Текст книги "Повесть об укротителе"

Автор книги: Василий Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

БАНДИТСКИЙ НАЛЁТ

Снегу в эту зиму нанесло много, и народ радовался. «К урожаю», – говорили старики.

Во дворе, где жил Ладильщиков, стояли широкие сани-розвальни, в которые был запряжён немудрящий конёк Серко. В санях на сене лежал несложный реквизит начинающего артиста: борцовские ботинки, пара двухпудовиков, цепь, верёвка и резиновые шнуры. В поездку Ладильщиков оделся тепло, в полушубок и валенки, а на голове был суконный шлём.

Николай вывел из амбара Мишука, и тот охотно зашагал за хозяином: видно, засиделся на привязи – и рад был размяться. Но когда Николай подвёл медведя к саням и стал понукать его к тому, чтобы тот залез в сани, медведь попятился и зафыркал. А Серко, кося глазом на лохматое чудовище, задрожал, захрипел и рванулся к закрытым воротам.

– Погоди, Коля, – сказала Клавдия Никандровна, – я журавины принесу.

Привязав лошадь к воротам, Клавдия Никандровна пошла в дом и принесла оттуда миску с клюквой.

– Кушай, Мишук, – сказала она, поставив миску с клюквой в передок саней.

Медведь потянулся за любимым лакомством и залез в сани.

Николай пристегнул цепь к передней перекладине, надел рукавицы и, взяв в руки вожжи, сел в сани позади медведя.

– Открывай, мама, ворота! – крикнул он.

– Ты уж там смотри, сынок, остерегайся зверя. Да по ночам не езди, а то ещё не перевелись в лесу злодеи… Они хуже волков. Береги себя, Коля. Помни, ты ведь у меня один.

– Не беспокойся, мама, всё хорошо будет. Клавдия Никандровна открыла ворота и сказала на прощанье:

– Ну, с богом, сынок.

– До встречи, мама!

Николай слегка тронул коня вожжами, и Серко сразу понёсся крупной рысью, пугливо озираясь назад, на медведя. «Ишь, какой добрый конек… Не надо и погонялки…» – подумала Клавдия Никандровна, довольная тем, что её сыну дали в исполкоме такую добрую лошадь.

За околицей дорога пошла неровная, с ухабами, возле которых снег намело волнообразными гребнями. Блестели скользкие, натёртые санями следы. Сани скользили в ухабах и ударялись в снежные стены. В такие минуты Мишук приседал и сердито ворчал. Может быть, ему казалось, что это лошадь мотает их из стороны в сторону. Медведь злился и пытался лапами достать до Серко, но мешала цепь, и хозяин строго покрикивал: «Мишук, на место!»

Вдали виднелся тёмной стеною лес. По обеим сторонам дороги шло жидкое мелколесье; молодые сосенки и елочки, тонкий осинник и кустарник. Там же, где были пустыри заболоченных лугов, из снега торчали рыжие метелки осоковых трав.

Белое как снег небо у горизонта сливалось с землей.

Ладильщиков въехал в густой смешанный лес. Конь устал, вспотел и шёл шагом. Узкая дорожка петляла меж деревьев, и впереди ничего не было видно, кроме серых и белых стволов сосен и берёз. И вдруг Ладильщиков услышал впереди негромкий окрик:

– Стой!

Ладильщиков придержал коня и взглянул вперед, откуда послышался голос. Никого не видно. Он оглянулся но сторонам. Тоже никого нет. В сердце шевельнулась тревога. Если человек честный, то зачем ему прятаться? Придерживая левой рукой вожжи, Ладильщиков схватил правой рукой чугунные гантели. Ими с размаху можно уложить и быка.

– Поосторожнее… Тише, – услышал он сиплый тенорок и увидел впереди невысокого человека в ушанке. Он выглядывал из-за сосны, направив на Ладильщикова короткий ствол обрезанной винтовки, острое лицо его обросло рыжей щетиной.

