Текст книги "Встретимся на Черной речке (СИ)"
Автор книги: Варвара Федченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
ГЛАВА 6
Проснулась я только после обеда.
Катерина лежала на соседней кровати с книгой. «Прощание с Матерой» значилось на обложке. Насколько я не любила саму деревню, настолько же я не любила книги о ней, поэтому творчество Распутина и прочих деревенщиков>› прошло мимо. Я застала трогательный момент прощания читателя с книгой: Катя дочитала последнюю страницу, закрыла книгу, и прижала ее обложкой к своей груди. Грустное, но в то же время мечтательное выражение лица, закрытые глаза, полуулыбка – так выглядит человек, у которого на руках, по чьему-то меткому выражению, только что умер человек в бумажном переплете.
Девушка заметила, что я проснулась, и протянула мне книгу:
– Я знаю, что ты такое не любишь. Но в местной школьной библиотеке не такой уж большой выбор. Либо совсем детские книги, либо отечественная классика. Твою электронную книгу все ровно не зарядить… А из-за того, что весь день идет дождь, выход отменили. В школе 1 курсу читают какието лекции, и это единственное развлечение. Поэтому я решила почитать.
– Как нога? – спросила я, взяв книгу.
– Егора позвать? – меня всегда сильно беспокоила чужая физическая боль.
– Он уже был. Утром. – Катя отвела глаза, показывая, что развивать эту тему она не хочет. – И папа приходил. Он вчера только ночью вернулся.
Долго ждали автобус и ГАзель с остатками вещей.
– Кто еще приехал? – как можно беззаботнее спросила я.
– Кто – то из строительно – архитектурного колледжа, наши парни, кто-то из преподов, в общем-то, я не особо спрашивала. А что?
– Да так, просто интересно, – я открыла книгу, чтобы уйти от разговора.
«И опять наступила весна, своя в своем нескончаемом ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название», – интересно, все острова на реках носят одинаковые названия? Черная речка, остров Черный, деревня Черная. Черные глаза… Этот новоприбывший художник снился мне полгода! А я сегодня утром ни слова ему об этом не сказала. Это не похоже на меня – обычная я, не удержавшись, тут же проболталась бы, еще и обвинила бы его в этом. Оторвавшись от книги, достала из сумки цыганскую карту. Ну точно, один в один. Как такое вообще возможно? И то, что его глаза на этой карте, и то, что он здесь появился, и то, что меня нелегкая понесла вчера гулять по ночному острову?
Череда совпадений или мистическое вмешательство судьбы?
Я поняла, что пролистала уже три страницы, и ни слова не поняла из прочитанного. Так бывает, когда не вникаешь в суть текста, так как голова занята совсем другим – мои мысли занимал мой новый знакомый. Хотя как знакомый… Я даже не спросила его имени. Но с острова не так уж просто уехать, к тому же он сам сказал, что он останется здесь, поэтому мы еще увидимся.
Бабка Марья суетно бегала вокруг Катерины, пытаясь удобнее устроить на маленькой кружевной подушечке ее ногу, поднося чай и пряники. Я знала, что подруга любит совершенно другие сладости – жирные, масляные торты, воздушные пироженки, шоколадные конфеты, сливочное мороженое. Но девушка с аппетитом уплетала обычные пряники, которые к тому же, судя по звукам при откусывании, успели затвердеть. Такая забота и внимание от чужого, совершенно постороннего человека, задела во мне какие-то глубинные чувства, и я ощутила, как в горле запершило: бабка Марья была Человеком. Есть такие Человеки, именно с большой буквы. Они сострадательны, неравнодушны к чужой боли и горю. Именно они приходят на похороны, помогая родственникам умершего, отгоняют от соседской девочки уличную собаку, подают милостыню на широких площадях перед церквями, усаживают на свое место в электричке беременных, подкармливают бездомных кошек и тощих голубей в парке. Они небезразличны. Они все понимают, они будто бы познали какой-то скрытый от других, хотя и вполне очевидный, смысл жизни – доброта и готовность подставить плечо оступившемуся. «Можешь помочь – помоги», – я слышала эту фразу от бабки Марьи настолько часто, что она въелась в мою память на всю жизнь.
