Текст книги "Повесть об укротителе"

Автор книги: Василий Великанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Пожалуйста, мадам, выбирайте, – сказал Пауль Финк.

Шредер вошел в вольер с хлыстом в руке. Львята шарахнулись от него к дальней стенке и хрипло замяукали, зарычали.

– Молчать! – резко крикнул капитан.

Вслед за Шредером в вольер вошла Мария Петровна и, шагнув к львятам, сбившимся в кучу, ласково поманила одного львенка рукой:

– Иди ко мне, малыш, иди.

Тело его было покрыто волнистыми сероватыми волосами, а на этом песочно-сером фоне рассыпаны темноватые пятна и полосы, как у леопарда. Красивый львенок! И глаза у него добрые.

Львенок, пугливо озираясь на Шредера, настороженно подошел к Марии Петровне и, почувствовав ласковое прикосновение её руки, упал вдруг на спину и стал мягко хватать её лапками за ноги.

– Ишь ты, какой смелый, игрун, – улыбнулась Мария Петровна. – Вот его-то мы и возьмем.

– Можете ошибиться, мадам, – сказал Шредер, – С возрастом у них меняется характер.

– Ничего. Попробуем сами ему сделать характер, – тихо произнес Николай Павлович.

Шредер криво улыбнулся.

– Русские – самонадеянные люди.

– Какие уж есть, не взыщите, – отрезала Мария Петровна, и лицо ее стало вдруг розовым.

– Вы очень решительная женщина, – сказал капитан Шредер, – я уважаю таких.

Пауль Финк был очень рад, что разговор окончился благополучно. Хозяина он боялся, а чету Ладильщиковых уважал, особенно Марию Петровну. У себя в Германии он привык думать о женщине, как о матери и хозяйке дома. а эта, энергичная и разумная, работает со зверями наравне с мужем. О, такая женщина достойна уважения!

Пауль Финк посадил облюбованного львенка в корзинку и передал ее Марии Петровне.

– Прошу. Осторожно, пожалуйста, Мария Петровна, а то поцарапает.

– Спасибо, Пауль. Благодарю, капитан.

Мария Петровна бережно прижала корзину к груди И понесла. В это время готовилось второе дневное представление, и за кулисами столпилось много артистов и униформистов[6]6
  Униформисты – рабочие манежа


[Закрыть]. Идя впереди Марии Петровны и расчищая ей путь, Пауль Финк громко сказал:

– Прошу, господа артисты, открыть дорогу,

– Женщина «ребёнка» несет! – шутливо воскликнул клоун Жорж Паташон, маленький толстячок с наивным-детским лицом.

Артисты отходили в стороны и театрально шутливо кланялись.

– Пожалуйста, пожалуйста.

Вслед за Марией Петровной шел Николай Павлович и улыбался.

Смешно семеня короткими ножками, Жорж Паташон подбежал к Марии Петровне и шепеляво пролепетал:

– Разрешите посмотреть?

Клоун уцепился пухловатыми пальчиками за мешковину и чуть приподнял её. Из корзины высунулась мордочка львёнка и ощерилась.

– Ой! – притворно испуганно воскликнул клоун и отскочил в сторону. Взглянув на Шредера, стоявшего в раскрытой двери конюшни и самодовольно улыбающегося, Жорж добавил многозначительно: – Весь в хозяина!

Все артисты и униформисты засмеялись. Розовато-белое лицо Пауля заалело, и он потупился. Ему было стыдно, но в то же время в этой злой шутке Пауль чувствовал правду.

Проводив Ладильщиковых до выхода из цирка и любезно раскланявшись с ними, Пауль Финк вернулся в конюшню.

– Что сказал клоун? – спросил его Шредер,

– Так, господин капитан, глупая шутка…

– Какая шутка?

– Клоун сказал, что… львенок… весь в… отца.

ФАТИМА

Маленькую львицу назвали Фатимой. По внешнему виду она пока ничем не отличалась от львенка. В детстве все львята одинаковы.