– Твои штуки против наших не сдюжат… – сказал другой человек хриплым басом,

Ладильщиков оглянулся и за березой увидел долговязого бородатого мужика в полушубке. Ствол его обреза тоже был направлен на Ладильщикова. Оба неизвестных, выйдя из-за укрытий, осторожно приближались к саням, направив оружие на Ладильщикова,

– А-а, никак знакомый комиссар… – проговорил долговязый бородач, – куда путь держишь?..

– По сёлам еду, с медведем.

– Видим, комиссар. Значит, не жирно живешь, коли на народе хочешь подкормиться… Оружие есть?

– Нет.

– А ну, слезай. Да не вздумай гнать лошадь. Пуля-дура все равно догонит.

– Лошадь убежать может.

– Неважно. Ни конь, ни медведь нам не нужны. Нам ты, комиссар, нужен…

Год тому назад Ладильщиков был командиром конного отряда по ликвидации кулацких банд в Псковской губернии. Многие шайки тогда были разгромлены и пойманы, но ещё до сих пор рыскали, как волки, по лесам недобитые бандиты, грабили крестьян и убивали коммунистов.

Надо как-то выиграть время и придумать защиту. Может быть, кто-нибудь из крестьян появится на дороге. Ладильщиков неторопливо стал привязывать вожжи к саням.

– А ну, комиссар, поживее, а то нам ждать некогда, – басовито сказал бандит. – Что у тебя из харчей есть?

– Ничего нет.

– Эх, комиссар, – ехидно проговорил остроносый мужичок, – продразверстку, небось, с нас собирал, а сам впроголодь живешь…

– Ну, ладно, раздевайся, – сказал басовитый, – с комиссара хоть шерсти клок… Отойди от саней. Уж если действовать, так действовать без промаха, наверняка.

– Что, комиссар, вжахнулся[2]2
  Вжахнулся – местный говор. – испугался


[Закрыть]? – ехидно спросил тенорок. – Видно, кишка у тебя на расплату тонка…

Ладильщикову не хотелось отходить от саней, с дороги. Здесь под ногами тверже и рядом, в санях, гантели…

– Ну, иди, иди… – пробасил долговязый бородач, тыча стволом в спину Ладильщикову.

Николай отошел от саней назад по дороге и стал медленно расстегивать полушубок, Ладильщиков силился и как будто никак не мог стянуть с себя одежду,

– Нате, тяните за рукава.

– Тяни, Хорёк, справа, а я слева помогу, – сказал долговязый.

Придерживая обрезы одной рукой под мышкой, бандиты другой рукой уцепились за рукава полушубка, чтобы потянуть их на себя, В этот момент Ладильщиков ткнул в глаза Хорьку пальцами так сильно, что тот, ослеплённый резкой болью, упал на снег и закричал: «А-а-а!» В тот же миг левой рукой Ладильщиков схватил долговязого и, дёрнув на себя, с большой силой наотмашь ударил бандита локтем в челюсть. Бандит повалился как сноп, выронив из-под мышки обрез. В это время позади, где барахтался в снегу Хорек, раздался выстрел, и пуля засвистела над деревьями. Ладильщиков подхватил обрез долговязого и, обернувшись, ударил им по голове Хорька.

От выстрела медведь взревел, и лошадь с места понеслась галопом. Оглушив Хорька, Ладильщиков направил обрез на долговязого, который очнулся от удара и, поднимаясь на ноги, сжимал в руке финский нож.

– Руки вверх! – крикнул Ладильщиков. – Твое оружие не сдюжит против моего.

Долговязый сник, а потом вдруг заорал во весь голос:

– Братцы, помоги-и-те-е!..

И где-то недалеко послышался ответ:. – Слы-ы-шу-у!..