«Старухи втроем сидели за самоваром и то умолкали, наливая и прихлебывая из блюдца, то опять как бы нехотя и устало принимались тянуть слабый, редкий разговор. Сидели у Дарьи, самой старой из старух; лет своих в точности никто из них не знал, потому что точность эта осталась при крещении в церковных записях, которые потом куда-то увезли – концов не сыскать. Овозрасте старухи говорили так:
– Я, девка, уж Ваську, брата, на загорбке таскала, когда ты на свет родилась. – Это Дарья Настасье. – Я уж в памяти находилась, помню.
– Ты, однако, и будешь-то года на три меня постарше.
– Но, на три! Я замуж-то выходила, ты кто была – оглянись-ка! Ты ишо без рубашонки бегала. Как я выходила, ты должна, поди-ка, помнить».
Примерно такой же по содержательности разговор происходил и сейчас – через стенку, в избе, сидели бабка Марья и еще какие-то бабушкисоседки. Содержание «Прощание с Матерой», неспешный диалог в соседней комнате, шум непрекращающегося дождя странно сплелись в моей голове, соединяясь в одну, органичную линию: будто бы я была и на Матере, и на Черном острове одновременно.
Но это праздное валяние в кровати через час изрядно поднадоело.
Моя тяга к бурной деятельности всегда мешала мне проводить свободное время, как принято среди моих знакомых – валяться на пляже, лежа на диване, смотреть телевизор… Все эти нединамичные занятия максимум на пару часов были способны занять меня. Катерина спала, поэтому мне не было стыдно, что я оставлю ее в одиночестве. «Надо сходить в школу, может бьггь там повеселее», – таким образом Я убеждала саму себя, что иду туда не потому, что хочу снова увидеть черноглазого мужчину.
Бабкой Марьей мне были выданы дичайшей расцветки резиновые сапоги.
– На базаре купила в прошлом годе, – пояснила она мне. – Шибко баские. И плащ возьми. В котором ты ночью бегала.
– Ничего, что я его без разрешения взяла?
– Бери, мне чо, – беззаботно сказала бабушка. – Тока к воде не ходи. Сом утащит.
3аладили со своим выдуманным сомом», – усмехнулась я, выходя на улицу. Дождь разошелся, и плотной стеной закрывал мне вид за деревню.
Где-то вдалеке истошно кричала кукушка, а в остальном остров молчал. Я
трижды поскользнулась на глиняных комьях, и с нетерпением ждала, когда уже на горизонте появится деревянное здание школы. Но дойти до него мне не удалось: по дороге меня перехватили одногруппники – Пашка и Витя, которые шли из школы до дому», как они сказали. Нахватались уже.
– Ринка, пошли в карты играть? Там вообще делать нечего.
– Эм-м, я хотела сходить, посмотреть, что там происходит, – попыталась отмазаться я.
– Да ничего так не происходит, – хмыкнул Витька. – Борис
Таисович с кем-то из местных мужиком карты острова рассматривает.
Матушка пирожки пекла. Вкусные. Ты такие не будешь, они с вареньем. 1 курс рисует с Кириллом Робертовичем. В общем, скука. Как там Катя?
Совсем не ходит? Да-а, не повезло. Завтра выход в бор планируется.
– Н-нормально Катя, – на автомате ответила я, зацепившись лишь за одну фразу. – Кирилл Робертович приехал?
– Да, они вчера с ректором приехали. Там еще какие-то мужики из архитектуры приехали. Они спят весь день, говорят, полночи по острову гуляли. Вот делать ничего, да? Тут в семь вечера уже ни черта не видно, а они ночью пошли. Ну что? В карты?
