355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Емельяненко » В военном воздухе суровом » Текст книги (страница 5)
В военном воздухе суровом
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 09:21

Текст книги "В военном воздухе суровом"


Автор книги: Василий Емельяненко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

К исходу первого дня войны подъезжали к Молодечно. Город был окутан дымом, станция горела. Разместились в лесу около усадьбы Заболотце.

На новом месте удалось раздобыть 19 револьверов. Оставалось неизвестным, какие соединения должны поступить в подчинение штаба. Командующий армией генерал-лейтенант П. М. Филатов выставил на дорогах заслоны, приказал собирать в сводные отряды остатки рассеянных мощными ударами авиации частей 6-й, 148-й стрелковых дивизий и курсантов Виленского пехотного училища. Теперь хоть и малыми силами, но можно было действовать, только не было задачи.

Ночью 24 июня Филатова разыскал офицер связи из штаба фронта. Он вручил приказ занять оборону на рубеже западнее Минска силами 21-го стрелкового корпуса и 50-й стрелковой дивизии. Но сведений о состоянии этих частей не было, связи с ними установить не удалось. Следующей ночью штаб армии со сводными отрядами двигался по лесной дороге в указанный ему район и неожиданно столкнулся с крупными силами противника. Более половины личного состава погибло в неравной схватке. Командующий с небольшой группой офицеров вышел к населенному пункту Ждановичи (в 15 километрах северо-западнее Минска). Оказалось, что там занимали оборону два стрелковых корпуса, действиями которых никто не руководил. Тогда генерал Филатов решил подчинить их себе.

Трое суток, вплоть до 28 июня, когда противник уже овладел Бобруйском, эти части героически обороняли подступы к Минску.

После неоднократных ожесточенных бомбардировок с воздуха и мощных артиллерийских налетов управление частями было потеряно. Филатов передавал распоряжения через офицеров связи. Они все чаще и чаще не возвращались. Боеприпасы в войсках были на исходе.

В тот самый день, когда полковник Науменко разыскал под Могилевом командный пункт Западного фронта, офицеру связи, высланному на самолете с приказом Павлова все же удалось пролететь через истребительные заслоны 200 километров пути и разыскать Филатова. Ему был вручен приказ – во что бы то ни стало удерживать Минский укрепленный район. Но для выполнения этой задачи в 13-й армии уже не оставалось сил: из четырех стрелковых дивизий остались только две, сильно ослабленные. Позже последовал приказ отвести войска на рубеж реки Березины.

Отходя от рубежа к рубежу, генерал Филатов вывел части по тылам противника, периодически нанося ему ощутимые удары.

На реке Березине 13-я армия удерживала оборону до 3 июля.

Получив в подчинение два стрелковых корпуса трехдивизионного состава, она впоследствии длительное время держала оборону на следующем водном рубеже Днепре. Тогда войска снова проявили невиданную стойкость: даже оказавшись охваченными противником с обоих флангов, они надолго приковали к себе значительные силы врага. 172-я стрелковая дивизия 13-й армии в течение 23 суток удерживала Могилев. Она отвергла ультиматум парламентеров из полка "Великая Германия" сложить оружие даже тогда, когда основные силы фронта оказались в 100 километрах восточнее Могилева.

За время героической обороны Могилева 172-я стрелковая дивизия сожгла и повредила около 200 танков противника, 500 автомашин, уничтожила около 15 тысяч и взяла в плен до 2000 фашистских солдат и офицеров. Таким образом, она нанесла большие потери противнику, а остатки ее частей организованно вышли из окружения.

7 июля командующий 13-й армией Филатов во время очередного объезда войск попал под обстрел авиации и был смертельно ранен. Заменивший его генерал-лейтенант Ф. Н. Ремезов через пять дней после вступления в должность в стычке с прорвавшейся группировкой противника получил пять ранений. Затем армией командовали генералы В. Ф. Герасименко, К. Д. Голубев, А. М. Городнянский... Часто менялись командующие, а 13-я армия дралась...

Побрившись и почистившись от дорожной пыли, Науменко спросил у Гетьмана:

– Это ваш У-2 так хорошо упрятан от глаз под деревьями?

