Текст книги "Повесть об укротителе"

Автор книги: Василий Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

НОВАЯ РАБОТА

На другой день в пригородный совхоз красноармейцы привезли на автомашинах несколько десятков разных собак: больших и маленьких, лохматых и гладких, чистых и грязных, породистых и дворняжек без роду и племени.

Прежде всего пришлось отобрать для дела собак здоровых, рослых и молодых, а маленьких, старых и слабых выбраковать.

В шорной мастерской совхоза сделали для них поводки, ошейники, шлейки, вьюки и разные ремешки с пряжками.

В столярной мастерской плотники смастерили большущий танк и покрасили его в темно-зеленый цвет. Издали – ну прямо настоящий танк! И башня у него с пушкой и даже гусеницы из жести. Только мотора не было.

Местом для занятий избрали сад – хорошая маскировка с воздуха, и выкопали здесь настоящие окопы.

Работа по подготовке собак – истребителей танков шла целый день непрерывно. Николай Павлович и Иван Данилович трудились посменно: до обеда один работал в совхозе, другой – в балагане, а после обеда менялись местами.

Сначала приучали собак есть под танком. Все они смело залезали под деревянный танк и спокойно поедали мясо. Потом на длинном тросе трактором потянули макет танка и, бросая под него куски мяса, кричали: «Вперед! Взять!» Смелые собаки бросались под движущийся танк, а трусливые не шли.

– Брак, – оказал помогавший дрессировщикам сапер Ваганов, который уже побывал в бою и был ранен, – фанерного испугались, а настоящего тем более…

Пришлось трусливых собак изгнать, а смелых тренировать дальше. Однако фанерный танк хоть и движется, но он тихий и безопасный – не гремит, не лязгает гусеницами и не стреляет. Но ведь таких безобидных танков на передовой нет.

И вот прибыл в совхоз настоящий танк, Т-34. Это был средний приземистый танк с пушкой, быстрый и поворотливый на ходу. Командир танка старший сержант Иосиф Прончик весело сказал:

– А ну, пустите на меня ваших собак. Посмотрю я, какие они храбрецы.

Несколько собак, как только увидели идущее, на них грохочущее чудовище, задрожали, вырвались из рук и что есть духу пустились в кусты малинника.

– Вот так «герои»! Здорово драпают! – смеялся танкист, стоявший в открытом люке танка, – Расстреливать надо таких трусов!..

– Да, – сказал сапер Ваганов, – такие в бою только панику будут наводить.

Из двухсот собак, с которыми начали работу, осталось к концу курса обучения лишь сорок пять, но зато эти уже были надежные. На собак надевали специальные вьюки с боевым зарядом на спине и садились с ними в окоп. Боевой танк не только страшно грохотал, но еще и оглушительно стрелял из пушки холостыми снарядами. Но собаки ничего не боялись. Услышав команду «Вперед! Взять!», они смело ныряли под брюхо танка, хватали на ходу кусок мяса и невредимыми выныривали позади танка.

Приехал в совхоз пожилой полковник саперной службы Гуров, посмотрел «работу» собак-истребителей и сказал, обращаясь к Ладильщикову:

– Хорошо. Спасибо, товарищи. Пожалуй, можно теперь и на передовую,

– Надо бы еще получше закрепить у них рефлексы, – сказал Николай Павлович, – усложнить бы им боевую обстановку…

Полковник Гуров нахмурился:

– Время не ждет, А кто же с ними поедет на передовую?

– Собаководы-саперы, товарищ полковник. Они подготовлены хорошо.

– Да, я понимаю, но кто будет над ними старшим?

– Я сам бы поехал, товарищ полковник…

– Нет, вы нам здесь нужны. Мы продолжим эту работу.

К полковнику подошел Иван Петухов и откозырял по-военному:

– Разрешите, товарищ полковник» мне поехать на фронт.

– Да, товарищ полковник, – добавил Ладильщиков, – это было бы надежно, но мой ассистент пока на «брони».

