Текст книги "Каменный клинок"

Автор книги: Василий Горъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 42. Беата

Подземный город выглядел заброшенным. Казалось, что в серые, однообразные здания, упирающиеся верхними этажами прямо в потолок яруса, уже давно забыли, что такое Жизнь. Редкие пятнышки освещенных окон, как ни странно, усиливали это ощущение: свет в них выглядел таким тусклым, словно в квартирах вместо осветительных приборов использовали свечи или лучины. Легкий ветерок, то и дело взъерошивающий мои волосы, отдавал жутким смрадом, а ступени ведущей вниз лестницы, казалось, должны были развалиться при первом же шаге. В общем, спускаться вниз не хотелось.

Впрочем, особого выбора у меня не было, поэтому, еще раз попробовав ощутить присутствие всех тех «людей», о которых рассказал Ольгерд, я в который раз позавидовала мощности развившегося у него «чувства», и, пристроившись за Машей, аккуратно наступила на первую ступеньку…

Несмотря на кажущуюся хлипкость, лестница не покачнулась даже под немаленьким весом брата, так что минуты через две мы неслись вниз, перескакивая через ступеньку. Правда, на всякий случай, пребывая в состоянии джуше. Маша зачем-то усиленно вертела головой, видимо, опасаясь попасться на глаза каким-нибудь праздным обывателям. Или, что вероятнее, пытаясь углядеть какие-нибудь камеры наружного наблюдения. Мне было все равно – этих самых «обывателей» мы с братом почувствовали бы издалека, а искать технические средства без аппаратуры скафандра казалось глупостью. Поэтому я не забивала себе голову всякой ерундой.

Просто двигалась вниз и мечтала о возвращении в Аниор. Правда, такой расслабон продолжался относительно недолго – последние пролеты лестницы оказались в гораздо худшем состоянии, чем наверху: чем ближе к «земле», тем чаще стали попадаться выломанные ступеньки, погнутые перила и отвратительного вида пятна, через которые я старалась перепрыгивать. Последних двух пролетов не оказалось вообще – с высоты метра в четыре пришлось прыгать. Предварительно повиснув на торчащем из-под последней ступени металлическом пруте…

– Насколько я понимаю, в случае необходимости я должна буду туда взлететь? – посмотрев на нависающую над головой лестницу, мрачно поинтересовалась Маша. – И как вы себе это представляете?

– Разбегаешься, машешь крыльями, и взлетаешь, ангелочек… – привычно поддела ее я и замолкла – развивать мысль дальше было неохота.

– Сегодня я в другой ипостаси… – огрызнулась Логинова, и, не дождавшись продолжения, удивленно посмотрела на меня: – Что, и про метлу не спросишь?

– Хвостик в прострации… – угрюмо буркнул Ольгерд. – Надо было оставить ее в лагере…

– Не надо ля-ля… Лучше объясни жене, как туда забраться… – лениво бросила я, и, вздохнув, двинулась в сторону ближайшего дома… …Вблизи здание вызвало у меня странные ассоциации – я словно на мгновение перенеслась в Аниор эпохи завоевания его Орденом Алого Топора: обугленные стены, хранящие следы пожара, чудовищные проломы в стенах, горы непонятного мусора и пыль, покрывающая все и вся. Казалось, что здание чудом выстояло в горниле войны, и сейчас доживает свои последние дни.

– Тут, говоришь, было двое? – поинтересовалась у Ольгерда Маша, заглядывая в ближайший к ней пролом. – И что они тут, интересно, делают?

– Судя по тому, что не двигаются – наверное, спят… – за него ответила я. – Этаже на четвертом-пятом…

– Ну, и чего мы ждем? Пошли уже… Не нравится мне тут…

– Идем… – брат двинулся в сторону ближайшего дверного проема, автоматически нащупывая ладонью рукоять закрепленного на бедре ножа. – Маша, ты замыкаешь…

Описать состояние лестницы я бы не взялась при всем своем желании – двигаться по тому месту, где когда-то были ступеньки, приходилось по колено в безумном нагромождении обломков стен, каком-то тряпье, омерзительно выглядящем и пахнущем мусоре и пластиковых контейнерах. Впрочем, судя по утоптанной тропке, жители верхних этажей пользовались тем же путем, что и мы: следы их ног и отходы жизнедеятельности встречались буквально на каждом шагу.