– Так точно.

– Я его заберу. Мой сожгли.

Науменко сел в самолет и улетел к Бобруйску на командный пункт 4-й армии "толковать" с Сандаловым.

Эта армия приняла на себя первый удар на рассвете 22 июня в районе Бреста. Обескровленные войска выходили к Березине по частям. Здесь они должны были держать оборону.

На одних участках фашистские войска пытались с ходу зацепиться за противоположный берег, на других к тому же берегу переправлялись на плотиках, бревнах и просто вплавь группы наших солдат – остатки 4-й армии. Сил для обороны не хватало. Но нужно было во что бы то ни стало выиграть здесь несколько суток, чтобы резервные армии, двигавшиеся из внутренних округов, успели организовать оборону на следующем стратегическом рубеже – Днепре. Выйти на Березину они уже не успевали.

Бобруйский участок оборонял сводный отряд генерала Поветкина. Он должен был командовать 47-м стрелковым корпусом, но соединений, которые должны были войти в его подчинение, разыскать в районе Минска не удалось.

В сводный отряд входили некоторые подразделения 121-й стрелковой дивизии, курсанты Бобруйского автотракторного училища, подразделения дорожно-эксплуатационного полка и даже медицинские подразделения.

28 и 29 июня противник неоднократно пытался переправить танки и пехоту на восточный берег Березины у Бобруйска. Перед этим он проводил артиллерийскую и авиационную подготовку, продолжавшуюся по нескольку часов. Сводный отряд редел. Уже почти не оставалось артиллерии, и выползавшие на берег вражеские танки забрасывали бутылками с горючей смесью, пехоту отсекали гранатами. Но и гранаты были на исходе. Вот почему в те дни удары штурмовиков по мостам оказались эффективной помощью войскам с воздуха.

Теперь сводному отряду предстояло отбить у противника Бобруйск. Сандалов сказал Науменко:

– Переправе отряда на тот берег будет мешать артиллерия. Штурмовики, надеюсь, смогут подавить огонь?

– Безусловно.

– Вот и поставьте такую задачу летчикам. Приказ командующего фронтом будем выполнять.

30 июня сводный отряд начал форсирование. Плыли люди на бревнах, на прибившихся когда-то к берегу немецких понтонах и вязанках хвороста. А над вражескими огневыми точками кружили и пикировали штурмовики. Одно звено уходило от цели, а другое его сменяло.

Сводный отряд ворвался в старую Бобруйскую крепость. Впереди всех был командир батальона майор Ф. Г. Гривцов: левая рука на перевязи, в правой пистолет.

В это время на штурмовике кружил Коля Смурыгов. Он взглянул на башню крепости и увидел на самом ее верху струившийся красный флаг. Вернувшись с задания, он выскочил из кабины Разгоряченный боем и обрадовавшийся этой кратковременной победе, он крикнул:

– Дали немцам прикурить!

В Одессе, недалеко от аэропорта, в новом поселке есть маленькая улочка 1-я Степная. Через зеленый штакетник весело смотрит на улицу двумя оконцами домик. Он построен руками хозяина.

Мы сидели в тенистом, укрытом сверху виноградными лозами дворе за сколоченным из старательно оструганных досок столом.

Не спеша тянули терпкое, ломящее зубы вино. Григорий Филиппович Нудженко принес его прямо со льда. Свой дом, свое вино в погребе.

Любил Нудженко в Старом Быхове изрекать: "Связь – цэ та ж бомба, пушка або "эрэс". Теперь он начальник смены механизации Одесского аэропорта. Ударник коммунистического труда.

Наш неторопливый разговор о первых днях войны никак не вязался с чистым небом над нами, с лучами солнца, которые пробивались через густые лозы и весело играли на запотевших стаканах с красным вином. Наша память была растревожена воспоминаниями о первых днях войны, о боевых вылетах на Березину, первых потерях и победах, – пусть даже маленьких, – о тех, кто уж не сядет с нами за стол...

Нудженко остался таким же степенным, немногословным и трогательно-заботливым, каким был на фронте. Лишь малость потучнел и, кажется, что от этого стал еще добрее.