– Да, пойдемте.
Я рассеяно шла за парнями, думаю лишь об одном: какого черта он приперся? Сейчас начнет меня опять унижать, при этом он не отличается тактичностью: я даже представила себе, как он при черноглазом мужчине (видимо, он из строительно-архитектурного колледжа) начнет критиковать мои работы и припоминать старые неудачные, с его точки зрения, рисунки.
Мозг разогнался в своем стремлении выбрать наихудший вариант развития событий, и я вздрогнула, подумав, что он мог уже что-нибудь ляпнуть: из разряда «Есть тут бездарь по фамилии Сурикова, такая косорукая девица с черными кудрями. Не видели ее? Обходите за три версты, так себе дамочка!
Парни жили у семейной пары. Они не выглядели аборигенами, и после пары минут разговора выяснилось, что они, так называемые, «дачники»-люди из города, которые, пока работали, ездили на остров, как на дачу, а после выхода на пенсию поселились здесь на постоянное место жительства. Это выдавали и речь, и одежда, и обстановка в доме. Женщина читала, а мужчина чинил генератор. Наше присутствие им совершенно не мешало, а через полчаса хозяин дома и вовсе присоединился к карточной игре.
– «Сдавайте, Фандорин, сдавайте. Карта не лошадь, к утру повезет», – цитатой из моей любимой книги Паша пытался вытянуть меня из состояния глубокой задумчивости. – Рина, ходи уже! Мы только тебя ждем.
– А, да, – я не глядя бросила карту, и только по смеху парней поняла, что отдала козырь.
– Понятно. Играть ты не хочешь, – констатировал Паша. – А что хочешь? Пойдем, я тебя в школу отведу?
– Ой, нет, – слишком поспешно выдала я. – Голова просто разболелась. Пойду домой. А если я пойду по переулку, я выйду к дому бабы Марьи? – обратилась я к хозяевам.
– Выйдете. Но зачем? Глину месить? Лучше по дороге идите.
Но идти по дороге, значит, идти близко к школе. А встречаться с «любимым преподавателем» в мои планы не входило. Лучше «помесить глину», и без лишних волнений оказаться дома.
Через полчаса я остро пожалела о своем решении: на сапоги налипло столько глины, что она перекрыла яркий рисунок на резине. Поднимать ноги было тяжело, каждый шаг давался с трудом. Я даже остановилась отдохнуть – после моего опрометчивого участия в Кроссе мира» (10 км бега по пересеченной местности) ноги болели меньше.
Рядом мелькнула чья-то фигура, и я услышала бас Егора– местного медика:
– Эй, ты застряла что ли?
– Похоже на то. Нужно вызывать эвакуатор. Самой мне уже не выбраться.
– Я – эвакуатор, – ответил Егор, протягивая мне руку.—
Максимально высоко поднимаешь левую ногу, и ставишь ее вот сюда. Так, не падаем. Сопротивляемся стихии, не опускаем руки. Ну, поднимай давай.
Одна лапка, как у той тонущей в кринке со сметаной лягушки оказалась на траве. Затем за ней последовала другая. Оказалось, что если сделать три шага влево, то можно оказаться в высокой траве – она неприятно хлестала по ногам, но зато спасала от глины. Мне, не имеющей опыта хождения по глиняным деревенским тропинкам, эта мысль даже не пришла в голову.
Егор, к моему удивлению, не стал заходить. Он шел померить давление соседке бабы Марьи, а не навестить Катю. Я пыталась завлечь его в гости, но он категорически отказался. Хм, похоже первая влюбленность моей подруги окажется невзаимной: молодой медик не стремится к ней, а сама девушка сегодня не захотела говорить о Егоре. Жалко, но так бывает.
Катерина, от скуки, пыталась научиться вязать. Баба Марья хмуро смотрела на ее попытки набрать петли, и через полчаса махнула рукой, и ушла на улицу.
