Текст книги "Печать бога (СИ)"

Автор книги: Валерий Теоли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

   Большинство хранимого составляла всякая дребедень, не заслуживающая внимания, изредка попадались действительно ценные вещи. На полках рулоны дешёвой ткани соседствовали с дорогущими шёлковыми свёртками, привезёнными с Востока, простая глиняная посуда стояла рядом с блестящими фарфоровыми сервизами. Виктор не поверил глазам, увидев висящие под потолком гирлянды копчёных колбас, призывно парящие на тоненьких верёвочках окорока, стоящие на полу ящики с вяленой рыбой, орехами, овощами. На склад свозился любой конфискат, в том числе продовольственный. Немало торговцев желали сбыть в Лавраце товар, не платя положенного налога и пряча предметы сбыта от бдительных стражей порядка. Непорядочных торговцев выводили на чистую воду с помощью Кристаллов Правды на городских Воротах, взимали приличный штраф и конфисковывали выявленный товар. Начальник темницы даже поставил продовольственный ларёк на лаврасском рынке, где приторговывала конфискованными продуктами его тёща.

   Виктор ловко поймал подлетающее орудие ведовства. Едва он коснулся тёплой древесины, из которой был сделан вожделенный посох, волна мистической силы прокатилась по его телу.

   Свинцовый шар полыхнул в руках хозяина посоха белым пламенем, осветив половину темничного хранилища. Хранилище было огромным помещением без окон, с единственной дверью, виднеющейся в конце стеллажного ряда. На полу от ног Виктора пятилась горбатая мышь с изуродованной мордой, напоминающая кое-кого.

   – Ты, главное, не горячись, дорогой Виктор, – пискнула она и юркнула под нижнюю полку ближнего стеллажа, скрывшись под грудой контрабандных сапог из оленьей кожи.

   Пару секунд на лице бывшего послушника отражалось удивление, затем глаза его зажглись злорадством, и он произнёс не внушающим доверия тоном:

   – Вылезай, Аполли, поговорим без лишних эмоций как разумные существа!

   – Знаешь, дорогой Виктор, у меня вдруг случилась боязнь яркого света. Я побуду тут, в тенёчке, а ты говори, ладно? Я тебя внимательно слушаю.

   Ведун громогласно рассмеялся. Сейчас он походил на взбесившегося колдуна – волосы растрёпаны, грязная одежда свисает лоскутами, очи пылают целым набором отрицательных эмоций, не подобающих покорному рабу Церкви, губы искривлены в злобной усмешке.

   – Убью, – с чувством пообещал он и ринулся в атаку.

   Свинцовый шар неестественно легко проломил полки толщиной в два пальца. Отвратительная мышь тенью метнулась под следующий стеллаж, на ходу пища о благоразумии и полчищах бдительных тюремщиков, охраняющих темничное хранилище. Виктор если и слушал, то не внимал писклявому голосу, как ни в чём ни бывало продолжая крушить полки с казённым имуществом. Мимолётного взгляда на его искажённое лицо хватило горбуну, чтобы уразуметь: бывший послушник вовсю наслаждается актом отмщения и не собирается складывать оружие, поэтому лучшим выходом будет удалиться из темничного хранилища. Мышь, бросив тщетные попытки успокоить ведуна, устремилась прямиком к щели в низу двери, он – за ней. Проворный грызун прошмыгнул в потайной лаз, избегнув мощного удара, разнёсшего деревянную лесенку, ведшую наверх, к двери.

   Взревев медведем, у которого отняли кадушку с мёдом, Виктор взлетел на останки лесенки и, восклицая призыв вышних сил, всадил свинцовый шар в крепкую с виду дверь. Доски оказались не такими уж прочными и после первого же удара треснули, выгнувшись наружу. После второго удара дверь не выстояла. Тлеющие щепки выбросило из хранилища, облако багровых искр роем заполнило коридор. Из поднимающейся пыли и опадающих обломков обрисовался контур бывшего послушника, бесстрашно шагнувший навстречу нескольким тюремщикам.

   – Упырь! – взвыл один.

   – Вурдалак! – взвизгнул другой.

   – Мертвяк! – всхлипнул третий.

   Четвёртый ничего не сказал, а рванулся с места не медлительнее королевского рысака и стрелой пронёсся по коридору. Остальные тюремщики последовали его примеру, благоразумно решив, что дубинка против намоленного ведунского посоха, горящего белым огнём, ровно спичка против молотка. Бегущих встретили вышедшие им на подмогу тюремщики в кожаных доспехах; позади них поспешал начальник темницы, деловито отдававший приказы. Забинтованная голова его белела издалека, щекастая физиономия выглядела болезненной, но решительной. Вид взбешённого ведуна-отступника привёл его в расстроенные чувства, и он растерянно остановился. Решимость тюремщиков мгновенно улетучилась. Они образовали в коридоре пробку; о живую стену товарищей разбилась паникующая четвёрка.

   Внимание ренегата было всецело поглощено горбатой мышью, улепётывающей по коридору. Она затерялась под ногами тюремщиков, сомневающихся, стоит ли стараться задержать ожившего мертвеца, тем более, судя по всему, очень злого мертвеца. На их решение повлияли недоброжелательные действия ведуна-отступника, бросившегося на них, размахивая пылающим посохом.

   Не будь у него посоха, Виктор поостерёгся бы нападать на ораву вооружённых дубинками тюремщиков. Впрочем, он не собирался сражаться с ними, желая их лишь спугнуть. Надо признать, гнев – великая сила, и правду говорили древние: "Гнев не хуже отваги". Он на самом деле не боялся никого и ничего, поставив себе чёткую цель – догнать гадкую мышь и... Вот тут он не мог прийти к единственно правильному решению. По сути, горбун впервые был в его власти и не способен был сопротивляться. Возникало естественное желание поквитаться с ним за совершённые злодеяния по отношению к бывшему послушнику и другим, павшим жертвами извращённого ума уродца. С другой стороны, его можно изловить и заставить рассказать правду. Изловить! Где его найдёшь в этой неразберихе, спрашивается?

   Тюремщики неорганизованно отступали, толкаясь и сбивая друг друга с ног. Споткнувшийся начальник темницы полз на карачках, поскуливал и бранился по чёрному. С ним на полу барахтались некоторые особо неповоротливые тюремщики, поваленные благодаря его нерасторопности. Оживший мертвец – неведомо, то ли упырь, то ли вурдалак, – неотвратимо приближался, скаля зубы в ужасающей ухмылке. Тюремщики ломанулись в открытую дверь, побежали дальше, оставив начальника на милость ведуна. Они были настолько заняты увеличением дистанции между собой и жутким ренегатом, что не озаботились затворить за собой дверь. Начальник, переждав, пока остальные пробегут и перестанут пинать его ногами, подскочил с несвойственной для людей его комплекции лёгкостью и рванул за коллегами.

   Виктор упустил мышь из виду, но, взмолившись богу Гортиилу, ощутил её присутствие своим естеством. Она находилась поблизости, отчаянно силилась найти выход из темницы или, на худой конец, забиться в норку. Ага, вот ты где!

   За коридором размещалась комната тюремщиков, совмещённая с кухней и караулкой. Аполли выскочил вместе с до полусмерти перепуганными тюремщиками в караулку, оттуда, рискуя быть затоптанным, выбрался в тюремный двор. Виктор добавил ходу, предчувствуя скорую встречу.

   Тюремный двор был скорее двориком – маленькой площадкой перед низеньким каменным зданием темницы, огороженным высоким бревенчатым забором. У закрытых на железный засов ворот, под чадящим факелом дежурил дюжий тюремщик с шипастой палицей, в кожаном доспехе. Завидев вывалившуюся из строения массу народа, он вопросительно вытаращился на хромающего последним начальника.

   – Отпирай ворота! – заорал ему начальник, махая рукой.

   – С чего это? – удивился тюремщик в доспехе.

   – Открывай, кому говорю! – истерично взвизгнул начальник темницы.

   Недоумённо и согласно хмыкнув, тюремщик выполнил приказание. Сняв тяжеленный засов, он распахнул створки ворот.

   Затем случилось несколько значительных событий. Прежде всего, из темницы вразвалочку вышел Виктор Сандини, бывший послушник Ордена Мудрости, объявленный властями ведуном-отступником. Он резко нагнулся, схватив пробегавшую мимо горбатую мышь, нехорошо улыбнулся, рассматривая её в руке. Мышь истошно пищала, можно сказать, даже вопила, очевидно, чуя недобрые намерения ограбленного ведуна. Некоторые тюремщики много позже, сидя в харчевне, рассказывали, что будто бы разбирали отдельные слова в её писке, говорили, она молила о пощаде. А ренегат молчал, смакуя момент истины, и его зловещая улыбка становилась шире.

   В воротах стояли трое стражников в кольчугах до колен, подпоясанные широкими грубыми ремнями, в закрывающих лица шлемах, вооружённые до зубов. Двое среднего роста, худощавого телосложения, и один богатырь, выше их на две головы, широкий и могучий, как гора. За ними угадывалась повозка с махоньким возничим, тоже облачённым в кольчугу и шлем. Глефы угрожающе опустились в сторону ведуна-отступника, преграждая путь к свободе.

   – Шдавайшя! – прошепелявил гигант, для убедительности пырнув глефой воздух.

   Вид грозного оружия остудил пыл Виктора. Гнев схлынул так же внезапно, как и пришёл. С глефами шутки плохи, каждый знает. Перепрыгнуть через забор нет возможности, миновать стражу без боя тоже никак не выйдет. Проклятье! Похоже, побег не удался. Зато основная цель достигнута. Кулак с горбатой мышью сжался сильнее, выдавливая дух из противного грызуна. Мягкое тельце чавкнуло.

   – Ты испортил мне жизнь, Аполли, – прошипел ведун, – а я испортил жизнь тебе. Думаю, это достаточное наказание за твои грехи. Мы квиты.

   Виктор широко ухмыльнулся стражникам, как старым знакомым, и резко выбросил вперёд руки. Посох врезался в крайнего слева стражника, стукнув его по лбу и немного оглушив. Стражник сделал шаг назад, пошатнулся. Мышиное тело попало аккурат в смотровую щель шлема богатыря и застряло там намертво, обескуражив стражника. Он от неожиданно подлого приёма выпустил глефу, схватился за забрало, стараясь снять шлем. Воспользовавшись замешательством стражников, Виктор кинулся на них, на ходу нырнул между ног исполина, таким образом проникая им за спины. Его задумка, несомненно, имела бы шанс на успех, если бы не богатырь, потерявший равновесие и неуклюже севший на ведуна. Виктор издал звук, напоминающий скомканное кваканье. "Везёт мне сегодня на здоровяков, сваливающихся на меня в самый неподходящий момент", – уныло подумал он и потерял сознание.

   Его привела в чувство тряска. Он приподнял тяжёлые веки, осмотрелся. Тускло светила лампа на стенке, рассеивая мрак в роскошно отделанной повозке. Сидения, обитые подушками, шёлковые занавески. Напротив сидят две связанные монахини с атласными кляпами во рту, одна в простой одежде, вторая в дорогом одеянии, с причудливым колпаком, обвитым золотым обручем наподобие крыльев, растущих из солнечного диска. Ба, настоятельница монастыря! Виктор встряхнулся, насколько позволяли ему впившиеся в запястья верёвки, и всмотрелся в старческое лицо монахини. Он узнал настоятельницу юрпрудского монастыря Лазарию ди Шизо.

   Тиха кладбищенская ночь! Не слышно пения птиц и стрекота насекомых, лишь воют на покойника собаки в окрестных дворах да громко бьют морду на околице перепившие мужики, справлявшие поминки. Никто не беспокоит покой усопших. Над могильными крестами висит жёлтая луна, к ней тянет ветви старый раскидистый дуб – обязательный сторож погоста. Ухает филин и полночным чудищем срывается с ветки, чтобы поскорее улететь из мрачной местины.

   Со стороны свежей могилы, богато убранной цветами, с мраморным крестом, доносится тихий скрип. Он слышится долго, земля вспучивается, и из шевелящейся чёрной массы вырывается человеческая рука, унизанная запачканными драгоценными перстнями.

Глава 7. Побег

   Виктор, будучи с кляпом во рту, промычал нечто невразумительное, выражая приветствие присутствующим в повозке дамам, особенно матушке Лазарии. Настоятельница юрпрудского монастыря учтиво кивнула в ответ, отчего колпакообразная конструкция, венчавшая её голову, сползла набок; она бы вообще свалилась с матушкиной маковки, если бы не шёлковые полупрозрачные завязки, элегантно крепившие головной убор под подбородком.

   Неужели матушку арестовал Орден Карающих? Надо же, такую влиятельную особу, постоянную посетительницу балов, устраиваемых градоначальником, и арестовали! М-да, обнаглел Орден, обнаглел. Чем же провинилась добрая женщина? Неужели до понтифика дошёл слух о её поэтическом даровании, и её бесподобные творения ему не понравились? Какой изысканный литературный вкус у Его Святейшества, кто бы мог подумать.

   Верёвки, связывавшие запястья Виктора, были прочными, и освободиться от них представлялось трудным занятием. Перетереть их не было никакой возможности, перерезать тоже, разве что у благородных дам имелось в наличии холодное оружие. Кстати, о дамах. Матушка Лазария мучительно дулась, медленно водя головой из стороны в сторону, потом не менее мучительно двигала челюстями, пока не случилось подлинное чудо: кляп зашевелился и спустя пару минут выпал у неё изо рта.

   Истинно говорил Франсуа Миролюбивый после близкого знакомства с боевыми монахинями-вопительницами: "Голосу верующего нет преград!"

   – На помощь! Бандиты чести лишают! – истошно заголосила настоятельница.

   Надеждам далеко немолодой женщины, увы, не суждено было сбыться. Повозка остановилась, дверка отворилась, внутрь ворвался карлик-возничий и мигом заткнул ей рот выпавшим кляпом, для перестраховки завязав крикливый рот полоской ткани, предусмотрительно оторванной от её платья.

   В памяти всплыл образ циркачьей повозки и сидящего на козлах человечка в пёстрой одежде. Ба, это же он! Тут у Виктора отпали всякие сомнения: его выкрали переодетые стражниками подельники горбуна. Наверное, матушку Лазарию с монашкой тоже похитили. И что они собираются делать с похищенными? Требовать выкуп?

   Матушка Лазария сопротивлялась, как могла: извивалась всем телом, аки гусеница яблоневой плодожорки (зелёное атласное платье придавало сходства с садовой вредительницей), крутила головой на сто восемьдесят градусов, порывалась укусить за короткие пальцы обидчика, и издавала захлёбывающиеся возмущённые звуки из-под кляпа. К сожалению, её попытки были безуспешны. Карлик грубо схватил её за руку и швырнул в открытую дверку повозки, ничуть не озаботившись состоянием её головного убора, треснувшего о низенькую притолоку и разделившемся на две неравные части аккурат по линии охвата "крыльями". Послышались звук упавшего тела, тонкое поскуливание (неужто, подумал Виктор, настоятельница рухнула на дремавшего у выхода циркового пёсика?) и тихие шепелявые ругательства.

   Поймав за локоток вторую монашку, карлик выбросил её из повозки. "Откуда такая сила у карлика?" – успел удивиться Виктор, прежде чем последовать за своими очаровательными спутницами.

   На улице было довольно таки прохладно, учитывая, что в повозке было душновато и тепло. Первым, увиденным Виктором из положения лёжа на брусчатке, – а это была точно брусчатка, ибо с некоторых пор бывший послушник научился безошибочно определять, на чём лежит, – был ботфорт громадного размера, куда он нечаянно уткнулся носом. Над ботфортом высилась толстая нога и виднелось необъятное брюхо. На фоне ночного неба, усыпанного мириадами звёзд, оно казалось куском вселенской Тьмы, ненасытной утробой, угрожающей поглотить мир. Возможно, теогонические размышления Виктора пошли бы намного дальше устоявшихся канонов истинной веры, благо, созерцание чёрного пятна способствовало мыслительному процессу, возможно, он вывел бы новые умозаключения касательно природы вещей или нечто в таком духе, однако, резкий, до боли знакомый рывок поставил его на ноги, прервав раздумья о Вселенной.

   Великан. Человек-гора Бегемот. Его не забудешь и на смертном одре. Одной ручищей он держал за шкирку бывшего послушника, второй будто обнимал монахинь. Ещё две тёмные фигуры – должно быть, переодетые стражниками лохматики – нервно курили в сторонке самокрутки из высушенных листьев. Багряные точки тлеющих папирос освещали их напряжённые злые мордашки, ещё больше зловещие из-за могильных крестов, окружающих повозку. Крестов?! Почему, интересно, они на кладбище?

   Да, они находились на кладбище. Среди невзрачных могильных холмиков с простыми и вычурными надгробиями выделялись небольшие постройки гробниц и громадные здания фамильных склепов, похожие скорее на дворцы здравствующих вельмож, чем на место последнего упокоения: роскошные дома, украшенные мраморными статуями богов-хранителей.

   Их привезли на Жгучую Домовину – самое крупное и старое кладбище Лавраца. Его закрыли много лет назад, по слухам – из-за странных происшествий, повлёкших за собой гибель нескольких людей. Как рассказывали старожилы, на кладбище когда-то нашли труп. Он бесхозно валялся на дорожке меж могилками и отпугивал внешним видом прогуливавшихся по некрополю посетителей. Небольшое уточнение: Жгучая Домовина считалась местом элитных захоронений, оттого гробницы строили здесь очень красивые, и со временем кладбище превратилось в некое подобие музея архитектурных памятников под открытым небом. Естественно, городские власти углядели в данном факте дополнительный источник прибыли – по погосту стали водить экскурсии для туристов и лиц, желающих присмотреть местечко поживописнее для собственного погребения. Но вернёмся к трупу. Оказалось, принадлежал он какому-то эльфу; причину смерти, равно и её точную дату, установить не удалось. Эльфийские тела, как известно, имеют дурное качество не разлагаться, они просто коченеют, а спустя некий продолжительный срок затвердевают до степени камня, превращаясь, таким образом, в статуи. Такая вот статуя, раскинув растрескавшиеся конечности, лежала на дорожке. Многие принимали тело за каменное изваяние, необычайно реалистично показывающее агонизирующего эльфа. Но по описи никакой статуи на кладбище не должно было быть, к тому же, настораживало ужасающее выражение твердокаменного лика. Заявившиеся светлые эльфы, община которых проживала в Лавраце, личность мертвеца не опознали, а на мягкий упрёк городского начальства – мол, вашего же племени существо, похоронить надо бы по-людски, ответили, что средств на захоронение чужого эльфа, умершего, как они выразились, "единорог ведает когда", тем более, даже не светлого, они давать не намерены. Власть имущие, недолго думая, водрузили злосчастный труп на постамент, присоединив к скульптурной композиции "Орки наступают!" у Башни Ведовства (ведуны тогда имели всего одну башню, нынче прозывающуюся Башней Общего, или Небесного, Ведовства, где заседает Великая Магистресса). Следующей ночью тело эльфа исчезло с постамента и утром обнаружилось на прежнем месте между могилками вместе с трупом кладбищенского сторожа. Как выяснилось позже, кладбищенский сторож по темноте вроде бы споткнулся об эльфийские останки и сломал себе шею при падении. Дальше – больше. Посчитав перенос тела-статуи противоправным действием неизвестных вандалов, власти вернули его на постамент. Тем же вечером умерла от разрыва сердца старушка монахиня, убиравшая пыль с каменных фигур. Мёртвый эльф ночью скрылся в неведомом направлении, а туристы, посещавшие Жгучую Домовину, утверждали, что видели его бодро вышагивающим в сопровождении покойных сторожа и монашки. Странное тело утром нашли, как водится, меж могилками родного погоста. Власти переполошились, подозревая что-то нечистое, подключили специалистов из Ордена Карающих. Последние тщательно исследовали эльфийский труп, сказали, что умер он очень давно и на всякий случай посоветовали провести над ним очистительный обряд и сжечь, то бишь раздробить, а пыль развеять по ветру. Священнослужители всю ночь отпевали мертвеца за затворенными дверями в часовенке при кладбище, чтобы поутру благополучно избавиться от трупа. Утром долго никто не выходил из храма. Взбудораженные слухами прихожане силой вломились в часовенку и застыли от ужаса. На полу, на концах начертанного кровью мистического знака, лежали обгоревшие до неузнаваемости трупы священников. Мёртвого эльфа нигде не было. С тех пор никто не видел его статуеподобного тела, а на Жгучей Домовине таинственным образом стали пропадать люди. Ни живых, ни мёртвых не находили. Самым плохим для городских властей была пропажа туристической группы, шлявшейся по кладбищу ночью в поисках приключений. Искали её три месяца и три дня, после чего, отчаявшись, закрыли погост. И на протяжении многих лет тёмными ночами у тёплых домашних очагов старожилы рассказывали жуткие истории о призраках и вурдалаках, шастающих по древнему некрополю в свете полной луны и разрывающих любого, кто попадётся им на пути, и о демонопоклонниках, устраивающих мерзкие оргии в заброшенных склепах.

   Бегемот сгрёб монахинь и бывшего ведуна в охапку и потащил к ближайшей усыпальнице. Виктор дёрнулся, промычав что-то обидное в адрес гиганта, и тут же получил от него по шее. Великан прижал его к себе крепче, аж шейные позвонки захрустели, и поволок далее. В глазах потемнело, стало совсем нехорошо, словно на ведунской пирушке после ведёрка ликёра, и бывший послушник безропотно позволил себя дотащить до здания и забросить внутрь. За ним последовали монахини, упавшие точнёхонько одна на другую поверх его распростёртого тела. Заскрипели давно несмазанные петли закрывающейся двери, щёлкнул дверной замок и, как любят писать романисты, воцарилась тишина. Ну, почти воцарилась, если бы не спёртое дыхание, перерастающее в недовольное сопение. Монахини скатились с Виктора, предоставив ему возможность наслаждаться относительной свободой движений.

   Да, хорошее местечко выбрали проклятые злоумышленники-циркачи, чтобы скрыть свидетелей их преступлений. Тихое, безлюдное, если не считать покоившихся в гробах мертвецов. Кричи сколько влезет – никого не дозовёшься. Не освободишься от верёвок, и тебя ждёт бесславный конец, длинная голодная смерть. С другой стороны, окажись правдой досужие слухи о нежити, обитающей на кладбище, и конец может настать куда скорее. Нет, Виктор совершенно не боялся в данный момент восставших мертвецов. Кровь бурлила в нём при воспоминании о циркачах, гнев застилал глаза алым, несмотря на кромешную тьму усыпальницы. Он во что бы то ни стало выберется отсюда и, может быть, отомстит. Жестоко отомстит за перенесённые невзгоды! Вот что будет целью его жизни. Он мог бы забыть афёру с вымогательством, ограбление, но поломанную судьбу и покушение на его бесценную жизнь он не простит никогда!

   Что делать? Для начала следует отделаться от кляпа. Виктор с трудом начал сдавливать тряпицу зубами, пока она немного не сплющилась, потом принялся активнее и активнее пережёвывать её. Кляп поддавался; он намок от слюны, потерял жёсткость и форму, и вскоре Виктор, набрав воздуха в лёгкие, выплюнул его далеко от себя. Ура, получилось! Теперь займёмся верёвками. Они опутывали его руки за спиной и ноги в районе щиколоток и коленей. Дотянуться до них, чтобы перегрызть, нельзя. Можно попытаться растянуть их. Виктор поднатужился, путы врезались в тело, причиняя боль, которая не чувствовалась из-за напряжения, из горла вырвался измученный, замогильный стон, заставивший монахинь насторожиться и затаить дыхание. Взревев зверем, бывший послушник расслабился, отдышался и повторил попытку. Верёвки, как назло, не растягивались. Надо отдать аферистам должное, выбирать верёвки для своих гнусных целей и вязать узлы они умели.

