Текст книги "Наш цвет зеленый"

Автор книги: Василий Захарченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Спасибо, ребята. Вы помогли задержать опасного лазутчика. Вырастете – и станете настоящими пограничниками, не так ли? – прощался с ребятами подполковник Медведев.

– Конечно, станем! – громко за двоих ответил Потрусь, первым заметивший следы диверсанта – акваланг под камнем.

КОСТЮМ, ЗАБЫТЫЙ НА БЕРЕГУ

Рядовой Колежнюк медленно шел по берегу. Он уже привык к ночному обходу затихших пляжей, к резкому звону цикад в вечнозеленых кустарниках, отороченных белым песком.

Все было привычным. И сникшая к ночи жара, и мохнатые кроны пальм, о которых он когда-то мечтал в детстве. А вот сейчас здесь они запросто стояли на морском берегу. Петру Колежнюку кажется порой, что это продолжение детской мечты о знойной Африке.

«Воплощение мечты,– невольно думает он.– И где?»

На пограничной службе. Мог ли он когда-нибудь предположить это? Конечно, нет…

Служба началась сурово. И несмотря на то что Петр Колежнюк, попав в пограничные войска, был направлен в город у моря, он неожиданно попал в горный район.

«Ну, брат, тебе повезло,– говорили ему товарищи.– Как-никак на курорт едешь. Советские субтропики».

А в жизни оказалось совсем иначе. Попал Петр Колежнюк на далекую заставу в горах. Поднятая на высоту почти 2000 метров над уровнем моря, застава эта была далеко от курортных мест. Золотой берег Черного моря остался далеко позади – где-то там, внизу, как сои, как сказка. А перед глазами была реальная действительность, суровая, а порою и жестокая.

Непролазные каменистые завалы врезались в иссиня-зеленые пихтовые леса, невесть каким способом возросшие на этих суровых склонах. Узкие партизанские тропки пересекали крутые обрывы. Колежнюк до головокружения всматривался в затуманенную глубину долины. И ему было не по себе – словно с самолета глядишь.

Особенно суровой была зима. Облака наплывали со стороны Черного моря, набухшие от влаги, тяжелые и грозовые. Они разряжались здесь, на горных склонах, летом – тропическими ливнями, а зимой – такими снегопадами, которые в детстве даже и не снились.

Помнится, однажды из засыпанного снегом помещения заставы пришлось вылезать через дымовую трубу. А ведь весь этот белый, тяжелый покров снега обрушился на горы всего лишь за одну ночь.

Много хлопот приносили пограничникам и медведи. Не пуганные в этой горной глухомани, они часто появлялись в районе заставы, оставляя на следовой полосе совсем человеческие по форме следы.

Помнится, впервые выйдя в наряд, Колежнюк увидел на взрыхленной почве следовой полосы следы босых ног. Он поднял тревогу. А было с чего! Опытные товарищи сразу объяснили ему, склонившись над следами:

– Ты думаешь, человек прошел? Да медведь это!

Небольшой рослый горный зверь обладал исключительной силой. Запросто одним ударом когтистой лапы разрывал он колючую проволоку ограждения.

«Ох уж эта медвежья лапа!» – вспоминал Колежнюк.

Однажды медведь попал в капкан, поставленный километрах в двадцати от заставы. Не желая погибать от человеческих рук, медведь за ночь отгрыз себе лапу и ушел в лес.

«Ну и живучесть!» – думал Колежнюк, вспоминая этот драматический случай.

Но были и веселые эпизоды. Помнится, однажды, желая, видимо, спуститься с горы скоростным способом, медведь скатился к ногам пограничников. Свернувшись в клубок, ломая кусты и подпрыгивая, словно мячик, он мчался с непостижимой скоростью. По-осеннему жирный зверь сам растерялся, оказавшись у ног людей. Он долго смотрел на них мутным взором, видима еще не придя в себя после «роли колобка». Посмотрел, подумал и неторопливой рысцой затрусил к ближайшим зарослям.

Все эти воспоминания, словно кинокадры, запечатленные на экране, медленно проходили в памяти Колежнюка…

А потом все изменилось. Пограничника перевели на прибрежную заставу, на берег, забитый отдыхающими курортниками.

Волны тихо шелестели на прибрежном песке.

На бульварах, тянувшихся вдоль воды, росли ветвистые пальмы.

Весной одуряюще пахло магнолией. А осенью врывался душный запах перезревших фруктов – груш и яблок. Их много в этом районе.

