Текст книги "На Среднем Дону"

Автор книги: Василий Масловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

– Не стрелять!

– Nicht schissen!..

Из косо обрушенного дома стрелять перестали. В проемах окон и амбразурах замаячили лица.

– Nicht schissen.! – проваливаясь до колена в снег и размахивая белой тряпкой, немец-солдат побежал к этому зданию.

За Волгой вставало накаленное морозом солнце, серебряной глазурью вспыхнул незапятнанный копотью снег, зарозовели подвижные холсты поземки.

Бойцы посреди улицы недоверчиво озирались, начали подниматься, потянулись назад, подбирая по пути убитых и раненых. Принесли и солдата в ватнике. Сквозь пузырившуюся на губах кровь он мычал что-то несвязное. Пороховая синева быстро крыла его опадавшие щеки, фуфайка спереди заметно мокрела, мягко оттопыривалась, из множества дыр на ней светлели клочья ваты. Кто-то нагнулся, чтобы расстегнуть ремень и пуговицы телогрейки. Его остановили:

– Не трогай. Они же разрывными стреляют, гады!

– Он вчера письмо написал матери. Отправить не успел.

– Письмо отправишь ты, – Казанцев зазвал комбата в развалины, просунул руку ему за ремень, притянул к себе. Непослушный и словно разбухший от холода язык с трудом ворочался во рту: – Зачем посылал? Зачем людей сгубил? А своя голова для чего? Три звездочки носишь!.. Так вот! – задышал как после бега, отпустил ремень комбата. – Так и напишешь: загубил, мол, по дурости твоего сына, дорогая мамаша… Когда же ты научишься думать… С кем кончать войну собираешься?..

Стрельба начала стихать повсеместно. В десять утра к универмагу подъехали два черных лимузина и грузовик.

И вот показался высокий худой человек – фельдмаршал Паулюс. Он шел, чуть наклонившись вперед, лицо вялое, козырек фуражки низко надвинут.

Посреди площади немецкие солдаты строились в огромную колонну. Неподалеку от колонны лежал скелет лошади с розоватыми следами мяса на обындевевших ребрах. Меж лошадиных копыт – труп солдата с оторванной ногой. Из колонны кто-то равнодушно, невидяще обернулся на своего главнокомандующего.

Паулюс окинул косым взглядом двор, колонну, обглоданный скелет лошади и труп солдата, закопченные стены развалин. По лицу его пробежала нервная судорога, сильнее запрыгало припухшее правое веко. Он поднял воротник поношенной шинели, сел в глубину подошедшей машины.

С юго-запада в небе в это время показались три транспортных самолета. Ударили зенитки, и один из самолетов, оставляя за собой дымный след, грохнулся за развалинами. Это шла запоздавшая и никого уже не спасавшая помощь: кому могли помочь три самолета, когда требовались эшелоны еды, медикаментов, обмундирования.

* * *

4 февраля на площади Павших борцов состоялся митинг победителей. Стройные ряды солдат, рабочие, не успевшие снять замасленные фуфайки, исхудавшие женщины, дети. Улицы запружены техникой, свежие воронки снарядов и бомб, обгоревшие стены Центрального универмага, разрушенные здания почтамта и Дома книги. У тротуара, заваленного кирпичам стояли деревья, голые, с обрубленными ветвями. Они походи; на памятники бедствия. Под одним из них торчала спинка железной кровати и окостеневшая рука с распяленными пальцами как у роденовского Творца.

Жгучий ветер калит мужественные лица. На трибуне в летней куртке стоит генерал Родимцев, в своей зеленой фронтовой бекеше – Чуйков. Ораторы говорят о победе, боях, которые ждут их впереди. К микрофону подходит Чуйков.

– Все пойдет в дело, матушка. И капустка, и огурчиков побольше. Праздник у нас, понимаешь?

– И-и, бесстыжая морда твоя, – нарочито сурово оттолкнула хозяйка Карпенко. – Матушка! Сынок выискался. – Погрозила пальцем дочурке, сладко жмурившей глаза от мужского тепла и продолжавшей сосать палец.

– Ух ты, тетенька, да не моя! – переменил обращение Карпенко и чертом крутился по горнице, мешал всем одеваться и приводить себя в порядок, пока начальник штаба под смех и шутки не вытолкал его на улицу.

Через час на сельской площади в строю стояла вся дивизия.

Подошел Чуйков с генералами и офицерами, поздравил с присвоением гвардейского звания, оглянулся, шепнул комдиву на ухо:

– Ты все части построил?

– Все, Василий Иванович.

– Маловато людей…

– Маловато, – комдив поднял руку, смахнул с ресниц выбитую ветром слезу. – Зато гвардия, товарищ генерал.

От автора

Родился я в 1925 году в степном хуторе Воронежской области, в двадцати километрах от Дона. Война застала меня в совхозе. Работал там слесарем и молотобойцем в МТС.

Многое из того, что вошло в повесть, видел и пережил сам. Видел конницу нашу, сыпавшуюся с бугра и уходившую через бугор. Видел, как пришли немцы и что делали они. Видел несколько, раз, как гнали наших пленных. Зрелище, потрясающее по жестокости и бесчеловечности. И как непохоже было обращение наших людей с пленными. Особенно с итальянцами, румынами, венграми. Нередко шли они зимой 1942/43 года без всякого конвоя, имея на руках бумажку с указанием пункта сбора. В пути еду, тепло, иногда и одежду получали они от людей, которых совсем недавно они жестоко обижали, заставляли страдать.

Главное, что бросалось в глаза, – особое, любовно-бережное отношение людей к своему краю, власти, жизни.

3 января 1943 года я стал солдатом, танкистом. Фронт, служба в армии до 1950 года, потом университет, преподавательская работа…

И только через двадцать лет вернулся я к воспоминаниям юности, к тяжелым дням войны. Снова и снова приезжал я на свою родину, на Дон. Много исходил пешком. Побывал в Галиевке, Монастырщине, Сухом Донце, Арбузовке, Филоново, Гадючье (ныне Свобода), Осетровке, Верхнем и Нижнем Мамонах и многих других хуторах, станицах, селах. Бродил вдоль Дона по лесам, по степям, взбирался на курганы и подолгу сидел на них, глядя на подвижные маревные дали, и на все смотрел глазами солдата-окопника 1942 года.

Мне везло на встречи с людьми. Они охотно вступали в разговоры, указывали тех, кто знает больше.

Со двора, где я жил, был виден Москаль в лиловых заплатах леса. Трехгорбый осетровский курган, Задонье и леса Придонья. И эта обстановка, говор, быт родного края, вся многослойная и многоцветная гамма звуков, красок, запахов помогли мне очень.

Многие из тех, о ком идет речь в повести, – люди реальные. Это и семья Раичей, и Ахлюстин, и Горелов, и Володя Лихарев, и Воронов, и Казанцев, и Лещенкова. Конечно, у них были другие имена. И образ каждого из них дополнен тем, что можно было найти в других.