Текст книги "Но я люблю сейчас, а в прошлом не хочу, а в будущем - не знаю (СИ)"
Автор книги: Василий Коледин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
– Но потоки до сих пор обтекают ее! Почему, если она осталась в прошлом? – не понимала я.
– Да, она осталась в прошлом, но в ней находилось устройство, отталкивающее временные потоки и по инерции потоки продолжают отклоняться.
– То есть, ее уже нет, а она работает? И как долго она будет работать?
– Вечно! Она существует вне времени. Для нее не существуют законы нашего мира. Она не стареет, не изнашивается, не тратит энергию.
– Так вот, что ты искал?! – вырвалось у меня.
– …не совсем…
– Что-то еще?!
– Возможно…
Негр стоял в нескольких шагах от Виктора и переводил очумелый взгляд с него на меня. Он молчал, и не смел задавать вопросы. Но по нему было видно, что его мозг закипает. Наконец Самюэль решился на самый животрепещущий вопрос.
– Синьор Корецки, когда мы пойдем обратно?
– Обратно?! А, обратно! Скоро, дружище! Скоро! – он посмотрел на свои часы. Потом достал блокнот и сверился со своими записями. – Мы начнем возвращаться ровно через девять минут.
Вдруг я почувствовала, что устала. Устала и физически, и морально. Все тело заныло от усталости, мне очень захотелось домой. Домой на поверхность, домой в привычный с детства мир, где все просто и понятно. Но вот опять эти временные отрезки. Опять надо что-то высчитывать, что-то решать, не дай Бог, ждать, если пропустим нужную минуту! У меня опустились руки. Опять то же самое! Ну, когда все это кончится?! Я сочувственно посмотрела на Самюэля, хотя он же не знал всех этих тонкостей. Он впервые в подвалах времени, и ему не понятно, о чем говорит Корецки, почему такая точность. Об этом знаем только я и Виктор.
Виктор тем временем снял с плеча моток веревки, потом снял с руки часы, привязал один конец веревки к браслету часов.
– Пока есть время, хочу провести еще один эксперимент, – объяснил он, посмотрев на меня и заметив мой недоуменный взгляд. – Посмотрим, остановится ли время на моих часах.
– Постой, а если они вообще исчезнут?! Мы сможем вернуться назад без них? – остановила я его, когда он уже почти забросил часы в безвременной омут.
– О! – воскликнул Виктор. – Во время! Дай подумать! Ведь такая вероятность существует! Хм…что делать?
– Может, не будем рисковать?
– Да, наверное, не стоит. Ведь мы можем не успеть вернуться, и придется ждать, а я, так понимаю, ни у кого больше часов нет?!
– У меня нет, – подтвердила я.
– У меня их никогда и не было, – буркнул Самюэль.
– Что ж, решено! В следующий раз, – разочарованно вздохнул Корецки.
Несколько минут прошло в полном молчании. Виктор периодически поглядывал на свои часы, который благодаря моим усилиям остались на его руке. За это время мы последовали примеру нашего естествоиспытателя и задвинули волшебные очки на лоб, в то же положение, в котором они находились до прихода к перекрестку. Он же включил свой фонарь, порекомендовав нам пока свои не включать.
– Все! Пора! Идемте! – наконец скомандовал Виктор. Рюкзак уже давно был за его плечами.
Он уверенно зашагал к коридору, из которого мы вышли. Надпись на стене светящимся мелом это подтвердила. Предводитель на пару секунд остановился, взглянул на часы, на надпись и что-то записал в свой блокнот.
– Отлично! Минута в минуту. Так держать! – довольно воскликнул он и, не убирая блокнот в карман, пошел дальше.
На следующем перекрестке он опять правильно выбрал коридор. Вновь сверил время светящееся со временем фактическим, записал цифры на бумажку. Так продолжалось довольно долго. Когда Виктор сомневался в правильности своего выбора, он подходил поочередно к каждому коридору и смотрел на стены, мы тем временем ждали его в центре перекрестка. Хотя в основном надписи, сделанные Самюэлем, были видны сразу же, как только мы выходили в центр перекрестка.