Но вряд ли Петр Колежнюк сказал бы, что ему стало легче жить в этом обетованном краю.

Шумный портовый город. Тысячи и тысячи людей на его ярких улицах. Тесные от посетителей магазины. Кафе, до предела забитые курортниками. И, наконец, пляжи – они растянулись на километры. И кого только здесь нет! И пузатенькие хозяйственники со своими вечно недовольными и скучными женами. И деловитые автомобилисты с багажниками, до предела забитыми кухонной утварью и спальными принадлежностями. И загорелые студентки, слишком самостоятельные и серьезные. И дружные компании туристов, спустившихся откуда-то с горных вершин, чтобы насладиться бархатной теплотой моря.

Все стало привычным для Колежнюка. От затаенного одиночества аскетических гор он попал в водоворот человеческих характеров и судеб. А служба осталась той же: охранять границу и бдительно следить за тем, чтобы никто не нарушил ее.

Граница была рядом, совсем близко. Она ощущалась в первую очередь гудками разноголосых пароходов, лениво входивших в порт и покидавших его, иностранным говором на улицах; здесь ходили прибывшие, казалось, со всего света матросы и моряки. Граница ощущалась, наконец, необыкновенной близостью чужой земли к этому трудовому, веселому, внешне беззаботному городу.

Но чем ближе город подступал к границе, тем хлопотливее и напряженнее была служба людей, охранявших ее.

Досмотр пароходов и рыбацких фелюг. Проход по обезлюдевшим к вечеру пляжам. Голубые колонны прожекторного света, неслышно катившиеся но смолисто-черной поверхности моря, хотя и создавали фантастическое впечатление, но были частью того общего дела, которому служил Колежнюк.

Сейчас он шел не торопясь. Мягкий песок делал неслышными его шаги. Идти было тяжело. Сапоги глубоко проваливались в зыбучий, нагретый дневным жаром песок. Чтобы идти было легче, Колежнюк спустился к самой воде – на тот полутораметровый участок заливаемой суши, где песок слежался и стал прочный, как асфальт.

Осенняя вода слегка фосфоресцировала. Какие-то инфузории отдавали последнюю вспышку жизни разогретой осенним солнцем влаге.

И вдруг острый взгляд пограничника, скользивший по краю пляжа, натолкнулся на легкую, построенную из фанеры будку. Это была раздевалка, куда торопливо забегали ребята и девушки, чтобы скинуть купальный костюм и переодеться в сухое платье. Колежнюк неторопливо открыл заскрипевшую дверь раздевалки. Ему показалось, что в углу, на вешалке, что-то висит. Он зажег электрический фонарь. Конический пучок света вырвал из темноты очертания мужского костюма. Пара легких сандалий аккуратненько стояла под небрежно повешенным костюмом.

«Где же его владелец?» – невольно подумал Колежнюк.

Осмотрев костюм, он не обнаружил в нем документов. Дешевая зажигалка, пачка недокуренных папирос и вчерашняя газета в кармане.

Рассуждать было некогда. В море находился человек.

Колежнюк быстро прикинул: вероятнее всего, человек уходил в море затемно. В это время последние купальщики и любители ночной прохлады обычно покидают пляж. Если владелец костюма – нарушитель границы, он должен уйти в воду именно в это время. Лишь тогда он не вызовет никаких подозрений. Разделся со всеми, со всеми ушел в воду…

Если он один, вряд ли кто хватится его в эти поздние часы.

Пограничник почти бегом покинул раздевалку – надо успеть к ближайшему телефонному пункту.

Сперва дать знать о случившемся, а потом – на катере в море…

* * *

Голубые колонны прожекторного света рухнули на морскую гладь, посеребрив скользящие гребешки растревоженной рябью воды. Словно на огромном негативе, над поверхностью моря высветлилась прямая, словно по линейке проведенная, голубая дорожка. Прожекторы шарили по воде синими пальцами света. Их лучи сталкивались и пересекались в бессильном поиске. Над поверхностью воды нельзя было заметить ни одного постороннего предмета.

Перегнувшись за борт катера, Колежнюк настороженно всматривался в серебрящийся стык тьмы и света. Только здесь, на этой узкой линеечке, могла промелькнуть голова нарушителя.

«А что, если он в акваланге? – подумал Колежнюк.– Тогда все пропало; – не найдешь».