Полковник Гуров пристально взглянул на рослого Петухова и сказал:

– Хорошо. Мы свяжемся с военкоматом и вопрос с вашей «бронью», я думаю, разрешим… Вам, товарищ Петухов, надо будет проверить собак в бою и все учесть. Дело это новое. А вас, Николай Павлович, командующий просил зайти к нему сегодня вечером.

К командующему? Зачем? Неужели по поводу собак? Или еще что-нибудь хотят предложить? На свою работу по дрессировке собак он смотрел как на обычную, черновую работу, не придавая ей особого значения. Тем более, что дело это совсем новое, и неизвестно еще, как оправдается в бою.

Из штаба Ладильщиков вернулся на квартиру ночью. Маша уже лежала в постели, но не спала – с волнением ожидала мужа.

– Ну? – опросила она тревожно, как только он вошел в комнату.

Неторопливо разуваясь, Николай Павлович ответил:

– Не мне бы надо идти к командующему, а тебе, Маша.

– Почему?

– Так уж…

– Да не тяни. Говори.

Николай Павлович присел на краешек кровати.

– Дай я тебя, Маша, поцелую.

– В честь чего это целоваться? Да говори же скорей!

– Маша, командующий тебя благодарит, – За что? Ты смеешься?

– Я серьезно, Маша. За то, что ты поймала шпиона. – Это того?

– Да, того самого. У меня с ним была очная ставка. Это – Пауль Финк.

– Ага, Коля, я оказалась права, а ты сомневался. Что же они так долго молчали?

– Не они молчали, а шпион молчал. Крепкий на язык оказался.

– Ну, а еще что ты о нем узнал?

– Его забросили к нам с беженцами… А чистильщик сапог оказался НП.

– Что такое НП, Коля?

– Наблюдательный пункт. У него фотоснимки нашли. Мария Петровна вскочила с постели.

– Интересно! Я первый раз в жизни живых шпионов видела.

– Не видела, Маша, а сумела увидеть.

– Ну, а ты как? Что тебе сказал командующий насчет собак?

– Объявил благодарность.

– Ну, а ты что ему сказал?

– Я ответил ему, Маша, как солдат: «Служу Советскому Союзу».

На другой день ранним утром провожали на фронт Ивана Даниловича.

– Береги себя, Ваня, – дрожащим голосом проговорила Вера, обнимая мужа, – и пиши нам почаще…

Прижимая к груди сына, Иван Данилович сказал: – Николай Павлович, Руслана не оставляйте, если со мной что случится…

Николай Павлович взял помощника за плечи и, глядя ему в глаза, сказал тихо, вдумчиво:

– Ванюша, помнишь, что я говорил перед тем, как тебе надо было первый раз войти в клетку к зверю? Каждый солдат знает, что в сражении потребуется его жизнь, но когда он встретится лицом к лицу с врагом, то должен храбро выполнить свой долг, не думая об опасности.

Николаю Павловичу казалось, что он провожает на фронт родного сына. Так близок и дорог был ему Ваня. Они по-мужски крепко обнялись, поцеловались, и Николай Павлович отвернулся. Он не хотел, чтобы Ваня видел его слезы.

ИСТРЕБИТЕЛИ ТАНКОВ

Небо и земля казались однообразно-серыми, неприглядно-тоскливыми. Дождь моросил непрерывно. Вспаханный склон пологой высоты, черный и мокрый, глянцевито отсвечивал. На поле валялись кверху зубьями железные бороны и опрокинутая, покореженная сеялка, кое-где, вразброс, стояли подбитые черные танки с прямым крестом на башне.

Батальон капитана Неверова засел в окопах, вырытых наспех. При поспешном отходе не удалось как следует укрепиться. Оборона высоты 105,1 была тяжелой. Немцы атаковали позиции по нескольку раз в день: они стремились прорваться к Ростову.