– Эх, был бы у меня противогаз… – шепотом пробормотала Маша, морща нос и глядя на двигающегося впереди меня мужа.

– Тишина! – жестом прервал ее словоизлияния Ольгерд, и на мгновение замер перед входом на четвертый этаж. Короткая последовательность жестов, и он исчез в коридоре. Логинова двинулась следом. Я, забежав на пятый этаж, свернула налево и, пройдя по коридору метров двадцать, замерла за дверью, за которой ощущалось присутствие еще одного аборигена. Атаковать приказа не было, поэтому я, «вполуха» прислушиваясь к происходящему за дверью, я пыталась сканировать происходящее ниже: брат, выждав две условленные минуты, двинулся на захват первого, выбранного им жертвой, андроида.

Судя по мертвой тишине в доме, особых проблем у него не возникло – уже через пару десятков секунд все три ощущаемых мною образа двинулись обратно к лестничной клетке, и я, решив, что контролировать моего «клиента» нет необходимости, двинулась обратно. Слетев на четвертый этаж, я с интересом посмотрела на спеленатое тело, взваленное на плечи Ольгерда, и ухмыльнулась: «язык», упакованный «скотчем», с металлической экранирующей сеткой на голове выглядел довольно смешно. А вот брат выглядел донельзя удивленным – то и дело косясь на болтающуюся на уровне своего живота лицо жертвы, он все ускорял и ускорял шаг, к первому этажу практически перейдя на бег.

– Что с ним не так? – еле дождавшись момента, когда мы доберемся до лестницы, по которой мы спустились на этот ярус, спросила я, и получила малопонятный ответ:

– Если он – андроид, то я – Измирское чудовище.

– Ну, пожалуй, чудовище ты похлеще Измирского, но каким боком это касается языка? – наступив на подставленные ладони брата, я взлетела вверх, зацепилась руками за пообтертый нашими же руками прут, и, подтянувшись, оказалась на площадке.

– В нем от силы килограмм сорок пять весу… И реакция, как у забора… Готов сожрать собственный ботинок, если в него имплантированы те же блоки, что и в гостях, посетивших Эоловское логово… – отправив вслед за мной и Машу, Ольгерд дождался, пока я спущу вниз веревку, обвязал ею своего языка и, с короткого разбега сделав пару шагов по стене, дотянулся руками до края площадки. – Хотя, может быть, он просто уже слишком стар, и имплантаты уже удалили?

– Ботинки есть не стоит… – возмутилась Маша. – Извини, но если ты полазаешь по этой грязи босиком, то я тебя к себе не подпущу… Даже если ты найдешь, где и чем помыться… И лечить тебя после такого блюда не собираюсь… Если ты еще не заметил, автомеды тут не пашут…

– Кстати, да… – задумчиво прислушавшись к своим ощущениям, буркнул Ольгерд. – Ладно, уговорила…

Втянув тело на площадку, брат снова закинул его себе на плечо, и, кивком отправив меня вперед, двинулся следом… …Жрать ботинок не было необходимости: как показала аппаратура Мымрика, абориген был самым обычным человеком. Разве что слегка мутировавшим под воздействием местного радиационного фона. Кстати, часть изменений можно было заметить даже невооруженным глазом – радужка глаза у него отливала легким оттенком синего, что здорово не понравилось моему супругу:

– Надо же, в их распоряжении была целая планета, а они приволокли какого-то старого педика… – буркнул Вовка, демонстративно морщась.

– А ты ждал местную путанку? – огрызнулась Маша. – Мы нашли одну, но она оказалась не в твоем вкусе – всего пятьдесят три килограмма при росте в метр шестьдесят пять…

– Так, не понял? А сколько должно было быть? – Щепкин почему-то задумчиво посмотрел на меня.

– При таком росте – как минимум килограммов за сто… – с совершенно серьезным выражением лица выдохнула Логинова. – Ты же сам говорил, что хорошего человека должно быть много! А твоя супруга, дескать, вобла сушеная…

– Беаточка, солнышко, это гнусные инсинуации!!! – взвыл Глаз, и, упав передо мной на колени, принялся заламывать руки. – Не верь ей, она врет…

– Ребята! Может, займемся делом? Мимир! Пленный – в твоем распоряжении. Нам нужно знать язык, и чем быстрее – тем лучше… – неожиданно для себя самой зарычала я. – Я хочу домой. Понятно?