«Наверно, не одни они тут!.. – подумал Ладильщиков. Пятясь, он подхватил из снега другой обрез и встал за толстый ствол сосны. – Буду драться до конца…»

Из-за поворота показались сани, в которых сидел моложавый старик, нахлёстывая крупную рыжую лошадь. «Может, подмога…» – подумал Ладильщиков и крикнул:

– Стой! Не подъезжай близко!

Дед вздрогнул и, придержав лошадь, с испугом посмотрел на длинного мужика с финкой в руке, на лежащего в снегу оглушённого щуплого мужичонка и на Ладильщикова с двумя обрезами в руках. Старик растерянно проговорил:

– А-а… землячок… Николай…

Ладильщиков крикнул бандиту: – Брось нож! Руки вверх!

Бандит взмахнул рукой, и нож глубоко нырнул в снег.

– Сдаюсь на милость советской власти, – сказал он, поднимая руки. – Мы не хотели, комиссар, твоей жизни… Нам харчи нужны и одежда…

– Ладно, там разберутся… Давай, дед, верёвку!

Прикрутив морду лошади вожжей к оглобле, старик снял кожаный чересседельник и подошел к бандиту.

– Уж я завяжу морскими узлами, у меня не вырвешься, – сказал старик.

Пока дед увязывал бандита, Ладильщиков держал обрез на взводе. Старик поднял Хорька и поволок его к саням. Бандит очнулся и стал что-то бормотать, ругаться,

– Данила, куда ты меня волокешь?.. Пусти. Я сам…

Глаза у него резало, словно в них был песок, они слезились, и предметы он видел смутно.

– Какой я тебе Данила, – сердито проговорил дед, – Данила твой вон связанный сидит.

Хорек сразу протрезвел, и красные глаза его забегали, заметались.

– Пусти меня, дед, пусти. Я тебе денег много дам. Бога буду молить… Пусти Христа ради…

– Ишь, бога вспомнил, зелёный черт… – выругался дед.

Увидев Ладильщикова с двумя обрезами, Хорек смолк, и хитрые глаза у него перестали метаться, потухли.

Сели в сани, Данилу и Хорька положили рядом лицом вниз.

Моложавый старичок взглянул на Ладильщикова и спросил:

– Что, не признал меня? Ананий я, Петухов. Помнишь, как в Торопце ты медведя-то замордовал…

– Помню, помню, – улыбнулся Ладильщиков, – погоняй скорее, а то беда будет…

– Какая теперь беда? Беда миновала.

– Медведь уехал на моей подводе.

– Да чего ж ты молчал? Э-э! – крикнул Петухов и взмахнул высоко кнутом. – Рыжуха, самый полный вперёд!

Сильная лошадь помчалась широкой рысью, выбрасывая из-под копыт комья снега. Комья летели в сани, били людей, рассыпались и порошили глаза. Но ни Ладильщиков, ни старик не обращали на это внимания. Надо было торопиться.

МИШУК НА ЭСТРАДЕ

Село Семёновка было широко разбросано по склону пологой высоты и по низине около речушки, перегороженной плотиной, на которой стояла побуревшая от времени водяная мельница. Все дома и домишки были рубленые, бревенчатые, и по одним крышам можно было судить о достатке их хозяев. Больше всего тут было крыш соломенных, из щепы и дранки, поменьше – тесовых и лишь несколько домов – под железной крышей.

На самом высоком месте, в стороне, стояла белая церковь, окруженная большими березами.

И как раз тогда, когда на селе показался взмыленный Серко с необычным седоком в санях, на колокольне зазвонили.

Это было случайное совпадение, а в селе поднялся переполох, словно при пожаре.

Крестьяне торопливо запирали ворота и закрывали калитки. Дворовые собаки визгливо лаяли, испуганно прижимаясь к подворотням.

