Текст книги "Повесть об укротителе"

Автор книги: Василий Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Зрители засмеялись и захлопали в ладоши, а Варюгин заёрзал на сиденье и пробурчал про себя что-то невнятное. Ананий Матвеевич смеялся от души и даже крикнул, искоса поглядывая на Варюгина:

– Не в бровь, а в глаз, сукиного сына! Маша наклонилась к Варюгину и спросила:

– А правда интересно? Почему же вы не хлопаете? Варюгин не ответил ей. Он порывисто встал и пошёл к выходу.

Ананий Матвеевич усмехнулся и, обращаясь к Маше, сказал:

– Это ведь про него, дочка. Видно, до печёнки достало…

Ладильщиков вышел на сцену во фраке с массивной львиной головой-маской и надменно, важно подал медведю лист бумаги. Мишук схватил бумагу лапами, повертел ее, понюхал, словно прочитал и, положив на пол, сел на нее. Ладильщиков сбросил с себя львиную маску и крикнул:

– Мишук, что ты делаешь?! Это же нота лорда Керзона!

Медведь схватил бумагу лапами и порвал её в клочки.

В этот момент откуда-то сверху опустился на сцену большой лист картона, на котором зрители увидели толстую морду с широким открытым ртом. На голове – шляпа-цилиндр. Показывая на портрет, Ладильщиков громко, с подъемом продекламировал:

И глотка хороша.

Из этой глотки

это не голос,

а медь,

Но иногда

испускает

фальшивые нотки,

Если на ухо наш наступает медведь[4]4
  В. Маяковский, «Керзон».


[Закрыть].

Мишук влез на тумбу, стоявшую в стороне, и, уцепившись зубами за маленькую дощечку, дернул её. Грянул пистолетный выстрел, и портрет буржуя упал на пол, на его месте, где он только что висел, развернулся красный флаг с надписью: «Руки прочь от Советской России!»

Испуганный и обозлённый медведь бросился к поверженному портрету лорда и с громким ворчанием стал его рвать зубами и когтями – как будто мстил ему за произведённый выстрел.

В зале поднялся шквал рукоплесканий. Зрители смеялись и выкрикивали:

– Так его, лорда! Кроши!

– Вот так морда!

– Долой буржуев!

– Давай еще!

На мгновение Ладильщиков замер, растерялся. Мишук повёл себя не по сценарию… Но его поведение играет на номер… Вот и хорошо!

Угостив медведя медовым пряником, Ладильщиков долго кланялся зрителям, и вместе с ним кланялся и Мишук. Публика аплодировала и кричала. Улыбаясь, подняв руки выше головы, хлопала в ладоши и Маша. Ей хотелось, чтобы Николай видел и её восторг. А он и без того не спускал с неё глаз и радовался, что и ей понравилось его выступление.

На сцену вышел директор театра Аменицкий и поднял руку:

– Товарищи, прошу внимания! – крикнул он высоким тенорком. – Жюри конкурса на новые художественные номера вынесло решение наградить Николая Павловича Ладильщикова за отличную выучку медведя почетной грамотой. Как ваше мнение?

– Награди-ить! – крикнул весь. зал, словно одной мощной грудью. – Награди-ить!..

– Мишук, возьми, – сказал Ладильщиков, показывая на цветную толстую бумагу, которую держал в руках Аменицкий.

Медведь осторожно взял лапами грамоту, повертел её, понюхал и подал её своему хозяину. Ладильщиков сунул ему в рот леденец и повёл со сцены.

За кулисами толпились любопытные. Пришли сюда Ананий Матвеевич и Маша. Улыбаясь и гордясь своей близостью к артисту, Петухов похлопал Ладильщикова по плечу и сказал:

– Молодец, земляк. Здорово ты их всех протащил! А Мишук-то, как он этого лорда, а?.. В клочки!

– И мне понравилось, – с улыбкой проговорила Маша.

– А что же Сидор Кузьмич не зашёл посмотреть Мишука? – спросил Ладильщиков, хотя и чувствовал, что Варюгин ему совсем не нужен.