– Кирилл Робертович, оказывается, приехал. Ты знала? – с претензией поинтересовалась я у Кати.
– Знала. Папа сказал. Но у тебя такое настроение хорошее было. Я решила тебе не говорить. Что, уже нагрубил? – с сочувствием спросила подруга.
– Нет, я его не видела. Пашка с Витей сказали, что он с 1 курсом рисует в школе. Я не пошла туда. Папа говорил, он надолго?
– Нет, но я спрошу. В баню пойдем?
– О-о, – простонала я, пряча лицо в подушку. – Мне еще этого не хватало. Ненавижу баню!
– Ты как ребенок, – рассмеялась Катя. – Значит, ходи грязная. Вон, у тебя в волосах кусок какой-то фигни. Что это?
Я сняла в челки кусочек глины под скептический взгляд подруги.
Да, идти в баню придется.
Мои воспоминания об этом душном, горячем аде были освежены.
Баня для городской девчонки – это серьезное испытание. Помимо прочих неудобств баня бабы Марьи оказалась очень старой: печка дымила, сидения не вызывали доверия, казалось, что даже под моим весом (не говоря о Катином) они провалятся, наши шампуни плохо смывались местной водой, свет постоянно мигал, и под конец совсем погас. Хозяйка этого отвратительного строения принесла нам две свечи, зажгла их, и поставила на полку под потолком. Через пару минут Катя умудрилась погасить одну, взмахнул мокрыми волосами.
– Черт! Мне кажется, я стала еще грязнее, чем до похода сюда. У меня в волосах березовые листья от этого дебильного веника. Зачем ты вообще его достала? Катя, какое «попариться»? Ты хочешь, чтобы меня отсюда вынесли? Башку не промыть, жара дикая, хуже, чем на Кипре в прошлом году, нихрена не видно, ты еще… – вот примерное содержание наших бесед в бане.
Естественно, что дома я обнаружила, что не смыла пену, что порезала ногу бритвой, что частички скраба прилипли ко лбу, что березовые листья у меня везде, где можно представить (и где нельзя тоже), так как Катя махала этим веником как сумасшедшая.
Подруга же, напротив, была счастлива, и через полчаса уснула с мокрыми волосами. Ночью она меня разбудила с просьбой найти ей таблетку обезболивающего, так как после ее банных геройств нога заболела с удвоенной силой. Похоже Катерина еще долго не сможет выйти на пленэр…
После всех этих переживаний домой захотелось с удвоенной силой.
Сложности с помывкой, больная подруга (в городе можно бы было вызвать скорую), неожиданно приехавший Кирилл Робертович. Единственное, что давало силы терпеть это испытание – это красивый мужчина-художник из «строяка», как в городе звали строительно-архитектурный колледж.
Интересно, он будет участвовать в нашем пленэре или у них свой план? Я знаю, что их интересует деревянное зодчество, может быть, они приехали рисовать местные избы. Кстати, у многих домов здесь были очень красивые наличники и коньки. Я буду надеяться на второй вариант: пусть он поменьше сталкивается с нашими. И с нашими студентками (мужчина все-таки обладал шикарной внешностью, магнетическим взглядом и природным обаянием), и с преподавателями (рано или поздно Кирилл Робертович прилюдно опозорит меня).
Утром я с содроганием сердца вошла в помещение школы.
Затравлено огляделась, и выдохнула: моего мучителя здесь не было. В классе были только студенты и Борис Таисович. Ректор разделил всех на три группы: первая идет в Черный бор, вторая – на берег к парому, третья– к церкви. Задача у всех одна: выбрать удачное положение, ракурс, сделать набросок. Вечером планировался небольшой разбор полетов и, как в детском лагере, «ночной костер» – посиделки у костра с гитарой и байками. 1 курс был вне себя от счастья. Я вслушивалась в обсуждения, пытаясь понять, кто из преподавателей с какой группой будет заниматься. Но фамилию Кирилла Робертовича я так и не услышала.