Малышку оторвали от материнской груди, и первое время Фатима сильно тосковала: мяукала и бродила по комнатам в поисках своей матери. Но потом успокоилась: Мария Петровна досыта поила её молоком из резиновой соски, надетой на горлышко бутылочки. От удовольствия львица пожимала коготками руку кормилицы и щурила зеленоватые глаза. А когда спала, то и во сне причмокивала губами.

Мария Петровна ласкала Фатиму, гладила, приговаривала напевно:

– Крошечка моя, сиротинка.

Поместили Фатиму в спальне вместе с кошкой Муськой. Вдвоем веселее – есть с кем играть.

Маленькая львица оказалась очень подвижной игруньей. Вначале в играх она была неповоротливой и неуклюжей, но потом, когда стала подрастать, показала и ловкость, и быстроту, и силу. Муська сначала играла с Фатимой охотно, но потом, испытав на себе сильные удары её лап, стала избегать этих игр. Кошка попала в положение мышки: львёнку – игрушки, а кошке – слёзки.

Фатима, как собака, бегала за Марией Петровной всюду, по дому и по двору, и ласкалась: то трётся по-кошачьи около ног, а то упадёт на спину и мягко хватает лапками ноги хозяйки.

Спала Фатима на кровати, в ногах у Марии Петровны. Жилось львице очень хорошо, но было одно неприятное расхождение у Фатимы с людьми-хозяевами: днём они работали, а ночью спали; львице же, наоборот, днём хотелось спать, а ночью играть. Такова природа львов. Они – ночные хищники. Днём Фатима и чувствовала себя вялой, менее уверенной, несмелой, а как наступал вечер, она преображалась: в желтоватых глазах её загорались огоньки, она становилась оживлённой и смелой. Марии Петровне уже надо ложиться спать, она начинает стелить кровать, а Фатима лезет к ней со своими играми, хватает за ноги, царапает одеяло. Мария Петровна сердито гонит её от себя:

– Пошла прочь, Фатима!

Но разыгравшаяся львица не уходила.

– Ты ее приструнь хорошенько, – советовала Клавдия Никандровна, – а то она совсем разбалуется и не будет потом слушаться. Учи ребенка тогда, когда он поперек лавки укладывается.

В самом деле, Фатима становилась непослушной. Николай Павлович, уезжая на гастроли, предупреждал жену, что к Фатиме надо относиться по-доброму и в то же время требовательно. Иногда Мария Петровна применяла кнутик. Львица пугалась и злилась. Она убегала в другую комнату и, пошатавшись там, возвращалась в спальню и укладывалась спать в ногах хозяйки. Мария Петровна гладила ее и тихо говорила:

– Спать, Фатима, спать.

От ласки сразу проходил и страх и гнев. Но если бы львица могла подумать, она, наверное, размышляла бы примерно так: «Странные всё-таки люди! То наказывают, то ласкают, и спят тогда, когда совсем не хочется спать».

Когда Мария Петровна надолго уходила из дому, Фатима скучала, искала ее по комнатам и во дворе. Но вот появлялась её хозяйка. Фатима прыжками бежала ей навстречу и, присев, по-кошачьи вспрыгивала на плечи, Мария Петровна носила её на себе несколько минут, ласково говоря:

– У-у, шаловливая девчонка, озорница.

Подрастая и чувствуя свою силу, Фатима дразнила и пугала кошек и собак. В доме и во дворе она чувствовала себя королевой.

У Ладильщиковых был чёрно-пёстрый бульдог Пипо, на низких ногах, широкогрудый и мускулистый. К хозяевам своим был привязан, но ласкался редко и вел себя с достоинством, как и подобает сильной породистой собаке. Но с Фатимой он играл охотно. И Фатима с ним. Уцепив собаку за спину зубами, львица носила её по двору, как котёнка, или сваливала на землю и катала лапами. Пипо рычал, слегка хватал Фатиму зубами, но никогда не пользовался «мёртвой хваткой», свойственной бульдогам.

Иногда Пипо вспрыгивал на спину Фатимы и, уцепившись зубами за загривок, катался на ней верхом.

«Пожалуй, это можно будет использовать потом как трюк…» – подумал Николай Павлович.