– Осерчал, не по шерсти пришлось, – ответил Ананий Матвеевич. – А зачем ему и заходить-то? Мишук теперь все равно его не признает.

ПОЖАРНАЯ ТРЕВОГА

Ладильщиков познакомил Анания Матвеевича с Машей. С лукавой улыбкой посмотрел старик на девушку и подумал: «Наверно, невеста… Под стать молодцу».

Николай пригласил своих друзей пообедать.

Чайная находилась недалеко от театра. В ней стоял веселый гул мужских голосов и висел дым от курева. Народу – битком набито. Расторопный сухопарый официант, заметив Ладильщикова, откуда-то мигом принес столик, подставил к нему три стула и, поклонившись, любезно сказал:

– Прошу садиться, товарищи артисты. Что прикажете?

– Пару чая, – сказал Ладильщиков..

– А мне что-нибудь покрепче, – усмехнулся Ананий Матвеевич.

– Пожалуйста, папаша. Официант исчез.

– Видите, почет и уважение вам, Николай Павлович, – сказал Петухов,

– Ну что вы, Ананий Матвеевич…

– А что, по заслугам и честь.

Ладильщиков всегда неловко себя чувствовал, когда его хвалили, но Ананий Матвеевич не обращал внимания на его смущение. В присутствии Маши ему особенно хотелось расхваливать своего друга.

– Вот опять же и водку не пьешь, не куришь, – продолжал старик, – это хорошо.

Маша молчала. Ей было как-то неловко сидеть среди мужчин одной. В чайную она пошла ради Николая Павловича. Ведь у него сегодня такой радостный день. Ей хотелось побыть с ним, да и он ради нее даже изменил своей привычке: обычно после представления Николай кормил медведя, как бы награждая его за выполненные номера, а сегодня он не сделал этого. «Пока провозишься с ним, а Маша уйдет…» – подумал Николай. У него было веселое, бодрое настроение.

А голодный медведь, оставленный на привязи в сарае, нервничал. Набегала слюна. Медведь переступал с ноги на ногу, покачивался и дергал цепь. Потом стал скрести землю лапами. Около сарая собрались ребятишки и прильнули к щелям.

– Э-э, гляди, что делает! – крикнул один из них. Ладильщиков не обратил внимания на этот крик. Он знал, что когда Мишук нервничает, то копает землю. «Покопает и перестанет», – подумал Ладильщиков. Но все-таки поторапливался. Обжигая губы, он пил горячий чай и посматривал то в окно, то на Машу.

И вдруг снаружи послышался какой-то сильный топот, звон колокола и крики. Тревога! Кто-то в чайной крикнул: «Пожар!», – и все хлынули наружу, опрокидывая стулья.

– Где горит? Что горит? – спрашивали люди друг друга, глядя по сторонам. Но никто нигде не видел ни огня, ни дыма. Почему же пожарная тревога?

По широкой главной аллее на больших повозках, око-ванных железом, мчались пожарники. В повозки были запряжены попарно могучие рыжие лошади. На повозках стояли красные насосы. Пожарники, одетые в брезентовые куртки, в блестящих медных касках, ехали стоя, строгие и решительные, сильные и смелые. Казалось, что это мчатся колесницы с воинами-богатырями в атаку, на смертный бой с врагом.

Отовсюду из павильонов выбегали люди и тревожно спрашивали:

– Где пожар? Что горит?

Пожарники круто осадили коней около чайной, и кто-то крикнул в толпе:

– Чайная горит! Театр горит!

Ладильщиков побежал к сараю. Он хотел увести Мишука подальше от опасности. Вбежав в сарай, Ладильщиков крикнул:

– Мишук! Что ты наделал?!

Медведь возился в выкопанной яме и, зацепившись когтями за какие-то провода, злобно рычал и конвульсивно весь подергивался. «Наверно, зацепил электрические провода…» – мелькнула у Ладильщикова тревожная мысль. Он схватил стоявшую в углу палку и ею отделил провод от лап медведя. Мишук выскочил из ямы и, пугливо озираясь, рванулся в сторону. Ладильщиков отвязал медведя и, сунув ему в рот медовый пряник, повёл из сарая. В дверях он столкнулся с группой пожарников и директором театра Аменицким.