В бору я была прошлой ночью. Эта мысль приятно отозвалась яркими воспоминаниями: теплая мужская куртка, пахнущая свежим парфюмом, внимательный, сосредоточенный взгляд, его рисунок, где в главной роли былая…Но портить эти ассоциации с бором не хотелось: сейчас там будет толпа студентов, которые, вместе с высокой боровой травой, затопчут мои романтические воспоминания. Поэтому я выбрала берег.
Поэтому, и потому, что у Витьки с собой было красное вино. А Витька пошел на берег.
У парома, на самой кромке, стояла деревянная лавка. На ней важно восседал дед Максим, швыряя своей длинноногой несуразной собаке палку.
Собака послушно бегала за ней, но возвращалась с четкими эмоциями на шерстяной морде: «Когда тебе это надоест, дед? Витька с дедом Максимом задорно переглянулись, и я поняла, откуда вино: видимо, паромщик был местным контрабандистом.
Место я выбрала довольно быстро, но пожалела, что не взяла с собой что-нибудь наподобие сидения. Витька примостился рядом, передав мне фляжку с вином. Через час жизнь перестала казаться такой унылой: подействовало полусладкое «лекарство» и легкие подколы одногруппника относительно нашего вчерашнего банного приключения. Когда начало смеркаться, группа собрала мольберты и медленно поползла обратно к школе. Во дворе уже был разведен костер, вокруг стояли скамейки из школы, бегали местные школьники. Они все время находились рядом с гостями, и сегодня было решено открыть летнюю художественную школу– научить основам живописи островских ребятишек. Эта идея была с восторгом принята и детьми, и родителями (считай, дети полдня под присмотром). Идея принадлежала Борису Таисовичу: так он хотел отблагодарить за гостеприимство население острова.
Матушка раздавала тарелки с ужином, а девочки с 1 курса собирали грязную посуду, и в свете лампы, подпитанной генератором, мыли ее. Я получила свою тарелку с гречневой кашей, и, после трех часов стояния у мольберта, не почувствовав вкуса, съела всю порцию. Запила гречку остатками вина из Витькиной фляги, и пододвинулась к костру, ощущая, как пламя опаляет кожу загоревшего за день лица. Кто-то из старших напевал традиционную «Изгиб гитары желтой», тихо подыгрывая себе. Я уже собиралась пойти спать, как появился какой-то мужик, внесший разнообразие в вечер: он пришел с гармонью. А Витька принес откуда-то черный пакет. Запас фляжки пополнился, а мое желание спать убавилось.
– Ой, длинная луна, неверная жена… – пел что – то совершенно незнакомое мне мужик с гармонью.
Подпевал только Борис Таисович, который жалел, что Кирилл Робертович уже ушел, а то он бы тоже поддержал эту песню. Тут же появились 1-курсницы, предложившие сходить, позвать его. Я удивленно похлопала глазами с мыслью «С ума что ли сошли? Ушел, и слава богу!>>, и решила, что самое время покинуть сборище романтиков – ни костер, ни песни меня не радовали. Я отдала Вите фляжку, три раза подряд отказалась от провожаний, и вышла на дорожку, которая шла к дому бабы Марьи. Гдето в середине пути, когда тропинка делала уклон в сторону берега, я услышала грохот, исходивший от парома.
Нечистая сила и полусладкое вино понесли меня к источнику шума.