Потом настало время привала. Его высчитал Виктор. Мне показалось, что даже пол, на котором мы сидели, не остыл. Я уселась первой после того, как Корецки снял с плеч рюкзак и поставил его на пол. За мной уселся Самюэль. Виктор последовал нашему примеру.
– Роберта, хочешь перекусить? – спросил он меня.
Еще бы! Конечно, я проголодалась! Сколько времени прошло? Только тогда я почувствовала, какая голодная.
– Да! А разве у нас есть с собой что-то? – с надеждой спросила я.
– Угу. Я взял немного бутербродов, кроме воды, – он полез в рюкзак и достал пакет с бутербродами и три бутылки воды.
– А я и пить тоже хочу! Кстати, сколько времени мы уже провели в подвале?
– Шесть с лишним часов!
– О! Тогда понятно, почему у меня зверский аппетит разыгрался.
Я, Виктор, только потом Самюэль взяли по бутерброду с колбасой и сыром и стали смачно их уплетать, запивая вкусной минеральной водой. Ничего вкуснее за последнее время я не ела. Фонари мы не выключали и кто, как мог, освещали ими свою еду. От этого зрелища я невольно рассмеялась, уж очень забавными были наши лица. Все же Корецки – молодец! Догадался взять с собой провиант, воду – самые важные вещи в походе. Всегда приятнее путешествовать на сытый желудок. Он это знал, а я не подумала даже. На него можно положиться.
Когда прошло ровно столько же минут, сколько мы отдыхали в первый раз, Корецки нас поднял, и мы двинулись дальше считывать надписи на стене. Еще около часа мы шли, пока не вошли в комнату, которую я прозвала «задверьем». Виктор посмотрел на часы.
– Прекрасно! Успели! Я даже сказал бы, опередили график! – удовлетворенно крякнул он.
Когда мы вошли в «преддверье», он захлопнул за нами дверь, отошел от нее на шаг и опустился на корточки. Я догадалась, что он решил посмотреть время, которое мы отсутствовали. Так сказать местное время. Подняв будильник, он сначала посмотрел сам, а потом показал циферблат мне. Часы показывали пятнадцать минут по полудню. Нас не было в «этом» мире пять минут…
ГЛАВА 20.
Невезучие воришки.
– Рим – это мой самый любимый и чудесный город. Мало того, что я в нем родилась и выросла, я в нем живу всю жизнь и мыслей переехать в другое место у меня ни разу не возникало. Исторических достопримечательностей здесь столько, что туристу можно смотреть на них беспрерывно, как минимум, в течение полугода, выходя на их осмотр каждое утро, как на работу и возвращаясь вечером, словно после продолжительного и тяжелого рабочего дня. Я очень люблю этот «вечный город». Я даже представить не могу себя, живущей в другом месте. Меня родили и вырастили истинной римлянкой. Иногда мне кажется, что любой итальянец завидует нам, римлянам. И это было всегда. Любой гражданин античного мира стремился в Рим. Жить в нем было привилегией, дарованной императором или судьбой, дарованной родителями.
В одной книжке я прочла, как мужчина говорил о нас, римлянках: «…Он не мог, однако же, отказаться от мысли искать ее. В воображении его порхал этот сияющий смех и открытые уста с чудными рядами зубов. “Это блеск молнии, а не женщина”, повторял он в себе, и в то же время с гордостью прибавлял: “Она римлянка. Такая женщина могла только родиться в Риме. Я должен непременно ее увидеть. Я хочу ее видеть, не с тем, чтобы любить ее, нет, я хотел бы только смотреть на нее, смотреть на всю ее, смотреть на ее очи, смотреть на ее руки, на ее пальцы, на блистающие волосы”…». Наверное, это очень романтично для людей, которые, возможно, бывали в Риме, или читали о нем, или смотрели фильмы. Но это еще романтичнее звучит для нас, коренных римлянок. Еще бы! Мы же такие прекрасные!