Пограничный катер, сбавив газ, медленно плюхнулся на воду, теряя скорость. Лучше затихнуть, затаиться. На больших скоростях все равно ничего не увидишь.

И вдруг Колежнюк увидел – а может быть, ему это показалось: там, вдалеке, озаренная прожекторным лучом, над искрящейся рябью воды мелькнула голова человека. Свет коснулся ее, лишь на мгновение высветлив далекие черты человеческого лица. И опять ничего – только вода и свет.

«Ну вот, сейчас прожектористы заскользят дальше,– подумал Колежнюк.– Упустим… Обязательно уйдет…»

Катер резко повернул в сторону света.

Но пограничники у прожектора, вероятно, тоже что-то заметили. Луч замер на воде. Колонна света, искрясь и вздрагивая, начала медленно покатываться по черной кромке воды.

Сомнении не было – на воде был человек. Попав в прожекторный луч, он снова нырнул, пытаясь под водой уйти из голубого плена. Луч покачивался вперед и назад. И вновь голова появилась на поверхности. И опять ушла под воду.

Катер ринулся в сторону света. Глухо гудел мотор. Крохотные волны морской ряби, словно ладонями, били по его днищу. Колежнюк начал быстро сбрасывать одежду. Повлажневшая от волнения гимнастерка прилипла на спине, и он резко рванул ее. Ткань треснула.

«Ничего, зашью в казарме потом»,– подумал Колежнюк.

– Сбрасывай скорость,– коротко бросил он мотористу.

Где-то совсем рядом должен был находиться пловец. Он был опытен. Не подымая брызг, чуть высовываясь из воды, он быстро глотал воздух и скрывался в морской толще. Делая стремительные броски под водою в разные стороны, нарушитель хотел во что бы то ни стало вырваться из полосы света, но она словно прилипла к нему, неотступно следуя неслышно скользящим движением за его появлением. Вновь вынырнул – и вновь в перекрестье двух прожекторных колонн.

«Здорово работают ребята»,– благодарно подумал о прожектористах Колежнюк.

Он стремительно вскочил на борт катера. Тело его на мгновение повисло в пространстве и, вздымая серебряные брызги, забороздило воду.

Пограничнику нечего было скрываться от света. Теперь он уже сам вел свет за собою, сильными движениями рук подымая каскады брызг.

«Нет, не уйдешь,– подумал Колежнюк.– Теперь ужо поздно…»

Ослепленный электрическим светом прожекторных лучей, он каким-то непонятным чувством, почти интуицией, догадывался, где появится голова ныряльщика после очередного погружения под воду.

* * *

Через несколько минут все было кончено. На решетчатом полу катера лежал задыхающийся от напряжения атлетически сложенный парень. Руки его пытались отстегнуть пряжку пояса с большим пластмассовым карманом.

«Не успел отделаться в воде от улик», – подумал Колежнюк, натягивая треснувшую гимнастерку. С мокрых волос его стекала солоноватая вода. Он чувствовал ее губами, раскрасневшийся и возбужденный.

Через полчаса в кабинете начальника заставы, ожидая автомашину из отряда, лейтенант Кравцов, начальник заставы, отдал распоряжение одеть нарушителя. Колежнюк принес ему тот же самый костюм, что висел в фанерной раздевалке на остывающем от дневной жары опустевшем пляже.

ТРИ ТЫСЯЧИ ПИСЕМ ВАЛИ САВЕЛЬЕВОЙ

Стоит на границе, на берегу реки Прут, танк «Т-34».

Хорошая машина. А как воевала она в годы Великой Отечественной войны!

И не зря поставили танк на гранитный пьедестал, высоко вздыбив броневую башню с длинным стволом уже бездействующего орудия. Танк – памятник.

Командовал этим танком в годы Великой Отечественной войны капитан Ольшанников. А вынули бронированную машину из голубых вод реки специально, чтобы поставить ее на гранит и сделать танк вечным памятником героизму советских людей.

Приходят пионеры положить цветы к подножию возле стальных гусениц боевой машины. Приходят пограничники, чтобы отдать дань тем, кто первыми пришли освобождать границу Роди-ны после мрачных годов оккупации. Приезжал сюда и капитан Ольшанников, прослышавший о том, что его танк, первым прорвавшийся к водам Прута и затонувший в глубинах реки, стал бессмертным памятником.

Кто же узнал об атом впервые – и о том, что танк прорвался к границе первым, и о том, что жив командир боевой машины, не потонул вместе с тайком? Кто стал инициатором создания памятника?