Вовка мигом оказался на ногах и растерянно уставился мне в глаза:

– Кися! Что с тобой, а? Ну что же ты, а? Все будет нормально, правда… Я обещаю…

– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я себе этого никогда не прощу… – прошипела я. Потом повернулась к замершим на месте ребятам и добавила: – И всем вам – тоже. Так что, прежде чем что-то делать – хорошенько подумайте… …Следующие двое суток Вовка от меня не отходил – растерянный и грустный, как побитый щенок, он пытался предугадывать мои желания, то и дело заглядывал в глаза и даже перестал шутить. Глядя, как он мучается, я в какой-то момент вдруг поняла, что перегнула палку – и он, и Ольгерд, и все остальные просто делали то, что должны были делать, и мое выступление просто испортило им настроение и, наверное, сказалось на душевном состоянии. В общем, к моменту, когда Мимир закончил работу с иномирянином, я проиграла битву с разыгравшейся совестью, и решила, что пора извиняться. Однако сделать первый шаг мне не удалось. За меня то сделала Маша:

– Беата! Мне кажется, ты не права… – дождавшись, когда я отправлюсь в «туалет» – в помещение, расположенное в паре сотен метров от нашего лагеря, она увязалась следом и сразу же, как говорил Вовка, взяла «быка за одно место». – Да, если верить пророчеству, Вовка ходит по лезвию ножа… А разве все остальные – нет?

Задумайся – в каждом из этих долбанных стихов есть намек на то, что нас ожидает.

А ведь какие-то из них вы могли пропустить… Вдруг в тех, не прочитанных, есть намек на еще чью-то смерть? Или ранение? Знаешь, я до сих пор не могу привыкнуть к вашему миру – тут, то есть там, на Элионе, вы проливаете кровь так, как будто она – вода! И каждый раз, провожая взглядом уходящего черт его знает куда из Аниора любого из вас, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать «стой, куда ты прешь, идиот? ! Я безумно боюсь потерять Олежку, тебя, Деда, Оливию… И в то же время понимаю, что вас нельзя останавливать… Знаешь, я никогда не верила в предопределение, а сейчас стала фаталистом: то, что написано у каждого из нас на роду, обязательно случится. Если, конечно, Судьбу не исправит мой муж, как это у него получилось на Ронтаре…

– Ну, да, если кто и сможет, то только Ольгерд… – задумчиво глядя на трещину в стене, пробормотала я. – Знаешь, мне кажется, что я просто начинаю взрослеть…

И научилась беспокоиться о близких…

Глава 43. Кириллов

– Я требую извинений! По всей форме и от каждого!!! – завизжала Лариса, поняв, что их злоключения, толком не начавшись, уже заканчиваются. – Поверьте, это все вам даром не пройдет!!! Я сделаю все, чтобы вы надолго запомнили каждую минуту нашего пребывания здесь…

– Рот закрой, и не обещай того, чего сделать не сможешь… – накинув на плечи куртку, Михаил Вениаминович вышел в коридор, посмотрел по сторонам, и, дождавшись, пока офицер выйдет из их камеры, направился следом.

Мрачный, как грозовая туча, военный, с трудом сдерживая бешенство, двигался по коридорам с такой скоростью, что Лариса сразу же начала ныть, а буквально через минута подвернула ногу. Впрочем, учитывая совершенно нереальное количество постов охраны, на преодоление каждого из которых уходило минуты по полторы – две, сам Кириллов даже не запыхался. И успел основательно обдумать те вопросы, которые собирался задать на выходе. Поэтому, стоило распахнуться последней двери, ведущей к свободе, как он обошел замершего на пороге офицера и поинтересовался:

– Насколько я понимаю, с нашими близкими на Мартинике та же история, правда? Вас вынудили отпустить всех. Тогда мне надо знать дату и время их возвращения в Париж. Прежде, чем возражать, подумайте… – не дав возмущенному военному открыть рот, Кириллов слегка повысил голос и презрительно усмехнулся: – …может, не стоит злить по мелочам того, кто заставил вас плясать под свою дудку?

