Текст книги "Встретимся на Черной речке (СИ)"
Автор книги: Варвара Федченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Встретимся на Черной речке
Варвара Федченко
ГЛАВА 1
– Сурикова! Не позорь фамилию великого мастера. Если бы он знал, что ты тут намалевала… А может тебе сменить фамилию? Стать, к примеру, пресловутой «Ивановой»… Нет. Это тоже не подходит. Создатель шедевра «Явления Христа народу» был бы не рад… – преподаватель нахмурился, глядя куда-то за мою спину. – Возьми фамилию под стать имени-Марина. Марина Маринина. Звучит?
Нет. Стоп. С такой фамилией есть, в пример тебе, чудесный пейзажист…
Мужчина не успел договорить. Точнее, может быть он и закончил мысль, но я уже не слышала, выскочив за дверь.
Последние полгода я вынуждена со страхом ожидать предварительных просмотров работ, так как каждый раз этот мужлан тренировался в остроумии, критикуя мои рисунки. Да, я не была гуру пейзажистики, однако, до появления нового преподавателя мои работы не вызывали столько негатива у комиссии.
– Ринка! – в спину ударил звонкий голос подруги. – Ну, ты чего?
Расстроилась? Пора уже привыкнуть. Не любит он тебя, что поделать? Терпи.
Немного осталось. Экзамены сдадим, и «я так хочу, чтобы лето не кончалось», – Катерина запела, подражая Пугачевой.
– Сейчас он мне «не зачет» поставит, и будет мне нескончаемое лето, – угрюмо ответила я, продолжая чеканящим шагом следовать по бесконечно длинному коридору З этажа.
– Всё ты сдашь, – нараспев сказала Катя, и запыхавшись, дернула меня за руку. – Рина, остановись! Я тебе хотела кое-что рассказать…
Загадочный вид и хитрые лисьи глаза моей рыжеволосой подруги заставили меня нехотя, но все же приостановить побег из здания Академии.
Катерина была дочерью ректора нашей альма-матер – Художественной Академии, и всегда первой узнавала все новости и сплетни.
– Ну? – я развела руками.
– Давай поедем к тебе, по дороге купим самый большой торт, который существует в этом городе…
Я прервала горячую речь Кати.
– Ты уже не худеешь?
Подруга отмахнулась, и продолжила:
– Купим торт, ты меня напоишь чаем, и только потом я буду готова делиться секретами. Тебе точно понравится эта новость! – лисьи глаза заблестели. – Точнее их даже две.
– Ни чая, ни торта я не хочу, – выдохнула я. – Я еще неделю есть не смогу после такого разноса.
– Но я-то хочу! – округлила глаза Катя.
Подруга была замечательной пышкой. Мечта Рубенса, Ренуара, Кустодиева и других художников – почитателей фигуристых натурщиц. Катерина была невероятно похожа на героиню картины «Русская Венера» последнего из перечисленных мастеров. Длинные, волнистые, рыжие с приятным золотым отливом волосы, плотное телосложение и веселый нрав (на лице всегда улыбка) делали мою подругу точной копией кустодиевской Венеры.
«На персонажа какого полотна вы похожи?»-этот вопрос нам задали на первом курсе Академии. Это была мотивация от преподавателя истории живописи – студенты сразу кинулись смотреть все каталоги: начиная от фотографий наскальной живописи (кстати, один наш одногруппник даже нашел себя на стенах североафриканской Пещеры Зверей) и заканчивая репродукциями картин наших современников.
На кого похожа я? Окончательно ответить на этот вопрос я так и не смогла. Было в моем лице что-то от достопочтенной миссис Грэм с полотна Томаса Гейнсборо, взгляд как у давинчевской Лукреции Кривели, кудрявые черные волосы, как у героини картины Франческо Айеца «Певица Матильда Джува – Бранка›>, а фигура как у самой маленькой купальщицы с «Больших купальщиц» Ренуара. Одним словом, до сих пор ни один художник не рисовал натурщицу, похожую на меня один в один. Что еще раз доказывало моё, как портретиста, убеждение в величие жанра портрета.
Торт был куплен. Чайник призывно выдавал клубы пара из узкого носика. Катерина, не дожидаясь чая, десертной ложкой вылавливала из желе, покрывающего торт, крупные ягоды. Я забралась с ногами на широкий подоконник, рассматривая мальчишку, запускающего воздушного змея у подъезда.
– Красиво стоит, – задумчиво протянула я.
– Конечно, красиво. Это же лучшая кондитерская города, – забубнила Катя.
– Я не про торт, – хмуро ответила я. – Я не люблю сладкое, ты же знаешь.
– Это потому, что ты не натюрморщик. Посмотри, какая композиция!—
Катя торопливо расставила фарфоровые антикварные Кружечки.
– Посуда не в тему, – равнодушно прокомментировала я, на секунду повернув голову в сторону стола.
– Согласна! – живо отозвалась подруга, обрадовавшись моей, пусть и слабой, но реакции.
Катя заменила фарфор начала ХХ века на современные чашкисрозовым кантом по краю, аккуратно разложила вокруг ложечки, насыпав в одну из них горку сахара. вытянула из вазы крупную ветку ромашек, положив ее за задний план натюрморта. Безапелляционно, проигнорировав меня, задернула одну часть узорной тюлевой занавески, тем самым закрыв меня на подоконнике. Но эта незначительная смена светового акцента помогла ей «покрыть» посуду тонким солнечным орнаментом.
Катерина настолько увлеклась, что забыла не только о том, что хотела рассказать мне новые сплетни из ректората, но и о моем присутствии. Я скажу больше: она забыла о торте! Подруга была прирожденным натюрморщиком – она могла соединить любые предметы в органичную, символичную композицию.
Особенно хорошо ей удавались натюрморты с продуктами и посудой: любую пищу Катя могла настолько удачно расположить в пространстве, сервировать, подать нужный свет, что у стороннего наблюдателя просыпался аппетит.
Но, конечно же, самое главное – моя подруга была Художником с большой буквы. Мало научиться видеть и создавать объект, самое важное – уметь запечатлеть его в краске. Катерина с юных лет участвовала в выставках: когда ей было 11 лет, она уже выставлялась в Бисс-холле – самом крупном центре живописи. При этом наравне с взрослыми художниками! Естественно, этому способствовал папа-ректор, однако, это семейное обстоятельство скорее стало приятным бонусом к Катиной одаренности, нежели ее двигателем. К тому же девушка была представителем она рисовала за один сеанс, без подмалевки.
Подруга любовно осмотрела свое композиционное творение, цокнула, отметив вслед за мной куце смотрящийся без ягод торт, которые она съела («С этим уже ничего не поделаешь», – как бы сказала она, разведя руками), и достала смартфон. Во время просмотров, предшествующих экзаменам, рисовать, так сказать в свое удовольствие, было совершенно некогда. Все силы уходили на рисунки по учебе. Катя легко нашла выход из ситуации: она фотографировала то, что не успевала нарисовать, и потом, при желании, возвращалась к сюжету.
Я, с моей точки зрения, не была столь гениальным художником, как моя рыжеволосая подруга, но, однако, я успешно училась до сегодняшнего дня. И только полгода назад я впервые услышала:
– Сурикова! Такой бесталанной мазни мир еще не видел!
Плечи сами собой дернулись от отвращения, как только я вспомнила голос «любимого» преподавателя.
– Рина! На тебя смотреть больно, – из потока мыслей меня вытянул голос подруги. – Забей! Сейчас девчонкам позвоним, узнаем, зачли тебе или нет. – Катя прижала трубку к уху плечом: руки были заняты разрезанием торта. – Светка, привет! Ну как, отстрелялись? Да ты что? Бедняжка… Ну ничего, досдашь потом.
Слушай, а Маринке Суриковой поставили? Да? Хм, а что сказал? Три? Спасибо, Светик.
– Три?! – я спрыгнула с подоконника. – Три?! Он с ума сошел? Черт с ним, с проклятым пейзажным наброском, но портреты то хорошие!
Катя звонко рассмеялась.
– Три-это не оценка, – мои ошалевший вид вызвал у нее новый приступ смеха. – Тебе зачли. По среднему баллу. Твой «поклонник» согласился тебе зачесть на его условиях…
– Говори уже, – прошипела я.
– Это связано с тем, что я тебе хотела рассказать… В общем-то, изначально это была хорошая новость… Я думала тебя обрадовать…
– Катя, ты умираешь или есть другая причина, по которой ты так медленно говоришь? – громко спросила я.
– Папа сказал, что в июле будет выезд на пленэр. Он нашел очень красивое место на Черной речке, это на юго-западе области. Академия выиграла грант на поездку – чтобы все желающие могли выехать, вне зависимости от материального положения, за счет грантовых средств. А осенью провести большую выставку по результатам этих нескольких недель.
– И чем ты меня хотела обрадовать? Я ненавижу дачи, деревни, леса, горы, и все прочие места, где нет интернета и канализации. Да и название жутковатое… Сразу Пушкина вспоминаешь.
– Я подумала: вдруг ты вдохновишься? Новый опыт, смена локации, натура интересная… Поедут только те студенты, которые сами захотят. Представляешь?
Те, кто действительно хотят работать, учиться. Будет весело! По крайней мере, так планировалось… – Катя замолчала на пару секунд. – Ладно, чего тянуть? В общем, дело обстоит так: все едут по доброй воле, а ты, после сегодняшнего просмотра, в приказном порядке. Твой «любимый преподаватель» согласился на твой допуск к экзаменам, только если ты поедешь на пленэр и привезешь ему хорошие пейзажные работы. Три штуки: одну полноценную и два качественных наброска.
– А ещё ему что? – я еле сдержалась от мата – Катя не любит, когда ругаются. – Я ни за что не поеду в деревню. Плавали-знаем! Эти ваши поленницы и колодцы – не мое. На меня там депрессия нападает.
– По поводу? – усмехнулась подруга.
– По поводу тяжелой судьбы русского крестьянства, – сыронизировала я. -
Нет там никакого очарования. Разруха, нищета, полусгнившие избы и заброшенные погосты. Нет-нет, я не поеду. Завтра пойду отчислюсь!
– Рина… Тебе надо что-то поменять в жизни. Признайся, в последнее время у тебя кризис. Ты застряла на той картине.
– Это не кризис! Всё нормально! – я сказала это настолько агрессивно, что сама как будто бы со стороны услышала свой голос. – Извини… У меня все в порядке. «Та картина» тут не при чем. Просто ушла мысль. Я обязательно ее закончу.
– Марина, – подруга редко называла меня так. – Прости за грубость, но это мертворожденное дитя. И ты тратишь на него слишком много времени.
– Не твое дело, – огрызнулась я.
– Ну вот, опять грубишь. Стоит заговорить о ней… Кстати, где она? – Катя встала, направившись к двери в мою домашнюю студию.
– Вернись, – спокойный тон заставил подругу остановиться.
– Замок? Растяжка с взрывчаткой? «Осторожно! Внутри злая собака»? – пока девушка шла до двери, она гадала вслух, какова причина моего спокойствия – в прошлый раз, когда она пыталась попасть в студию, я перегородила ей вход своим телом. Катерина дернула дверь, и констатировала. – Замок. Когда-нибудь я доберусь до него, и сожгу. Этот «Дориан Грей» должен исчезнуть из твоей жизни.
Ты полгода чахнешь над этой работой. И не спорь! Для простенького портретика это слишком много! Это не «Мона Лиза», чтобы так долго писать. Ты хотя бы один мазок положила за последнее время? Ты же просто смотришь на него.
– Ой, отстань, а? – отмахнулась я.
– Рина, дело не в картине, а в тебе, – примирительно начала девушка. – Ты замкнулась на ней. Твои последние работы и правда безжизненные. Ты все делаешь строго по правилам: крепкий рисунок, фигуратив, четкая схема расположения, освещение, тема… Но души нет.
– Какая к черту душа? – всегда зло берет, когда бросаются такими пустыми, избитыми фразами.
– Ты меня поняла, – спокойно ответила Катя. – «Нет души», значит, что ты равнодушна к тому, что рисуешь.
– А какие чувства я должна испытывать к жирному куску теста и двум китайским кружкам? – кивнула на Катин натюрморт: я специально сказала грубо, но девушка не обратила внимания на резкий тон.
– Зря ты так. Торт вкусный, кружки красивые. Кто-то старался, когда пек коржи и формовал массу для посуды. Люди ценят свою работу, делают полезные вещи. По ним сразу видно – сделано с душой для ДРУГОГО, при этом незнакомого, человека. А ведь результат их труда (кондитера, рабочего завода в Китае) всегда будет практичным и востребованным. А мы с тобой рисуем. задумайся-ри-су-ем.
Кто нашу мазню съест или попьет из нее чая? Кому-кому, а уж нам-то точно следует делать свою работу от души-иначе она не будет цениться. Кушать, даже
Невкусные торты, люди будут всегда. А смотреть на твои картины будут, только если они цепляют, если нравятся. Извини, я, как ты, красиво говорить не умею.
Но зато доступно и ясно. А вы со своим «творением» можете уединиться, и хоть всю жизнь ДРУГ на друга смотреть. Но это по-прежнему будет без души. Не вставай. Я захлопну дверь.
Щелкнул замок, и я проводила взглядом фигуру Кати, удаляющуюся от подъезда. Спрыгнула с подоконника, решительно направившись к двери в студию. Когда от нас уехал папа, я училась в последнем классе художественной школы. Родители давно не спали вместе, и отец занимал эту комнату: после его «побега» она стала моей мастерской.
Я достала из внутреннего кармана джинсовой куртки ключ от врезного замка – три недели назад, пока мама была в командировке, я вызвала «мужа на час».
Он установил замок, гарантировав безопасность моих мольбертов и красок. Хотя меня все эти расходники (пусть я и закупала их в оптовых количествах) не волновали.
Меня волновал только один мольберт в этой комнате.
Уже несколько месяцев эта картина стоит неоконченной.
Потому, что я не вижу ЕГО глаза. Торс, фон, лицо – все это было нарисовано за два дня и две ночи. Но глаза… Я не знаю, какие они.
– «Светлые, прозрачные глаза твердости остывшего металла…
Не о вас ли много лет назад, смолоду, я думала, мечтала?›>,
Я вслух прочитала одно из любимых, и в последний год постоянно сопровождавшее меня, стихотворение.
Чуть больше, чем полгода назад, мне начал сниться один и тот же мужчина.
Он то пугал, то притягивал. То пропадал на некоторое время, то начинал мерещиться в каждом встречном. Пропадал на пару дней, и я начинала изнывать, скучая. Возвращался в мои сны, и я просила его уйти.
После очередной ночи я проснулась с четко оформившимся желанием – хочу видеть его тогда, когда захочу сама, а не только по его прихоти. И тогда я решила нарисовать портрет ночного гостя. Но, по всей видимости, мужчина из моих снов был против – картина мучила меня, вытягивала все силы и эмоции, высасывала ту самую «душу», о которой твердила Катерина.
Я никогда никому не рассказывала, кто он, персонаж картины. И не знала этого сама. Однако я точно знала, когда и после каких событий он появился…
Это была шутка – подруга позвала с собой поехать к гадалке. Я восприняла это как возможность развеяться, посмотреть на домашний быт цыганской семьи (как раз нужно было сдать работу по теме культуры других народов), посмотреть знаменитый Марийский поселок – место поселения цыганского табора. Но самое главное – мне было обещано, что мы едем туда всего на час. Подруга знала, что я ненавижу сельскую местность. Я засекла время, и расслабилась. Моя бывшая одноклассница хотела узнать, когда она выйдет замуж – они встречались со своим Колей с 9 класса, и присваивать ей свою фамилию не спешил. А Карина уже 4 года назад выбрала свадебное платье, и оно уже успело выйти из моды и снова в нее вернуться.
Цыганку Карине посоветовала сестра. Она ездила к ней прошлым летом, узнать, вернется ли к ней муж. Гадалка ответила, что вернется.
– И ведь вернулся! – громко сообщила мне Карина, перекрикивая шум ветра, сопровождавший нашу беседу в машине. – Правда через месяц опять ушел… Но вернулся же!
– Ага, скорее заглянул, – рассмеялась я, подставляя лицо потокам теплого ветра.
Марийский поселок представлял собой обычную деревню в пригороде. Судя по прохожим, сновавшим по коротким прямым улицам, и стоявшим у низкого здания с узнаваемой символикой «Почты России», здесь жили и русские. Дом гадалки местные жители с охотой показывали, объясняя, как проехать. Он располагался на другом конце деревни, и стоял на холме, что было хорошим ориентиром для искавших.
Гадалка оказалась очень старой цыганкой. Седые волосы были убраны под черную шаль, укрывавшую голову и плечи, и только у висков на свободу выбились несколько седых прядей. Цыганка плохо говорила по-русски, что показалось Карине отличным знаком качества – она задорно подмигнула мне, мол, «значит, настоящая!.
Я села в углу комнаты на низкий табурет, скрестив ноги по-турецки, и беззастенчиво рассматривала интерьер. В комнате было темно. Окна были завешаны, и только светильник с крупным абажуром освещал стол, на котором были разложены карты и какие-то побрякушки. За спиной старушки была арка, ведущая в другое помещение: я чуть не свалилась с табурета, пытаясь разглядеть, что там находится.
В целом, картинка получилась вкусная, и я уже пожалела, что не забрала из машины сумку, в которой лежали карандаши и скетчбук. Телефон тоже остался в машине. Я нервно покачала ногой, раздумывая, и, решившись, подкралась к Карине, нащупывая в ее кармане брелок. Подруга была настолько увлечена рассматриванием карт, которые перед ней быстро кидала цыганка, что даже не заметила, как я достала ключи. «Вот так нас и обманывают», – подумала я, поднимая глаза на цветные картинки. Мой взгляд зацепился за движение в проеме арки – из темноты вышла молодая цыганка с ребенком на руках.
– А ты с чем пришла? – заговорила она со мной.
– Я за компанию, – улыбнулась я.
– Сядь. Что хочешь знать? – с вызовом спросила молодая цыганка.
– Нет, спасибо, я не очень в это все верю, – извиняющимся тоном ответила я.
– Сядь, – букву «я» женщина протянула нараспев. – Мы никого не обманываем!
– Я такого и не говорила, – я опустилась на стул рядом с Кариной. – Просто не верю.
– Ну, спроси что-нибудь, – женщина положила руку на плечо старой гадалке. – Мамми всю правду расскажет.
– Нет, спасибо, – мне было неловко, да я и не могла сходу придумать какой-либо вопрос.
– Она хочет знать, когда в ее жизни появится любимый мужчина, – быстро проговорила Карина.
– Ты с ума сошла? – я ошарашено посмотрела на подругу, но потом подумала: а почему бы нет? – А хотя да, давайте! Когда уже он явится, любящий мужчина?
– Любимый, – поправила меня Карина.
– Да неважно, – я скрестила руки на груди, и уставилась на цыганку.
Старая рома попеременно раскладывала кости, раскидывала карты, бренчала четками‚ сжимала мои холодные ладони, заляпанные масляной краской. Затем грубо отбросила мою ладонь, смахнув со стола широким рукавом цветастого платья карты.
Картинки закружились в спертом воздухе маленькой комнаты, и покрыли пол бумажным ковром. Сначала карты казались мне обычными, но когда я опустила взгляд себе под ноги, то не увидела привычных изображений-с одного из потертых прямоугольников на меня смотрели черные, как смоль, глаза. Картинка бьша как живая: казалось, что мужчина сейчас моргнет или, улыбнувшись, хитро отведет взгляд. На карте не было значка масти или другого намека на ее место в карточной иерархии, но я сразу поняла – это Король! «Вау!» – пронеслось в голове. – Вот так я хочу рисовать!>›. Я быстро подняла карту, поднося ближе к лицу. Цыганка, слишком резво для ее преклонного возраста, вырвала карту из моих рук.
– Понравился король? Хочешь такого? – рассмеялась молодая цыганка.
– Хочу! Именно этого хочу! Продайте карту?!
– Цыганские карты не продаются, – ответила женщина.
Упустить такой шанс я не могла – эта карта сама «прилипла» к моей руке. Я с надеждой посмотрела на молодую женщину, и повторила просьбу.
– Карты не продаются. А короля такого я тебе дам! – с азартом, как умеют только цыгане, сказала цыганка. – Мамми, дадим ей короля?!
Гадалка тряхнула головой, звеня большими серьгами с маленькими подвесками, и еще несколько седых прядей выбились из-под платка. Она что-то невнятно сказала, и молодая перевела.
– Он уже близко.
– Не надо мне никакого короля. Продайте лучше карты! Если вас деньги не интересуют, то, может быть, я по-другому рассчитаюсь? – широкие иссиня-черные брови удивленно поползли вверх. – Я-художник. Я хорошо рисую. Могу ваших детей нарисовать, или дом.
Мне и раньше приходилось расплачиваться за разные услуги портретами. Я, вопреки обвинениям Катерины в моей «бездушности», любила приносить людям радость своим талантом – удивить целующуюся пару в парке наброском их фигур, успокоить плачущего ребенка рисунком сжимаемой им маленькими ручками любимой игрушки, быстро накидать контуры пушистых друзей человека, даря хозяевам вырванные из скетчбука листы с изображением их собак.
– Карты себе нарисуй, – ухмыльнулась женщина.
Никто мне ничего не продал, а молодая цыганка быстро собрала карты, будто боясь, что я их украду, и активно замахала руками на дверь.
Мы с Кариной вышли из дома, я чуть-чуть отстала, с тоской посмотрев на высокое крыльцо.
Уже за воротами цыганка догнала меня с криком: «Постой!.
– Рожу в июне. Приходи.
– Зачем?
– Приходи-приходи. Ждать буду, – кинула цыганка, закрывая за мной тяжелые ворота.
Уже в машине я подумала о том, что на календаре сентябрь. А рожать цыганка собралась в июне. Неужели они планируют детей и четко знают, когда произойдет зачатие? Моя подруга пожала плечами, философски ответив одним предложением: «Это же цыгане». Карине было сказано, что замуж она выйдет нынешним летом, при этом уже беременная. Она со смехом убеждала меня, что никакого короля я могу не ждать, так как и она рожать не собирается.
– Мне еще год учиться, какие дети? Да и Коля только на новую работу устроился.
Несколько ночей мне снилась та карта, а затем учеба, быт, каждодневная рутина размыла острые края впечатлений от поездки в Марийский поселок.
Я вспомнила тот опыт общения с цыганами только спустя пару недель, когда мне начал сниться мужчина, и эти сны продолжались до сих пор.
Кстати, Карина сейчас на 5 месяце…