Рим невозможно познать до конца, он не раскрывает своих тайн и красот ни тем, кто приезжает на несколько дней, ни тем, кто живет здесь многие годы.
Он прекрасен днем, но еще красивее ночью. Вечером места, которые ты видела при свете дня, которые тебе хорошо знакомы при дневном свете, полностью преображаются. Возможно, отчасти это происходит потому, что меньше заметна городская грязь, которой в Риме, увы, немало. Но мне кажется, главное, именно вечером я чувствовала это всегда, ты понимаешь каждой клеточкой своего тела, что время словно пропадает. Нет ощущения времени, нет ни минут, ни часов, ни дней, ни сотен лет. Порой я остро понимаю, почему мой город получил название «вечного».
Ночью загадочнее становятся развалины Форума и терм императора Каракаллы, величественнее церкви и фонтаны эпохи Возрождения. Днем замок святого Ангела, прежде служивший мавзолеем императора Адриана, кажется мрачным и тяжелым, но вечером приобретает какую-то неописуемую легкость. Купол собора святого Петра, изящный днем, несмотря на свои колоссальные размеры, ночью становится призрачным. Он словно огромный гриб вырастает, на фоне иссини черного неба.
В детстве я всегда боялась рассказов о призраках и приведениях. Со временем мой страх немного притупился, но все равно даже сейчас мне неприятно думать об этих выходцах из потустороннего мира. А призраков в Риме всегда было предостаточно. Самыми зловещими местами мы, девчонки, считали Колизей, где обязательно должны были бродить души замученных рабов. Полным-полно, я думала, приведений у городской стены недалеко от Пьяцца дель Пополо – Муро Торто. Здесь раньше хоронили тех, кто был недостоин лежать на кладбище, ведьм, преступников и проституток, чьи души до сих пор не могут найти успокоения. Именитые призраки, наверное, облюбовали «престижные» места. Согласно народному поверью, на площади Навона, ночью появляется донна Олимпия Памфилия – любовница папы Иннокентия XII, проклятая римлянами за свою алчность. На этом месте стоит дворец донны Олимпии и фонтан «Четырех рек», построенный, кстати, благодаря стараниям Олимпии.
Я представляла, как каким-нибудь холодным и промозглым осенним вечером проходит через весь город из квартала Трастевере к площади Испании Лоренца Феличиани – красавица римлянка, жена графа Калиостро. Именно здесь она публично обвинила мужа в колдовстве, и он был арестован. Что заставило ее это сделать? Ревность? Месть? Любовь? Никто уже точно не ответит на этот вопрос. А сколько таких вопросов в истории моего города!
Виктор молчал и слушал мой монолог, посвященный Риму. Он иногда кивал в знак согласия, а иногда смотрел на меня и просто улыбался. Но его поведение всегда было настолько тактичным, что ли, что я никогда не испытывала неловкости высказывая свои ощущения.
– Поедем на море?! – предложила я Виктору окончив свой рассказ. Мы полулежали в шезлонгах в тени его прекрасного сада. Стояла ужасная жара. Столбик термометра, висевший на входе во внутренний сад, неуклонно час от часа лез вверх. К одиннадцати часам он уже извещал, что температура воздуха в тени тридцать пять градусов. Бутылки холодной воды и пива, приносимые нам Клаудией в ведерке со льдом, мгновенно нагревались. Трудно было найти место, где бы мы могли спастись от такой жары. Конечно, можно было сидеть в кондиционированном помещении, но это вредно и воздух там какой-то больной.
– А куда ты хочешь? На Мальдивы или Кубу, в Египет или Таиланд? Что больше тебе хочется увидеть? – лениво спросил Виктор. Он тоже изнывал от жары и, казалось, что его мозги, как и мои, плавятся.
– Нет, милый, я говорю о нашем море, близком и столь же теплом. Чем еще хорош Рим, так это тем, что здесь помимо всех прелестей имеется и свое море всего в получасе езды на метро! Зачем нам куда-то лететь, когда мы можем скромно сесть в метро и выйти у моря! Это так здорово! Если б ты знал, как мы с девчонками и парнями прогуливали школу! Уже в мае мы могли купаться. Бывало жара, в классах душно, учиться не хочется, а мы после первого урока сбегаем и едем купаться. Чудные были те времена!