Я смотрел на него и думал, что Григорий Филиппович составил бы прекрасную компанию запорожцам на знаменитом репинском полотне. А он сидел с закрытыми глазами, сокрушенно покачивая головой. Потом встрепенулся, как голубь, хлопнул ладонью по коленке.

– Эх! Ну зачим вин дав цю команду...

И это прозвучало не как укор капитану Крысину, а как горькое сожаление о непоправимом несчастье, которого можно было избежать. Ведь всему виной была неопытность. Уже потом стало правилом: засвистела бомба – стелись по земле. И кто знает, мог бы и Александр Никитович Крысин сидеть с нами за столом. Ох этот боевой опыт... Какой дорогой ценой он обретается. И с какой легкостью порой утрачивается. Может быть, оттого, что, уносясь мыслями к далеким планетам, мы забываем, что нас держит грешная земля?..

Нудженко поднял граненый стакан с красным вином:

– Выпьемо за той червоний прапор, що колыхався над Бобруйской крепостью!

Выход из-под удара

Противник переправил танки по дну Березины и угрожал Старому Быхову. Науменко вызвал Гетьмана:

– Готовьтесь к перебазированию в район Климовичей.

Командир полка полетел на штурмовике проверить новую площадку.

Без особого труда он отыскал помеченное на карте место. Узкая поляна. К ней со всех сторон подступают высокие сосны. Посадочных знаков – полотняного "Т" – не видно, – значит, его не ждали. Садиться надо против ветра, но откуда он дует? Набрал высоту, покружил, заметил вдали дым – направился туда. Горела железнодорожная станция. Пролетел параллельно дымному следу, засек по компасу направление ветра и снова вернулся к аэродрому.

Сразу садиться не решился. На бреющем пролетел вдоль поляны раз, другой и третий, шаря по земле взглядом. Поляна вроде бы ровная, но смущал ярко-зеленый травяной ковер, усеянный какими-то светлыми цветочками. "Уж не болотина ли? Возвращаться ни с чем в Старый Быхов и посылать сюда команду на машине? Это сто километров в один конец, столько же обратно, да еще по лесным дорогам... И дня не хватит. А медлить нельзя, немцы от Старо-Быховского аэродрома недалеко". Пошел на посадку. У самой земли кольнула мысль: "А если увязну или скапотирую?" Он мгновенно отсек ее.

Самолет коснулся колесами земли, мягко прокатился по пышной траве. Вышел из самолета, обежал поляну вдоль и поперек – грунт твердый. Отличная площадка! А лес будет укрывать самолеты от немецких разведчиков... Гетьман взлетел, развернулся на Старый Быхов, шел на бреющем, опасаясь "мессеров".

...Перелет полка в район Климовичей был назначен на 1 июля. Летчики сидели в кабинах, а вылет задерживался: ждали транспортные самолеты, которые должны были после взлета штурмовиков забрать техников с их хозяйством.

Из наземного транспорта в полку была одна полуторка. Она находилась в распоряжении инженера полка Митина. Машину эту по его приказу бдительно стерегли: мимо аэродрома проходили войска, дашь зевка в суматохе – только ее и видел. В кузове все было приготовлено к отъезду: бочка с бензином, винтовки, гранаты, ящик с консервами, бумажный мешок с сухарями. На этой машине Митин с небольшой группой техников должен был отправиться в район Климовичей после сдачи в авиаремонтные мастерские шести сильно поврежденных штурмовиков. Но началась непредвиденная волокита: начальник мастерских не желал подписывать акт приемки.

– Вы хотите спихнуть мне этот хлам, а я что с ним буду делать? Видите, мастерские уже на колесах, будем тоже трогаться...

– Вы обязаны подписать акт приемки, а что с ними делать дальше, вам виднее, – твердо стоял на своем инженер полка.

По пятам за Митиным давно уже ходил молчаливый сапер-пехотинец. Он тоже спешил закончить свои дела и, услышав такой разговор, не стерпел:

– Кончайте вы эту волынку да мотайте все отсюда поскорее. Мне эти самолеты надо еще успеть взорвать.