Исполнилось Фатиме полгода, и стала она ростом почти с овчарку. Лапы у нее сделались толстые, сильные, а леопардовый узор на теле чуть потускнел. Вначале, когда Фатиму принесли от Шредера, она мяукала, теперь же её голос стал гуще, полнее и напоминал львиное рычание.

Мария Петровна кормила Фатиму всем, что они ели сами: хлебом и супом, вареным мясом, картошкой и молоком. Фатима, сидя на стуле за общим столом, ела из своей тарелки, ничем не нарушая установленного порядка и тишины. Однажды Мария Петровна выпустила Фатиму во двор погулять, а сама занялась в доме по хозяйству, посматривая иногда на львицу в открытое окно. В это время к ним во двор вошел профессор Левкович и направился в дом. Неожиданно на его пути появилась львица. Левкович на миг замер и, не зная, как себя вести, снял почему-то шляпу с головы и, поклонившись, тихо проговорил: «Здравствуйте».

Львица с любопытством рассматривала человека в белом костюме, и жёлтые глаза её от солнца золотисто блестели. Профессор знал, что бежать от зверя опасно. Неизвестно, сколько бы продолжалось это взаимное рассматривание человека и львицы, если бы вдруг не появился пудель Ральф. Воинственно задрав хвост и потряхивая гривой, он побежал к львице, чтобы защитить хозяина от рыжей длинной собаки. Но, ткнувшись носом в морду львицы и, получив увесистый удар лапой, пудель поджал хвост и, заскулив, пустился наутёк к забору. Львица прыгнула за ним, но, дотронувшись усами до досок, почувствовала, что ей не пролезть в ту дыру, куда только что скрылся чёрный пес, мелькнув кисточкой хвоста. Василий Александрович торопливо вошёл в дом и, вытирая пот со лба, проговорил:

– Ух, как у вас жарко, Мария Петровна,

– Не жарче, чем у вас, Василий Александрович, Солнце всех одинаково греет.

– Да, да, правильно. Я не то хотел сказать, Мария Петровна. Я хотел спросить – вы даете своей Фатиме сырое мясо?

– Нет, пока не даем.

– Это хорошо. Да, нет, впрочем, надо ей давать сырое мясо. Без него она не будет как следует расти.

– Понимаете, Василий Александрович, боюсь я это делать. Проснется у нее инстинкт хищника. Опасно.

– Как хотите, Мария Петровна, но я бы давал сырого мяса. Имейте в виду, запретный плод очень сладок.

Однажды Мария Петровна купила большой кусок телятины и, положив его в кухне на стол, вышла во двор. А в квартире в это время спала Фатима.

Вернувшись со двора, Мария Петровна удивленно оглянулась вокруг: куда делась телятина?

– Мама! – крикнула она в форточку (Клавдия Никандровна что-то делала во дворе), – Ты не убирала телятину?

– Не-ет!

– А куда же она делась?

– Не зна-аю!

– Вот странно. Уж не кошка ли стащила? Осмотрев кухню, Мария Петровна пошла в столовую, заглянула под стол, под буфет. Пол чистый, никаких следов мяса не заметно. Вошла в спальню. Услышала чавканье. Из-под кровати торчал кончик львиного хвоста с кисточкой.

– Фатима, иди сюда!

Львица подвинулась ещё глубже под кровать, и кисточка хвоста скрылась, Мария Петровна заглянула под кровать. Фатима, чавкая и урча, жадно пожирала телятину.

– Ах ты, блудливая кошка!.. – закричала Мария Петровна. – Вот я тебе сейчас дам!

Она выгнала Фатиму из-под кровати, отхлестала ее бичом и, сердито крича, прогнала во двор.

– Вон отсюда, воровка! Вон! Чтобы и глаза мои тебя не видели!

Фатима забилась в кусты и не выходила оттуда до тех пор, пока ее не поманила Клавдия Никандровна обедать. Но за общий стол её не посадили. Фатима понюхала суп и отошла. После сырой телятины суп показался ей невкусным.