– Что вы тут делали, товарищ Ладильщиков? – спросил взволнованный Аменицкий.

– Ничего.

– Как ничего? А это кто яму выкопал?

– Мишук.

– Кто это Мишук? Ваш помощник, что ли? – спросил пожарник.

– Да, медведь.

– Вот косолапый черт, – сказал пожарник, – обнажил сигнальный кабель и вызвал пожарную тревогу, Сколько нам беспокойства задал, а!

– Извините, я не знал… – оправдывался Ладильщиков, – недосмотрел… Моя оплошность… Голодным его оставил…

– А вам, товарищ Ладильщиков, сегодня грамоту вручили за отличную дрессировку медведя, – сказал недовольно директор театра. – Вот вам и дрессировка! Придется у вас грамоту отнять и оштрафовать за ложную тревогу.

– Но зато, товарищ Аменицкий, – перебил его высокий пожарник, – эта тревога дала хорошую проверку нашей боевой готовности. Спасибо тебе, Мишук.

Все улыбнулись.

– Я сам все закопаю, – сказал Ладильщиков, – не беспокойтесь.

Когда же все разошлись, Николай поглядел по сторонам и спросил Петухова:

– Ананий Матвеевич, а где Маша?

– Убежала, Пожара испугалась. Да ты не волнуйся, придет.

– А ты почему знаешь?

– Знаю. По глазам вижу. Хорошая женка будет.

– Да это просто вроде как знакомая, – смущенно проговорил Ладильщиков.

– Я чую… Меня, старого воробья, не проведешь,

БЕГЛЕЦ

Прошло два года. За это время Ладильщиков много поездил со своим Мишуком по разным городам страны, а как только наступало лето, он приезжал в Москву и выступал в парках и летних театрах столицы. Но влекло его в Москву не только желание выступать. Он стремился к Маше. Находясь в разлуке, они переписывались, но ему хотелось быть рядом с ней, смотреть ей в глаза, слышать её голос. В Москве они бродили по паркам, купались в реке и ездили на дачи собирать ягоды и грибы. Николай и Маша полюбили друг друга и поженились.

Поселились они на окраине Москвы, недалеко от Тимирязевской сельскохозяйственной академии, рядом с усадьбой профессора Левковича, который заинтересовался работой Ладильщикова, Это он и посоветовал Ладильщикову купить жилье возле своей усадьбы. Домик хоть и небольшой, но удобный: сбоку притулился теплый «приделок», а на дворе были сарай с погребом, теплый хлев и молодой садик.

На новоселье к сыну приехала из Торопца Клавдия Никандровна. Правда, сначала она не хотела к нему ехать, так как обиделась на сына за то, что он выбрал себе жену сам, без ее материнского «глазу», но потом поехала. Скучно одной жить, тоскливо. Пожила немного, пригляделась к невестке и сказала сыну:

– Деловая у тебя Маруся-то и крепкая. Так у неё в руках все и горит. Я сама такая была смолоду.

А когда увидела Клавдия Никандровна, как Маруся скучает о муже, как волнуется, ожидая его с гастролей, наводит чистоту и порядок в доме, готовит его любимые кушанья, – окончательно убедилась в том, что ее сын выбрал себе жену подходящую. «Любит моего Колю, ухаживает… – думала она, – а что ж его и не любить. Он у меня орел. И животных любит, как и мой Коля. Это хорошо. Сироткой росла. Ласки не видала. А кто сироту осчастливит, сам будет счастливый».

Однажды Мария Петровна вышла во двор и увидела возле хлева высокого смуглого подростка в просторном картузе и ватной телогрейке. Стояла осень, и было холодновато. За плечами у подростка висел серый мешочек с какими-то вещичками. Приоткрыв дверь, подросток смотрел в сарай, на Мишука, привязанного к столбу. Мария Петровна знала всех ребятишек, приходивших к ним глазеть на медведя, но этого видела впервые. Подросток шагнул в сарай.