Жила в небольшом селении Скуляны, что в Молдавии, скромная девушка. Звали ее Валя Савельева. Она родилась спустя много лет после окончания Великой Отечественной войны. Не видела она пи огня сражений, ни дыма горящих деревень. Но война была для девочки Вали не только историей, перекрытой десятилетиями мирной жизни, она была злой силой, и сейчас еще подававшей признаки жизни. Она врывалась в жизнь девочки бесчисленными братскими могилами. В них были захоронены безымянные герои. И чаще всего после нескольких простых русских фамилий на плитах из чугуна или гранита значилось: «И с ними вместе еще 257 неопознанных героев».

Трагедия войны смотрела в глаза девочке простым и требовательным взглядом незнакомого человека с портрета, висящего на стене в горнице соседей. Это был последний взгляд человека, ушедшего на фронт, чтобы никогда не вернуться, оставшись в воспоминаниях любимых и родственников вечно молодым – именно таким, каким запечатлел его фотограф в предвоенные Дни.

Горе войны живо среди людей. Среди одних оно чувствуется резче и больнее, среди других горе притупилось и, казалось бы, отошло.

Где похоронен отец Поли, подруги Валентины? Без вести пропал дед шустрого, вспыльчивого Петруши. На какую могилу нести ему цветы, неизвестно.

Может быть, именно тогда, в часы, когда девочка задумывалась о несправедливости судьбы, отнявшей у людей даже возможность прийти на могилу дорогого человека, у Вали возникло желание помочь людям.

Желание родилось не сразу. Оно переросло в потребность помочь людям пережить горе, смягчить их страдание, и в конечном итоге оно превратилось в долг маленького человека, почти еще ребенка.

Так долг стал необходимостью.

За четыре года Валя Савельева написала три тысячи писем. Письма уходили в разные концы необъятной страны. Это были письма поиска. В них связывалась воедино судьба живых и мертвых. Оставшиеся в живых помогали рассказать о героизме павших, помогали найти места их захоронении. Так письма школьницы превратились в летопись Великой Отечественной войны.

Нельзя без волнения перечитывать эту бессмертную переписку. В результате ее всё новые и новые имена героев всплывали на поверхность сквозь толщу прошедших годов. Становились достоянием всех доселе не известные подвиги людей. Жены и дети погибших, потерявшие надежду найти место, где похоронены отец или брат, оставляли насиженные места и приезжали на братские могилы.

Так меньше и меньше становилось неопределенных надписей «…с ними вместе похоронены…».

Задумываешься, что может сделать один человек, если помыслами его руководит чистое стремление.

Но когда разговор идет о том, что может сделать ребенок и что он уже сделал, невольно возникает чувство уважения к тем, кто сумел воспитать в душе пионерки это бесконечно человеческое отношение к своим обязанностям, к своему долгу.

Откуда все это у Вали Савельевой? Как хватило ей сил и энергии провести эту колоссальную работу, которая по силам разве целому коллективу взрослых людей?

Все началось с истории. Многие полководцы связали свое имя с историей Молдавии. Легендарный Котовский провел рейд через молдавские земли во время гражданской войны. Молдавские города и деревни до сих пор помнят его. В этих краях воевал Фрунзе, один из самых популярных военачальников периода становления Советской власти.

В детском сознании пионерки утвердились и такие имена, как имя легендарного Лазо, революционера, сожженного белогвардейцами в топке паровоза в годы борьбы за Советскую власть и Сибири. Известный военачальник Якир также связал свою судьбу с молдавской землей.

Образ этих людей, несущий романтику революции, еще ярче и выпуклее обрисовался в сознании ребенка, когда его коснулась героическая история Отечественной войны.

Не просто изучать эту историю – всем своим существом влиться в нее, став ее частицей. Так родилось патриотическое движение следопытов.

Пионерский рейд по пути боевого подразделения Котовского восстановил в памяти ребят историю полувекового периода.

Молодежный зеленый десант через Белоруссию и Украину по местам боев первого молдавского соединения в годы борьбы с гитлеризмом заострил у ребят чувство ответственности за историю недавнего прошлого.

Так постепенно утверждались в своих стремлениях следопыты. Ребята посвятили свое свободное время патриотическому долгу поиска героев Великой Отечественной войны, многие из которых оставались безвестными. Движение ширилось и крепло. Утверждались связи между следопытами разных республик и областей.