Услышав такое, начальник мастерских мигом подписал акт, но тут же потребовал от сапера расписку. Тот размашисто нацарапал ее на клочке бумаги. Только теперь Митин с командой в пять человек двинулся в Климовичи.

На окраине аэродрома густо задымило: интенданты подожгли вещевой склад с летным обмундированием, чтобы имущество не досталось противнику. Все, кто был на аэродроме, смотрели на черный дым и думали о стеллажах, забитых новенькими кожаными регланами, сапогами, унтами, комбинезонами, шлемами и прочим добром. Раздать его летчикам и техникам просто так, без ведомости и росписи интенданты не имели права – потом им по всей строгости законов военного времени пришлось бы отвечать по статье "за промотание имущества".

Винить вроде никого нельзя: инженер полка и начальник мастерских, сапер и интенданты, каждый по-своему, были правы.

Штурмовики все еще не взлетали.

День клонился к концу, а транспортных самолетов все еще не было. Небо хмурилось, с востока надвигалась гроза. Быстро сгущавшаяся на горизонте темень передергивалась голубыми отсветами молний и угрожающе гремела. Командир полка прохаживался взад-вперед с ракетницей в руке: поглядывая то на часы, то на небо, он не находил себе места.

Наконец-то вынырнули из-за леса два транспортных самолета. Сели, порулили в дальний конец аэродрома.

Гетьман уже приготовился дать зеленую ракету – сигнал для взлета первой эскадрильи. Еще раз обвел взглядом горизонт, а со стороны Бобруйска курсом на аэродром шла девятка немецких бомбардировщиков. Новое решение было принято в одно мгновение: воздух прочертили одна за другой красные ракеты – это сигнал выхода из-под удара, взлетать всем! И начался одновременный взлет со всех стоянок, расположенных вокруг аэродрома, – еще никем не виданный и страшный "звездный" взлет большого количества самолетов на встречно-пересекающихся курсах. Казалось, что столкновения штурмовиков неизбежны...

"Юнкерсы" были на боевом курсе, но и последний штурмовик уже оторвался от земли. Только теперь оцепеневшие техники под свист бомб бросились к щелям и валились в них один на другого.

Немцы отбомбились по опустевшему летному полю. Транспортные самолеты уцелели. Техники бросились к ним, хватая по пути инструменты, стремянки, подъемники. Не дожидаясь конца погрузки, летчики запускали моторы.

– Быстрее! Быстрее! – торопили они.

Один ЛИ-2 пошел на взлет, к другому последним подбежал техник Лиманский. Ступив ногой на трап, он еще раз оглянулся и остолбенел. Нет, это не галлюцинация: на краю аэродрома стоял штурмовик! Его винт сделал несколько вялых оборотов и остановился. Очевидно, летчик пытался запустить мотор. Какая-то неисправность, надо помочь.

Недолго раздумывая, техник швырнул внутрь ЛИ-2 свой чемодан.

– Подождите! – крикнул он и побежал к штурмовику. В кабине оказался старший лейтенант Денисюк.

– В чем дело? – издалека крикнул ему техник.

– Не запускается...

– Перезалил?

– Да вроде бы нет... – неуверенно отвечает тот.

Лиманский перегнулся в кабину и первым делом взглянул на манометр. Так и есть: сжатого воздуха в бортовой системе не осталось, винт при запуске мотора раскрутить нечем. Побежал к стоянке искать аэродромный баллон. Их валялось много, но, как назло, попадались одни пустые. Наконец-то заряженный! Взвалил на горб 50-килограммовую ношу и на полусогнутых заспешил к штурмовику. Но в самолете почему-то не оказалось зарядной трубки, без нее не присоединить штуцер баллона к бортовой сети. Снова бегом по стоянке. К счастью, нашлась и трубка. Теперь можно заполнить бортовую систему сжатым воздухом.

И вдруг что-то прошелестело, бахнул тугой взрыв. Лиманский оглянулся – из дальнего леска, где прежде была палатка командира полка, выползали танки. Немецкие? Или наши? Гадать некогда. Техник быстро присоединил баллон, отвернул кран, зашипел сжатый воздух.