– Ты куда?! – крикнула Мария Петровна. Подросток вздрогнул и повернулся к ней.

– Что ты тут делаешь? Чего тебе здесь надо? – недружелюбно спросила Мария Петровна, подходя к подростку.

– Здравствуйте, – поклонился смущенный паренек, – я на Мишука глядел… Какой он стал большо-ой…

– А ты разве его знаешь?

– Знаю.

– Ты чей, откуда?

– Из Семёновки. Петухов я, Ванюшка. К нам Николай Павлович приезжал два года тому назад.

– А-а, мне он говорил о тебе, Ваня. Ну, иди, иди в дом, гостем будешь. Николай Павлович скоро придет.

Вошли в кухню. Ваня разделся. Через закрытую дверь из зала кто-то произнес гортанной скороговоркой;

– Маша! Маша! Маша!

– Да, да, Гаврик, – ответила с улыбкой Мария Петровна. Но опять кто-то загалдел:

– Маша! Маша!

Вошли в зал. Ваня, осмотрелся вокруг. Никого нет-Кто же спрашивал?

– Это попка кричал, Гаврик, – пояснила Мария Петровна.

Только теперь Ваня заметил в углу клетку, в которой сидел красивый зеленоватый попугай. Ваня подошел к клетке.

– Осторожнее, – предупредила Мария Петровна, – а то он чужих не любит.

Она поставила на стол самовар:

– Садись, Ваня, попей чайку с дороги.

Ваня достал из своего мешочка масленые лепешки и положил на стол.

– Не надо, Ваня, у нас все есть.

– Это мне дедушка на дорогу положил.

– А у тебя что, мамы разве нет?

– Есть… – почему-то смущенно проговорил он и потупился.

– А ты в Москву приехал один?.

– Один.

– Как же ты нашёл нас?

– Дедушка сказал, что язык до Киева доведет… А у меня ваш адрес был.

– По делам, что ли, каким? Или учиться?

– Учиться. К вам я приехал… – робко ответил Ваня,

– Зачем?

– За зверями буду ухаживать. Дяде Коле помогать.

– Да ты ещё мал, Ваня. Работа эта тяжёлая, опасная,

– Мне уж исполнилось пятнадцать. Я все по хозяйству делал и люблю всяких животных.

– А почему же ты решил к нам поехать сейчас? Ведь у нас, кроме Мишука, никаких больше зверей пока нет.

– Мне дядя Коля письмо написал.

– Я не знала, что он тебя пригласил. А тебе мама-то разрешила поехать?

– Мне дедушка разрешил. Он у нас в семье главный.

– Николай Павлович собирается на гастроли в Крым, – сказала Мария Петровна.

– Вот бы я с ним поехал.

– Не знаю как. Вряд ли. Это уж он сам решит, как с тобой быть.

Вскоре пришел домой Николай Павлович и очень удивился приезду Вани.

– Я ведь тебе, Ваня, не писал, чтобы ты приезжал сейчас.

– Вы, дядя Коля, написали мне, что дом купили с сараями и теперь есть где зверей держать. Вот я и приехал. Боялся, вы другого себе помощника возьмете, а меня забудете.

– Ну, ладно, оставайся пока, а там видно будет. Через два дня Николай Павлович и Ваня уехали на гастроли в Крым, а на другой день после их отъезда пришло письмо от Ваниной матери, Дарьи Ивановны.

«Здравствуй, мой дорогой сыночек Ваня!

Зачем ты, самовольник, оставил свою родную мать и уехал в Москву, к чужим людям. Это вы все с дедом надумали и от меня скрыли. Дед старый – нынче жив, завтра помер, – а я тогда одна-одинешенька останусь. Как жить-то буду? Не будет у меня на старости лет кормильца. Тебе, Ванюша, надо бы к земле поближе держаться и хлеб сеять, как твой отец и дед хлебопашеством занимались, а ты вон что удумал – со зверями бороться. Беду себе ищешь. И нашлись же такие бессовестные люди, уманили тебя, глупого и малолетнего, на погибель твою. И меня не спросили, похитили сына у родной матери, которая тебя вспоила и вскормила.