У Ладильщиковых было четыре обезьяны-резуса – Мица, Ивашка, Максимка и Жанка, маленькие, как мартышки, но крепкого приземистого сложения, вертлявые, нервные и прокудливые. Мария Петровна готовила их к выступлению. Она закладывала в книгу меж листов изюм и учила обезьяну «читать». Мица в поисках изюма перевертывала листы и, довольная, мычала, как будто читала. Ивашка делал кульбиты, то есть переворачивался через голову, а Максимка ходил по канату. Только противная Жанка ничего не хотела делать и была особенно злой, вспыльчивой и любопытной. Она очень любила блестящие предметы и, вырвавшись из клетки, хватала туалетное зеркало, ложки, пуговицы и вертела их, облизывала. Часто бросалась на кошку и на собаку – царапалась, кусалась и пронзительно пищала. Иногда она кидалась и на Фатиму. Ударом лапы львица отбрасывала её от себя, а Жанка, перевернувшись, снова лезла. Приходилось её держать в клетке, но и из клетки она умудрялась вылезать, открывая пальцами задвижку.

Как-то вскоре после случая с телятиной произошло новое, более печальное событие. В квартире никого не было. В углу на коврике дремала Фатима. Жанка открыла клетку и бросилась на спящую львицу…

Когда Мария Петровна вошла в комнату, она увидела Фатиму под столом. Морда и лапы у неё были в крови…

Мария Петровна вывела Фатиму в сарай и посадила в клетку. Очутившись в тюрьме, Фатима зарычала, бросилась на решетку и вцепилась когтями в железные прутья. Дня три тосковала и неистовствовала Фатима, просясь на волю, но Мария Петровна была неумолима. «Теперь Фатиму нельзя выпускать на волю. Опасно. Она попробовала крови», – думала Мария Петровна,

Фатима озлобилась и затосковала, даже перестала есть. Посадили к ней в клетку Пипо, и львица успокоилась,

КРОШКА

В двадцатых годах в Ленинграде был зоомагазин немецкой фирмы Гагенбека. Огромный зоологический сад Гагенбека находился в Гамбурге, а своих торговых агентов фирма имела во многих странах мира. В ленинградском зоомагазине торговал Карл Шюлер, солидный, рыжеволосый, конопатый мужчина с большим горбатым носом и объемистым животом, охваченным жилетом, К взрослым посетителям Карл Шюлер относился весьма предупредительно и вежливо, а мальчишек не любил. Суетливой, шумной толпой они осаждали его магазин и мешали спокойно вести торговлю.

Николай Павлович приехал на гастроли в Ленинград и вместе с Марией Павловной пошел в зоомагазин.

Карл Шюлер сразу догадался, что к нему пришли надёжные покупатели, и любезно раскланялся:

– Прошу, господа, прошу.

И, обернувшись к ребятишкам, повысил голос:

– У меня не выставка, а торговля! Ви мешай мне работать. Прошу прочь!

Поклонившись Ладильщиковым ещё раз, Карл Шюлер продолжал с улыбкой:

– Пожалуйста, господа, проходите. Что вам угодно?

– Нам хотелось бы посмотреть удава, – сказал Николай Павлович.

– Пожалуйста, прошу пройти за меня.

Они вошли вслед за Шюлером в небольшую жарко натопленную комнату.

– Как в бане, – заметил Николай Павлович.

– Удавы любят жаркий климат, – пояснил Шюлер,

– Да-да, мы знаем, – проговорила Мария Петровна.

На полу, около стен, стояли дырчатые ящики, в которых, свернувшись кольцами, лежали светло– и темно-серые удавы разной толщины. Некоторые из них были толщиной даже в человеческое бедро. По их телу шли красивые узоры бурого, красного, жёлтого цвета с тёмной каймой, как будто кто-то нарочно их так разрисовал.

В родных джунглях такая природная раскраска хорошо маскирует их под листву, корни и цветы.

Все удавы были неподвижны, с закрытыми глазами.

– Они немного спят, – пояснил Шюлер, – а ночью шевелятся. Ночные хищники. Какого, господа, вы хотели бы купить?

