали есть дальше, но выражение лица их вожака показало, что-то неладное. Вигмар покраснел, от ярости, видно, что я сломал заготовленную игру.

    Если бы я сказал, что всё хорошо, опустил бы свой статус. Начал бы грубить, оказался бы морально неправым, перед гостеприимным хозяином, вроде как мне никто не обязан предоставлять царские покои. А я перевёл тему, что комната подстать замку, что уже кидает тень на владетеля. Теперь, если он явит, в какой комнате меня поселили, то это позор ему. А он наверняка теперь думает, как бы перевести меня в хорошую комнату, дабы мои слова трактовались как лесть. Но, есть хорошая вывод из всего этого – раз ему важно мнение трапезничающих, значит не самодур.

    – А почему ты ешь только птицу и рыбу? – На ходу меняет тактику Вигмар.

    – На столе отсутствуют ножи, чтоб отрезать мяса.

    – Разве у мужчины не должен быть с собой кинжал?

    – У мужчины должен быть меч.

    – Меч мало иметь, надо уметь пользоваться.

    – Разумеется, иначе не стоит и брать в руки.

    Глаза Вигмара вспыхнули торжеством, думает, что загнал меня в угол.

    – Порадуешь нас своим умением?

    – Мастерство владения оружием – не балаганство, чтоб служить потехе?

    Вигмар взгляну на меня исподлобья, сам наполнил кубок пива, хотя за спиной стояла прислуга, отрезал ломоть, закинул в рот. Прожевал, вылил содержимое бокала в запрокинутый рот, и громко стукнул по столу.

    – Достойный ответ. – Отвернулся, и начал что-то обсуждать с рыцарем, демонстративно не обращая на меня внимания.

    Как я и ожидал, мы остались на ночь. Вигмар хорошо всё рассчитал, до ближайшей таверны полдня пути, значит, выедем только утром.

    После ужина, оказалось... Внезапно!, что я ночую в другой комнате. На местного князька я взглянул другими глазами. Нет, меня не подкупил люкс, но я оценил, что Вигмар не стал развивать конфликт, значит, достаточно рассудителен.

    Обычный смертный не умеет признавать свои ошибки, даже если загонишь в угол, будет спорить, упираться как баран, хвататься за любые, ничего не значащие аргументы, как за соломинку, ибо признать свою неправоту, даже по мелкому вопросу – значит скинуть себя с пьедестала непогрешимости.

    И вот Вигмар, человек богатый и влиятельный, всегда добивающийся своего, непривыкший получать отказ, вдруг... отступил. Я его зауважал. Не удивлюсь, если комнату поменял, не чтоб сохранить лицо, а как извинение.

    Двор кипит жизнью, всюду снуёт челядь, народа как муравьёв. Из кузницы валит дым, по двору разносился металлический лязг, запах жжёного угля щекочет ноздри, дым густой как туман, плотный, почти осязаемый. По соседству шестеро пилят продольно бревно, нарезая доски, судя по горе рядом бревно то самое, что пилили днём, умопомрачительная производительность труда.

    В стороне, у стены десяток солдат рубятся на мечах. Судя по манере и скорости – тренировка с боевым оружием. Это странно, лучше вовсю рубиться тренировочным, чем вот так аккуратничать.

    – Вы сегодня хорошо поступили.

    Я вздрогнул и резко развернулся. Сзади, бесшумно подойдя, даже подкравшись, стоит священник из местной часовни. Одет был не как тот, в Прайсвуде, у этого ряса чёрная, а крест на груди серебряный.

    – Меня зовут отец Осмонд, настоятель этой часовни.

    – Меня Андрей. Когда я успел поступить хорошо?

    – На ужине. В тебе чувствуется сила, ты бы смог всех удивить, получить уважение и признание. Но ты, поступил смиренно, как и полагается рабу Божьему.

    – Мой бог меня рабом не называл. – Вспомнилась фраза из одного старого фильма, как никогда подходящую в данный момент.

    – Ну, мой Бог меня тоже так не называл. – Произнёс странный аргумент Осмонд, приглашая за собой в часовню. Ну да, на улице разговаривать неудобно, почему бы и не пройти за ним. Я же хотел подискутировать со священником Прайсвуда, вот пусть за него отдувается.

    Часовня выглядит бедно, всего семь икон, три подсвечника, перед вратами на кафедре лежит открытая книга. Но внутри чисто, ухоженно.

    – Что значит, вас не называл? Я много раз слышал, как друг друга зовёте рабами, даже сейчас вы меня так обозвали.