Мишук, хватаясь лапами за хвост лошади, яростно рычал. Вслед за подводой бежали ребятишки и кричали:

– Генерал Топты-ыгин едет! Генерал Топты-ыгин!.. Обессиленный Серко свернул с дороги в сторону и с ходу врезался грудью в забор. Плетень затрещал и рухнул. Серко остановился и, тяжело качая потными пахами, дрожал, а медведь, натягивая цепь, тянулся к лошади, стараясь лапами сорвать с себя намордник.

В это время на улице показалась другая подвода. Старик нахлёстывал свою Рыжуху, и она мчалась во весь дух.

Ладильщиков на ходу спрыгнул с саней и подбежал к медведю.

– Мишук, Мишук! – закричал он и с силой дёрнул за цепь.

Глаза у медведя бегали, изо рта текла слюна, смешанная с кровью. Разъярённый медведь бросился на хозяина, но Ладильщиков увернулся от его лап и ударил кулаком по носу. Оглушённый медведь хлюпнул и уткнулся мордой в солому, потирая лапами ушибленный нос.

Первый раз Ладильщиков так наказал своего Мишука, но иначе он поступить не мог: медведь озверел, и надо было силой привести его к повиновению.

В селе Ладильщиков сразу же нашёл себе верных помощников. Помимо Анания Матвеевича Петухова, который помог ему привезти бандитов в село и сдать их в милицию, Ладильщикову охотно помогали подростки. Среди ребят особенно выделялся своим рвением рослый, крепкий подросток Ваня Петухов, внук Анания Матвеевича.

Самым большим зданием в селе была школа, в ней и решили провести представление.

Ребята вымыли в школе полы, принесли туда из избы-читальни скамейки, заправили лампы, а потом стояли у дверей контролерами,

Билеты продавались и за деньги, и за натуру. Крестьяне несли в кассу брюкву, свёклу, морковь, жмых, овёс и куски хлеба. Всё принимал Ладильщиков: надо же было чем-то кормить четвероногого артиста.

Народу в школу набилось полно, а ребятишки облепили снаружи все окна и, расплавив ледок на стекле тёплым дыханием, с приплюснутыми носами прильнули к «глазкам».

На переднем ряду сидели подростки – помощники артиста, и как самого дорогого гостя здесь же посадил Ладильщиков Анания Матвеевича Петухова. Рядом с ним уселся и мельник Варюгин. Кто-то позади сказал:

– Сидор Кузьмич, ты ведь не стеклянный. Ишь, спинища-то какая. Назад бы подался.

Мельник, не оборачиваясь, пробасил:

– Всякому свое место положено.

Ананий Матвеевич обернулся к народу и многозначительно проговорил;

– Его мельница не по ветру, а против ветра мелет! Варюгин покосился на Анания Матвеевича и сказал важно:

– Кто чего заслужил, то и получил.

Мельник считал себя первым человеком на селе, благодетелем крестьян и поэтому на всяких собраниях и представлениях садился в первом ряду. А сегодня тем более Варюгин чувствовал себя гордо: Мишук-то ему принадлежал, он подарил его Ладильщикову. Пусть все знают, какой добрый Варюгин. Вот и сегодня он принес Мишуку буханку хлеба и моркови.

Для музыкального сопровождения программы был приглашён лучший гармонист Миша Сметанкин, слепой от оспы, которую он перенёс в детстве, Миша согласился играть бесплатно, учитывая, как он сказал, «культурное значение вечера для трудового народа».

Эстраду наскоро сколотили из неоструганных досок, а занавес сделали из трёх байковых одеял. Управление занавесом Ладильщиков поручил Ване Петухову.

Ваня сдвинул занавес руками в одну сторону и спрятался за складками одеял. На сцене, посредине, стоял полуобнажённый приземистый, широкоплечий человек в трико. У него была объемистая выпуклая грудь и мускулы выпирали округлыми буграми. Бритая круглая голова надежно сидела на мускулистой шее.