Там, где Волга делает небольшой поворот, на крутом склоне берега высится город Ульяновск. Он дорог сердцу каждого человека, этот город: здесь родился Владимир Ильич Ленин. Созданный из стекла и гранита ленинский мемориал включает в себя крохотный деревянный домик, где родился Володя Ульянов. Рядом – здание, в котором прошли детские годы будущего вождя революции.

С высоты берега открывается бескрайний простор залитого солнцем водного пространства. Быстроходные катера на подводных крыльях, проносясь по воде, прорезают ее толщу, оставляя острый след. Медленно проходят белые многопалубные теплоходы.

В Ульяновске недавно проходил слет – Всесоюзный слет следопытов. Сюда приехали заслуженные генералы, грудь которых украшена Звездами Героев Советского Союза и орденами всех степеней. Сюда прибыли ветераны революции и войны, защищавшие Отечество на протяжении всех лет его существования. Со всех республик прибыли пионеры-следопыты, участники походов по местам боев в годы гражданской и Великой Отечественной войн. Одетые в полувоенную форму разной расцветки, следопыты и участники всесоюзной боевой игры «Зарница» украсили улицы и площади города Ленина.

Слет стал самым ярким показателем того, что могут сделать простые школьники, пионеры, комсомольцы и учащиеся, для того чтобы утвердить бессмертие народа-воина.

Присутствовала на слете и Валя Савельева. Она рассказала о своей работе, о своих поисках. История ее подвига, опубликованная в газете «Комсомольская правда», впервые рассказала о патриотической деятельности молдавской пионерки.

И вновь письма, взволнованные, идущие из глубины сердца, словно голуби, полетели над страной. Теперь друзья писали на адрес Валентины Савельевой. Писали люди старшего поколения, благодаря ее за патриотический подвиг. Писала молодежь, желая воспользоваться опытом пионерки. Писали ветераны войны, пополняя картотеку бессмертия погибших воинов новыми именами. Свыше тысячи пятисот писем получила Валя в те Дни.

Сегодня девочка закончила школу. Валя – студентка второго курса университета. Дело, начатое ею, не заглохло, а широко распространилось по всей стране. Новая ответственность легла на плечи ребят, представителен молодого поколения. Многие из участников патриотического движения даже не догадываются сегодня, как много в их деятельности началось с подвига школьницы села Скуляны. Но танки, поднятые со дна Днестра и Прута, имена сотен героев, врубленные в гранит и бронзу, на пьедесталах памятников и братских могил, повествуют о подвиге девочки, совершенном ею по велению молодого сердца.

СИЛА ДУХА

– Сила духа – великая сила,– сказал подполковник Лев Николаевич Мельников, задумчиво всматриваясь в даль.

Я давно знал начальника политотдела отряда. Рослый, красивый и спокойный, он всегда привлекал меня стройной логикой своих интересных рассуждений.

Далекие отроги Карпатских гор синели у горизонта. Была в них такая чистота и ясность, что они казались мне порою синим облаком, устало прилегшим отдохнуть на иссиня-зеленую землю.

Земля действительно была неистово зеленой.

Ночью прошел сильный дождь. Он вымыл листы виноградников. Растения воспряли и, расправив листья, устремились к солнцу.

Природа являла собою поистине зрелище необыкновенное. На мягких склонах холмов все пространство земли было разграфлено белыми бетонными столбиками. Между ними на натянутых проволоках вставали, выбрасывая вверх зеленые ладони листьев, виноградники.

Странно было ощущать строго геометрическое вторжение человека в природу. Ведь такой строгости линий в природе не бывает. Изрезанный белыми полосками зеленый массив казался мне то клетчатой скатертью, чуть смятой и не расправленной, то представлялся какой-то странной, необычной шахматной доской с бесконечным числом клеток, на которые еще не успели поставить фигуры, чтобы начать партию.

– В наших пограничных войсках, а я уже давно служу в них,– продолжает Мельников,– сила духа понятие органическое. Ведь иначе нельзя. Чувство ответственности не должно покидать воина ни днем, ни ночью. Пограничник не может расслабиться пи на одну секунду, пи на одно мгновение. Он всегда как на войне.

Красивое лицо подполковника с крупными чертами было мужественным. Он сосредоточенно думал, а взгляд его скользил по горизонту, по зелено-белым квадратам виноградника.