– Надо посмотреть., – сказал Николай Павлович.

– Вот тигровый питон, самый красивый и самый могучий. Длиной четыре метра и два сантиметра, а вес его шестьдесят четыре с половиной килограмма. Четыре пуда! Хорошо живет в неволе и ест по десять кроликов один раз в месяц.

– Он, наверно, дорого стоит? – спросила Мария Петровна.

– Да, немного дорого. А вот обыкновенный удав, поменьше и подешевле. Извините, господа, для чего вам нужен удав?

– Для дрессировки, – сказал Николай Павлович.

– О-о, это очень трудная работа. Змея человека не понимает и не привыкает к нему. У нее, как сказать… ну, слабый мозг, пресмыкающееся.

– Да-да, – подтвердил Николай Павлович, – но все-таки я хочу попробовать с ним бороться,

– О, это очень интересно! – воскликнул Шюлер. – Пожалуйста, господа, я рекомендую вам мадагаскарского питона. Он ещё молодой, почти крошка– два метра семьдесят пять сантиметров и не очень тяжёлый – только пятьдесят килограммов, И кушает совсем мало: только пять кроликов!

Малагаскарским «крошкой» Ладильщиковы залюбовались. Блестящее тело его переливалось всеми цветами радуги. На кольцах тела покоилась треугольная головка.

– О, господа, – продолжал Карл Шюлер, – я восхищаюсь вами! Это будет очень оригинальный номер – борьба человека с удавом!..

– Откройте ящик, – попросила Мария Петровна.

– Нельзя, мадам, может укусить… – предупредил Карл Шюлер,

– Маша, будь осторожнее, – сказал Николай Павлович.

– Ничего, я привыкла к ним в зоопарке. Откройте. Карл Шюлер приоткрыл крышку, и Мария Петровна слегка дотронулась пальцами до головы удава. Питон мгновенно проснулся и пронзил ей палец острым зубом, словно иглой.

– Ой! – вскрикнула Мария Петровна, отдернув руку. Карл Шюлер хлопнул крышкой.

– Ай, мадам, я вас предупредил… Он нервный… Кнабен озорники, кричат… А вы неосторожны. Айн минутен!

– Маша, я говорил тебе… – с упреком сказал Николай Павлович, – больно?

– Ещё бы, – с обидой сказала Мария Петровна, зажимая палец другой рукой.

Удав зашевелился, в его открытых глазах темнели вертикальные зрачки, как у кошки.

– У, злюка… – промолвила. Мария Петровна.

Карл Шюлер принес бинт, ваты и йоду. Николай Павлович выдавил из ранки кровь и, пропитав место укуса йодом, забинтовал палец.

– Это не ядовито, но опасно, – сказал Карл Шюлер, – у питона грязные зубы и может заразить кровь… Какого же, господа, вы решили взять?

– Мадагаскарского, – ответила Мария Петровна.

– Но он вас, мадам, укусил. Он злой.

– Маша, может, другого подберем, – предложил Николай Павлович.

– Нет, именно этого. Он мне нравится. Красивый и не очень тяжелый.

Мария Петровна хотела еще сказать «и не очень дорогой», но воздержалась.

– Пожалуйста, мадам, вы очень настойчивый человек. Это очень хорошо. Куда прикажете доставить?

– Мы его сами возьмем, – сказала Мария Петровна. – Зер гут. Пожалуйста, мадам.

Передавая Марии Петровне белый пакет с узорчатым вензелем фирмы Гагенбека, Карл Шюлер сказал;

– Инструкция, как ухаживать за питоном, кормить, беречь.

– Спасибо, господин Шюлер, мы знаем… – попыталась отказаться Мария Петровна, но продавец настоял на своем.

– У нас, мадам, такой порядок – точность и аккуратность. Заходите, пожалуйста, еще. У нас большой выбор животных. Мы продаем с гарантией: не понравится товар – заменим, Ауфвидерзеен!