    – Извини, если оскорбил, я думал ты христианин. – Мы присели на скамейку у стены. – Если когда-нибудь читал Библию, то знаешь, что там нет такого выражения, даже в Ветхом Завете, не говоря уже о Новом. Раб Божий – самоназвание, так христиане зовут друг друга.

    – Тем более. Вы от имени бога приписываете ему рабов. Если он вам этого не говорил, то значит, вы искажаете его слова, искажаете учение.

    Настоятель сделал паузу, будто задумался о чём-то, пробежал глазами по скромному внутреннему убранству.

    – Частично ты прав, но не полностью. Искажение было бы, если б заменили слова Его на наши. Бог нас называет детьми, но мы этого никогда не скрывали, из Библии никто эти слова не убирал. Мы не исправили, не заменили, мы добавили ещё один 'титул'.

    – Ну и зачем этот маскарад? Нравится самим себя унижать? Или, действительно рабская психология, не можете без хозяина?

    – Это сложно объяснить. Попробую издалека. Вот почему ты не поддался на издёвки Вигмара?

    – Мне никому ничего не надо доказывать.

    – Правильно, кто кичится возможностями и хвастливо демонстрирует умения, то выглядит нелепо. Сильному нет нужды выпячиваться, он знает, чего стоит, только такой может быть смиренен и кроток. А вот слабый, всегда старается быть выше, сильнее, престижнее чем есть на самом деле. Слабым может быть человек богатый, влиятельный или хороший боец, его слабость определяется неуверенностью в себе, боязнью чужого мнения. Слабый человек не признает, что он раб, будет возвеличивать себя, никак не принижать, будет избегать любого намёка на своё несовершенство.

    – По вашей логике любого труса можно считать сильным. – Я сразу выбрал тактику вопросов, хорошо зная, что если объясняешься, то уже в заведомо проигрышной ситуации.

    – Конечно, под смирением может скрываться трусость, под добротой прятаться слабость. Но мы говорим не о лицемерии, а о базовой идее. Трус с тем же успехом может прятаться в любой идеологии, быть противником христианства. Христианин говорит, что он раб, а на деле показывает силу и стойкость. А не христианину... Неправильно, 'не христиане' бывают разные, некоторые тоже весьма аскетичны. Скажем, безбожникам необязательно проявлять силу воли, стойкость и прочее, ведь он не скован рамками. А без этих рамок не видно, чего человек стоит.

    – Атеисты тоже показывали чудеса силы и воли в войнах, часто шли на смерть, не бежали, не сдавались.

    – Проявить подобные черты перед смертью – легче, чем кажется. Человек знает, что умрёт, и хочет уйти красиво. А вот проявлять эти качества всегда, в повседневной жизни, побеждая не врагов на поле боя, где успех зависит от крепости метала и натренированных мышц, а себя, свои страсти и инстинкты, где важна сила воли. Что толку, уметь махать мечом, если не способен остановить сам себя, и скажем, не есть неделю мясо или не пить хмельные напитки месяц...

    Поняв мой скепсис сменил тактику:

    – Другой пример. Как солдату стать хорошим воином? Много тренироваться. Чтоб тренироваться – надо признать, что есть к чему стремиться, что не достиг совершенства. Хороший солдат раз за разом ставит перед собой цели, к которым стремиться. Христианин так же, не говорит, что теперь совершенен, а планку объявляет стартовой позицией, отметкой 0, и стремится к новым рекордам. Достигает новой отметки, снова обнуляет.

    – Вас всё время уносит в сторону, мы говорили про рабство. – Одёрнул я оппонента.

    – Признание себя 'рабом Божим' – это обнуление своих результатов, чтоб стремиться к горизонтам дальше. Кто-то опускает планку, и быстро достигает максимума. Христиане наоборот её вновь и вновь задирают.

    – Притянуто за уши.

    – Извини, я сам же нарушил главное правило диспута. Если спор в поисках истины, а не просто почесать языками, то надо найти главный вопрос ядро, разногласия, остальные темы вторичны. Ты признаёшь хоть что-то в жизни важнее тебя самого? Родители или потомки, король, солдатское братство? Если нет, можно прощаться – человек, не признающий ничего и никого над собой – христианство никогда не поймёт.

    – Я много чего ставлю выше своей жизни. Например, дети.

    – Хорошо, вопрос, что человек может ставить выше себя? Ведь не всё необходимо возвеличивать. Как ты относишься к тому, что солдаты подчиняются рыцарю, рыцари служат королю?

    – Дисциплина и иерархия – основа любого общества.

    – А как понять социальный статус человека?

    – Слишком абстрактный вопрос. Например, посмотреть кто над ним, в социальной пирамиде.