Капитан Неверов, высокий блондин, каждый раз, после того как захлебывалась вражеская атака, ругался: «Тьфу, черт побери! И откуда они берут столько танков?!»

Позади окопов – степная балка, заросшая кустами шиповника, терна и боярышника. Кусты боярышника заползли и на высоту, маскируя окопы и две маленькие противотанковые пушки. Их снаряды могли насквозь прошивать броню немецких танков, но вчера в бою одну пушку подбили, и она уткнулась тонким стволом в землю.

Ночью пришли в батальон новые бойцы с собаками– истребителями танков. Капитан Неверов впервые видел таких собак и поэтому сомневался в их боеспособности.

– В ученьи они, может, и хороши были, а здесь такой огонь…

– Думаю, что боевой экзамен выдержат, – не очень твердо ответил инструктор Иван Петухов.

– А собаководы в бою были?

– Нет. Только один был, Ваганов, но все прошли военную службу.

– Пока вас самих пообстреляют, повозишься с вами…

Капитан Неверов, провоевавший четыре месяца, с недоверием и даже с некоторым пренебрежением относился к необстрелянным новичкам.

– Будьте покойны, товарищ капитан, не подведем, – ответил Петухов.

– Ладно, там видно будет. Вот и жратвы им много надо…

– Пока сегодня не надо, товарищ капитан. Голодные, они лучше на танки пойдут.

– Посмотрим. Заработают – накормим. А не заработают – и так не сдохнут.

– Но если, товарищ капитан, они в бою заработают, то кормить их уже не придется, – с горечью сказал Петухов.

Собаководов развели в роты, а Иван Петухов, Ваганов и еще несколько человек были отведены на самый ответственный участок обороны – в боевое охранение. В боевом охранении находился усиленный стрелковый взвод, которым командовал маленький, щуплый, рыжий, с чубом лейтенант Смирнов. Стальную каску он никогда не надевал, и все его знали как человека отчаянной храбрости. При разговоре с друзьями он бравировал своей смелостью: «Меня все равно не убьют, я знаю, где упадет снаряд и где летит пуля…»

Собаководов лейтенант Смирнов принял радушно.

– Ну, ладно, приземляйтесь пока. И чтоб не слышно их было, а то немцы услышат и могут догадаться, какой им «гостинец» приготовили. До рассвета отдыхайте, а там будьте готовы каждую минуту.

Собаководы рассредоточились в траншее и, покрывшись плащ-палатками, присели на влажную подстилку из веток боярышника. Собаки прижались к своим хозяевам. Рядом с человеком и теплее и не так страшно. А ночь темная, как чернозем, и такая тихая, будто все на свете умерло. Неприятно, жутко.

Вон немецкий прожектор скользнул лучом по земле, поблуждал из стороны в сторону, а потом скакнул вверх и, ткнувшись в мокрое одеяло сплошных туч, оборвался.

Туманно-серый рассвет приходил медленно, как будто опасался кого-то.

На гребне вспаханной безымянной высоты показалось что-то черное, одиночное. Оно на глазах росло и стало танком. За ним левее еще вырос танк, а потом показались и правее: семь, восемь, девять, десять, одиннадцать танков! Петухов услышал их отдаленный гулкий шум; он удивился: как медленно ползут бронированные машины – словно стальные черепахи.

Сначала видны были только танки, а потом позади них показались маленькие черные фигурки людей.

Лейтенант Смирнов звонким голосом подал команду:

– Та-анки! Приготовиться!

И будто по команде лейтенанта где-то в тылу разом ухнули артиллерийские батареи, и вскоре все увидели, как впереди вражеских танков, ползущих на окопы, полыхнули взрывы и густой дым расплылся в стороны, закрыв железную лавину.

– Заградительный огонь, – проговорил сапер Ваганов,

Артиллерийские залпы следовали один за другим и, казалось, что сквозь этот сплошной огонь не пробьются танки. Но вот из дымовой завесы вынырнули черные танки – их было уже меньше, кажется, семь, и они разреженной цепью шли на окопы быстрее.