– Нас никто не заставлял… – прошипел их сопровождающий.

– Позвольте мне усомниться… И не заставляйте это проверить – к чему вам лишние унижения? Вы же понимаете – один звонок, и ЕГО требования станут чуточку шире…

– У нас есть номер вашего телефона. Сообщим, как там все определится… – офицер, скрипя зубами от злости, все-таки сдался. – Даю слово…

– Вот и отлично. А теперь будьте любезны организовать нам транспорт до ближайшей гостиницы. И оплатите мое проживание до дня их прилета. Кроме этого, мне нужен билет на имя моей бывшей супруги до Москвы – думаю, эта маленькая услуга зачтется вам, как моральная компенсация за наше пребывание у вас в гостях…

– На какое число? – пару раз глубоко вздохнув, практически по слогам поинтересовался его собеседник.

– На сегодня было бы идеально. Но если вы не успеете доставить ее в аэропорт – можете отправить с утра…

– В какую такую Москву? – ошарашено пробормотала Лариса и ошалело посмотрела на мужа. – И почему на «бывшую»?

– Я же тебе говорил – как все закончится, так мы разведемся. А сегодня нас отпустили…

– А я не хочу разводиться! – сжав кулачки, взвизгнула она. – Я тебя люблю, я твоя жена…

– Я сказал все, что хотел. Остальное решишь с моим юристом. В Москве или где ты там устроишься. Карточку твою я пока блокировать не буду – правда, аппетиты слегка ограничу. И не надо истерик – бесполезно. Все, можешь ехать…

– Я… – начала было Лариса, но тут же заткнулась: за годы семейной жизни она научилась чувствовать по голосу супруга, когда спорить абсолютно бесполезно. И… разрыдалась…

Кириллов, не обратив внимания на ее слезы, шагнул к подъехавшему к ним автомобилю, и, кивком попрощавшись с провожающим его ненавидящим взглядом офицером, сел на заднее сидение… …В зале прилета было многолюдно: за последние полчаса совершили посадку семь аэробусов, и толпа, ожидающая выхода своих близких, все прибывала и прибывала.

Следуя за двигающимся впереди провожатым из GIGN, Михаил Вениаминович без особых проблем прошел в таможенную зону, и вскоре добрался до места, где ожидали посадки на рейс до Москвы прилетевшие с Мартиники россияне.

– Миша! Мишенька!!! – истошный вопль тещи, заметившей зятя, кажется, заставил обернуться даже тех, кто находился в противоположном краю огромного зала. – Как здорово, что ты здесь!!! Дай, я тебя расцелую! А где моя кровиночка?

– Лариса улетела в Москву. С ней все в порядке… – с трудом увернувшись от объятий Анны Константиновны, Кириллов сделал шаг в сторону и оглядел мрачные лица восседающих в креслах соотечественников. – Извините, мне надо переговорить с некоторыми вашими коллегами по несчастью…

– Не поняла? – зашипела мгновенно разъярившаяся женщина, и вдохнула в грудь побольше воздуха, но ее прервал шагнувший из-за спины Кириллова офицер:

– Госпожа Филиппова? Я попрошу Вас пройти со мной. У нашей службы возникло несколько вопросов по поводу ваших отношений с сообщницей похитителей госпожой Геворкян.

Мгновенно растеряв всякий пыл, женщина обреченно вздохнула, затравленно посмотрела на зятя, и, поняв, что поддержки не дождется, пробормотала:

– Вещи брать с собой?

– Пока не надо… – холодно ответил ей лейтенант, и, кивнув головой в сторону огромного окна, выходящего на летное поле, сделал шаг в его сторону… …Старик в инвалидном кресле мало походил на ту фотографию, которую Кириллову минут за пятнадцать до приезда в аэропорт продемонстрировал лейтенант: сгорбленный, постаревший лет на двадцать, он выглядел тенью того уверенного в себе мужчины, каким выглядел до поездки. Сложив руки на пледе, прикрывающем перебинтованные ноги, Морозов остановившимся взглядом смотрел куда-то перед собой, и не реагировал ни на объявления по радио, ни на обращения к нему сопровождающей его медсестры.

– Сергей Михайлович? – подойдя к нему вплотную, Кириллов взглядом остановил рванувшуюся навстречу девушку:

– Мне необходимо переговорить с вашим пациентом! Вам нужен приказ начальства?