Мы сидели на траве около «газика». Машина была запылена. Посетив уже две заставы, мы остановились отдохнуть.

– Дорогу на заставы не мостят камнем и не заливают асфальтом – грунтовка…– просто сказал Мельников.– Мы находимся возле заповедных, если даже хотите – исторических мест. Именно здесь самые первые заставы приняли первый удар гитлеровцев. Приняли неожиданно и самоотверженно. Здесь стояли насмерть наши пограничники против фашистов. Немецкие силы превосходили в то время в десятки, а то и в сотни раз небольшую горстку людей, сопротивлявшихся на заставе до последнего. И все же советские воины были сильнее захватчиков.

Сила духа – вот что поддерживало нас в самые трудные минуты.

Тысяча девятьсот сорок первый год. Застава номер тринадцать. Даже трудно поверить, что здесь небольшая горстка пограничников под командой лейтенанта Алексея Лопатина одиннадцать суток держала оборону против фашистов. Одиннадцать суток… Вы представляете себе, что это такое? Бронированная громада танков, моторизованная гитлеровская пехота были брошены на заставу, но она продолжала стоять и обороняться. Здания были разрушены артиллерией и минометным огнем. Бойцы, жены командиров и дети находились в подвалах заставы. Бойцы отстреливались сквозь узкие щели амбразур, не подпуская волну наступающих. Немцы применили термитные снаряды. Огненный сплав, удушливый дым – все было брошено на то, чтобы сломить волю людей, защищавших Родину.

Подполковник Мельников задумывается.

– Ведь сейчас невозможно восстановить, как это все было. Но можно лишь догадываться о невероятной силе духа этих воистину железных людей. Днем и ночью, ночью и днем без воды, без пищи, израненные и окровавленные, они продолжали держать оборону, зарывшись в развалинах сожженной и разрушенной заставы.

И немцы ничего не могли сделать против горстки храбрецов, стоявших насмерть.

Тогда они придумали новое. Они заставили жителя местной деревушки – мы даже знаем имя его: Матвей Скачко – выйти с белым флагом навстречу защитникам легендарной заставы. Под дулами пулеметов и автоматов шел Скачко навстречу своим. Белое полотнище беспомощно свисало с короткого древка. Он шел и видел, как по сторонам, укрываясь от пограничников, вслед за ним двигаются перебежками немцы. Можно представить себе, что было в эти мгновения на душе у человека. Не дойдя до развалин заставы, он повернулся и пошел назад.

Матвей Скачко отказался быть позорным парламентером. И немцы тут же, на глазах у защитников заставы, расстреляли старика.

Сила духа этих людей непередаваема. До второго июля изодранное, опаленное огнем полотнище красного флага поднималось над развалинами казармы.

У бойцов давно кончились продукты. Последнее было отдано женщинам и детям. Но самое страшное произошло тогда, когда закончились запасы воды, когда не стало патронов и гранат.

Никто не поднял рук. Все защитники заставы номер тринадцать погибли. Последние были засыпаны при взрыве развалин заставы. Немецкие саперы, сделав подкоп, подорвали все, что оставалось от пограничного здания. Сила духа этих безмерно храбрых и преданных долгу людей увела их в бессмертие.

Всматриваясь в эти давнопрошедшие годы, ощущаешь беспредельную силу пограничных традиций. Ведь среди пограничников этот случай – не исключение. Десятки героических подвигов на разных участках пограничного фронта вошли в историю. Это было там, где русский человек лицом к лицу сталкивался с врагом, обнажая сгусток воли, стремления и сил, перед которым бессильными отступали враги.

– Вероятно, для того чтобы раскрыть силу духа,– делюсь я мыслями с подполковником Мельниковым, – необходимо открытое столкновение с противником. Искры летят от удара металла о камень. Только в этом случае к человеку приходит беспредельная мобилизация духа, придающего герою ту высоту окрыленности, с которой мы только что столкнулись.

Лев Николаевич Мельников останавливает меня движением руки:

– Нот, это совсем не обязательно. Я вам расскажу о таком случае, где сила духа бойцов проявилась вдали от военных событий. Но героизм этих людей тоже достоин преклонения.

На одном из северных островов накануне войны высадился небольшой отряд пограничников. Остров был далеко вынесен в море. Скалистый, неуютный, почти лишенный растительности островок не представлял никакого интереса с точки зрения природы. Но он подходил для службы. Начальник отряда, принявший решение послать туда людей, отлично понимал значение острова в охране границы.