ГЛАВА 7
Луна как раз выглянула из-за туч, и я даже осмелилась выключить фонарик, который мне дал в дорогу Витька, не рискуя сойти с тропы в бурелом. На берегу никого не было, но кто-то явно хозяйничал на пароме: слышалась возня и металлический скрежет. Я осторожно подкралась к мосткам, к которым было пришвартовано это нехитрое судно, и уже взялась за поручень, как боковым зрением увидела движение в воде. «Сом, – подумала я, и замерла. – Тот самый. Огромный». Вода всколыхнулась чуть подальше от кромки берега, и еще чуть дальше… А затем булькнула где – то совсем близко ко мне, и показалось, что я даже видела рыбью голову, действительно приличного размера, но рассматривать ее времени у меня не было. Так как я за три шага преодолела ступеньки помоста, и запрыгнула на палубу парома, прижавшись спиной к спасительной металлической окантовки и еще во что-то… Мягкое и теплое. Из-за контраста я резко дернулась, пытаясь повернуться лицом, чтобы рассмотреть, в кого я впечаталась, но сильные руки аккуратно удержали меня, помогая не свалиться за борт.
– Вы меня напугали, – черные глаза художника, моего нового знакомого, сверкнули в свете луны.
– Что случилось? – настороженно спросил мужчина.
– Чего тама? – откуда-то из-под палубы появилась голова деда Максима. – О, девка! Я же тебе говорил – к воде не ходить! Сом утащит.
– Здрасти! Вы мне сами сказала, сходить, послушать, как сом плавает. Я видела его! – я, как ребенок, отчиталась деду.
– Хде?! – на украинский манер спросил дед Максим.
– Только что! У борта. Я стояла на мостике, а он мимо проплывал.
Художник из строительно-архитектурного колледжа хрипло рассмеялся, отворачиваясь от нас.
– Какой он? Сом-то? Большой поди?
Я согласно закивала, но мужчина не дал мне сказать. Со смехом в голосе обратился к деду.
– Ну ладно девушка подшофе, ей простительно. Но вы то, взрослый, адекватный человек, как в эти сказки верите?
Дед оскорбился, и, подбоченившись, с запинками заговорил:
– Да я сам видел! И девка вон тоже видела.
– Что вы видели? – с ласковой улыбкой спросил у меня черноглазый мужчина.
– Сома, конечно. Я даже голову видела: серая такая, чешуя блестит. Он вот там, – я показала за правый борт. – Плавал. И достаточно близко к берегу. Вот прямо…
– Вот так, да? – спросил художник, и дернул какую-то палку.
Раздались точно такие же звуки, которые я слышала буквально минуту назад. А когда я наклонилась над поручнем, то увидела, как что-то серое и блестящее снова мелькнуло над волнами. Художник легко поднял палку, к концу которой была привязана леска. По мере поднятия наверх этого сооружения, до меня начало доходить, что происходит, и я рассмеялась. Леска держала конструкцию, напоминающую советскую авоську или сачок, в которой лежала пара… Бутылок пива.
– Охлаждаю, – пояснил художник.
– Вот зараза, – плюнул дед Максим, и снова погрузился куда-то под палубу, бубня. – Я то думал… Думал, сом приплыл…. Тьфу ты.
– Замечательная мистификация, – я все еще подсмеивалась и над собой, и над дедом. – Вы просто фокусник. Оставайтесь здесь, будете тешить деда подобными представлениями.
Мужчина, показывая на банку пива, спросил:
– Вы не против? Я сегодня весь день рисовал на том берегу: высоко, тени вообще нет. Мечтал о простой банке пива. Дед мне ее привез, за что ему грандмерси, – чуть громче сказал художник, повернувшись в сторону люка, в котором пропал дед Максим. – Но оно было отвратительно теплое.
– Пейте, конечно.
– «Ничего, если пока тебя вместо шика парижских платьев, одену в дым табака?>>‚ – мужчина, с самоиронией процитировал Маяковского, жестом предлагая мне пиво. – Извините, шампанское в районном сельпо отсутствует.
– Зато там есть вино, – парировала я, так же жестом отказавшись от предложенной мне банки.
– Ага, ща-ас, – крякнул дед Максим из своего люка. – Нет там вина.
– А где тогда Витька его взял? – удивленно спросила я.
– А мне откед знать? – буркнул дед. – Я ему только пива привозил.