– Завидую! У нас под боком не было моря. Так, в лучшем случае, пруд, река, озеро. И в мае у нас редко стояла жара. А о том, чтобы купаться, нельзя было даже и мечтать. Есть такая примета или даже не примета, а скорее народная рекомендация – купаться можно только после дня Ивана Купалы. А этот праздник приходится на ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое июня. Якобы только после его прихода вода нагревается так, что искупавшись в водоеме нельзя заболеть. Правда народ еще говорил, что именно после этого дня из воды выходила всяческая нечисть. Но мало того, купаться можно было только до Ильина дня, который в свою очередь приходиться на второе августа. По народным поверьям после этого дня в воду возвращается нечисть, которая ране уходила. Якобы с этого дня приходили всяческие ненастья. Купаться становилось небезопасным. Говорили, что на теле появятся всякие фурункулы, нарывы и вообще иногда купание может закончиться утоплением купающегося той самой нечистью.
– И что вы во все это верили?
– Ну, – Виктор как-то лениво засмеялся, – кто-то может и верил, и верит. А на самом деле есть простое и житейское объяснение такому короткому периоду капания – только в этот короткий период вода могла так прогреться, что у пловца не сводило от холода челюсти.
– А! Понятное объяснение, – засмеялась и я. – Ну, так что? Поедем освежиться?
– Хорошо! Ты хочешь поехать на машине?
– Нет! Только на метро! Так быстрее! До станции Маркони нам можно даже пешком дойти! А это прямая ветка до Остии.
– О! А я не знал.
– Ты, противный толстосум многое не знаешь! Ты даже не представляешь, как живет народ и простой труженик! Все же Карл Маркс был прав! Надо вас уничтожать, как класс!
– Я смотрю, ты прямо на митингах готова выступать, – развеселился Виктор.
– Могу, если потребуется. Мои родители состояли в коммунистической партии Италии, и я верна заветом отцов и матерей! Ты знаешь, что в Италии очень сильны позиции коммунистов?
– Да, слышал… по-моему «красные бригады», так их называли?! Они чистили Италию? – пошутил он.
Меня его шутка не рассмешила. Она больно резанула по моему сердцу. Хотя он ничего плохого и не сказал, но его тон и плохо скрытое пренебрежение к политическим убеждениям людей меня раздосадовало. Признаться, дело было еще и в том, что мои родители состояли в семидесятые годы в движении коммунистической молодежи, а потом и в самих Brigate Rosse. Они не входили в руководство, но были довольно активными участниками движения.
В начале своего существования «Красные бригады» были наиболее активны в Реджо-Эмилии, а также на крупнейших заводах в Милане и Турине, таких как Sit-Siemens, Pirelli, Magnetti Marelli. Члены группировки занимались саботажем, повреждая заводское оборудование, а также помещения аппарата управления и официальных профсоюзов. В 1972 году они совершили первое похищение человека – прораба на одном из заводов, который был отпущен после недолгого удержания.
Тогда, на заре своей деятельности, тактика и цели «Красных бригад» существенно отличались от других леворадикальных политических группировок, таких как Lotta Continua и Potere Operaio. «Красные бригады» были более жестоки и организованы, чем их современники. В прессе даже появилось утверждение, что «Красные бригады» стали получать финансовую помощь со стороны службы государственной безопасности Чехословакии и Советского союза. Но эта была провокация. Родители говорили мне, что все деньги поступали только в качестве взносов и от деятельности самих бригад. Я знаю, что первые жертвы – были убиты два члена итальянской неофашистской партии, появились в июне 1974 года. С этого момента прекратилась открытая политическая деятельность группировки среди рабочих. Члены бригад ушли в подполье, а вместе с ними и мои родители.