Шесть бойцов под командованием младшего командира построили на острове несколько помещений. Они создали тот скупой и суровый уют, над которым не властны ни полярные ночи, ни снега, ни вьюги.

Началась будничная, суровая жизнь. Солдаты несли службу, вели наблюдение. Получив приказ занять этот крохотный, жестокий кусок суши, заброшенный в ледовитых просторах Арктики, люди думали о своем долге. Далеким туманным очертанием вставала перед ними прежняя жизнь, близкие, дорогие люди – та вторая половина существования, которая приходит только по ночам в снах или в мечтах после трудного дня.

Продуктов было достаточно. Запасы топлива также не заставляли беспокоиться. Крохотный движок, работавший на бензине, давал по вечерам свет. Размеренно, как часовой механизм, шла солдатская служба пограничников. В период навигации корабль со сменой почему-то но прибыл. К этому времени иссякли батареи радиоприемника. Защитники острова не могли знать о том, что началась Великая Отечественная война, о том, что на нашу страну напали гитлеровцы.

Ничто не нарушало размеренной жизни маленького гарнизона. Но появились новые заботы. Нужно было искать топливо – а им служили древесные обломки, изредка подгоняемые волнами к берегам островка. Нужно было задуматься о запасах пищи. Теперь часть бойцов регулярно занималась охотой на тюленей и ловлей рыбы. II тех и других было достаточно. Рацион питания медленно видоизменялся: красноармейцы переходили, как говорится, на подножный корм.

Прошел год. Никто не прибыл к небольшой горстке людей, проведших зимовку на пустынном острове. Это был страшный 1942 год, когда немцы, тщетно пытаясь взять Москву, замкнули кольцо вокруг Ленинграда и отчаянно рвались к Волге.

Но и этого не знали бойцы. Не знали они и того, что их подразделение было стремительно переброшено на защиту Родины. Начальник отряда был убит на фронте.

– Неужели о людях забыли? – перебиваю я подполковника.

– Конечно, нет. Вначале но было возможности организовать смену. Потом случилось так, что те, кто знали о судьбе этих людей, погибли на фронте.

И вот идут долгие, бесконечно однообразные дни существования крохотного отряда советских воинов.

И только когда случайный корабль подошел к островку, считавшемуся незаселенным, героическая история пограничников получила продолжение,– говорит подполковник.– Моряки увидели на берегу внешне полудиких людей в звериных шкурах, с обветренными лицами, заросших и небритых. Но люди продолжали оставаться людьми. И более того – бойцами, стоявшими на защите границы своей Родины.

Изо дня в день, из месяца в месяц шесть воинов продолжали нести службу на одиноком острове. Износилась одежда и обувь. Они сами шили себе, как Робинзон Крузо, одежду из шкур диких морских зверей – из нерпы, тюленей. Давно кончились продукты. Они заготовляли впрок рыбу, замораживая ее в ямах. Чтобы не погибнуть от цинги, кто-то из бойцов вспомнил старинное эскимосское средство: надо есть сырое мясо тюленей – это помогает.

Никто из воинов не погиб.

У них давно кончились патроны – бойцы вынуждены были охотиться, как в средние века.

Не было горючего, даже не осталось спичек. Люди добывали огонь, как это делалось в каменном веке – трением.

Но каждый день выходил дежурный на наблюдательный пост. Строго соблюдался воинский порядок.

– Почему же они не перебрались на материк?

– До суши было порядочно. Да и лодки у них не было. А построить ее – нужен материал, дерево. Все, что могло гореть, ушло на топливо.

Подполковник Мельников замолкает. Я мысленно представляю себе эту невероятную жизнь, не украшенную ничем, кроме чувства солдатского долга и беспредельного ожидания смены.

– Я не знаю, как поступили бы эти люди,– неожиданно продолжает Мельников,– если бы в их распоряжении была лодка или, предположим, строительный материал, из которого они могли бы сделать плот. Последнее время они топили железную печурку салом тюленей и сушеной рыбой. На острове не осталось пи щепочки дерева. Но я думаю, что, если бы даже у них и была возможность уйти на материк, они так и не покинули бы свой пост. Ведь пограничник, как часовой, самостоятельно ноет пе покидает.

«А ведь это та же, что и в открытой битве, сила духа советского человека»,– думаю я.

И, словно услышав мои мысли, Лев Николаевич говорит задумчиво:

– Такой силе духа можно позавидовать.