Ладильщиковы наняли извозчика, погрузили ящик с удавом и поехали на станцию. В тот же день вечером Мария Петровна уехала с живой покупкой в Москву, домой, а Николай Павлович остался в Ленинграде для выступлений на летней эстраде.

Мария Петровна назвала удава Крошкой, но этот «малютка» в первый же день у Ладильщиковых показал себя силачом. Зная, что удавы очень любят тепло, Мария Петровна и Клавдия Никандровна поставили ящик с Крошкой на горячую лежанку, придавив крышку ящика двумя двухпудовыми гирями. «Вот теперь уж не вырвется», – проговорила Клавдия Никандровна. Но через некоторое время они, находясь в гостиной, вздрогнули от сильного грохота, потрясшего весь пол в доме. Испуганные, они бросились в кухню. Ящик был открыт, гири валялись на полу, а Крошка лежал во всю длину около двери, открыв рот и шевеля лепесточками языка. «Ох, наверно, перегрелся, бедный…» – промолвила Мария Петровна. «Ну и силёнка у змея… – проговорила Клавдия Никандровна, – не приведи господь с таким заниматься…»

Крошка очень любил купаться. Мария Петровна ставила возле его ящика корыто с теплой водой и, открыв крышку, отходила. Удав выползал из ящика и с головой опускался в воду, оставляя снаружи только две маленькие дырочки-ноздри, через которые он дышал. От удовольствия удав высовывал раздвоенный лепесточками язычок и шевелил им в воде. Теплая ванна доставляла ему наслаждение, и он подолгу нежился в воде. Мария Петровна гладила его рукой, приговаривая: «Крошка, Крошка».

После ванны Крошка становился живее. Он ползал по комнате, а когда в окно светило солнце, удав заползал на подоконник и грелся. Снаружи около окна собирались ребятишки и, тыча пальцами в стекло, говорили с восхищением и страхом:

– Гляди, какой толстый! Такой, небось, схватит, и не никнешь.

– А он слова понимает? – спросил маленький мальчуган.

– Это ж тебе не собака, – авторитетно пояснил ему Леня Левкович, – та все понимает, а это – ползучая тварь.

Крошку раздражали зеваки. Он поднял голову и пополз по стеклу вверх, изгибая шею наподобие буквы S. Это было тревожным признаком, но об этом ребята не знали. Удав бросился на ребят. Стекло треснуло, и со звоном посыпались осколки. Ребята вскрикнули и отпрянули от окна. Поцарапав себя до крови, Крошка опустился на подоконник и притих.

После этого случая он уже не бросался и лежал спокойно, а ребята не прилипали к окну.

В ящик Мария Петровна поставила плоский закрытый бачок, наполненный тёплой водой. Крошка обвивался кольцами вокруг этой грелки и дремал, нежился.

Прошло две недели, и удав ни разу не попросил есть. Он был сыт. Кормить его надо было один раз в месяц.

И вдруг Крошка занемог. Кожа у него потемнела и зашелушилась, глаза помутнели, и весь он стал вялым, малоподвижным.

– Ой, Маша, как бы змей не пропал… – встревожилась Клавдия Никандровна, – такие деньги за него отдали.

– Нет, мама, это он так перед линькой.

Мария Петровна опустила удава в теплую ванну, после чего он стал ещё более скучным и на голове у него вздулась кожа. А на другой день ранним утром Клавдия Никандровна заглянула в ящик и замерла: рядом с Крошкой лежала другая змея! Откуда же она взялась? «Господи…» – проговорила Клавдия Никандровна и заспешила в спальню.

– Маша, Маша, – будила она невестку, – вставай! Там еще одна змея появилась…

Мария Петровна спросонья не совсем разобрала, что ей сказала свекровь. Обеспокоенная, Маша вскочила. Подбежала к ящику и… заулыбалась.

– Мама, да это он костюм сменил.

В ящике лежала длинная, чуть примятая, пустая кожа удава, а рядом с ней, свившись кольцом, лежал Крошка, сизовато, металлически поблескивая, красиво обновленный, преображенный. Глаза открыты. Временами Крошка открывал рот и высовывал раздвоенный язычок.