Считайте, что вы его уже получили…

– Его нельзя беспокоить! – попробовала было посопротивляться девушка, но, поняв, что гость настроен более чем решительно, покачала головой: – Ладно, у вас минут десять. Не больше…

– Договорились…

Никак не среагировав на короткую перепалку, Морозов продолжал смотреть в одному ему интересную точку на полу.

– Сергей Михайлович! Я – друг вашего зятя и Олега Коренева… – начал было Кириллов. – Выражаю вам свое соболезнование по поводу трагической гибели вашей супруги и…

– Как еще зовут Олега? – не двигая губами, еле слышным шепотом поинтересовался старик. – И как прозвище моего зятя?

– Ольгерд. И Мерион Длинные Руки… – так же тихо ответил Михаил Вениаминович. – Я правда их друг… Это? – проследив за взглядом собеседника, Кириллов тяжело вздохнул: – Представитель спецслужбы Франции, которую ребята вынудили сделать все для вашего возвращения на родину… Плохо, что о вашем захвате в заложники они узнали так поздно…

– Что им было надо? – скрипнув зубами, Сергей Михайлович посмотрел Кириллову в глаза, и Михаил Вениаминович понял, что не сможет солгать:

– Они хотели заставить Олега и его друзей убивать… И взяли в заложники тех, кто был им дорог… Вас, мою тещу, друга и его ученика…

– Ублюдки… – выдохнул раненый, и, на мгновение прикрыв глаза, смахнул кулаком скатившуюся по щеке слезу… – Они играют в политику, а мрут почему-то мирные, ни в чем не повинные люди… …Разговаривать с потерявшим жену мужчиной оказалось запредельно тяжело: минут через десять разговора Кириллов вдруг почувствовал, что, несмотря на отличное кондиционирование, вспотел, и ему не хватает воздуха. Морозов не выпячивал своего горя – он довольно логично рассуждал о том, что интерес к его зятю и его друзьям после такого провала должен стать еще больше, что спецслужбы никогда не отказываются от своих планов, и что вряд ли в России они (то есть заложники) смогут чувствовать себя спокойно, и ни разу не затрагивал тему гибели своей жены, но в его внешне спокойном голосе было столько боли, что Кириллов еле сдерживал скопившиеся в уголках глаз слезы. И то и дело сглатывал подкатывающий к горлу комок. … – Нет, деньги я не возьму… Я стар, одинок, и мне ничего не надо… – без тени возмущения в голосе произнес старик, когда увидел в его руках пухлый конверт с пачкой банкнот. – Спасибо за желание помочь…

– Вам нужно лечиться… Услуги больниц в Москве не дешевы… – попробовал было настоять Кириллов, но быстро понял, что это бесполезно:

– А зачем? Зачем лечиться? Моей Нелли уже не вернешь… Для кого мне жить?

– У вас дочь, зять, внучка…

– Где? Я их часто вижу? – вырвалось у Сергея Михайловича. – Я отжил свое, и меня тут уже ничего не держит… Если хочешь помочь – помоги семье того паренька, который пытался спасти нас всех, и родителям его ученика… Вот им будет действительно тяжело…

– Я помогу всем… – убирая конверт во внутренний карман куртки, Кириллов выдержал тяжелый взгляд старика, и, подумав немного, добавил: – В Москве вас будет ждать мой человек. Скажет, что от Кириллова. Он устроит вас в больницу и сделает все, что от него потребуется… Он знает, как со мной связаться. И привезет вам телефон, на который сможет позвонить ваша дочь. Если что понадобится – звоните мне или ему. А через недельку – полторы я буду в Москве сам, и вас обязательно навещу…

– Что с Марком, сынок? – пропустив мимо ушей последнюю фразу, старик испытующе посмотрел Кириллову в глаза. – И как там моя дочка?

– Их достать не удалось. Есть небольшие проблемы, но, я надеюсь, что вскоре ребята их решат и смогут навестить вас лично…

– Ты мне не лжешь?

– То, что отпустили и вас, и меня – полностью их заслуга… – вырвалось у Кириллова.

– Тебя… тоже? – оживился было Морозов, но, видимо, вспомнив о гибели супруги, снова сник… – Тогда… ясно… Ладно, не буду тебя задерживать… Ты, наверное, хочешь побеседовать с остальными?