На красные бригады вешали все преступления, которые полиция не могла раскрыть. Так взрыв в 1972 году заложенной в автомобиль бомбы в Петеано, в течение долгих лет приписывавшийся «Красным бригадам», не имел к ней никакого отношения. Реальным организатором этого преступления был неофашист Винченцо Винчигерра, который после этого бежал во франкистскую Испанию, где продолжал участвовать в организации террористических акций.
В сентябре 1974 года основатели «Красных бригад» Ренато Курчо и Альберто Франческини были арестованы и осуждены на 18 лет лишения свободы. Арест стал возможен благодаря «брату Митра» – под этой кличкой скрывался Сильвано Джиротто, бывший монах, внедренный в «Красные бригады» итальянскими спецслужбами. Курчо был освобожден в результате налета группы «Красных бригад» во главе с его женой Марой Кагол. В этом налете принимали участи и мои родители. Правда, Курчо вскоре вновь арестовали.
17 декабря 1981 года четыре члена Красных бригад под видом водопроводчиков, одним из них был мой отец, проникли в квартиру американского бригадного генерала в Вероне. Генерал был схвачен нападавшими, а его жена была оставлена связанной на месте преступления. Красные бригады удерживали заложника в течение 42 дней, до 28 января 1982 года, когда он был освобожден в результате спецоперации итальянских антитеррористических подразделений, проведенной на одной из квартир в Падуе. Этот человек оказался первым американским генералом, когда-либо взятым в заложники гражданскими людьми, а также первым иностранцем, который был похищен Красными бригадами.
В 1984 году произошел раскол Brigate Rosse на две фракции: большинство стало именоваться Сражающейся коммунистической партией, в нее и вошли мои родители, меньшинство же стало именоваться Союзом сражающихся коммунистов. В том же году четверо находящихся в заключении лидеров – Курчо, Моретти, Ианнелли и Бертолацци – объявили о необходимости прекращения вооруженной борьбы в силу ее бесполезности, но их уже никто не слушал. Бойцы вошли в раж.
В середине восьмидесятых участились аресты активистов по всей Италии. В феврале 1986 года члены Сражающейся коммунистической партии убили бывшего мэра Флоренции Ландо Конти. А в марте следующего года активистами Союза сражающихся коммунистов в Риме был приговорен к смерти генерал Личио Джиорджери. После его убийства последовали аресты. Сначала карабинеры арестовали отца, а через неделю пришли за матерью. Я осталась на воспитании у дяди и бабушки по отцовской линии.
Родителей приговорили к двадцати годам тюремного заключения. Но они так и не вышли на свободу. Отец умер в восемьдесят девятом году, а мать – в девяностом, пережив мужа, всего на пять месяцев.
– Не говори так больше о том, чего ты не знаешь! – довольно зло прошептала я, не сказав ему того, что знала и чувствовала.
– Извини, если это тебя задело! Но я же ничего не сказал плохого!
– И, тем не менее, в таком тоне не надо говорить…
– Ладно. Еще раз прости, – Виктор был искренен и я его сразу простила.
Я взяла из ведерка уже наполненного не льдом, а водой, бутылку пива. Виктор открыл ее и вернул мне. Пиво было еще прохладным. Я не люблю этот напиток, но в жару он все-таки незаменим. Его способность утолять жажду не превзойдены никаким другим питьем. Разве что, говорят, в Средней Азии в жару люди пьют горячий чай. Вы пробовали пить горячий чай в сорокоградусную жару? Мне не понравилось. Как можно получить от этого удовольствие?!
– Ну, так мы поедем на море? – спросил меня Виктор, когда я почти осушила свою бутылку.
– Едем! – решительно ответила я, поднимаясь со своего места.
Собираться долго не потребовалось. Мы взяли два полотенца, которые принесла Клаудиа и купальные принадлежности – купальник и плавки. Все это легко уместилось в небольшом рюкзаке, который лежал у меня в комнате. Я взяла еще бутылку воды, на случай если срочно захочется пить, а рядом не найдется где купить. Виктор взял у меня рюкзак и положил в него еще какой-то непрозрачный пакет, что в нем лежало, я не знаю. Через двадцать минут мы вышли из дома.