– Запускай! – крикнул он Денисюку. В это время в воздухе просвистел еще снаряд и рванул недалеко от транспортного самолета. Сомнений нет: танки немецкие. Около десятка их показалось на опушке леса, двигаются на аэродром...

Денисюк раскрутил винт, выхлопные патрубки дружно отплюнулись белым дымком, двигатель зарокотал. Лиманский бросился к ЛИ-2. Не пробежал и половины пути, – самолет у него на глазах пошел на взлет. Лиманский, размахивая руками, побежал обратно к Денисюку. Тот уже начинал рулить, но заметил техника, тормознул. А как улететь вдвоем на одноместной машине? Еще снаряд разорвался недалеко от штурмовика. Не раздумывая, Лиманский сорвал крышку смотрового фюзеляжного лючка позади кабины летчика. Он еле успел перевалиться по пояс в фюзеляж, ноги еще торчали снаружи – Денисюк дал полный газ и пошел на взлет...

Митин со своей командой едва выбрался на полуторке из города: улицы были запружены войсками, часто останавливали, проверяли документы чуть не на каждом перекрестке.

Впереди показался мост через Днепр, за ним – прямая лесная дорога. Вдруг по крыше кабины сильно забарабанили. Митин, не останавливая машины, приоткрыл дверцу, встал на подножку. Что случилось?

Техники гомонили, показывали – кто на небо, кто на редкий кустарник перед мостом. Митин увидел: вдоль дороги навстречу им низко летит "юнкерс" непременно целит по мосту, а из-за кустов солдаты проворно выкатывают и разворачивают небольшую пушку. "Удастся ли проскочить мост до того, как полетят бомбы? А может, это фрицы сюда просочились и целят из пушки по машине?"

– Быстрее! – крикнул Митин водителю.

Машина выскочила на мост, и в это время хлопнул выстрел. "Юнкерс" у всех на глазах вспыхнул, с креном отвалил в сторону, резко опустил нос и взорвался у опушки леса. Сидевшие в кузове технари захлопали в ладоши. Такое им довелось увидеть впервые. Неказистая пушечка – это была наша сорокапятка – с первого выстрела влепила в бомбардировщик. Молодцы артиллеристы!

Разговоры о сгоревшем "юнкерсе" длились бы долго, но спустило колесо. Запасного нет. Напихали в покрышку травы, а смекалистые техники Дорожкин с Насоновым заложили туда для надежности свои куртки, потом еще обмотали колесо проволокой.

Покрышку эту быстро "изжевало". Ночью машина катилась по булыжникам со звоном и скрежетом, высекая диском снопы искр. Часто останавливали дозорные.

– Какого черта демаскируете дорогу?

– На крыльях не можем, – ответил Митин.

– Документики... Авиация, значит?

– Как видите...

– Хорошо, что авиация, да только не в том направлении летите...

– Едем на восток, а полетим – на запад.

– Ну, тогда двигайте, – сказал пехотинец.

"Полк уничтожил девять переправ на Березине, препятствовал форсированию реки противником в течение трех суток. За эти Действия Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко объявил благодарность всему личному составу полка". Эту запись я обнаружил в истории части. Ее сделал торопливым почерком в первые дни войны улыбчивый и тихий человек, непрерывно сосавший всегда погасшую трубку с головой Мефистофеля, – адъютант второй эскадрильи лейтенант Яков Драновский.

Скупые строчки, которым много лет, и теперь волнуют, наводят на раздумья. Как это командование Западного фронта смогло в той сложной и драматической обстановке заметить действия такой маленькой частички Вооруженных Сил, как отдельный штурмовой полк? Может быть, это первое поощрение, воспринятое тогда с восторгом, было формальным актом командования, рассчитанным на поднятие морального духа?..

Об этом мы недавно вели разговор с Яковом Ивановичем Драновским, по первой весточке прикатившим на "газике" из Елгавы ко мне в санаторий на Рижское взморье. Читали его запись, он волновался, но теперь вместо трубки вынимал из кармана патрончики с валидолом... Мы раскрыли том "Великой Отечественной войны" и нашли место, заинтересовавшее нас.