    – Хорошо, а каков тогда статус того, кто служит наивысшему сюзерену?

    – Я понял вашу мысль, но есть разница – раб, и служитель. Конечно, раб короля имеет статус выше раба мелкого лорда, но он всё равно раб, и по статусу ниже свободного крестьянина.

    – Это лишь термины. Ну, представь, что христиане решат не называть себя рабами Божими, что-то изменится? Какое тогда найдёшь себе оправдание не быть христианином? Не в этом кроется зерно нашей религии. Повторю, если ты слаб, то называй себя хоть царём, хоть богом, дабы компенсировать свою немощность. Если ты силён, то тебя не волнует мнение других. Слово раб – устоявшееся с негативным оттенком, но это просто производное от слова работать. Если бы христиане были слабы, и боялись, что их унизят, то давно бы отказались от этого термина, в нашем Священном Писании его нет, перестали бы так именовать себя, и всё.

    – Ну не скажите. Религия хороший инструмент порабощения. Вот, скажем податливая религия, которая учит всех, что они рабы, что вся власть от Бога очень удобна для властей.

    – И чем она лучше любой другой идеологии? Разве есть религии, которые не признаю власть, и призывают ей противостоять? Но, наоборот, христианство задаёт идеалы и ориентиры, по которым самый нижний член иерархии способен оценить её верхушку. Для управления народом удобнее религия, которая позволяет больше свобод, ставит меньше рамок, не ограничивает. Тогда уж выгоднее безбожие, там правителя не меряют нравственной линейкой. На крайний случай восточные религии, объясняющие кармой любую социальную несправедливость. А христианство, как раз, не удачный инструмент.

    Священник протёр лоб платком, перевёл дыхание и продолжил:

    – Тем более фраза 'власть от Бога' говорит, что она не принадлежит правителю, дана сверху, во временное пользование, и он даст отчёт как ей воспользовался. А народ способен оценить, правителя, может, тот уже не достоин, быть носителем власти. Многажды происходили бунты, когда народ низвергал правителя, считая, что он недостоин. Поэтому извини, но этот аргумент неверен в корне, его мог сформулировать только предвзятый человек, или не знающий религий.

    – Хочешь, расскажу одну притчу из жизни? – судя по голосу отец Осмонд решил закончить разговор какой-то мудростью, как он думает.

    – Почему бы и нет.

    – Это и не совсем притча, а короткий разговор двух мудрых древних, сохранившийся в наших книгах. Чтобы не пересказывать его весь, он длинный, начало расскажу вкратце своими словами. Мудрецы обсуждали последнюю книгу Писания – Апокалипсис. Как известно, христианство единственная религия, которая говорит, что, в конце концов, она проиграет. Несмотря на высокие идеалы, глубокую философию, человек будет деградировать, потому что это легче и приятнее. Как сказал один из учителей Церкви – 'Грешник подобен собаке, лижущей пилу и пьянеющей от вкуса собственной крови'. Поддаваться греху сладострастно, поэтому люди будут отказываться от любых проявлений аскезы, самодисциплины, а многие и вообще откажутся от христианства. Те, кто останутся верными Христу, как сказано в Писании будут спасаться одной лишь верой, то есть ни о каких духовных подвигах, борьбе со страстями, усмирению инстинктов и всего низменного в человеке даже и речи не будет. И вот два мудреца спорят, обсуждая природу человека. Первый сказал: 'Христианство однозначно должно победить, ибо оно выставляет напоказ пороки, а никто не хочет быть негодяем и подлецом'. На что второй ответил: 'Именно потому Христианство и проиграет. Если ты слаб, и не готов бороться за право быть человеком, то проще оболгать и унизить идею, что напоминает о твоём несовершенстве, и жить дальше не оглядываясь на мораль и нравственность. Если признать идеологию истинной, ты либо должен следовать ей, либо сам будешь знать, что не прав. Принимающему христианство – надо над собой работать, а ежели отказаться от Христианства, признать его не правым, ложным – получаешь индульгенцию, можно делать что хочешь, и не чувствовать себя уродом. Вот и получается, что никто не хочет чувствовать себя негодяем и подлецом, поэтому христианство и проиграет.'

    – Как-то замудрённо.

    – Истина проста и сложна одновременно, всё зависит от готовности её воспринять. Но главное запомни, мы с тобой наверное никогда и не увидимся, потому просто реши для себя – тебе дороже истина, или оставаться в собственной ракушке. В первом случае, умей признавать свои ошибки, соглашаться что был не прав, это не страшно, и не позорно.