– Похоже, ваш молодой человек предусмотрительно запасся этим жизненно важным продуктов заранее, – усмехнулся черноокий мужчина.
– Это не мой парень. Просто одногруппник, – спокойно ответила я.
– Наверное, из города привез. Что ж, хоть какая-то частичка цивилизации.
– Что отмечали?
– Оплакиваем бездарную трату времени, – сыронизировала я, глядя, как луна снова прячется за низко висящие облака.
– Таки бездарную? Вы разве сегодня не рисовали?
– Рисовали… – вздохнула я. – Вот прямо здесь и рисовали. На берегу.
– Вам натура не нравится?
– Мне здесь ничего не нравится, – констатировала я, и пошла к спуску. – Дед Максим, спокойной ночи.
– Какой «ночи»? Я тут до утра провожусь, мотор барахлит, – заворчал дед.
– Давайте я вас провожу? – к моей радости, спросил мужчина.
Я молча кивнула, хотя внутри все вздрогнуло от этих, казалось бы, простых, банальных слов, которые я слышала десятки раз. Тяжелые тучи сдвинулись, и луна осветила лицо мужчины, подававшего мне руку.
«Господи, какой ты красивый! Такой знакомый, и одновременно абсолютно чужой человек», – подумала я, отводя взгляд от иссиня-черных глаз.
– Как вам пленэр? – спросила я.
– Нормально. Давайте лучше о вас, – перевел разговор мужчина.—
Я не совсем вас понял… Если вам здесь не нравится, то зачем приехали?
– Так сложились обстоятельства, – подобрала я слова. – В общемто, эта поездка – способ сдать следующую сессию. Один мой преподаватель поставил мне условие: либо я еду, либо могу отчисляться.
– Странное условие, вам не кажется?
– Я уже не знаю, что мне кажется. Но теперь ваша очередь отвечать. Почему вы вчера нарисовали меня?
– Вы органично смотрелись на поляне в бору: образ собирательницы. Этот ваш плащ, уставшая поза, промокшая обувь, выбившиеся из прически пряди… И фон подходящий – рассветное солнце. Я вспомнил картинку из детства: моя мама так же выглядела, в лесу, когда собирала ягоды. И в итоге получилось весьма эстетично. Так почему вы согласились ехать? Сдали бы у другого преподавателя.
– Сначала я была очень зла. Расскажу вас секрет: чтобы попасть на пленэр, сюда, на Черную речку, нужно было нарисовать пейзаж. Я, в порыве ненависти и злобы, наляпала на холст масла и хаотично размазала его. Пять тюбиков! Надеялась, что меня не возьмут с такой «картиной», – я ухмыльнулась. – Но, как видите, я здесь. Видимо, мой преподаватель решил, во что бы ни стало сослать меня на этот остров.
– А картина была настолько плоха? Или вы просто недооцениваете себя?
– Нет, ваша очередь. Почему вы решили приехать сюда?
– Я, когда – то давно, бывал здесь. Еще в студенческие годы. С этим местом связано много приятных воспоминаний… Да и натура здесь прекрасная: остров, с каждой своей стороны, открывает совершенно новый вид, отличный от предыдущего. Здесь есть скалы, – я слегка повернула к мужчине голову, и он тут же повторил, – Да-да, с юго-западной стороны, есть скалистая порода. Так же есть песчаный берег, разные типы леса (сосновый и березовый), болото… В общем, рай для пейзажиста.
– А вы пейзажист? – удивилась я. – Я думала, что вас больше интересует деревянное зодчество, церковь…
– Почему? – удивился мужчина.
– Ну, я из вашей специализации такой вывод сделала. У вас в строяке, как мне казалось, именно этим занимаются.
– Где у нас»? – переспросил мужчина.
– Ой, вы, может быть, не знаете, что мы так называем… – смутилась я. – Ну, это сокращенное от архитектурно-строительный колледж.
Либо «строяк», либо «архитектурка».
– Хм, я не знал.