"...Уже в конце июня Главному Командованию Советских Вооруженных Сил стало ясно, что дезорганизованные и ослабленные большими потерями и приграничной зоне фронты не смогут остановить продвижение фашистских захватчиков. Поэтому Ставка приняла решение использовать резервы, выдвигавшиеся из глубины страны, для создания нового стратегического фронта обороны на рубеже Западной Двины и Днепра. Очень тревожное положение было на Западном фронте, соединения которого отошли к Березине и на ее рубеже задержали передовые части группы армий "Центр"..."

Нет, нельзя было в те дни не заметить действий 4-го штурмового полка. Тогда он был на Бобруйском направлении единственной полнокровной частью, вооруженной новейшими самолетами. Это была по тем временам ощутимая сила, которая хоть и быстро убывала, как все убывает на войне, но она была вложена в решение одной задачи – задержать передовые части группы армий "Центр" на Березине.

В районе Климовичей

Старший лейтенант Денисюк с техником Лиманским в фюзеляже садился на новый аэродром уже в сумерках. На пробеге ИЛ катился по лужам, струи воды, разлетаясь из-под колес, с грохотом барабанили по опушенным металлическим закрылкам. Лиманский высунул голову из фюзеляжа и увидел кувыркавшийся позади штурмовика черный предмет.

Денисюк да рулил между двух высоких сосен, выключил мотор. Летчик и техник один за другим спрыгнули с крыла на землю и увидели прикрепленную к фюзеляжу длинную металлическую трубку. Так это, оказывается, баллон совершил с ними стокилометровое путешествие из Старого Быхова и оторвался при посадке! Тут уж было явное везение: оторвись он на взлете при скорости свыше 100 километров в час – разнес бы вдребезги стабилизатор и руль высоты. Взлет закончился бы катастрофою.

Денисюк после приземления признался Лиманскому:

– А знаешь, я ведь боялся взлетать с тобой: центровка самолета могла нарушиться. Однако раздумывать было некогда: дал газ – и о тебе вспомнил вот только теперь!

Лиманский с Денисюком невольно стали первооткрывателями второй "кабины" на одноместном штурмовике. Позже при перелетах на другие аэродромы начали перевозить в фюзеляжах даже по два человека. Вот каким выносливым работягой оказался ИЛ-2!

Между тем, осмотревшись, Денисюк с Лиманским не заметили на поляне ни одного самолета. Неужели их так хорошо замаскировали в лесу?

Летчик и техник пошли вдоль опушки искать кого-нибудь и набрели на стоявший около мокрой сосны самолет У-2. Возле него оказался очень молодой с виду, приземистый, плечистый военный без головного убора. Коверкотовая гимнастерка с генеральскими звездочками на петлицах перехвачена широким ремнем, ворот расстегнут на несколько пуговиц, видна волосатая грудь. Над левым карманом – две Золотые Звезды Героя, вся грудь в орденах. Денисюк с Лиманским замерли: генерал не редкость, но встретить в то время дважды Героя Советского Союза... Их знали наперечет: Смушкевич, Грицевец, Кравченко. После финской второй Золотой Звездой был награжден Денисов. О Смушкевиче в последнее время не было ни слуху ни духу, Грицевец трагически погиб осенью сорокового в Белоруссии, под Оршей. Его в кабине зарубил винтом садившийся следом самолет. Так кто же это? Кравченко или Денисов?

Генерал щелчком далеко стрельнул недокуренную папиросу, лихо сплюнул в сторону и спросил:

– Из какого полка?

– Из четвертого штурмового, – ответил Денисюк.

– Ну и долго пришлось блудить?

– Блудить не пришлось, товарищ генерал, я летел вдоль железной дороги.

– Правильно поступил. "Железка" надежнее компаса. А как же получилось, что прилетел позже других.

Денисюк объяснил, почему пришлось задержаться в Быхове.

– Вот и к лучшему, что опоздали, а то бы еще ткнулись где-нибудь... Тут только что закончилась сильная гроза, лило как из ведра, и темень была непроглядная. Гудели в этом районе ИЛы, да неизвестно, где они расселись. Будем искать. А теперь идите отдыхать, там ваши уже расположились, – показал генерал на лес.