– Ах ты, мой милый Крошка, – ласково проговорила Мария Петровна, – кушать хочешь… Сейчас я тебя покормлю…

Мария Петровна принесла из сарая пять живых кроликов. Но чтобы не видеть мучений кроликов, когда их будет заглатывать Крошка, Мария Петровна оглушила их ударом по носу. Одного за Другим Крошка медленно заглотнул кроликов и, потолстевший, впал в сонное состояние.

Постепенно Крошка привык к Марии Петровне, и ей казалось, что он узнает её по голосу и по прикосновению рук. Она стала класть его к себе на плечи, как горжетку, и носить по комнате, ухватив его рукой около головы. Шея – самое уязвимое место у питона, и, держась за неё, можно предохранить себя от опасности сдавливания. Иногда Крошка обвивал тело хозяйки спиральными кольцами. Кажется, ему нравилось греться на тёплом теле человека, и он не пытался ни кусать, ни душить свою хозяйку. Мария Петровна знала, что нельзя выдрессировать удава так, как дрессируют собак, медведей, львов, но приучить его к определенным движениям, пожалуй, можно. Она делала плавные движения, похожие на танец, и Крошка вслед за её движениями то обвивал её, то разматывался, заползая на плечи.

Клавдия Никандровна смотрела на эти упражнения невестки с удавом и сокрушенно говорила:

– Ох, плохие игрушки со змеем, Маша… Дьявол! Того и гляди задушит.

Приехал с гастролей Николай Павлович и, «поработав» с удавом, сказал:

– Маша, надо бы Крошку приучить к другим животным. Он будет у меня в смешанной группе,

– Не знаю как. Животные боятся его. – Давай приучим пока к Тобику.

– Попробуем. Вряд ли что получится.

Действительно, все животные – кошка, собака, волк и даже Мишук – при первой встрече с удавом фыркали и уходили от него.,

Как-то раз Мария Петровна выпустила Крошку, и тот полез к окну. Щенок Тобик взвизгнул и спрятался за ноги хозяйки, словно прося у нее защиты от ползущего чудовища.

– Эх ты, трусишка… – сказала Мария Петровна, беря на руки беленького щенка, – привыкай, дурачок. Вместе выступать будете.

После нескольких таких встреч с Крошкой Тобик уже не боялся удава и спокойно расхаживал по комнате, когда змея грелась на подоконнике. Щенки глупы и доверчивы.

Копаясь как-то в огороде, Николай Павлович услышал крик мальчишек, заглядывавших в окно дома.

– Дядя Коля! Дядя Коля! Крошка Тобика схватил! Душит! Скорей!

Когда Крошка пополз на подоконник, Тобик, находившийся в комнате, прыгнул к удаву и залаял. Крошка мгновенно схватил зубами щенка за нос и, быстро закрутившись вокруг него, стал душить.

Николай Павлович вбежал в комнату с железной лопатой. У щенка глаза пучились, он хрипел, а лапки судорожно дергались, и все его тело стало вдруг вытянуто-длинным. Николай Павлович бросил лопату на пол и хотел ухватить удава за шею, но она была так спрятана в могучих кольцах, что добраться до нее было невозможно, Николай Павлович попытался уцепиться за толстые упругие кольца, стремясь их сдавить и ослабить, но руки скользили, а напряжение колец еще более усиливалось.

– Крошка! Крошка! – кричал Ладильщиков, но удав не слушался его, не понимал и медленно втягивал голову щенка в свою непомерно открытую пасть, Тобик уже не хрипел.

В комнату вбежала Мария Петровна,

– Коля! Ошейник! Ошейник! – закричала она, – Давай кусачки!

На шее щенка был медный ошейник, который угрожал удаву смертью.

Ухватившись за задние лапы щенка, Мария Петровна стремилась хоть на короткое время задержать Тобика, которого медленно и неумолимо заглатывал Крошка, Шея питона вздулась большим зобом. Николай Павлович подбежал с кусачками и сильным напряжением рук перекусил медный ошейник на шее уже задушенного щенка. Мария И Николай облегченно вздохнули: Крошка спасён!