«Красивый крепыш, – подумал Ананий Матвеевич, – и ладно скроен и крепко сшит…»

– Вот, товарищи граждане, посмотрите на меня, – начал Ладильщиков тихим мягким голосом, который как-то странно не вязался с его сильным телом, – в детстве я был обыкновенный, как и все, но с четырнадцати лет я стал заниматься спортом и вот теперь я борец, атлет, Я здоров, а здоровье и сила очень нужны человеку и на войне и в труде. Революция открыла нам новую жизнь, и человек у нас должен быть новый – здоровый и сильный.

По ходу беседы Ладильщиков показывал упражнения с гантелями и гирями, как будто играя двухпудовиками. Он гнул подковы и рвал голыми руками цепь.

– Вот, – сказал Ладильщиков, обращаясь к зрителям, – у меня в руках вы видите три резиновых шнура разной толщины. Если кто-нибудь из вас их растянет, получит от меня приз.

Ухватившись за кольца, Ладильщиков один за другим растянул над головой все шнуры.

– Дай-ка я попробую, – первым вызвался Варюгин.

Он поднялся на подмостки и около Ладильщикова показался всем великаном. Но шнуры ему поддались не все: два он растянул, а третий, самый толстый, как ни силился, растянуть не мог. В зале поднялся смех и кто-то крикнул:

– Видно, мало каши ел!

– И борода не помогает!

– А что борода! – воскликнул Ананий Матвеевич с насмешкой. – Не в бороде сила и честь – борода-то и у козла есть!..

Зрители шумно рассмеялись.

Сконфуженный, покрасневший Варюгин осмотрел шнур, пощупал его – нет ли в нем каких-нибудь тайных пружин – и, не найдя ничего секретного, сошёл с под-мостков.

– Простая штуковина, а на силу тяжёлая, – проговорил Варюгин, как будто оправдываясь перед зрителями.

По сигналу Ладильщикова Ваня задернул занавес и крикнул по-школьному:

– Перемена!

Пока Ладильщиков отдыхал и готовился к борьбе с медведем, Миша Сметанкин играл старинные вальсы и русские народные песни. Крестьяне оживлённо разговаривали и курили. В помещении было сизо от дыма, а когда открывали дверь наружу, оттуда врывались в класс волны морозного воздуха.

Ваня Петухов помог Ладильщикову одеться и зашнуровать борцовские ботинки. Николай оделся в кожаную куртку и короткие штаны из «чёртовой кожи», а на голову натянул кожаный шлём. Ладильщикова тревожила мысль: снимать с медведя намордник или оставить? В последнее время дома Ладильщиков боролся с медведем без намордника и Мишук ни разу не тронул его зубами. Но сегодня, после всех передряг, Мишук возбуждён, нервничает. Вот он все время переступает с ноги на ногу, покачивается и глаза у него бегают. Пожалуй, сегодня лучше бы не снимать намордник…

Перед выходом на сцену Ладильщиков сказал своему юному помощнику:

– Ваня, следи за борьбой, будь на страже. Если что, я тебе дам сигнал. Понял?

– Понял, Николай Павлович.

На сцену Ладильщиков вывел медведя на цепи. Поклонился публике, а Мишука поманил морковкой, зажатой в руке. Медведь мотнул головой за приманкой, и вышло так, будто он тоже поклонился публике. В зале раздался смех и кто-то захлопал в ладоши, но Ладильщиков поднял руку – хлопки и смех оборвались.

– Товарищи, – сказал Ладильщиков, – я прошу во время борьбы соблюдать тишину. Мой Мишук шума не любит.

Ладильщиков отстегнул от ошейника цепь и протянул медведю правую руку. Мишук по выработанной привычке ухватился за неё двумя лапами и потряс. В публике раздался сдержанный смешок, а Ананий Матвеевич вполголоса проговорил:

– Ишь ты, договариваются по-товарищески бороться.