Артиллерия вдруг умолкла.

– Почему прекратили стрельбу? – нервно спросил Петухов Ваганова, сидевшего рядом с ним.

– Нельзя. Нас могут зацепить…

– А почему мы молчим?

– Далековато. Зачем напрасно патроны жечь. Собаки повизгивали и натягивали поводки.

И вдруг это напряженное, накаленное ожидание прервалось звонкой командой лейтенанта Смирнова:

– Собаководы, стоять насмерть! По наступающей пехоте прицельным огнем, взвод, пли!

Винтовочный залп оглушил. Защекотало в ушах. Собаки вздрогнули и прижались к своим хозяевам.

Выйдя с пахоты на твердый грунт, танки ускорили ход и открыли стрельбу. Из жерл пушек вырывались пучки огня. Автоматчики, пригибаясь, бежали вслед за танками и вели трескучий огонь. Вот они стали как будто спотыкаться и падать. В это время прямой наводкой открыла огонь противотанковая пушка. Пригнувшись, орудийный расчет красноармейцев работал быстро и ловко; приземистая пушка часто дергалась, будто пыталась скакнуть вперед, на врага, посылая в танки снаряд за снарядом. Вон головной танк вдруг закружился на месте на одной гусенице, продолжая извергать огонь в разные стороны. Но и противотанковая пушка от прямого попадания снаряда подпрыгнула и, упав набок, замерла.

Снаряды рвались то впереди окопов, то позади. Над окопами свистели и шуршали осколки. Иногда они боронили бруствер окопа и красноармейцы – раненые или убитые – откидывались назад, либо грузно, медленно сползали вниз, судорожно загребая руками мокрую землю.

Танки на ходу перестраивались и шли на окопы двумя эшелонами. Головной танк был уже метрах в двухстах. Надо подпустить их еще ближе, чтобы собаки попали в мертвое пространство. Тогда они наверняка достигнув своей цели. Огонь по пехоте противника усиливался – ее надо было отсечь от танков. Автоматчики, укрываясь от огня, прятались за броню машин. Гул моторов и лязг гусениц все нарастал, нарастал и становилось жутко от этого грозного грохота стальных чудовищ.

– Вперед, Волчок! – крикнул Ваганов. – Взять!

И выпустил из окопа большую серую собаку. Тело собаки плотно обхватывал брезентовый вьюк с боевым зарядом-миной, а на спине у нее торчал кинжалом штырь. взрывателя. Наклонив лобастую голову, Волчок быстро побежал к ближайшему танку. Вот он юркнул под него, и вслед за тем раздался сильный взрыв. Танк вздрогнул и остановился, как будто наткнулся на гранит, и задымил.

Подбитую машину левее и правее обходили два танка, приближаясь к окопам.

– Шарик, вперед! Взять! Трезор, вперед, взять! Взять! – одновременно крикнули два собаковода и выпустили своих собак.

Две собаки – белая, гладкошерстая и лохматая, черная – выскочили из окопа и устремились к вражеским танкам. Большой черный Трезор вдруг ткнулся носом в землю и, упав на бок, задрыгал ногами, а белый Шарик закатился под танк, и сразу раздался взрыв. Из подорванного танка, открыв люк, вынырнул высокий танкист в нижней рубашке и прыгнул назад, но в тот момент, когда он прыгал, его настигла пуля, и он распластался на земле около своей горящей машины. Третий танк первого эшелона шел на окопы, а вслед за ним двигалось еще три танка, ведя на ходу огонь.

