Текст книги "Встретимся на Черной речке (СИ)"

Автор книги: Варвара Федченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА 10

– Вау… – я по-другому посмотрела на героя моих снов. – Так меня еще не рисовали. Но у меня есть условие.

– Какое? – настала мужская очередь насторожиться.

– Потом расскажу. Пусть будет сюрпризом. Согласны?

Художник нахмурился, сексуально прикусив губу. Не думала, что эта безобидная шутка будет так воспринята.

– Черт с ним! Согласен, – мужчина быстро распаковал новые холсты, стоящие в углу. – Раздевайтесь.

– Полностью? – я потянула бретельку бюстгальтера.

– Полностью, – ответил занятый разведением красок художник.

«Похоже, его полностью увлек только процесс подготовки», – подумала я, стягивая сырое белье. Однако когда я оказалась обнажена, приятное волнение снова вернулось ко мне. Ну, не может нормальный мужчина удержаться, глядя на голую (и, кстати, весьма привлекательную) женщину! Художник поднял глаза, окинул меня взглядом, и бесстрастным тоном сказал:

– Сядьте на табурет, и наклоните голову набок. Так как вы делали, выжимая волосы. Примите ту же позу. И разведите шире бедра. Голову ниже. Сожмите пару прядей. Надо успеть написать торс, пока не высохли волосы.

На секунду показалось, что на последних словах его голос дрогнул… Но нет. Действительно, показалось. Мужчина бросал на меня поверхностные взгляды, углубляясь в картину. Но что испытывала в этот момент я… Это сложно описать.

Нужно представить себя, оставшуюся в располагающей к интиму атмосфере, наедине с желанным мужчиной. И зафиксировать этот момент. То есть ты уже готова, но ничего не происходит. Реакция организма не заставила себя ждать: грудь потяжелела, соски заострились, выдавая нетерпением, внизу живота пульсировала разрастающаяся точка, усиливая желание. Я разглядывала сосредоточенное лицо художника: черные глаза (в полутьме казалось, что они даже светятся черными искрами), пухлые губы, которые он, не думая о том, как это выглядит, соблазнительно обводил языком. Периодически мне были видны его руки: длинные пальцы, легко сжимающие кисть. Интересно, как это, ощущать его ласки…? Я закрыла глаза, с усилием сдерживая стон – на фантазию я никогда не жаловалась.

– Очем вы думаете? – мужчина внимательно смотрел на меня. – У вас изменилось выражение лица.

– Честно? О том, что это очень интимная сцена. И мне приятны ваши взгляды.

– Марина, не отвлекайтесь, – хрипло позвал меня мужчина.

От того, как он произносит мое имя, все внутри сжималось, призывая попросить: позови меня снова! Я хочу еще раз услышать, как ты сладко тянешь последний слог, привлекая мое внимание. Так. Стоп!

– Вы узнали мое имя? То есть вы с кем-то обо мне разговаривали? – напряглась я, надеясь на то, что он не общался с моим «любимым» преподавателем.

– Да, я же разговаривал с Борисом Таисовичем, чтобы вы пропустили сегодняшний выход.

«Точно, – выдохнула я. – Он и сказал, как меня зовут».

– Пожалуйста, не думайте о сексе, – почти жалобно попросил художник. – Я начал рисовать задумчивую девушку, которая полчаса назад осознала, что много лет подавляла в себе воспоминания о детском страхе.

Вы, выжимая волосы, будто бы выжимали тот страх… А сейчас я вижу женщину. Которая думает совершенно о другом.

– Легко сказать… – ответила я, пытаясь удержать сбившееся дыхание.

Мужчина отложил кисти, и, распрямив спину, вытянул длинные ноги.

– Вас не возбуждают натурщицы?

– Редко. Обычно я воспринимаю чье-то тело, неважно женское или мужское, как материал. Но пару раз было.

«А сейчас?» – хотела спросить я, но… Но побоялась, что на неудобный вопрос услышу неудобный ответ. Чуть ли не впервые в жизни я задумалась перед тем, как задать спонтанный вопрос. Я закрыла глаза, удерживая все еще не проходившее желание выпытать, нравлюсь я художнику или нет, и выдохнула.

– Я готова, – я вернула голову в прежнее положение, и сжала прядь волос в руке.

– Нет, на сегодня хватит, – мрачно ответил художник. – одевайтесь, я вас провожу.

Мы шли молча. И только когда подошли к дому, я решилась спросить:

– Я вас не привлекаю?

– Это сложный вопрос, – я удивленно посмотрела на мужчину, и он поправился. – Точнее, это сложный разговор.

– Не понимаю вас, – нахмурилась я. – Насчет моего условия…

Ответьте честно, зачем вы тратите на меня время?

– Вы напоминаете мне меня, – улыбнулся мужчина, и, наклонившись ко мне, запечатлел легкий, невесомый поцелуй на щеке.

Когда я зашла домой, то увидела испуганную Катю.

– И где ты была? Мы с Витькой тебя искали.

– Ты-то как искала? – передразнила я ее. – Ты же «ходить не можешь»!

– Не передергивай! – строго сказала подруга. – Где ты была?

По серьезному (что случалось редко) выражению лица Катерины было ясно, что отшутиться не получится. Да и пора уже признаться.

– Хорошо… Слушай, в общем, я кое с кем познакомилась.

– С кем тут знакомиться? – удивленно переспросила подруга. – Старики да дети.

– Он из приезжих. Преподаватель из строительно-архитектурного.

Мы только ходили с ним на тот край острова, я рисовала. Но самое главное… – я хотела рассказать Кате невероятную, мистическую историю про цыганку, сны, карты, но она прервала меня.

– С каким преподавателем? Они сегодня утром уехали.

– Значит, не все уехали. Мой-то остался, – я рассмеялась, и продолжила. – Ты дослушай, я была у

– Рина, – серьезно сказала подруга. – Все, кто был из строяка, уехали сегодня утром. Они за пару дней начертили план церкви, и с радостью слиняли. И я бы очень удивилась, если бы ты с кем – то из них «познакомилась». Это папины друзья, им обоим по 60 лет.

– А больше никого не было..? – медленно произнесла я.

– Нет! Их было двое. Иван Семенович и Виктор Петрович. Архитекторы. С папой учились когда-то.

Я замолчала, осмысливая сказанное.

– А может быть кто-то приезжал не из строяка? – осторожно спросила я.

– Не знаю, – задумалась Катя. – Ты же знаешь, я никуда не выхожу уже несколько дней. Папа вечно занят, с ним ни разу нормально не поговорили…

– М-м, – иронично протянула я. – То есть по ночам на лавочке ты сидишь не с папой? И на сеновал тоже не с папой ходишь?

– Какой сеновал? – подруга залилась румянцем.

– А откуда у тебя под утром в волосах солома берется? – я с умилением посмотрела на красное лицо подруги.

– Девки, есть идите! – голос бабы Марьи разрядил обстановку, и дал мне время подумать.

Катя сразу же ушла в избу, а я, глядя на потоки дождевой воды, бегущие с крыши, всерьез задумалась. С кем я флиртую? Кому раскрыла тайну, о существовании которой сама не подозревала? Кому я открылась?

Вопросы теснились в голове, и я не могла спокойно сидеть на месте. Сняла с крючка дождевик, надела цветастые резиновые сапоги и, проигнорировав крик бабы Марьи «Куда ты под дождь-то?›, вышла на улицу.

В школе, несмотря на отключенное по причине дождя электричество, ярко горел свет. Борис Таисович привез с материка годовой запас бензина, и генератор работал практически постоянно. В помещении школы, как обычно, было многолюдно. Я, оторвавшись от, так сказать, социальной жизни острова в виду своей увлеченности мужчиной, не знала, что сегодня подводят итоги первого выхода на натуру. Во-первых, награждали местных детишек, которые сегодня проходили мини-экзамен в летней художественной школе, придуманной Борисом Таисовичем. Во-вторых, были подведены результаты первого этапа пленэра: будут выбраны лучшие работы в номинациях «Пейзаж», «Портрет», «Натюрморт», «Свободная живопись». Жюри еще совещалось в директорской, а я, после того, как обвела взглядом всех присутствующих (и убедилась, что моего черноглазого здесь нет), рассматривала выставку. И с удивлением обнаружила замечательную картину одногруппника Витьки: дед Максим, сидящий на деревянном настиле парома, выкуривающий толстую папиросу, и я на заднем плане, рисующая берег Черной речки.

И работы Катерины: подруга не только лежала дома и бегала по ночам на свидания, но и работала. На ее как всегда безупречном натюрморте был изображен наш с ней каждодневный завтрак, заботливо приготовленный руками бабы Марьи. Заметила милую деталь, и чуть ли не до слез растрогалась: ложка, которую наша хозяйка называла Маринкина>>, лежала на первом плане – так подруга подчеркнула, что ей важно завтракать именно со мной… Тут я увидела чей-то набросок: я и коза Майка. Такого точно не было. Мы с Майкой, конечно, гуляем по утрам, но мы никому не позировали.

Я внимательно всматривалась в свое лицо, так четко переданное, отметила динамику позы, приятные пастельные тона… За спиной раздался голос одногруппницы Лены:

– Ринка, вот ты везучая, – судя по интонации, присутствовала зависть, только не понятно к чему. – А так хорошо прикидывалась страдающей…

Я повернулась к Лене, но она уже отошла, так как жюри вышли к ожидающей публике. Борис Таисович, замдекана, проректор, преподавательница с графики, и Мой черноглазый художник. Картинка уже начала складываться в моей голове. Но мозг все еще отказывался верить.

– Ребята, за неделю мы проделали большую работу! Я, признаюсь честно, не ожидал таких результатов, – Борис Таисович громогласно начал свою речь. – Во-первых, хочу поздравить наших юных художников. Малышня у нас талантливая! – сказал он к удовольствию сельских детей. – За неделю мы научились рисовать лучше, чем наш Геннадий Петрович.

Все посмеялись: в Академии давно ходили шутки о том, что проректор совершенно не умеет рисовать.

– Во – вторых‚ 1 курс! Вы радуете меня и всех преподавателей.

Такого рвения, такой самоотдачи я давно не видел. И все это в полевых условиях. Я вами горжусь!

Первый курс зааплодировал, подталкивая друг друга плечами.

– В-третьих, наши старшекурсники. Вы – будущее российской живописи. И я горд, что знаком с вами, и что приложил руку к вашему профессиональному становлению. А теперь перейдем к награждению! 1 место в жанре «Пейзаж» присуждается… – дальше я уже не слушала, так как наткнулась на внимательный взгляд черных глаз.

Я сдерживалась, чтобы не разрыдаться. И лишнее внимание мне было совершенно не к чему. Борис Таисович снова взял слово:

– Награждение в жанре «Пейзаж» и «Свободная живопись». Слово предоставляется Кириллу Робертовичу.

Мой черноглазый шагнул вперед, и очаровательно улыбнувшись (я отметила, как возбужденно Зашушукались первокурсницы, рассматривая его), начал с первого места.

– В жанре «Свободная живопись» побеждает студентка 4 года обучения Марина Сурикова. Картина «Крыло смерти».

Всем собравшимся было явлено мое сегодняшнее творение, созданное на том берегу острова. А я, развернувшись, выбежала из здания школы, забыв дождевик. Проливной дождь с силой набросился на меня, прижимая к забору. Темноту осветила полоска, вышедшая из открытых дверей школы, а шум дождя прорезал крик Кирилла Робертовича Марина!

Я плакала, и до смешного остро чувствовала себя Тосей из «Девчат». Она так же выбежала из деревянного здания сельского клуба, спряталась от своего Ильи за поленницей, и так же не хотела быть обнаруженной. Мне, как и ей, просто хотелось побыть в одиночестве.

Мне было обидно, что он меня обманул. Обидно, что я влюбилась.

И, как теперь уже стало ясно, безответно. Моя история с Кириллом Робертовичем не закончится так же хорошо, как история Тоси и Ильи.

ГЛАВА 11

Я знала, что он пойдет следом, к дому бабы Марьи. Поэтому пошла в обратную сторону. Возле дома медика Егора остановилась, заметив в окне отблески свечи. Неудобно, конечно, но куда-то надо податься. Я и так насквозь промокла.

Егор читал какие-то учебники по хирургии, и, судя по его радостному лицу, они ему надоели, а моя компания, напротив, радовала. Мне были выданы теплые вещи, налит горячий чай из термоса. Я сделала глоток, закашлялась, и разревелась. Пришлось все рассказать. Егор, не по годам мудрый парень, предложил поговорить с Кириллом Робертовичем.

– Он меня обманул! Он мог сразу сказать, в то утро, «Привет, Сурикова. Это я, твой мучитель. И я превратился в красавчика». Господи, – громко выдохнула я. – Какой же он красивый… Скотина.

– Ну, наверное, есть какие-то причины, по которым он так маскировался… Ну, не знаю, – протянул Егор.

– Да какая разница! Я никогда ни с кем так честно не говорила. Я за пару дней общения ему рассказала больше, чем кому-либо за всю жизнь.

А я тоже, дура… Даже имени ни разу не спросила.

– О как… – потер затылок Егор. – Ну, это о чем-то говорит. Имена, даты рождения, пароли-явки – это же все формальности. А вот то, что ты ему так сразу доверилась, это о многом говорит.

– Мне чертовски обидно. Я чувствую себя обманутой.

– Марина, если он такой прямолинейный и открытый для общения, то он все тебе объяснит. Просто дай мужику шанс.

Я испытывала острое ощущение диссонанса: в моей голове Кирилл Робертович и мужчина, которого я кошачьим взглядом рассматривала полдня назад, в одного человека никак не складывались. Кирилл Робертович с его волосами непонятного цвета, вечно хаотично растрепанными, как у Эйнштейна, огромными очками в нелепой роговой оправе, заросшими щеками, дурацкими свитерами с оленями и длинными кардиганами, которые были на три размера больше, едким сварливым голосом, вечными подколами и иронией. И мой черноглазый: красивый молодой мужчина, черными густыми волосами, глубокими внимательными глазами, теплыми, нежными руками, мелодичным, приятным голосом… Это не может быть один и тот же человек!

Хотя все сходилось: он воспринял мое появление, тем утром в бору, как само собой разумеющееся. Потому что он меня знает. А так, представьте, выплывает какая-то девка в старых тряпках в 4 часа утра у тебя из-за спины. Не хватало только мне сказать: «Ты умрешь через 7 дней». Я бы мольбертом шарахнула! Затем, когда я спросила у него, насколько он приехал на остров, он ответил «Как все». Можно было догадаться, что полностью фраза звучала, как «Как все мы, художники из Академии». И когда я спросила у него про архитектурно-строительный колледж, он смутился. Так как не имеет к нему никакого отношения. И наших он знает: Бориса Таисовича, Катерину. И по имени меня назвал. Но самое главное: он говорил все о том же, о чем и в Академии. О том, что я могу рисовать лучше.

И даже добился успехов в выяснении причины… Только говорил иначе. В Академии это были подколы, грубые фразочки, ирония. А здесь… Столько внимания, заботы, искреннего желания помочь. Я снова Всхлипнула, вспомнив, что сказала ему, что ненавижу своего преподавателя.

Вот как не поверить в судьбу? Если бы Я чуть поактивнее себя вела, а не сидела дома, то вовремя бы узнала, что он приехал, и что так изменился.

Не подверни Катерина ногу, она бы постоянно находилась в школе, и доложила бы мне о приезде Кирилла Робертовича.

Кстати, о Катерине…

– испортил девку? – подражая бабке Марье, спросила я у Егора.

Он довольно кивнул.

– Влюбился. Впервые в жизни. Испортил, конечно, но пока совсем чуть-чуть, – Егор широко улыбнулся. – А она тебе не рассказывает ничего?

– Молчит. Краснеет и молчит, – поправилась я, с нежностью подумав о своей рыжеволосой подруге.

– Да, она такая, – рассмеялся Егор. – Я, кстати, сейчас к ней пойду.

Ты идешь домой?

– Иду… Куда я денусь? – устало выдала я, и поднялась следом.

Дома Катерина суетливо собиралась на свидание, хотя мне хотела соврать, что идет в школу «на награждение».

– Тебя твоя «награда» уже за воротами ждет, – крякнула бабка Марья, заплетая Катины длинные волосы в тугую косу.

– Да-да, – добавила я. – Я вместе с твоей «наградой» пришла. По дороге встретились.

Катя покраснела, и что – то невнятно пробубнила.

– А тебя Кирюша искал, – беззаботно выдала баба Марья, вплетая в рыжую косу голубую ленту.

– К-кто? – запнулась я.

– Кирюша. Тоже художник. Он у меня жил лет эдак десять назад. С

Борей приезжали, с папкой Катиным.

– Да, мне папа рассказывал, – поддакнула Катя.

Отлично. Все всё знают.

– Кирюша… Катерина, – строго сказала я. – А ты знала, что Кирюша как бог выглядит?

– До сегодняшнего дня не знала. Он пришел тебя искать… В общем, я все поняла. Маринка, – закатила глаза подруга, – он такой красавчик!

Теперь я вспомнила, я видела его на фотографиях в папиных альбомах. Но и предположить не могла, что это он.

– Все такие понятливые. Одна Сурикова дурочка, – Я отвернулась в стене, и принялась рассматривать, как в детстве, ковер, висевший на стене.

Счастливая Катя, прихрамывая, ушла к Егору. Бабка Марья ушла на разборки к Варфаламеевым (кто-то стащил с огорода черенок от лопаты). И наступила благостная тишина для раздумий и самобичевания. Где-то вдалеке снова ухала сова, а в остальном остров хранил молчание.

Я, впервые за все время на острове, захотела нарисовать что-то, помимо портретов. Кисть будто бы сама поставила пару точек в левом верхнем углу холста, и от них потянулись лучи, которые стали сплетаться в клубок. Клубок вертелся, не желая распутываться, вплетал в себя новые нити, добавляя себе цвета. В итоге две тонкие ниточки выбрались, начали обвиваться друг вокруг друга, и соединились в одну. Я устало закрыла глаза, откидываясь на кровать. Железные пружины скрипнули, принимая меня.

Ночью мне снился Кирилл. И теперь я звала его по имени. Меня разбудила Катя, судя по свету, глубокой ночью, недовольно пробурчав:

– Ну, дай поспать. Заладила «Кирилл», «Кирилл»… Бормочешь без конца. Иди к своему Кириллу, и там бормочи…

Ну вот, Я снова разговариваю во сне. Если сложить мои предыдущие слова и сегодняшние, то получается фраза, прекрасно иллюстрирующая ситуацию: «Встретимся на Черной речке, Кирилл».

Я не выспалась, так как остаток утра провертелась в кровати. Болела голова, выходить из дома совершенно не хотелось. Но пришел суровый Борис Таисович, который велел и Катерине, и мне немедленно выходить на пленэр.

– Лежат тут, барыни… – изба ходуном ходила от зычных криков ректора. – Я думал, она болеет, встать не может… А она, вертихвостка, по сеновалам скачет! Думала, не узнаю?

– Ну, пап! – ныла Катя. – Я взрослая женщина!

– Да кто спорит? Взрослая! Но ты сюда работать приехала, а сама отлыниваешь. А ты? Марина, я знаю, что ты ехать не хотела, однако, ты здесь, и будь добра вместе со всеми выходить. И ваши особые отношения с Кириллом Робертовичем…

– Нет у нас никаких «отношений», – я отвернулась к окну, уставившись в одну точку на горизонте.

– Тем более! – не унимался Борис Таисович. – Значит, тебе ничего не мешает работать. Встали и пошли! Немедленно! Обе!

Я не хотела видеться с преподавателем, а Катерина собиралась идти к Егору. Но по итогу мы обе пошли на пленэр. Как на зло, на улице было солнечно, не осталось и следа от недельного, затяжного дождя. Идеальная погода для выхода на натуру: не жарко, свет хороший, ветер умеренный.

Из-за того, что мы пропустили утреннее распределение, нас обеих отправили в самую ближнюю группу – на берег, к парому. Мои слова о том, что я там уже рисовала, ни на кого не подействовали. А я была согласна идти куда угодно, только не на берег. Потому как на листе, висевшем на двери школы, черным по белому было написано: «Позиция 1. Берег Черной речки. Преподаватель – Кирилл Робертович Ривман». Но Борис Таисович сделал такое страшное лицо, что желание спорить испарилось само собой.

Ребята уже работали, и, судя по наброску Витьки, с раннего утра. Катя, которая все еще делала вид, что у нее болит нога, села на скамью у парома, и сразу начала рисовать, желая побыстрее закончить. Я пошаталась по берегу, заглядывая на мольберты и в альбомы, и, наконец-то, встала на самом краю песочной насыпи, выбрав самое уединенное место. Кирилл Робертович сидел на пароме, разговаривая с дедом Максимом, эпизодически обходя всех рисующих с длинным карандашом. Мужчина прекрасно выглядел: черная кофта-мантия с капюшоном, волосы забраны в неряшливый хвост резинкой с украшением наподобие четок, руки были обвиты кожаными браслетами. Я исподлобья смотрела на него, и, конечно же, замечала, как мои однокурсницы улыбались ему, пытались поближе подойти к Кириллу Робертовичу, когда он делал правки на их рисунках. Однако сам мужчина никак не реагировал на них. Когда Алла из 404 группы слишком близко наклонилась к преподавателю, что-то спрашивая, я не выдержала, и резко отвернулась, чуть не уронив мольберт.

– Свет, в нижнем правом углу, нужно исправить. Слишком темно, – над самым ухом раздался волнующий мужской голос.

– Спасибо. исправлю. – Подчеркнуто официально сказала я.

– Сердишься?

– Кирилл Робертович, я вас услышала. Исправить свет. Спасибо за совет. Теперь можно я буду рисовать?

– Марина, поговорить все ровно придется, – осторожно сказал преподаватель.

– Мы с вами уже достаточно наговорили… Мне на год вперед хватит, – я не поворачивалась к мужчине, так как знала, как на меня влияют его взгляды.

– Не там. Дай кисть.

Но вместо того, чтобы взять у меня кисточку, мужчина сжал мою руку, и повел ей, разводя слишком яркую краску, осветляя край. Для этого ему пришлось еще ближе подойти ко мне, практически прижаться грудью к моей спине. Я повела плечами, так как тело покрылось мурашками.

– Кирилл Робертович, это неприлично. Тем более что все смотрят.

– Меня это не смущает.

– Ну, хватит. Пожалуйста, – я отвернулась, пряча дрожащие губы.

– Что мне сделать, чтобы ты меня выслушала? – серьезно спросил Кирилл Робертович, отпуская мою руку.

– Оставить меня в покое.

– Кирилл Робертович, можно вас? – с другого края берега раздался капризный женский голос.

Преподаватель, постояв несколько секунд рядом, рассматривая меня, ушел к зовущей его студентке. И я смогла выдохнуть. На рисование не было совершенно никакого настроя, и после пары неудачных мазков я собрала сумку и пошла ко второй земляной лестнице, ведущей к церкви.

Я бы тоже его не узнала», – сказала мне Катерина, когда мы шли на берег. А мне и сейчас слабо верилось, что это действительно он.

Преподаватель стал совершенно другим: изменилась (или вернулась прежняя?) манера поведения, стало очевидно, что ему не плевать на свой внешний вид, он сегодняшний более терпим и вежлив, чем был в Академии. Я терялась в догадках, зачем нужен был этот маскарад, и что заставило Кирилла Робертовича вернуться к своему родному образу? И хотя я пыталась не думать о нем, мысли все ровно возвращались к этой загадке.

На лавочке у ворот бабы Марьиного дома сидели Борис Таисович и медик Егор. Парень приветливо улыбнулся, а вот для ректора мое появление стало лишь катализатором для новой вспышки.

– Сурикова! Я тебя только два часа назад на работу выгнал, а ты снова домой прешься, – завелся Борис Таисович. – Хочешь сказать, ты закончила?

– Да не могу я там находиться, – я опустилась на лавочку между мужчинами. – Борис Таисович, ну вы же знаете…

Я запнулась, опустив голову. Мы были близко знакомы с ректором, и часто общались в неформальной обстановке (все же отец лучшей подруги).

– Я всё про всех знаю, Сурикова. Все и про всех, – ректор заострил на этом моменте внимание. – Но ваши распри с одним лишь преподавателем не дают тебе право попусту тратить драгоценное время на острове. Ты зачем сюда приехала? Зачем, я тебя спрашиваю?

– Я ради него и приехала, – обреченно ответила я, и откинулась, прислонив голову к теплому дереву забора.

– Приплыли, – выдал ректор, и повторил мое движение. – Я вас привез для работы, а вы променяли живопись на мужиков. Бабы, что с вас взять.

– Ой, сам-то, – забубнила другой стороны забора баба Марья. – В прошлый раз ты, Боря, ночки-то на сеновале с Зойкой Терентьевой проводил.

– Мария Петровна, ну вот кто вас просил? – риторически спросил Борис Таисович у дырки в заборе. – Где она, кстати? Зоя? У нее дом заколочен.

– Уехала в город. На девок ругаешься, а про себя забыл, – заохала баба Марья, и вышла к нам, в улицу. – Марина, пойдем баню топить. Нечего с ними балакать.

– Еще и баня… Отлично, – обреченно сказала я, но покорно поднялась.

– Марина, – окликнул меня ректор. – Кирилл хороший человек. Лучший, из тех, кого я знаю. Но ему в последнее время сильно в жизни не везло на встречи с плохими… Но это он пусть сам рассказывает.

Пока баба Марья откалывала от поленьев длинные палочки – лучины, я обрывала бересту. Монотонная работа успокаивала, давая возможность подумать. Что мне делать? Первый вариант, который сразу же приходил на ум, – уехать с острова, и забрать документы из Академии. По сути, если я захочу, то меня никто не остановит. Но… Сердце не хотело верить, что этот вариант единственный.

Второй вариант казался сказочным: пересилить себя и посмотреть ему в глаза. Выслушать, задать те вопросы, что теснились в голове. Ведь я ничего не потеряю… Кроме спокойствия. Когда я думала, что мой черноглазый – это преподаватель из строительно-архитектурного колледжа, то поверить в возможность отношений с ним было легко. Но теперь, когда я знаю, что это Кирилл Робертович, с которым я так легко обменивалась достаточно вольными шутками, ситуация кажется совершенно бесперспективной. Да, я его выслушаю, а дальше что…?

Баба Марья вытянула меня из состояния задумчивости, начав громко закидывать дрова в топку.

– Сейчас Маринку накупаем, смоем всю печаль… – приговаривала бабушка. – Девочку нашу попарим, как с гуся вода…

Я с умильной улыбкой посмотрела на бабу Марью, и, поддавшись спонтанному порыву, обхватила ее сзади за шею, прижавшись.

– Тьфу ты, Маринка, бесовка, не отвлекай, – рассмеялась бабушка.

Когда баня была готова (я все еще искренне ненавидела этот филиал адского пекла – но мыться-то надо было…)‚ баба Марья сходила за Катериной. Я думала, что подруга соскучилась по одногруппникам и рисованию, а она, как оказалось, больше общалась с Кириллом Робертовичем.

– Рина-а, – протянула девушка, опуская ноги в таз с горячей водой, – я его сегодня близко рассмотрела! Понятно, что мой Егор для меня самый лучший, но очевидного я отрицать не могу… Какой он красивый! Как из журнала! Сразу видно, что долго заграницей жил. Он даже одевается иначе.

В общем, интересный он у тебя.

– У меня?» – я еще раз облила себя холодной водой.

– А у кого? Но ты смотри в оба! Я сегодня насмотрелась, как к нему наши девочки подстраиваются. Он правда не ведется, больше в твою сторону смотрел… Но все ровно: выпендриваться будешь, его быстро к рукам приберут, – деловито сказала Катя.

– Ой, а ты много в отношениях понимаешь? – усмехнулась я. – Пару раз поцеловалась и стала экспертом, да?

– Я не только целовалась… – Катерина скромно улыбнулась.

– Да ладно?! – я пристально всматривалась в лицо девушки. – У вас секс был?

– Нет, конечно! – подруга искренне возмутилась. – Но будет…

– Главное, – я вяло потерла спину девушки пушистой мочалкой, – чтобы папа не узнал. Они сегодня с Егором общались.

– Да? – Катерина сбивчиво заговорила. – Где? Очем? Ты слышала?

– Нет, я подошла к дому, а они на лавочке сидели. Разговор не слышала, но выглядели спокойными. Отец волнуется за тебя. Особенно с учетом того, что его хорошая девочка скрывала столько времени свой первый роман, – я посмотрела в глаза девушке. – И от меня, кстати, тоже…

– Быстро закрутилось все, – по-лисьи хитро улыбнулась Катя. – Он через пару дней ночью залез через окно, с букетом цветов и мазью для ноги.

Кстати, если бы ты была дома, то все бы узнала первой.

– Романтика. Цветы, мази, окна, ноги…

– Не передергивай! Я у него даже ночевала три раза. Но он знает, что я… Что он у меня первый. И не торопится. Но если бы мне кто-то раньше сказал, что целоваться так приятно, то я бы не тянула до 22 лет, – подруга беззаботно рассмеялась, и обрызгала меня водой.