Под соснами, на ворохах мокрого, покрытого брезентом лапника лежали техники полка, прилетевшие из Старого Быхова на транспортных самолетах.

– Еще объявились! – приветствовали они Денисюка и Лиманского.

– Ребята, а что там за генерал? – кивнул Денисюк в сторону У-2.

Ему объяснили: генерал-лейтенант – командир 11-й смешанной дивизии, в которую теперь будет входить 4-й штурмовой полк. Тот самый прославленный воздушный боец Григорий Пантелеевич Кравченко, который успел уже повоевать и в Китае, и на Халхин-Голе, и в финскую.

...Инженер-капитан Митин со своей командой добрался до Климовичей только к утру. На аэродроме он увидел командира полка. Вид у того был измученный, похоже, не спал человек всю ночь.

Гетьман сразу огорошил инженера:

– Двадцать штурмовиков сидят на вынужденной... Нужно срочно собирать самолеты.

– А где сели?

– Кое-что нам уже сообщили ночью из сельсоветов, летали искать на У-2. Срочно формируйте команды и посылайте в эти районы, – Гетьман водил карандашом по планшету.

Митин заспешил. В команду отобрали лучших техников: Калюжного, Тучина, Шума, Лиманского, Юрченко, Логинова, Насонова, Мовчана, Глущенко и других мастеров восстановления аварийных самолетов.

Заезжали в деревни, опрашивали местных жителей, разыскивали самолеты. Почти все штурмовики лежали на "брюхе" с погнутыми концами лопастей винта. Как поставить тяжелый штурмовик на ноги без подъемника? Додумались делать это с помощью обычной лопаты: под гондолами шасси рыли наклонные траншеи на высоту стойки шасси, потом уже выпускали колеса. Выкатывали самолет на ровное место полуторкой, помогали плечами. Запасных винтов не было – погнутые лопасти выравнивали кувалдой на глазок. На некоторых машинах оказались поврежденными складывающиеся подкосы шасси. И тут техники нашли выход: вместо них вставляли выпиленные в лесу брусья-распорки. Ведь до Климовичей можно долететь и с выпущенными шасси, а там уж будут всякие доделки...

Из 20 вынужденно севших самолетов только два нельзя было поднять в воздух. В районе Сещи оказался штурмовик с переломленным пополам фюзеляжем. В кабине нашли погибшего летчика старшего лейтенанта Александра Булавина, разбившего голову о коллиматорный прицел.

Сколько жизней унес этот невинный на вид приборчик, нацеленный в лоб! Летчики, кстати, расшифровывали сокращенное наименование прицела ПБП-1б так: "прибор, бьющий пилота один раз больно". И немало прошло времени, когда наконец, к великой радости, этот прибор вообще перестали устанавливать, а сетку прицела начали размечать прямо на бронестекле.

Второй самолет отыскали в лесу. Командир 4-й эскадрильи капитан Лесников попал в полосу ливня, в наступившей внезапно темноте пошел на посадку с включенными фарами. Сел все же на лес, приняв сомкнувшиеся кроны деревьев за поле. Ветви смягчили удар о землю, летчик отделался ушибами, а самолет ремонту не подлежал.

Митин решил снять с этих двух машин некоторые детали, необходимые для восстановления других штурмовиков. В правильности такого решения инженера полка – вернуть в строй 18 штурмовиков за счет двух разбитых – никто тогда не сомневался. Но никому и в голову не пришло, что позже это может обернуться для Митина большими неприятностями...

...Появились термины: "безвозвратная потеря", "безлошадный". Безвозвратная означала, что разбился самолет, погиб и летчик. Но могли быть потери и небезвозвратные. К примеру, капитан Холобаев прилетел с первого же боевого задания на пришедшем в полную негодность штурмовике. Самолет списали, а летчик остался в строю. Значит, потеря небезвозвратная.