Сыночек мой родной, Ванюшенька, отвечай мне поскорее и приезжай обязательно. Я места себе не нахожу, ночами не сплю. А ну как случится с тобой что-нибудь… Хожу в ликбез, а грамота на ум мне не идёт. Все думаю о тебе, сыночек мой. Приезжай скорей, успокой свою мать. Ты одна у меня надежа. Жду тебя, Ванюша, домой с нетерпением.

Письмо писала сама, и если, уж что не так – не обессудь меня, сыночек.

Поклон тебе от деда.

Остаюсь жива и здорова твоя родная мать Дарья Ивановна».

В письме было много ошибок, буквы написаны неровно, неуклюже, но Мария Петровна ничего этого не заметила. Письмо Дарьи Ивановны ее сильно разволновало.

– Во всем Николай виноват, – сказала она сердито, – наобещал мальчишке златые горы, вот он и прикатил. Что теперь с ним делать? И в Крым увёз…

– А ты, Маруся, не больно расстраивайся, – успокаивала невестку Клавдия Никандровна. – Конечно, мальчишка ещё глупый, а сердце материнское жалостливое. Как вернутся из Крыма, так надо взять его, паршивца, и отправить домой. А ты, Маруся, сядь и напиши Дарье Ивановне письмо, успокой материнское сердце.

Маша села за письменный стол и написала Дарье Ивановне тёплое письмо. Маша извинялась перед ней, успокаивала её тем, что её Ваня жив и здоров, и, как вернется из поездки, так сейчас же приедет к ней, в родное село.

Через месяц Николай Павлович вернулся с гастролей, и в доме Ладильщиковых произошёл крупный разговор.

– Как же ты, Ваня, приехал? – спросил Николай Павлович. – Ведь мама-то, оказывается, против.

Ваня густо покраснел и потупился.

– Если б я сказал маме, она не пустила бы меня.

– А зачем же ты нас обманул? – сердито спросила Мария Петровна,

– Тогда бы вы меня не приняли.

– Зачем ты все это сделал? – спросила Клавдия Никандровна.

– Я хочу работать с дядей Колей… И зверей люблю… – Придется тебе вернуться к матери, – резко сказала

Мария Петровна.

– Я не поеду.

Голос у Вани дрогнул, и на глазах показались слезы,

– Ну как же теперь быть? – мягко спросил Николай Павлович.

– Я лучше ей письмо напишу.

– Ну, ладно, давай напишем, – согласился Николай Павлович, – а там посмотрим, что она нам ответит.

Конечно, получилось не совсем хорошо – Ваня уехал из дому без ведома матери, но Николаю Павловичу не хотелось отпускать его домой. Мальчик полюбился ему. За месяц совместной жизни на гастролях Николай Павлович убедился в том, что Ваня не боится никакой работы. Он даже стирал себе белье и готовил обеды. И за медведем ухаживал старательно: чистил клетку, кормил его, угощал сластями, играл с ним, боролся в шутку. Правда, мальчишка слишком доверчиво относится к зверю и не раз Николай Павлович предупреждал Ваню, чтобы он не «шутил» с медведем, но паренек не принимал всерьез его предостережений.

– Смотри, Ваня, это только в сказках про медведя много хорошего насочиняли, а на самом деле это весьма ненадежный, недоверчивый и злобный «друг».

На досуге они вместе читали только что вышедшую книгу Владимира Дурова «Дрессировка животных». С каким жадным любопытством Ваня схватывал все, что касалось поведения животных и их дрессировки! Нет, нельзя Ваню отпускать. Со временем из него получится надежный помощник, хороший дрессировщик.