– Вперед, Полкан! Взять! – крикнул Петухов, спуская с поводка крупного пса с обвислыми, как лопухи, ушами. Полкан высунулся из окопа и, увидев железное чудовище, изрыгающее огонь, задрожал и сполз обратно в окоп. Петухов ударил его ремнем. Пес заскулил и при-. жался к ногам хозяина. Петухов схватил гранату и, громко крикнув «Полкан! Взять!», полез навстречу приближающемуся танку. Надо приподняться, размахнуться как следует и бросить гранату под гусеницу, но огонь автоматчиков прижимает к земле. Чуть приподнялся, бросил. Взрыв. Эх, недолет! Поторопился. Надо было подождать. А танк приближается. «Полкан, взять!» – крикнул Петухов. Пес выпрыгнул из окопа, обогнал прижавшегося к земле Петухова и, бросившись под танк, оглушительным взрывом распорол ему стальное брюхо.

Петухов почувствовал, будто кто-то сильно ударил его по голове, и все померкло. Он уже не видел и не слышал, Как собаководы крикнули «Вперед! Взять!» и выпустили еще четырех собак. Он не видел, как четыре вражеских танка вдруг повернули обратно и на полной скорости стали удирать, а наша пехота расстреливала заметавшихся по полю автоматчиков. Осмелевшие собаки с лаем преследовали уходящие танки, а бойцы, забыв о предосторожности, высунулись из окопов и кричали весело:

– Глядите! Танки драпают от собак!

…Придя в себя, Петухов не сразу понял, где он находится. Покрытый шинелью, он лежал на соломе, в блиндаже. На маленьком столике горела коптилка, сделанная из медной гильзы противотанкового снаряда. Над Петуховым наклонилась молоденькая остроносенькая медсестра. Увидев, что он открыл глаза, сестра радостно воскликнула:

– Очнулся! Товарищ капитан, очнулся! Над Петуховым наклонился капитан Неверов и кто-то щуплый с забинтованной головой. Это был лейтенант Смирнов, но Петухов его не узнал.

– Ну, как, главный собаковод, жить будем! – бодро сказал Неверов.

Иван Данилович чуть-чуть улыбнулся, хотел что-то сказать, пошевелил губами, языком, но слов не получилось. Он забыл названия всех предметов и ничего вокруг не слышал. Мертвая тишина. Странно и страшно. А вдруг всегда так будет… И силы все иссякли – не может пошевелить ни ногой, ни рукой, как будто кто-то высосал всю кровь. Глаза у него увлажнились, защемило сердце, С большим усилием он простонал что-то невнятное,

– Валя, что он говорит? – спросил капитан.

– Ему холодно, он пить хочет, – пояснила сестра, догадавшись, что хотел сказать тяжело контуженый Петухов.

Придерживая на руке взлохмаченную голову Петухова, сестра напоила его крепким горячим чаем. Затем бережно опустила его голову на сложенную подушечкой плащ-палатку и покрыла еще одной шинелью.

Петухов глубоко заснул и уже не слышал, как капитан Неверов сказал:

– Погорячился. Вылез из окопа. Смелый, крепкий.,

– Да, молодцы собаководы, – сказал лейтенант Смирнов, – не будь нынче собачек, туго бы нам пришлось…

ГОРОД В ОГНЕ

Стоял ноябрь. Плотное покрывало свинцовых туч так низко прижималось к земле, будто старалось спрятать ее от врага, уберечь от бомбежки.

Город на Дону переживал тяжелые дни.

Гитлеровская армия форсировала Дон и с боями подходила к городу.

Бомбили почти непрерывно, днем и ночью. Цирковые представления в балагане шли с перебоями.

Директор цирка, не дождавшись разрешения на эвакуацию, уехал в Новороссийск, где находилась его семья, и все руководство возложил на администратора Дротянко.

Бухгалтера цирка призвали в армию, и кассовую книгу по распоряжению Дротянко приняла его жена Берта Карловна.

Положение артистов резко ухудшилось: и зарплату задерживали, и продукты для зверей трудно было доставать, да и об эвакуации Дротянко не заботился. На все вопросы артистов он отвечал:

– Это не в моей власти. Надо есть высокое начальство, и оно должно о нас думать, заботиться…

– Но с такой проволочкой мы можем попасть в лапы фашистов! – резко сказал Николай Павлович.