Человек и медведь обхватили друг друга, и единоборство началось. Ладильщиков и Мишук были одного роста, но медведь казался вдвое толще и массивнее. Человек применял несложные приемы вольной борьбы, а медведь старался их повторить. От резкой подножки Мишук упал на спину, быстро замотал лапами, вскочил и, обхватив хозяина, стал высоко задирать заднюю лапу, пытаясь тоже сделать подножку. Но Ладильщиков ускользнул от этого приёма, и медведь разозлился, ворча и встряхиваясь всем телом.

– Ишь ты, черт косолапый, – проговорил Ананий Матвеевич, – тоже норовит лапу подставить.

Борясь, медведь становился активнее и сопел всё громче, напряжённее. Иногда Мишук открывал рот и показывал зубы, но не трогал хозяина. Стремясь во что бы то ни стало повалить противника, Мишук опустился на четвереньки и, схватив лапами за ноги, дернул их на себя. Это была «подсечка», при которой устоять невозможно. Падая на спину, Ладильщиков успел на мгновенье удержаться «на мосту», но медведь навалился на него всем телом и прижал к полу. Ладильщиков хотел перевернуться на живот, но медведь заворчал и сильно сдавил зубами правую руку.

– Мишук… Мишук… – тихо произнес Ладильщиков, опасаясь, что медведь в припадке ярости забудет его.

Ладильщиков хотел достать из кармана морковь, чтобы подачкой отвлечь медведя от себя, но левую руку Мишук придавил лапой. Оставалось лишь одно: ждать с надеждой на то, что медведь, не встречая сопротивления, постепенно успокоится и отпустит его. Но время шло, а Мишук не отпускал хозяина и при малейшем его движении усиливал нажим зубами и сердито ворчал. Что же делать? Как же выйти из этого затруднительного, опасного положения? Просить помощи? Стыдно. Да медведь и схватить может чужих людей. Позор! Нельзя провалить номер. Тогда нигде не показывайся. Засмеют. А если никто не выручит, то зверь может повредить руку…

– Занавес… Занавес… – тихо прошептал Ладильщиков, но Ваня не расслышал его слов.

– Что, Николай Павлович? – опросил он тоже шёпотом.

– Помани его морковкой, – громче сказал Ладильщиков.

Почувствовав опасность, Ваня, не закрывая занавеса, кинулся за «кулисы», в соседний класс, и, ухватив миску с морковью, побежал обратно, на сцену. Суетливо торопясь, он споткнулся на пороге и упал. Миска выпала из рук и морковь рассыпалась по полу. От знакомого стука миски медведь вздрогнул и поднял голову. Заметив любимое лакомство, Мишук отпустил хозяина и потянулся к моркови. Напряженная тишина в зале сменилась громким смехом, который ещё больше усилился, когда с передней скамьи вскочил Ананий Матвеевич и крикнул во весь голос:

– Ванька, с-сукин сын, беги за дверь, а то зверь задерёт!..

Ладильщиков вскочил с пола, схватил цепь и побежал к медведю. Зацепив цепь за ошейник и подобрав морковь в миску, он увёл Мишука за «кулисы», когда скрылся Ваня, напуганный криком своего деда.

Привязав медведя и сунув ему под морду морковь, Ладильщиков выбежал на сцену и поклонился публике. Но он почувствовал, что поклоны у него не выходят, они какие-то неуклюжие, словно медвежьи, и весь он будто скован. Ладильщиков перестал кланяться, стоял и смущённо улыбался. Лицо у него было красное, потное. И вот такой простой, застенчивый и сильный, он пришёлся по душе крестьянам. Они восторженно шумели, смеялись, хлопали в ладоши.

Народ расходился медленно. Многим хотелось заглянуть «за кулисы» и поближе посмотреть на медведя, но Ананий Матвеевич никого туда не пустил.

– Братцы, – сказал он, обращаясь к любопытным, – медведь в расстройстве… Не надо его беспокоить, а то может кого и зацепить.