– Да… – не стал отпираться Кириллов. – Хочу.

– Спасибо. И береги тебя Бог… …Слушать рассказ Галины и представлять то, что видела девчушка, было страшно: перед глазами Кириллова возникали картины ночного океана, вспышки выстрелов из винтовки и еле видимые с яхты буруны разрезаемой скутером океанской глади. Глядя в абсолютно сухие глаза так много пережившего ребенка, Михаил Вениаминович неожиданно почувствовал в себе желание убивать. Тех, кто смог выстрелить в спину уплывающему на водном мотоцикле ребенку. Тех, кто расстрелял две обоймы в раненого Соловья, пытавшегося прикрыть собой ученика. Тех, кто, убив жену Морозова, хладнокровно взрезал ей живот, чтобы не всплыла, привязывал к ногам тяжеленные гантели и сбрасывал за борт. Тех, кто стрелял в старика и кто бил ногами в живот эту повзрослевшую за одну ночь девочку…

– А потом они сбежали, как трусы… – презрительно скривив губы, говорила она. – Включили радио, передали сигнал SOS, и уплыли хрен знает куда…

– Что за выражения, доча? – автоматически перебила ее мать, но тут же замолчала.

Видимо, сообразив, что такие мелочи ее дочь уже не взволнуют.

– Нас нашел пограничный катер… Потом всех таскали на допросы, пытались поймать на противоречиях – видимо, искали среди нас сообщников похитителей. А эта сука Карина уплыла вместе со своими друзьями.

– Какая Карина? – не понял Кириллов.

– Да тварь одна. Приехала с нами, типа, тоже отдыхать, а на самом деле сливала информацию бандитам… – подала голос затихшая было мать Гали. – Удавила бы эту сволочь…

– Скажи, Галя, а ты уверена, что погиб и Соловей, и Кошкин?

Девочка потерла лицо ладонями, посмотрела Кириллову в глаза, и тихо прошептала:

– Их топили так же, как жену Сергея Михайловича. Я видела своими глазами. Кошаку обе пули попали в спину. Одна – куда-то под правую лопатку, а вторая, кажется, перебила позвоночник. А в Геннадия Михалыча попали раз двадцать… Он стреляли даже тогда, когда стало ясно, что он убит… – промолчав почти минуту, вдруг прошептала Галина. – Я… смотрела, и не могла пошевелиться… и не смогла заорать или заплакать… у меня словно отнялось все тело, и… я до сих пор проклинаю себя за трусость… Прыгни я на спину снайперу – они смогли бы уйти…

И выжить… Мама, какая я дура-а-а…

Для того, чтобы успокоить расплакавшуюся девочку, пришлось позвать медсестру, и через полчаса, когда бледный, как смерть, ребенок, забившись в угол кресла рядом с матерью, красными от слез глазами смотрел куда-то на летное поле, Кириллов смог поговорить и с ее родителями.

Его аргументы оказались достаточно весомыми, и через несколько минут уговоров мама девочки, пряча глаза, убирала оба конверта с деньгами в потертую «парадно-выходную» сумочку, которой, по прикидкам Михаила Вениаминовича, должно было быть как минимум лет пятнадцать.

– Я схожу в его школу сразу же после прилета! – тараторила она, видимо, пытаясь скрыть стеснение. – Думаю, что директор школы мне поможет… Мы передадим деньги, вы не сомневайтесь, ладно?

– Большое спасибо… Я не сомневаюсь… Передайте директору школы, что к матери Соломина я приеду сам, ладно? – тяжело встав, Кириллов оглядел сидящих вокруг жертв «террористов», и, попрощавшись со всеми, двинулся в сторону выхода…

– Мишенька! Ты куда, мальчик мой? – визг возмущенной до глубины души тещи заставил его вздрогнуть. – А поговорить с мамой? Ты что, сынуля, не соскучился?

Дождавшись, пока вырвавшаяся из-под опеки офицера GIGN женщина добежит до него, Кириллов устало посмотрел на возмущающуюся родственницу, и, жестом заставив ее замолчать, пробормотал:

– Позвоните дочери. Соскучилась она. Кстати, мы с ней разводимся. Прощайте…

И зашагал прочь…