– Может быть… На войне все случается… А что я сделаю – у меня нет никакого транспорта, – ответил Дротянко.

Подхватив Ладильщикова под руку, Дротянко отвел его в сторону и проговорил на ухо:

– Не так страшен черт, как его малюют…

– Не понимаю вас, Тихон Кузьмич.

– Потише, Николай Павлович. Я уважаю вас и думаю, что если мы и застрянем здесь по велению судьбы, то не пропадем: нам нечего бояться – мы ведь оба беспартийные… Ты читал немецкие листовки?

– Нет, и читать не собираюсь.

– Напрасно. Они гарантируют полную инициативу честным труженикам и частному предпринимательству. Мы могли бы с вами, Николай Павлович, организовать доходное зрелище…

Ладильщиков выдернул свою руку из руки Дротянко и с недоумением и ненавистью посмотрел на него. Что он, шутит или говорит всерьез?

– Нет, Дротянко, без Родины у меня пути нет, Я вас до сих пор считал лучше, чем вы…

– Ну, ладно, Николай Павлович, будем считать, что у нас этого разговора не было. Я к тому заговорил, что, в случае чего, можете рассчитывать на мою дружбу и поддержку.

– Нет уж, я как-нибудь обойдусь без вашей дружбы. Уходя от Дротянко, Ладильщиков думал: «Какая подлая душонка! Может быть, поэтому он не особенно хлопочет об эвакуации? Неужели он может предать? Ведь русский же он человек!»

На другой день утром в цирк явился офицер милиции.

– Кто у вас директор? – спросил он Ладильщикова.

– Временно Дротянко.

– А кассир?

– Его жена, Берта Карловна.

– Где они?

– Не знаю. Должно быть, на квартире или где-нибудь в укрытии. Берта Карловна очень боится бомбежек. А зачем они вам?

– Да вот уже с неделю они не сдавали в госбанк деньги, вырученные со сборов.

– Они и артистам за полмесяца задержали зарплату, – сказал Ладильщиков.

– Наверно, с кругленькой суммой эвакуировались самостоятельно, в индивидуальном порядке, – иронически проговорил офицер милиции, – но мы их все равно найдем. А если появятся – сообщите нам.

– Хорошо, – проговорил Ладильщиков и с досадой подумал: «Напрасно я вчера не заявил о нем… Бросил цирковое хозяйство и прихватил государственные деньги…»

С тревожными, беспокойными мыслями Ладильщиков поехал на станцию.

Начальник станции, сухопарый, сутулый старик с ввалившимися щеками и красными от бессонницы глазами, сказал:

– Ну что я могу поделать. Разорваться мне, что ли? У меня не хватает порожняка.

– Но у меня ведь ценные звери, дрессированные, – старался убедить его Ладильщиков.

– Товарищ Ладильщиков, мы не успеваем отправлять людей и эвакуировать заводы, а вы суетесь со своими зверями. Не до зверей теперь, поймите! Война!..

Военное ведомство предоставило Ладильщикову один четырехосный вагон. Военный комендант сказал:

– Немедленно грузите служебных собак и эвакуируйтесь в направлении Краснодара. Там получите дальнейшие указания.

Ладильщикову разрешили погрузить в этот вагон и зверей.

– Маша, – сказал Ладильщиков, заехав со станции в цирк, – я поеду в совхоз за собаками, а вы тут с Верой подготовьте животных к погрузке.

В совхозе было пустынно. Скот угнали уже несколько дней тому назад, а рабочие уехали вчера. На территории совхоза валялись какие-то бумаги, тряпки, сломанные колеса. В пустой конторе сидели собаководы-саперы и курили махорку. Пришла машина-трехтонка. Красноармейцы быстро погрузились и сели на пол кузова, придерживая связанных цепочкой собак.

– Давай на станцию, – сказал Ладильщиков, садясь в машину.