Улицы плавились от жары. Люди нам почти не встречались. Все они, видимо, попрятались по домам, офисам, магазинам. На дорогу до метро нами было потрачено минут пятнадцать, не больше. Я никогда раньше не ходила от дома Виктора до метро пешком. Меня всегда отвозили домой на автомобиле. Даже когда вначале нашего знакомства, я возвращалась домой на метро, все равно до станции меня подвозил Леонардо, водитель Корецки. Мы всегда ездили на машине. Но оказалось, что особняк располагался совсем недалеко от станции Маркони, и дойти своими ногами было совсем не сложно.
Мы спустились на перрон, и вскоре подошла электричка до Остии. Конечно же, народу в нее набилось, как килек в банку. Нас прижали друг к другу так, что мое лицо оказалось напротив лица Виктора. Он каким-то удивительным образом ухватился правой рукой за поручень и при остановках поезда удерживал меня от падения.
Всю недолгую дорогу мы смотрели друг другу в глаза и молчали. Оказалось это очень романтично просто смотреть в глаза любимому человеку, читать в них ответные чувства, нежную улыбку, трогательную заботу и желание уберечь от опасности, пусть даже пока незначительной. Рядом с ним я забыла обо всех опасностях и невзгодах. Всего только неделя жизни с этим человеком расслабила меня, улетучила страх и беспокойство. Я поняла выражение: «как у Христа за пазухой». Когда поезд тормозил, меня по инерции прижимало к Виктору. Он держался за перила одной рукой, а другой обнимал меня.
– Ты не пожалела, что мы поехали на метро? – спросил он.
– Нет. Сейчас мы близки так, как бываем близки только ночью. Разве можно об этом пожалеть?
– И тебе не мешают все эти потные люди? – прошептал он мне на ухо при очередной остановке электрички.
– Нет, я им только благодарна. Их пот – это побочный эффект, от которого вряд ли можно избавиться, он присутствует при применении любого лекарства. Можно и потерпеть ради основного лечебного действия, – шепнула я ему в ответ.
За окном появился археологический парк. Через минуту объявили остановку «Остия Аттика». Оставалось совсем немного. Еще через минут десять мы вышли на воздух. После духоты вагона мне показалось, что жара немного спала. А может, и на самом деле возле моря было прохладнее.
Мы вслед за толпой пошли к морю. Даже если ты никогда не приезжал из Рима на море, то все равно не смог бы заблудиться. Народ с огромными пляжными сумками, зонтиками, надувными матрацам, кругами, гогочущими детьми плотным потоком шел в сторону моря. Нужно просто не отделяться от толпы, и она выведет тебя к дороге перед пляжем, который протянулся на многие километры. Здесь, платные комфортабельные территории, на которых есть все: шезлонги, зонты, переодевалки, маленькие домики, в которых можно хоть неделю жить, бары и бассейны, чередуются с бесплатными участками, на которых ничего нет, кроме бесплатного песка и толпы отдыхающих на нем. Но именно эти участки и привлекают всех купальщиков, прибывающих из Рима.
– Могу ли я предложить тебе расположиться не на свободной зоне? Или мы должны потолкаться и принимать солнечные ванны, стоя? – аккуратно спросил меня Виктор, обведя взором первый бесплатный участок и не видя на нем ни одного свободного места. Он, видимо вспомнил мою реакцию на свою шутку о коммунистах. Но все равно какая-то издевка сквозила в его вопросе.
– А тебе будет это по средствам? – попыталась и я его немного уколоть.
– Думаю денег должно хватить! В крайнем случае, обойдемся сегодня без ужина, – улыбнулся он, довольный, что я согласилась с ним.
Мы прошли на территорию, которая располагалась рядом. Корецки заплатил за пользование всеми предоставляемыми услугами, в том числе и за фанерный домик.
– А домик-то нам зачем? Мы же жить здесь не остаемся?!
– Я подумал, что с ним будет удобнее. Мы можем спокойно оставить в нем вещи, переодеться, перекусить, отдохнуть и при этом не ждать пока кто-то что-то освободит.
– Солнце мое! Оглянись! Здесь столько людей, что даже если они все захотят одновременно переодеваться, нам не нужно будет никого ждать!
– Наверное…, но что сделано, то сделано. Пойдем к нашим апартаментам!
Все-таки у моря жара не так чувствовалась. Легкий морской ветерок разгонял раскаленный воздух над водными просторами, и он поневоле остывал. Мы нашли свой домик, переоделись, взяли свои полотенца, Виктор закрыл дверь на все обороты ключа, который повесил на руку, и пошли к первому ряду шезлонгов. На море стоял штиль. Маленькие волны как-то совсем по-игрушечному накатывали на песчаный брег. Участок пляжа перед нами, огражденный на песке справа и слева пустовал. Никто не купался на обозримом пространстве. За тем, чтобы никто из бесплатной зоны не позволял себе заплывать на нашу территорию, пристально следили двое охранников в красных плавках-шортах.
Виктор постелил на шезлонге свое полотенце и лег. Я последовала его примеру. Соседей вокруг нас не было. Так что никто нам не мешал и не подслушал бы наш разговор. Правда, говорить пока не хотелось. Я лежала и наслаждалась нежным прикосновением прохладного по сравнению с Римом воздуха. Тихим, едва слышным шумом волн и веселыми криками отдыхающих на соседнем бесплатном участке.
– А Самюэль, наверное, сидит в комнате и читает… – ни с того, ни сего произнесла я, отчего-то вспомнив о своем друге.
– Ты соскучилась по нему? – слегка раздраженно спросил Корецки.
– Нет, милый, мне вполне достаточно твоего общества. Я просто всегда думаю о других, когда мне хорошо. Знаешь, у меня прямо какая-то патологическая потребность поделиться хорошим.
– Бывает… – мгновенно успокоился Виктор.
– Милый…
– Да?
– Знай, что только ты и никто кроме тебя не дорог мне! Ты мой единственный на всю жизнь! – сказала я, гладя его по руке.
– Я тебя люблю… – только и ответил он.
Потом мы ненадолго замолчали.
– Солнце мое, ведь после того, как мы вернулись из подвала, мы так и не говорили о том, что там произошло.
– Да. Не говорили. Что ты хочешь узнать?
– Я хочу узнать многое, но подозреваю, что не смогу всего понять. У меня гуманитарный склад ума. Вот если ты попробуешь в доступной форме мне объяснить…
– Что конкретно тебя волнует?
– Ну, например, почему мы бродили по подвалу около шести часов, а вернулись через пять минут после ухода?
– О! Ты начинаешь с самых трудных для объяснения вопросов! Гм… это преломление пространства и времени. Об этом говорил еще Эйнштейн, я говорю о громко известных физиках. Время и пространство не могут существовать раздельно друг от друга. При преломлении пространства и время меняется. Мы бродили по искривленным пространствам, и время текло не совсем обычно. Почему вышло именно пять минут? Не знаю! Вернее не смогу точно объяснить. Так одни догадки.
– Постой! А в первый раз? Значит, мне не показалось, что мы опоздали и вернулись несколько позже?
– Нет, не показалось, – Виктор покачал головой.
– Ладно. С этим чуть-чуть стало яснее. Тогда скажи, как и почему я видела зеленые потоки времени? Мне же они не привиделись?!
– Нет! Мы все их видели…, я думал, что предыдущий вопрос самый сложный…, но я ошибался… – он долго молчал. – Гм, если совсем упростить ответ, то он будет звучать так: все дело в очках. Они, как приборы ночного видения, позволяют видеть невидимое обычному глазу. Я не буду вдаваться в их конструкцию, так как ты сама просила упростить ответы. А если рассказывать о строении очков, то нужно пройти курс лекций по физике и «теории эфира». Хотя помнится мне, что я уже вкратце рассказывал тебе об этой пока только теории.
– Да, я тоже помню. Но, если честно, то мало, что поняла тогда.
– Ну, тогда и не забивай себе голову, теоретической физикой! Оставайся хорошим историком.