Варюгин же прошёл «за кулисы» беспрепятственно, как хозяин.

– Николай Павлович, – обратился он к Ладильщикову, – ночевать, конечно, ко мне. У меня и для вас и для Мишука найдется хорошее угощение.

– Да нет уж, спасибо, – ответил Ладильщиков, – я иду к Ананию Матвеевичу.

– А что у него хорошего, теснота, да затируха на ужин, а у меня и просторно и сытно.

Вошедший в класс Ананий Матвеевич услышал слова Варюгина и, ухмыльнувшись, промолвил;

– Добрый друг лучше ста богачей.

– Сдержи язык, а то зубы сломаешь, – угрюмо пробасил Варюгин, сердито покосившись на Петухова.

– Богачи-то редко имеют друзей, – проговорил Ананий Матвеевич и повернулся спиной к Варюгину. – Пойдём, Николай Павлович. В тесноте, да не в обиде.

В этот вечер долго не ложились спать. Дед вспоминал русско-японскую войну и как он участвовал в Цусимском бою, а Ладильщиков рассказывал о том, как он воевал с немцами и с «беляками». Ваня жадно слушал разговор взрослых, забыв, что ему давно пора спать. Дарья Ивановна, высокая сухощавая женщина, сказала:

– Ваня, спать пора.

– Да погоди ты, мама, – отмахнулся сын.

– Мёдом его не корми, а о войне расскажи. Это только в рассказах она интересная, а так – только погибель людям. Отец вот сложил там голову, а я майся одна.

Потом втроём они ходили проведывать Мишука. В тёплой бане, развалившись на соломе, медведь сладко спал.

– Тоже, небось, устал, – промолвил дед.

– Ананий Матвеевич, а почему, как ты думаешь, Варюгин даже не пошевелился, когда медведь придавил меня? Ведь он мог бы помочь – Мишук ещё помнит его…

– Эх, Николай Павлович, что от птицы молока, ждать добра от кулака. Он ведь до сих пор жалеет, что отдал тебе медведя. Шкура! Народа тогда побоялся. А потом досадовал.

Ладильщиков в этот вечер заснул не скоро. В голову лезли то бандиты, то Мишук с его дикой выходкой… «А все-таки напрасно я снял с него намордник…» – подумал он.

Рано утром, стряпая у печки, Дарья Ивановна сказала:

– С ума свели вы моего Ванюшку, Николай Павлович. До свету ещё вскочил и – к медведю.

Ананий Матвеевич умывался в углу из глиняного рукомойника, похожего на чайник и подвешенного к потолку на верёвочке.

– Хочет с вами поехать, да не смеет спросить, – сказал дед, – а я ему говорю – мал ещё, слаб.

В это время вошел в дом со связкой дров Ваня и, поняв, что речь идет о нём, потупился и покраснел.

– Вот так кормилец, – сердито сказала мать, – от матери бежать хочет. Отец на войне голову потерял, а он хочет под медведя попасть.

– Ну, так уж и под медведя, – проговорил Дед, – бабам всегда страхи кажутся.

Когда же мать вышла в сени, Ладильщиков сказал:

– Пока не могу тебя, Ваня, взять, а вот как заведу ещё зверей, так уж без помощника мне не обойтись…

Провожать Ладильщикова высыпали все ребятишки села. Длинной гурьбой они долго бежали вслед за санями и кричали;

– Приезжайте к нам еще! Приезжайте-е!..

Ваня, проехав с Ладильщиковым километра два, слез с саней и, прощаясь, сказал:

– Пишите, дядя Коля.

– Непременно напишу. А ты спортом занимайся, а то не возьму.

В тот же день Ваня притащил из кузницы ржавую цепь, пудовую гирю и стал упражняться. Каждый день он щупал свои бицепсы и думал, что они растут у него не по дням, а по часам.

Ваня хотел быть таким же сильным, как Николай Павлович, и вместе с ним укрощать зверей.