Опечаленный письмом матери и тем, что из-за него произошла ссора в семье Ладильщиковых, Ваня пошел к Мишуку в хлев. Он подошел к медведю и обнял его за шею. За время гастролей они свыклись друг с другом и, кажется, подружились. А сейчас у Вани такая тоска на душе и хочется поделиться с Мишуком, рассказать ему о своем горе, о том, что, может быть, им придется разлучиться…

Через некоторое время Николай Павлович спросил:

– А куда ушел Ваня? Письмо надо бы писать.

– Кажется, он к Мишуку пошел жаловаться, – сочувственно сказала Клавдия Никандровна.

Николай Павлович вышел во двор и крикнул:

– Ваня, где ты? Иди сюда!

В ответ он услышал из хлева какой-то странный, придушенный крик:

– Я т-ута-а!..

Ускоренным шагом Николай Павлович подошел к хлеву и порывисто открыл дверь. Подмяв под себя и обхватив Ваню всеми лапами, медведь катал его по земле, мял и громко сопел. Ваня пытался вырваться из его лап и не мог.

– Мишук! На место! – строго крикнул Николай Павлович.

Медведь выпустил Ваню и отошел в угол.

Ваня встал, весь испачканный землею, с порванными штанами и рубашкой. На обнаженном теле были свежие царапины. Волосы у него разлохматились. Тяжело дыша, он отряхивался от земли.

– Ты что с ним делал? – спросил Николай Павлович.

– Я сначала играл с ним, а он бороться стал. И повалил меня. Я хотел вырваться, а он не пускает.

– Пойдем. Переоденься и умойся. Будь с Мишуком осторожнее, не панибратствуй с ним. Зверь всегда остается зверем.

Клавдия Никандровна, узнав о случившемся, сказала сыну:

– Коля, отправь мальчишку домой, а то еще беды наживешь с ним. Уж больно он небоязливый. Такие своей смертью не помирают.

– Ладно, мама, я подумаю, – уклончиво ответил сын. Вечером того же дня Ваня написал матери письмо.

«Дорогая моя мама!

В первых строках моего письма шлю вам свой чистосердечный привет и низко кланяюсь тебе и дедушке Ананию Матвеевичу и сообщаю, что я жив, здоров, чего и тебе, мама, и дедушке моему желаю. Не ругай меня, мама, что я самовольно уехал, и не вини Николая Павловича. Он не звал меня, я сам к нему приехал. Дорогая мама, ты не беспокойся за меня, люди они хорошие, добрые, а дядя Коля жалеет меня, как родной отец. Я его полюбил, но и тебя, мама, никогда не забуду и буду помогать. Жизнь у нас интересная. Вот мы ездили в Крым на гастроли, и я повидал там, мама, и синее море, и высокие горы, и много разных людей.

А Мишук ко мне так привык, что во всем слушается меня, что я ему ни прикажу. А скоро дядя Коля накупит еще разных зверей – и волков, и львов, и тигров, – и мы с ним вместе будем их обучать разным номерам. Не плачь обо мне, мама, меня звери не тронут. Во мне сила такая обозначается, какая есть у дяди Коли, и звери будут мне подчиняться.

И живу я хорошо: ем часто колбасу и чай пью с вареньем. У них свой садик и огород есть. Если сумлеваешься в моей жизни, приезжай к нам в Москву и сама увидишь. Москва большая и сильно бойкая. Мы с дядей Колей иногда в театры ходим и в цирк. Очень интересно представляют! Вот бы тебе, мама, повидать все это!

Посылаю тебе, мама, пока десять рублей. Это мои. Я заработал. И буду посылать тебе, мама, еще больше, и каждый месяц.

Хоть я и скучаю по дому, по тебе и по дедушке, но пока меня не ждите. Как выйду в укротители, тогда и приеду. А ты, мама, в милицию на меня не заявляй, потому как я по своей воле уехал. А скоро мы опять поедем на гастроли.

Целую, мама, тебя и дедушку и желаю вам всего хорошего в вашей жизни.

С тем и до свидания, мама. Остаюсь твой родной сын Ванюшка Петухов».