– Извините, пожалуйста! Если вам обидно такое название, я его навсегда забуду, – клятвенно пообещала я.
– Да ничего страшного… – мужчина помолчал. – Теперь ваша очередь. Насчет той картины: вы уверены, что она так плоха?
– Естественно, – закатила я глаза. – Просто представьте себе: килограмм черного масла, и все это хаотично раскидано по полотну.
– Хаотично? Или интуитивно? – осторожно спросил черноглазый.
– А есть разница?
– Огромная! – воскликнул мужчина. – Хаотичное, как вы выразились, раскидывание приводит к банальной мазне на холсте. А интуитивное рисование – это высшая степень таланта живописца. Когда из, опять же цитирую вас, килограмма масла получается шедевр. О чем вы думали, когда рисовали?
– О ненависти к сложившейся ситуации, к этому месту, к своему преподавателю. Я представила, как черные воды этой реки захватывают меня, мое свободное время, мою свободу, в конце концов.
– И что получилось в итоге? Опишите картину.
– Черная масса. Потоки воды. Она шипит, пенится, сбивает меня с ног.
– Вы сами себя слышите? – тихо спросил художник. – Это и есть искусство. Вы выразили свои личные, глубинные эмоции, чувства посредством интуитивного написания картины. Это редкий талант. Рисовать по шаблону, по правилам, может каждый. А вот вложить в рисунок что-то свое, интимное, пережитое или переживаемое может не каждый.
– Не знаю… – задумчиво отозвалась я. – Не думала об этом. Я всегда рисую по правилам. Они ведь не зря придуманы.
– Они придуманы, чтобы их нарушать, – уверенно парировал мужчина.
– Ваша очередь. – Я на секунду замялась. – Нет, лучше расскажу вам секрет. Хотите?
– Хочу, – просто и искренне ответил художник.
– Это покажется вам очень странным… Но так уж сложилось. До того, как мы встретились с вами здесь, на острове, я вас уже видела.
– Да? И где же? – мужчина поднял бровь.
– Нет, не в городе. Я видела вас во сне. И не единожды.
– Да, это странно, – хмыкнул мужчина.
– Ваше лицо… В общем, я часто видела сны с вами. И когда я вас увидела там, в бору, я была шокирована. Знаете, как это странно? Увидеть в живую того, кого полгода видишь по ночам?
– Полгода? – присвистнул черноглазый.
– Представьте себе. Я сейчас смотрю на вас, и мне кажется, что мы знакомы много лет. И все из-за этих снов…
Я замолчала, вглядываясь в черные глаза, пытаясь понять, о чем думает их обладатель. Затем опустила взгляд на губы, и Я не знаю, что со мной произошло – раньше я так никогда не делала. Всегда ждала, что инициативу проявит мужчина. Чтобы достать до его губ, мне пришлось встать на цыпочки – художник был на голову выше меня.
Таким образом, мои намерения были очевидны, но ответных действий мужчина не предпринимал. Казалось, что в его глазах есть какое-то непонимание, удивление. Более того, мне на секунду почудилось, что он и вовсе хочет сделать шаг назад, отодвинуться.
– Не стоит, – тихо сказал мужчина.
Но я уже не могла остановить себя, и когда я коснулась его губ и робко положила ладони на крепкие плечи, то почувствовала, как мужские руки неожиданно мягко притягивают меня к себе. Одна рука легла на мою талию, другая – на шею, медленно скользнув к щеке. Палец очертил скулу, удивительно мягко опустившись к верхней губе. Такие чувственные, томительные ласки… Я раскрыла губы, ожидая поцелуя, но мужчина отстранился от меня, хрипло прошептав слова прощания. Видимо, вино всетаки подействовало, раз уж мне захотелось продолжения, интимного и яркого. В любом случае, когда мужчина сказал «Спокойной ночи» и ушел в темноту, я еще пару минут стояла на месте, ощущая, как сердце силится выпрыгнуть из груди.