Были и другие случаи. Летчик с задания не вернулся. Летавшие с ним в одной группе видели, как упал горящий самолет. Летчика считали погибшим. Но война, как выяснилось, часто относилась более милостиво к летчику, чем к "летающей крепости". Человек оказался более живучим. Поэтому летчиков в полку было всегда больше, чем самолетов.

На аэродром в районе Климовичей заявился обросший человек. Щеки покрыты струпьями, вокруг глаз до скул и через переносицу – кожа посветлее – отпечаток от летных очков. Опухшие губы не складываются в улыбку, смеется одними глазами.

Он поднимает подол рубашки, достает из-за пояса пистолет. Потом подпарывает подкладку пиджака – там красная книжечка и удостоверение личности. И по всем стоянкам уже слух прошел: Васька Сорокин объявился!

– Не может быть, он ведь под Бобруйском сгорел! Окружили летчика, появившегося будто с того света, почти у каждого к нему вопрос. Сорокин еле успевает отвечать.

– Самолет сгорел... А я начал кататься по болоту – одежда тлела. Повстречал женщину. Завела в крайнюю избу – переодела, лицо кислым молоком смазала... Попутчиком был уголовник из бобруйской тюрьмы. Он из этих мест. Фрицы таких отпускали на все четыре стороны. Я тоже арестантом прикинулся, вот и дошел... Отоспался, подлечился Вася Сорокин – подавай ему другого "коня". А где его взять? Сорокин со своим техником стали "безлошадными".

С появлением "безлошадных" боевую работу начали вести в две смены: одни летают, другие отдыхают. Отдыхали на первых порах на аэродроме, вблизи стоянок. Время проводили по-разному. Любители поспать располагались на брезенте под соснами, иные в глубокомысленных позах сидели за шахматной доской, а рядом, конечно, толпились подсказчики. При безнадежном положении кричали: "Сливай воду!"

Самую многочисленную группу составляли любители чтения. В первую очередь читали газеты: описания подвигов вслух, сообщения ТАСС молча. В те дни был опубликован Указ о присвоении за тараны трем летчикам-истребителям – младшим лейтенантам Харитонову, Здоровцеву и Жукову звания Героя Советского Союза. Израсходовав боеприпасы, эти летчики продолжали преследовать немецких бомбардировщиков. Несмотря на сильный огонь вражеских воздушных стрелков, ребята сблизились с фашистскими самолетами и порубили винтами хвосты. Все трое вернулись на свои базы. Тараны были произведены 28 и 29 июня. О них было много разговоров.

Добывали и книги. Как-то Мухамеджан Шакирджанов приволок книгу размером с том энциклопедии. В ней было много репродукций картин. Летчика просят почитать вслух. Читает он с акцентом, темпераментно. Его перебивают вопросами.

– Мухамеджан, а почему у художника двойная фамилия?

– У нас бывает и тройная... – отвечает он.

– А почему он еще и Водкин?

Мухамеджан озадаченно мигает, начинает кипятиться:

– Лубил выпит – закусит...

Аудитория смеется.

Но вот на аэродроме появилась "эмка" генерала Кравченко. Он подкатил к попавшемуся на глаза Рябову, открыл дверцу автомобиля. выставил пыльные сапоги на широкую подножку, сидит, как на крылечке своего дома.

– Что там за скопище людей? – спросил он Рябова.

– Отдыхающая смена летчиков, товарищ генерал.

– И давно они там у вас лежат?

– Как только позавтракали, так и ушли на отдых.

– А после обеда что будут делать?

– Снова отдыхать, товарищ генерал. Летать будут завтра. Кравченко пристально посмотрел на Рябова. Раскрыл пачку "Казбека", вышел из машины, пыхнул дымком.

– И вы считаете это отдыхом? Настоящая лежка, как у медведей зимой. Только те забираются в самую глухомань лапу сосать, а вы держите летчиков на аэродроме. Ведь тут все у них на глазах происходит. Небось про себя счет ведут: сколько не вернулось с задания, кого как зенитки или "мессеры" побили. Если на такое насмотришься, невольно разные мысли в голову полезут... А вдруг фрицы налетят да перебьют наш золотой фонд прямо на аэродроме, тогда что? В воздухе теряем, не хватало еще и на земле!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю