Текст книги "Сказки далеких островов и стран"

Автор книги: Ванда Мараховска

Соавторы: Анна Мильска
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Ананси и волшебный фонтан (Кубинская сказка)

Вот послушайте. Жила-была маленькая девочка. Звали ее Ананси. Когда она была совсем маленькой, умерла ее мать, и бедную маленькую Ананси воспитывала мачеха. Мачеха была очень злая, часто била Ананси, морила ее голодом и посылала на самую тяжелую работу. Ананси была добрая, работящая, а ласковая – как ягненок. Но угодить мачехе ей никогда не удавалось, поэтому нередко люди видели на ее глазах горькие слезы. Иногда, когда мачеха еще спала, Ананси украдкой убегала из дому к фонтану, у подножия которого она усаживалась, чтобы послушать шум падающей воды. Сюда приходили по воду женщины с кувшинами. Они жалели сироту Ананси, угощали ее кусочками сладкой лепешки, а иногда и целым бананом.

Шли годы. Маленькая Ананси стала уже большой, но жизнь ее ничуть не изменилась. Ананси была худенькая – одни кости и кожа, а в своих лохмотьях она выглядела совсем как нищенка.

А надо вам сказать, мои дорогие, что у мачехи Ананси была дочка Мирота, избалованная, изнеженная, белоручка, не знавшая никакого труда, со щечками, как персики, и глазами – черными, как ночь. Красавица Мирота была злая и лживая. Она гордилась своей красотой, как павлин, и была ленива, как кошка. Ананси приходилось прислуживать своей сводной сестре, одевать ее, причесывать, украшать лентами, цветами, перьями. А Мирота за это нередко награждала ее пинками, высмеивала ее, то и дело дергала за волосы и жаловалась на нее своей матери.

Однажды мачеха говорит, как обычно, Ананси:

– Принеси дров, разведи огонь и готовь завтрак, да побыстрей!

Старалась Ананси изо всех сил – и дров нарубила, и печь растопила, и в один миг завтрак приготовила. А Мирота тем временем полеживает в своей кровати до полдня, велит в постель все подавать ей, сладостями объедается, потом еще как набросится на Ананси:

– Чего это ты сегодня так копаешься, несчастная! А ну-ка, поскорее гребни и ленты подавай мне, сделай мне красивую прическу, – я на танцы сегодня иду.

Ананси расчесала густые волосы Мироты, украсила их лентами, а та в это время ее булавками покалывает да покрикивает во все горло:

– Ах ты, гадкая бесстыдница! Как смеешь ты тянуть меня за волосы!

Наконец, Ананси укрепила последний красный цветок в локонах Мироты, но та со злостью вырвала его из прически, растоптала этот цветок ногами и заорала изо всех сил:

– Желтый, желтый! Сколько раз я тебе говорила, что должен быть желтый! Красных цветов я не переношу, они мне не к лицу, а ты мне назло всегда их в волосы вплетаешь. Подожди, подожди, подлая, пусть только мать придет, увидишь, какую она задаст тебе трепку!

Наконец, Мирота, уже причесанная, благоухающая, наряженная, как цветущая роза, выпорхнула из дому, по золотому приморскому песочку вместе с другими девушками начала прогуливаться, глазами направо и налево водит, весело смеется и песенки напевает.

А бедная Ананси, вся исколотая булавками, вся в синяках, стоит у горячей плиты в кухонном чаду и обед готовит.

Мачеха после обеда говорит Ананси:

– А ну-ка, пойди к фонтану под пальмой, да вычисти дочиста все кастрюли и ложки.

Пошла Ананси к фонтану, уселась на каменной ограде и начала чистить песком кастрюли и ложки, роняя на них горькие слезы.

Вдруг одна серебряная ложка выскочила из ее рук и упала в воду.

– Что же я теперь сделаю, о я несчастная! – заплакала Ананси, дрожа от страха. – О матушка моя родная, любимая моя, спаси меня, ведь мачеха меня насмерть убьет!

Смотрит Ананси в фонтан, нагнувшись над бассейном, но серебряной ложки на дне его разглядеть не может. Лишь солнечные блики танцуют на поверхности воды, лишь тень пальмы отражается в ней. Вдруг Ананси показалось, что на самом дне бассейна что-то засеребрилось. Она еще ниже нагнулась, и перед ее глазами в воде предстали три зеленые чудесные маленькие девочки. Не веря собственным глазам, она смотрела, как они плыли, держа в своих ручках серебряные ложки, и, улыбаясь Ананси, пальчиком ее к себе манили.

Не задумываясь, Ананси прыгнула в холодную воду и нырнула на самое дно.

Засверкало что-то, забурлило, заплескалось в фонтане, а Ананси в зеленой воде изо всех сил бросилась догонять трех девочек. Они смеются, весело танцуют, играют с рыбками, а потом, наконец, отдают Ананси три серебряные ложки. И в ту же минуту одна из них, самая высокая, видно, самая старшая, пальчик вверх подняла, и сразу все они втроем исчезли. Ананси выплыла на поверхность воды с тремя серебряными ложками в руках, смотрит вокруг – никого нет, фонтан тихо журчит, солнышко ярко светит, а в воде – лишь тени от пальм качаются.

Вернулась Ананси домой обрадованная, счастливая, кастрюльки, вычищенные до блеска, в кухне расставила и три серебряные ложки мачехе отдает.

Удивляется мачеха, ложки на руке взвешивает, сразу видно – из чистого серебра сделаны, тяжелые. Покачала она недовольно головой и хмуро поглядела на Ананси.

– Говори, откуда ты это взяла? Может быть, кто-нибудь у фонтана оставил, а ты украла?

– Серебряная ложечка упала из моих рук в фонтан, и я очень плакала, – отвечает Ананси. – Тогда три девочки, живущие на дне фонтана, подарили мне эти три ложки вместо одной.

– Какие девочки? Что ты там болтаешь, дурочка! – закричала мачеха, но в эту минуту ей Мирота что-то на ухо прошептала. Послушала мачеха, послушала, головой покивала, а потом и говорит Ананси:

– Если это так, то завтра же принеси мне три золотые ложки, иначе я тебя из дому выгоню.

Назавтра Ананси снова пошла к источнику, уселась у его края, всматривается в зеленую воду, и горькие слезы льются из ее глаз.

– Матушка, матушка моя дорогая, спаси свою Ананси, – всхлипывает она. – Где же я возьму золотые ложки для мачехи?

В этот момент засверкало что-то в фонтане, забурлило, заплескалось. Смотрит Ананси – а перед ней те же три девочки в зеленой воде плавают, на дне по золотому песку танцуют, а в ручках держат золотые ложки. Прыгнула Ананси в глубину бассейна, на самое дно его нырнула, а там девочки ее окружили, смеются и пляшут вокруг нее. Потом самая старшая три золотые ложки ей подает и вверх пальчик поднимает.

И снова все, как вчера, повторилось: девочки вдруг исчезли в воде, а Ананси какая-то сила из воды на поверхность вытолкнула, и она опять, как и в первый раз, наверх выплыла.

Домой она вернулась обрадованная, счастливая, и отдала три золотые ложки своей мачехе. При виде золота у мачехи глаза от жадности чуть не выскочили. Вырвала она ложки из рук Ананси, взвесила их на руке, рассмотрела и поскорей на дно сундука спрятала.

Мирота, увидев золотые ложки у Ананси, даже позеленела от злости и снова матери что-то на ухо зашептала. Мачеха слушала, слушала, головой кивала, а потом и говорит Ананси, грозя ей пальцем:

– Завтра же пойдешь к фонтану и принесешь мне алмазное ожерелье для Мироты! Иначе я выгоню тебя из дому.

На следующее утро, ни свет ни заря, снова пошла Ананси к фонтану, уселась и, проливая горькие слезы, смотрит в воду.

– Матушка, матушка дорогая, – рыдает она, – спаси свою Ананси! Что мне делать, где я алмазное ожерелье возьму?

Вдруг что-то засверкало в фонтане, забурлило, заплескалось в зеленой воде, и на самом дне, на золотом песке, три девочки предстали перед Ананси – те самые, что вчера, а каждая из них в своей ручке по алмазному ожерелью держит. И таким блеском сияли эти ожерелья, как будто звезды упали в фонтан. Ананси снова прыгнула в воду, на самое дно нырнула, девочки ее окружили, вокруг нее весело заплясали и все три нитки алмазного ожерелья ей на шею надели. Потом самая старшая пальчик вверх подняла, и все трое сразу в зеленой воде, как туман, расплылись. И снова лишь тень пальмы, качаясь, отражалась там, где только что девочки танцевали. А Ананси неведомая сила на поверхность воды снова вытолкнула. Уселась Ананси у фонтана, сняла с себя ожерелье, смотрит на него – насмотреться не может, такое оно красивое, сияет, сверкает всеми огнями, и то и дело из него как бы искорки вылетают. Сидела она так, из руки в руку пересыпала свое ожерелье, и вдруг оно выскользнуло из ее рук и обратно в воду упало. Испугалась Ананси, прыгнула в воду, нырнула на дно, но… на дне ничего не видит. А тут ей воздуха не хватило, и она из последних сил выплыла на поверхность.

Плакала Ананси, горькие слезы лила, не решаясь ни с чем вернуться домой. Мачеха ведь ее и на порог не пустит, и палкой ее изобьет, если она без ожерелья появится.

А в это время у фонтана остановилась старая, очень-очень старая негритянка. С ее плеч свисали выцветшие лохмотья, босые ноги были в кровавых ранах, а лицо – все сморщенное, исхудавшее.

– Дитя мое, само небо мне послало тебя! – обратилась старушка к Ананси. – Я идти больше не могу, у меня ноги болят, вот тебе мой кувшин, зачерпни им воды из родника – мне-то ведь и согнуться трудно.

Ананси взяла глиняный кувшин у нищенки, воду им зачерпнула, пить ей подала, а остатками воды раны на ее ногах обмыла.

– Откуда ты? – спрашивает ее негритянка.

– Я живу в этой деревне, – отвечает Ананси.

– А ты чья?

– Ничья, – сказала Ананси, и на глазах ее навернулись слезы.

– А где же твоя мать, где отец?

– Нет у меня уже ни матери, ни отца, – у мачехи я живу.

– О-о-о, бедная Ананси, бедная сиротка, – печально произнесла негритянка, гладя ее по голове.

– А откуда ж ты, матушка, можешь знать мое имя? – удивилась девушка.

– О-о-о, мне известны многие вещи, – засмеялась незнакомка. – Вот эта моя палочка многое-многое на свете повидала. Знаю я, что мачеха тебя бьет и что из дому тебя выгонит, если ты без ожерелья для Мироты вернешься.

Смотрит Ананси на негритянку и удивляется: видно, это какая-нибудь важная колдунья, если она все про всех знает. А негритянка продолжает:

– Да ты не огорчайся, мое дитя, со мной не пропадешь. Сними только с моих плеч этот мешок, а то уж очень я ослабела в дороге, да и пойдем вместе домой.

Ананси взвалила себе на спину мешок негритянки, и таким он показался ей тяжелым, что даже колени у нее подогнулись. Но ничего не сказала она негритянке – ни словечком не обмолвилась. Идет молча за старушкой, идет и ни о чем ее не расспрашивает. А солнце точно горячим пламенем обжигает ей голову, жара небывалая плывет с неба, у Ананси и сил уже нет двигаться – так она устала. Но незнакомая старушка палочкой подпирается и все вперед да вперед шагает.

Солнце уже скрылось за горами, и над миром воцарилась ночь. С гор повеяло ветром, внизу море зашумело, загудело, морские волны с грохотом бьются о берег, а негритянка с Ананси все шагают и шагают вперед.