И все-таки жара и здесь, возле моря, давала о себе знать. Мое тело покрылось испариной. Мне очень сильно захотелось окунуться в прохладу Тирренского моря. Я села и посмотрела на Виктора.
– Хочешь искупаться?
– Пожалуй, да.
– Тогда пойдем?! – вскочила я и бросилась к морю. Через пару секунд я с разбегу нырнула в воду. Вынырнув, я отбросила назад волосы и повернулась туда, где еще минуту назад сидел Виктор. Но его там не оказалось. Через мгновение его голова появилась справа от меня. Он отплевывался от соленых ручейков, бежавших по его лицу.
– Здорово! Вода – чудо! – воскликнул он, почувствовав под ногами твердое дно. – Что, поплыли дальше?!
– А поплыли! – поддержала я его.
Вода и в самом деле была то, что надо. Она охлаждала и в то же время не обжигала холодом. Но она и не была парным молоком, когда не чувствуешь разницы между воздухом и морем. Виктор плыл чуть впереди, я немного позади.
– Ты уверенно плывешь, – похвалил он меня.
– Спасибо. Но ты не поверишь, что я научилась плавать только в шестнадцать лет.
– А ведь и не поверю. Ты не боишься воды, смело и красиво ныряешь, почти, как пловчиха. Уверено гребешь. Все же признайся, ты занималась в какой-нибудь спортивной секции?
– Нет. Я самоучка.
– Тогда ты самая толковая самоучка, из всех, которых я знаю.
– Пусть будет так.
Проплыв метров пятьдесят, мы повернули назад и минут через пять вышли на берег. Плюхнувшись на свои места, я и Виктор закрыли глаза. Мне было лень ворочать языком, думаю, что Виктор чувствовал то же, что и я. Но ни я, ни он не чувствовали в своем молчании никакого неудобства. Видимо, мы достигли той точки в наших взаимоотношениях, когда молчание, если оно случается, уже не тягостное, когда оно возникает не из-за отсутствия темы для разговора, когда, не произнося никаких слов, можно общаться и чувствовать, что думает другой человек.
Виктор перевернулся и лег на спину, подложив под голову руку. Приоткрыв тихонько глаза, я посмотрела на него. Он разглядывал меня.
– Ты очень красивая, Роберта, – произнес он, видимо, заметив, что я подглядываю за ним.
– Мне очень приятно слышать это…
– Это не лесть. Ты на самом деле очень и очень красивая, и стройная. Но не это меня в тебя влюбило. Вернее не только это. Ты человек. Человек с большой буквы «Ч», как любили говорить одно время в России. То есть настоящий человек. Порядочный, честный, добрый и так далее. Я не могу перечислить все эпитеты, которые обязательно относятся к тебе.
– И это мне приятно слышать… – улыбаясь, произнесла я.
– А я вот не удостоился такой чести! Ни разу не слышал от тебя никакого признания, даже самого маленького!
– Бедненький! – воскликнула я и, соскочив со своего шезлонга, легла на Виктора сверху. Потом я долго поцеловала его в соленые губы. – Я тебя очень, очень, очень люблю! Ты моя жизнь! Ты мое счастье! Ты моя судьба!
Через пару минут я почувствовала, что Виктор больше не хочет спокойно лежать подо мной.
– Пойдем в домик, – прошептал он мне на ухо, – и ты тогда поймешь, зачем мы его взяли.
– Я уже не жалею о твоей расточительности! Пойдем! – я встала с него и, посмотрев на плавки, протянула полотенце. – Может, лучше прикрыться?!
– На всякий случай сделаю из себя гладиатора, – он обмотал полотенце вокруг талии, как это могли делать рабы в древнем Риме. Свое полотенце он предложил мне, но я отказалась, тогда Виктор повесил его на руку. – Пойдем в номера!
Мы оставили свои лежаки и стали пробираться между стройными рядами зонтиков и сложенных шезлонгов. Кое-где, конечно присутствовали загорающие, но, тем не менее, их было чересчур мало. Миновав шезлонги, мы вышли на деревянные мостки, по которым и дошли до нашего временного пристанища.