Газик фыркнул, пустил синюю струю дыма, прыгнул и остановился. Шофер Лобков включал стартер, крутил заводной ручкой, но мотор не заводился.

– Эх, – с досадой проговорил Лобков, – как на зло в такой момент!..

– У нас дорога каждая минута, – сказал Ладильщиков и подумал: «Надо еще и зверей успеть перевезти на станцию».

К газику подошел пожилой шофер трехтонки и, обращаясь к Лобкову, сказал с усмешкой:

– Видно, отжил свой век твой «козлик».

Вдвоем они покопались в моторе, залезли под машину и, выпачканные грязью, вылезли из-под нее невеселые,

– Ничего не поделаешь, – проговорил шофер трехтонки. – Садитесь с нами, моя надежнее.

– А как же моя машина? – растерянно спросил Лобков.

– Надо нам торопиться. Видите, что вокруг… – ответил Ладильщиков.

Город горел в нескольких местах, и густым дымом заволокло, затуманило каменные дома. Пикирующие юнкерсы тройками и шестерками, волна за волной, налетали на город и бомбили станцию, дороги и мост через Дон. Часто хлопали зенитки, юркие ястребки шныряли в воздухе и строчили по юнкерсам из пулеметов.

Где-то недалеко, за городом, артиллерийская канонада сливалась в сплошной гул.

– Может, на буксире дотянем ее до станции, – нерешительно промолвил Лобков,

– А какой смысл? Чтоб на станции ее бросить? – сказал Ладильщиков.

– Нечего возиться с этим старьем, – проговорил шофер трехтонки и отошел к своей машине.

– Товарищ Лобков, – сказал Ладильщиков, – нельзя оставлять машину врагу, даже ломаную. Поджигай.

Лобков помрачнел.

– Не могу, Николай Павлович. Не поднимается рука, Я на ней десять лет ездил. Мне её новую дали…

– Теперь уже не до жалости, товарищ Лобков. Давай бензин.

Лобков с помощью резиновой трубки нацедил в консервную банку бензин и подал ее Ладильщикову,

– Сами поджигайте.

– Обливай. Давай спички.

Дрожащей рукой Лобков облил мотор и кузов. Передав Ладильщикову спички, Лобков отошел в сторону и отвернулся. Ладильщиков поджег кусок смятой газеты, сунул ее в мотор. Бензин вспыхнул, и желтое, с черным дымком пламя, облизывая металл, торопливо побежало по кузову. Лобков, взглянув на горящую машину, сморщил лицо, словно от боли. Ему казалось, что с гибелью его машины от теряет что-то более значительное и дорогое.

В просторную кабину трехтонки, рядом с шофером, уселись Ладильщиков и Лобков. Машина понесла их к станции. Все угрюмо молчали. Как будто что-то оборвалось, потеряно навсегда, и всякие слова теперь излишни. На глазах у Лобкова Ладильщиков заметил слезы. Может быть, и странно, что так страдает Лобков о своем старом газике, но Николай Павлович понимал, что дело тут не только в машине. Лобков покидал родной город в огне, они оставляли врагу выстраданную русскую землю. И ему, Ладильщикову, тоже было несладко. Ваня тяжело контужен, лежит в госпитале, и неизвестно, поправится ли… А недавно получили из Москвы письмо от Добросмыслова, который писал, что октябрь был для столицы самым тяжелым, и в эти мрачные дни умерла мать Ладильщикова, Клавдия Никандровна. Умирая, она все время беспокоилась о сыне и говорила: «Как там мой Коля… Хоть бы его господь сохранил… Такая ужасная война…» Роман Алексеевич писал, что он похоронил старушку как подобает, и просил Колю и Машу не беспокоиться о своем доме: он сбережет и дом, и все имущество, если только не попадет шальная бомба. Чудной старик! Разве теперь Ладильщикову до дома, когда государство в смертельной опасности. Так далеко зашли враги. И удастся ли теперь вывезти свое звериное хозяйство?..

Николай Павлович крепко обнял Лобкова за плечи и сказал:

– Ничего, Семен, не горюй. Выдержим и все вернем сполна. И машины у нас будут получше теперешних…

Лобков криво улыбнулся: «Успокаивает, а у самого, наверно, тоже на душе кошки скребут…»

Выгрузив собак с машины в вагон, Ладильщиков поехал в цирк.

В цирке было пусто, темно и мрачно. Артисты уже эвакуировались, и в цирке бродило лишь несколько рабочих манежа. На арене и за кулисами валялись пустые ящики, тумбы, какие-то шесты, тросы и сломанные грабли. Брезентовая крыша была снята, и цирк казался обнаженным гигантом без головы.

На машину погрузили двух догов, белочку в маленькой клетке, медведя Нечая, молодого льва Цезаря и трехлетнюю львицу Корму: брат и сестра жили дружно в одной клетке.

Руслан уезжал вместе с Ладильщиковым,

– Дядя Коля, я и Тимошку возьму.

Прижимая собачонку к груди, он побежал с ней к машине, а белый медведь, увидев, что уносят его маленького друга, затоптался в клетке и зафыркал. Руслан вернулся:

– Дядя Коля, давайте и Малыша возьмем, а то он тосковать будет без Тимошки.

– Куда мы такую махину поместим, Руслан?

– Коля, возьми Крошку с собой, – сказала Мария Петровна.

– Да я и этих-то не знаю, как втиснуть в вагон. – Возьми, Коля, он немного места занимает.

– Ну ладно, давай.

Двое рабочих подхватили ящик с удавом на руки и почти бегом понесли его к машине. В тот момент, когда они подняли ящик на борт, где-то недалеко ухнула бомба. руки у рабочих дрогнули, и ящик с удавом грохнулся на землю.

– Эх вы, руки-крюки! – крикнула Мария Петровна, – Бомбы испугались.

У Крошки на голове выступила кровь. Мария Петровна смазала йодом голову удава, и его погрузили на машину,

– Мама, а ты разве не поедешь с нами? – спросил Руслан, прижимаясь к матери.

– Нет, Руслан, мы с Марией Петровной пока останемся здесь. Завтра нам обещали вагон, и мы потом к вам приедем.

– Мама, поедем с нами.

– Не могу, сынок.

Мария Петровна подошла к мужу и тихонько сказала:

– Коля, пусть Вера едет с тобой.

– А ты как же одна здесь останешься?

– Если дадут вагон, я и одна управлюсь. Не надо разлучать ее с сыном. Мало ли что, может здесь случиться…

– Ну ладно, скажи ей.

– Вера, поезжай и ты с Николаем Павловичем.

– Нет, Мария Петровна, я не могу. Здесь ведь больше зверей остается. Как же вы одна тут управитесь…

– Мне, Вера, по закону положено до конца быть – я администратор аттракциона, а тебе надо с сыном ехать.

– Да, Вера, вам надо ехать с сыном, – подтвердил Николай Павлович.

– Если приказываете, то я поеду.

Руслан ухватился за руку матери и потащил ее к машине.

– Пойдем, мама, садись со мной в кабину. Прощаясь с женой, Николай Павлович сказал:

– Маша, ты уж смотри тут… Если вагон не дадут, уезжай сама на попутной машине.

– Ну что ты, Коля, разве я брошу зверей на произвол судьбы. А может, город и не сдадут…

– Маша, не рискуй своей жизнью.

– Ну ладно, Коля, поезжай скорее, а то как бы эшелон не ушел.

Машина тронулась. Из кабины высунулась кучерявая голова Руслана, и он крикнул звонким, высоким голоском:

– До свидания, тетя Маша! Приезжайте к нам скорее!

На руках у него, прижавшись к груди, сидел вислоухий Тимошка и пугливо посматривал по сторонам.