Была уже глубокая ночь, когда они, наконец, остановились у маленького домика, скрытого в фиговой роще. Снизу доносилось тихое журчание ручейка, на небо выплыла луна, и в блеске ее лучей Ананси разглядела веера пальмовых листьев, мирно покачивающиеся над крышей домика. Смотрит Ананси, перегнувшись через низенькую каменную ограду, и глазам своим не верит: у подножия этой пальмы – тот самый родничок с фонтаном, что бьет в их деревне, тот самый, из которого она ежедневно воду набирала, тот самый, в глубине которого три девочки живут. Оглянулась по сторонам и видит, что и вокруг фонтана все такое же, как в их деревне: хижины белеют вдали, а там, внизу – дом мачехи, в нем окошки светятся, а вот тут – дорога к морю идет. Зачем же так долго-долго шли они по незнакомым, диким тропинкам, чтобы снова сюда вернуться? И опять удивляется, надивиться не может Ананси: ведь сколько раз в детстве приходила она сюда, к родничку, но никогда до сих пор ни этой скалы, ни этого домика, ни этой фиговой рощицы здесь не приметила. Откуда же они тут взялись? И кто она – эта незнакомая старушка?

Пока Ананси все вокруг разглядывала и удивлялась, негритянка открыла дверь и обратилась к ней:

– Ну, наконец-то мы и дома. Входи, входи сюда, Ананси, мы поужинаем. Ведь ты устала, мой мешок был нелегок, да и дорога была не короткой.

Сказав это, старая негритянка вытряхнула из своего мешка всего-навсего одно рисовое зернышко и одну горошину.

– Как же так, – удивляется Ананси, – это все, что там было, матушка? А ведь мешок показался мне таким тяжелым, как будто он был полон камней.

– Это еще что, ты у меня и не таких чудес насмотришься. Да-да, мое дитя, – смеется старушка, кладя рисовое зернышко в один горшочек, а горошинку – в другой.

– Ты тут за ужином пригляди, доченька, а как будет готов, – подожди меня, я к курам на минутку выйду.

А уходя, еще добавила:

– Да, чуть не забыла: если тут кот придет и захочет есть, гони его метлой.

С этими словами старая негритянка исчезла.

Сидит Ананси одна в домике, за горшками присматривает. Странно: одно только рисовое зернышко и одна горошинка, а такой душистый запах от них по всей кухне разносится.

Заглянула Ананси в горшочки и в ладоши от радости захлопала. В обоих горшочках полно еды: белоснежный рис с мясом – в одном, вкусный горошек – в другом. Только ешь и пальчики облизывай!

Вдруг из угла выскочил бурый кот и начал пронзительно мяукать. Он терся о ноги Ананси, мурлыкал, даже руки ей лизал, как собака, а был он такой тощий, что все его кости пересчитать можно было, а на его тоненькой шейке круглая голова еле держалась от истощения. Да и старый он был, видно, – и усы, и вся мордочка были седые, и даже шерсть у него повылиняла.

– Нет, нет, не могу я тебя метлой погнать, бедняга ты мой, сиротинушка! Я дам тебе немножечко рису с мясцом, пока твоя хозяйка не вернется, – говорит ему Ананси.

Накормила она кота и так и присела тут же от удивления: ведь кот-то едва рису поел, а спина у него сразу стала гладкая, шерсть – блестящая, лоснится, весь он округлился, запавшие бока жирком налились. Щурит он свои зеленые глаза от удовольствия, хвост выгибает и спать укладывается.

Все хорошо, все прекрасно, мои дорогие, но тем временем смотрит Ананси, а рис и горох из котелка почти исчезли, и от всего ужина на дне чуть-чуть еды осталось.

Огорчилась Ананси. Ведь она коту и дала-то всего ничего, совсем немножко, а добрая старушка еще подумает, что Ананси сама все это съела. Что делать?

А тут кот с колен Ананси соскочил, к дверям прыгнул и исчез в темноте. В домик вошла негритянка и говорит:

– Ну, теперь и мы можем поужинать. Дай-ка мне рису, доченька, и горошку – уж очень я голодна. И себе еды возьми, поешь досыта.

Ананси даже покраснела со стыда, со страхом остатки еды из котелочка выскребла, а себе совсем ничего не оставила.

– Что же ты мне ужина пожалела? – смеется негритянка, белками поблескивая, – дай побольше, сегодня я проголодалась на славу. А себе ты почему ничего не взяла?

– Я уже поела, матушка, – прошептала тихонько Ананси, – это все, что осталось.

– О, это нехорошо, нехорошо, моя малютка, – говорит старушка, – что ж ты не подождала меня, сама все съела?

Ананси покраснела, глаза отвела, но промолчала, не сказала ни слова.

Рассмеялась старушка добродушно, по волосам Ананси погладила и говорит:

– Да уж ладно, ладно – все знаю. Верно, ты моего кота накормила, правда? Меня-то уж ты не обманешь, Ананси. Но зато теперь я знаю, какая ты характером. Я ведь нарочно вышла и в кота превратилась, чтобы тебя испытать: сжалишься ты над бедным существом, или нет? Ну, а сейчас смелей бери ложку и ешь, мое дитя.

Смотрит Ананси, а в миске белый рис паром пышет, горошек золотится, – сам просится в рот, а старая негритянка смеется так, что морщинки от глаз ее по всему лицу разбежались.

Наелась Ананси досыта и спать легла. А ранним утречком, едва лишь солнце взошло, разбудила ее старушка.

– Вот тебе зернышко проса, ступай в сарай, вон там – за тем фиговым деревом, где родничок бьет, накорми моих кур. Только смотри, дочка, не подходи к тем наседкам, что на яйцах сидят. Как бы они ни кудахтали, как бы ни звали: «Иди ко мне! Иди ко мне!» – ты к ним не прикасайся, яиц у них не бери, ступай к трем наседкам, которые на тебя начнут крыльями махать, перьями трясти и кричать: «Иди прочь! Иди прочь!» К ним-то ты и подойди, да не бойся, возьми у каждой по одному яйцу. Только, смотри, черных яиц не трогай, бери лишь голубые и, не оборачиваясь, возвращайся ко мне сюда.

Ананси взяла зернышко проса и пошла в курятник. Сыпала, сыпала целыми горстями, а проса в ее руках не убывало, а прибывало. Куры сбежались, клюют, кудахчут, друг у друга зернышки вырывают. Лишь наседки, что в гнездах яйца высиживают, не слетелись к ней. Подошла к ним Ананси с кормом, но как только черные куры увидели ее, так и всполошились: «Иди ко мне! Иди ко мне!» Ананси, помня слова старой негритянки, в их сторону даже не посмотрела. А в углу три курочки сидят, перепуганные, нахохлившиеся, крыльями бьют, глаза со страху закрыли и изо всех сил кричат: «Иди прочь! Иди прочь!»

Ананси насыпала им зерна, но курочки к просу и не притронулись, только еще больше сердятся, нахохлились, сердито кудахчут, своими желтыми глазками на Ананси зло посматривают.

Ананси их по белым перышкам погладила, зернышек им подсыпала и говорит им миролюбиво: «Вы не бойтесь меня, дорогие, я вас не обижу, смотрите – я зернышек вам принесла вкусных, ешьте, ешьте. Я у вас лишь по одному яичку возьму. У вас их много, вы уж не пожалейте мне!»

Успокоились тогда курочки, из рук Ананси клюют, дружелюбней Ананси в глаза поглядывают. Взяла девушка у каждой из них по одному яичку голубому, а к черным и не прикоснулась. Курочки сидят себе спокойнехонько, кудахчут и просо клюют.

Поспешила Ананси к старушке, бежит в дом без оглядки. Тут старая негритянка ей говорит:

– Пришло уж твое время, доченька, идти за своей судьбой. Ступай к фонтану, что там внизу журчит, попрыскай яйца родниковой водой, а потом выйди на дорогу, что ведет на поля ананасов. На первом повороте брось одно яичко и поскорей беги дальше, второе яичко брось на втором перепутье и опять беги, а третье – бросишь там, где дорога в гору пойдет.

Попрощалась Ананси с доброй старушкой, обняла ее, за гостеприимство поблагодарила.

Пошла Ананси к роднику, что внизу шумел. Голубые яички родниковой водой побрызгала, потом вышла на дорогу, ведущую к полям ананасов. На первом повороте Ананси бросила первое яичко. Но яичко не разбилось, а превратилось в серебряное зеркальце. Взглянула Ананси в серебряное зеркальце и увидела в нем вместо бедной, худой девушки в лохмотьях совсем другую Ананси – красивую, с глазами блестящими, как звезды, с красным цветком в волосах, в платье сказочной принцессы.

Идет Ананси дальше, на втором перекрестке второе яичко бросает. Что за чудо? Вдруг перед ней стоит карета, четырьмя белоснежными конями запряженная, вся в золоте и атласе. И кучер на козлах сидит, хлыстом постукивает. Увидел он Ананси, с козел соскочил, перед ней низко склонился, шляпой своей размахивает да, дверцы кареты перед ней открывает.

Садится Ананси в карету, обитую атласом, а там ее девушка-служанка встречает и подает шкатулку, всю драгоценными камнями выложенную. Ананси поскорей ее открыла, заглянула в нее, видит – три алмазных ожерелья лежат, те самые, которыми девочки на дне фонтана ее убирали.

Сидит Ананси в карете, ожерельями своими никак не налюбуется, а тут уже и третий поворот на дроге – там, где тропинка в гору идет.

– Эй, эй! Стоп! – кричит Ананси кучеру. Карета мгновенно остановилась, кони копытами в песок уперлись, а Ананси вышла и третье яичко на землю бросила.

И в ту же самую минуту чудесный замок в зеленом парке перед ее глазами вырос, а у ворот встречает Ананси-невесту молодой принц со свадебными гостями и на свадьбу ее приглашает.

…Счастливо живет Ананси в царском замке. Супруг глаз от нее оторвать не может – все любуется, подарками ее засыпает, исполняет все ее желания.

У когда-то бедной маленькой Ананси теперь многочисленная свита, готовая исполнить любое желание своей госпожи. Но Ананси печальна и грустна. Тоскует она по родной деревне, по дому, даже по мачехе своей, которая была с ней так жестока. И вот однажды села она в золотую карету и велела к своему старому домику ехать.

Там она мачеху с Миротой в карету усадила и к себе во дворец их привезла, подарками их засыпала, готова была для них звезды с неба достать.

Мачеха даже позеленела от зависти, видя такое богатство, такое множество царских покоев, столько слуг, нарядов и драгоценных камней. Ей все еще не верилось, что та самая дурнушка Ананси, девчонка на побегушках, сейчас – госпожа, принцесса. Ведь все это, казалось ей, должно было бы по праву принадлежать ее красавице Мироте.

А Мирота – та просто заболела от зависти. Ни есть не хотела, ни пить, все лежала в темной комнате, даже на свет божий смотреть не хотела.

Думала мачеха, думала и, наконец, так сказала Мироте:

– Ты, доченька, не плачь, не горюй, только меня слушайся. Увидишь – ты еще во сто раз богаче Ананси будешь. Уж я постараюсь!

Потом мачеха к Ананси подошла и давай ее обнимать-целовать, сладким голоском обо всем выспрашивать, что да как все это с ней случилось.

– Драгоценная доченька моя! Ведь я всегда тебя так любила, так любила, как свою родную дочку! А теперь я счастлива, рада за тебя, а моя Мирота просто не знает, как и благодарить тебя за твои подарки. Но ведь ты, моя родненькая, до сих пор еще не рассказала нам, как это вышло, что ты из бедной стала богатой, своего принца встретила и в этом прекрасном дворце очутилась.

– Случилось это так, – рассказывает ей Ананси. – Сидела я у фонтана и плакала, пришла старая негритянка, которая жила там под пальмой и кур разводила. Она велела мне их покормить и потом дала три яичка. Одно я разбила на дороге – оно в зеркальце превратилось, второе – в золотую карету, а третье – мне дало в супруги принца и этот дворец, где мы живем.

Вернулась мачеха к Мироте и говорит ей:

– Вставай-ка, доченька, иди к фонтану и жди, пока туда старая негритянка не придет. Она тебе даст три яичка, да не простые, а волшебные. Сделаешься ты богаче и красивее, чем глупая Ананси. И уж, наверное, за самого короля замуж выйдешь.

Встала Мирота, нарядилась и пошла к фонтану. Там она уселась и ждет. Прошло уже утро, полдень, уже солнце к закату начало опускаться, а негритянки нет как нет. Сидит Мирота и от скуки камешки в источник бросает – один, второй, третий. Вдруг смотрит – на дне что-то плавает, что-то поблескивает и переливается. – «Что же это такое может быть? – думает Мирота, – может быть рыбки золотые?»

Недолго думая, Мирота большой камень схватила с земли и бросила его со всего размаху в воду. Тут же послышался жалобный стон, а зеленая, прозрачная вода вдруг как будто кровью окрасилась.

В эту минуту старая негритянка в нищенских лохмотьях появилась у фонтана и дрожащим голосом говорит:

– Зачем ты это сделала, гадкая девчонка? Ведь ты мою дочку ранила. Ступай вон отсюда, прочь от моего источника!

Испугалась Мирота, что старая волшебница ни богатств, ни мужа ей не даст в наказанье. Принялась плакать, в ноги негритянке бросилась, просит ее:

– Прости ты меня, добрая матушка, за то, что я нечаянно сделала. Ведь я же не знала, что там твоя дочка плавает! О я несчастная, и зачем я эти камешки бросала! Ведь показалось мне, что это лягушка, я ее прогнать хотела. Скажи только, что мне сделать, чтобы ты на меня не гневалась больше, я готова дочери твоей и ноги мыть, и волосы расчесывать, лишь бы ты меня простила.

Мирота рыдала до тех пор, пока старушка над ней не сжалилась.

– Ну-ну, не плачь. К счастью, ничего страшного с моей девочкой не случилось. Но в другой раз, знай – никогда не бросай камней в фонтан. Откуда ты и что тут поделываешь? – спрашивает она у Мироты.

– Я из этой деревушки, я бедная сирота, без матери, без отца.

– Ну-ну, иди же ко мне в хижину, я тебя накормлю, ты проголодалась, наверное?

– Да, уж целых два дня у меня ни крошки во рту не было, – лжет Мирота.

Идут они, идут. Была уже темная, глухая ночь, когда пришли они к дому. Тут негритянка рисовое зернышко и горошинку в котелок бросила, ужин готовит. И опять, как и в первый раз, из зернышка целые миски, полные горячей еды, выросли. Поставила она их и говорит:

– Минутку только обожди, я к курам загляну. Сейчас вернусь, и мы за стол с тобой сядем.

Прошла минута, вторая, а старушка все не возвращалась. И вправду голод почувствовала Мирота. Ведь целый день пришлось ей ждать у родника. Тут уж она не выдержала и жадно начала есть рис и горошек, душистый и сладкий. Ест-ест, да все никак насытиться не может.

Вдруг откуда-то из темного угла вылез кот, облезлый, весь вылинявший, худющий – ребра пересчитать можно. О ноги ее трется, жалобно мяукает, есть просит.

– Иди прочь, отвратительное животное! – закричала на него Мирота. Схватила она метлу и давай его изо всех сил колотить, чуть лапки ему не отдавила. Кот пронзительно взвизгнул от боли и исчез за дверями. В ту же минуту в дом вошла старая негритянка и закричала:

– Что тут делается, это кто моего кота так обидел?

– Ох, матушка, – говорит Мирота, – как только ты вышла, налетел на меня этот отвратительный кот и все съел. А когда я хотела его прогнать, начал так на меня фыркать и мяукать, как будто бы я с него шкуру содрала.

Посмотрела старушка на Мироту, на пустые миски – ни слова не произнесла и спать улеглась, показав Мироте лавку, где ей было постелено.

На следующее утро, чуть только солнышко взошло, негритянка дала Мироте зернышко проса и сказала ей:

– Иди в сарай, покорми моих кур. В гнездах там сидят наседки, яйца высиживают. Насыпь им зерна да берегись белых наседок, которые тебе кричать будут: «Прочь иди, прочь иди!» Подойди к черным курочкам. Они, как только тебя увидят, закудахчут: «Ко мне иди, ко мне иди!» Возьми у них по одному черному яичку, а до голубых не дотрагивайся. А потом, не оглядываясь, беги бегом к фонтану. Там водой родниковой яйца побрызгай и ступай дальше – прямо, прямо. На каждом повороте бросай по одному яичку на землю и встретишь свою судьбу.

Мчится Мирота в сарай, не терпится ей принца с его богатствами раздобыть. Так спешит, так спешит, что зернышко проса по дороге потеряла. «Э-эх – думает она, – это ничего, куры и так одним зернышком не наелись бы. Видно, старуха чумазая посмеялась надо мной».

Вот Мирота уже в сарае, вот к курам подбежала, а наседки сидят на насесте, испуганные, нахохлившиеся, злые, глаза сощурили, крыльями тревожно хлопают.

Подходит Мирота к белым курам, сидящим на яйцах в своих гнездах. А те изо всей силы кудахчут: «Прочь иди, прочь иди!»

Думает Мирота так: «Наверное, старая ведьма от скупости эти яички для меня пожалела. Возьму-ка я себе по одному, может быть они мне еще больше богатства принесут. Шесть-то ведь больше, чем три».

Как задумала, так и сделала. Взяла она у этих белых кур по одному яичку. Яички были беленькие, как творожок, без единого пятнышка. Куры орут изо всех сил, руки Мироте исклевали, крыльями изо всех сил бьют. Мирота им дала один-два тумака и к трем черным наседкам подошла. А те, как только увидели, начали кудахтать: «Ко мне иди, ко мне иди!»

Взяла Мирота и у этих наседок три яйца – черные, как смола. Хотела было взять и голубые, да побоялась: «А вдруг в них злое волшебство сидит и все пропадет? – Нет, возьму только черные. И так уж я старуху обманула – без спросу белые яички взяла».

Побыстрее побежала Мирота из сарая прочь, а куры следом за ней кричат, злые, голодные, ведь им ни зернышка не досталось. Бежит Мирота к фонтану, дух перевести не может – только бы поскорей во дворце средь богатства да с принцем в золотой карете очутиться. Наконец, добежала до родника, яйца водой побрызгала и на дорогу вышла.

Идет она, идет, и вот уже первый поворот перед ней. Бросает она белое яичко на землю и с бьющимся сердцем ждет – что-то будет. А тут – ничего. Яичко разбилось, на земле желтое пятно разлилось и – все. Фыркнула Мирота со злости и черное яйцо на землю бросила.

Смотрит – целая туча желтых ос на нее налетает. Мирота от них бежать бросилась, но осы – за ней, жужжат, гудят, жалят её. Плачет Мирота от боли, еще одно яйцо бросила и ждет – что-то будет. Проходит одна минута, вторая – и… ничего: нет ни кареты, ни принца. Даже желтое пятнышко исчезло, земля его в себя впитала. Тогда Мирота со злостью изо всех сил кинула и второе черное яйцо на землю.

Но лишь только она это сделала, как вскрикнула от ужаса: отвратительные, огромные бурые жабы облепили ее, на голову ей прыгают – холодные, скользкие. С отвращением Мирота их сбросила и к третьему повороту бегом бежит: «Наверное, там-то уж ждет не дождется меня принц и волшебный замок», – думает.

Бежит, бежит и вдруг видит – поворот у самого подножья горы. Она белое яичко на землю бросила и тут же с громким плачем, со злостью ногами затопала: снова лишь желтое пятнышко разлилось по песку, как будто бы это было самое обычное куриное яйцо. Последнее черное яичко Мирота в руке держит, а бросить боится. Но в этот момент маленькая, вся переливающаяся, как радуга, птичка колибри с пальмового деревца слетела, клюнула своим клювиком яйцо и дальше полетела. Раскололось яйцо с грохотом, и целые тучи муравьев и термитов облепили Мироту. С визгом и воплями пустилась от них Мирота, на ходу сбрасывая их с себя, плача и проклиная все на свете. От злости она и сама чуть не лопнула.

 
Баю-баюшки баю!
Огонек погас.
Вот и сказочке конец —
Уж десятый час.