   – Эй, госпожи монахини! Не хотите ли выбраться отсюда? – позвал он в темноту. Ответ пришёл незамедлительно в форме нестройного мычания, подталкивающего к задушевной беседе. – Итак, излагаю план нашего спасения. Я перегрызаю ваши верёвки, вы перегрызаете мои верёвки; вряд ли у вас выйдет их развязать. Пожалуйста, издайте какой-нибудь звук, чтобы я смог найти вас в темноте.

   Женщины с надеждой замычали, подавая сигнал о местонахождении. Виктор покатился на звуки и наткнулся на матушку Лазарию, судя по обломанному колпаку-короне, в который он врезался щекой. Крылья головного убора были металлические, с острыми краями, резанувшими не хуже орочьего ятагана. Виктор смутно представлял, что такое рана, нанесённая орочьим ятаганом, но подумал, что именно таковой она и должна быть. Выдержка опытного ведуна и природная склонность к вежливости не позволили ему осквернить слух монахинь грязной бранью, он лишь зашипел, почувствовав боль. Потыкавшись лицом о спину настоятельницы, он нащупал верёвки на её запястьях.

   Перегрызание пут длилось целую вечность. Виктору казалось, он искрошил о неподатливую материю зубы, поседел, состарился и давно умер. Воображение нарисовало полуистлевший скелет, грызущий ржавые железные оковы. Он грыз ненавистные путы, сплёвывал и грыз, грыз и сплёвывал, потому как вкус у верёвок был донельзя противный, будто они сделаны из волокон полыни.

   Пробил час, и верёвка пала под натиском крепких зубов молодого человека. Матушка Лазария, почувствовав свободу, затрепыхалась и выдернула запястья из верёвочной петли. Наученная горьким опытом, она первым делом вынула кляп и чистосердечно возблагодарила Господа за избавление от мук, затем обратилась к бывшему послушнику:

   – Благодарю вас за спасение, милый юноша! Как вас зовут?

   – Виктор Сандини, – прогудел бывший послушник без особого энтузиазма.

   – Я запомню ваше имя, милый юноша, и буду думать о вас по ночам в моей келье! То есть я буду молиться о вас, – поправилась матушка. – В знак моей глубокой признательности я напишу о вас стихи, мой юный спаситель! Вы, случайно, не хотели бы пожить в смешанном Юрпрудском монастыре, где я влачу жалкое существование настоятельницы?

   – Я, э-э, знаете ли... – Чего-чего, а поползновений влиятельной старушенции ему не хватало до полного счастья. Мысли разбегались, и Виктору стоило усилий, чтобы собрать их и дать связный и, главное, обходительный ответ. – Я весьма польщён вашим предложением, госпожа настоятельница...

   – Называйте меня Лазарией, о мой прекрасный спаситель! Просто Лазарией!

   – Я весьма польщён вашим щедрым предложением, госп... Лазария, но, к величайшему моему прискорбию, обстоятельства моей жизни вынуждают отказаться. Я, э-э, дал обет. Чрезвычайно важный обет.

   – Какой обет? – капризно вопросила матушка.

   – Тройной обет целомудрия: не жениться, не прикасаться к женщине и не смотреть на неё, доколе не сражу первого попавшегося дракона.

   – У вас великий обет, – тяжко, с досадой признала настоятельница. – Мне искренне жаль, что вы отвергли моё предложение, милый юноша, но я всё равно благодарна вам и сочиню песнь о том, как вы спасли меня.

   – Спасибо. Гос... Лазария, вы бы не могли попробовать развязать верёвки?

   – Да-да, конечно. Вы не знаете, милый юноша, эти страшные разбойники уже убежали и не услышат моих взываний о помощи?

   – Полагаю, сначала вам стоит разобраться с путами.

   – Да, я уже пытаюсь, – послышалось натужное пыхтение, означающее прилагаемые матушкой усилия для выполнения поставленной задачи, и частое дыхание. – А-а! Не получается!

   – Пробуйте дальше, у вас обязательно получится, – ласково подбодрил старушку бывший послушник. – Ощупайте узлы, представьте их в уме и распутывайте.

   Настоятельница честно пыталась развязать верёвки, по отдельности стягивавшие её щиколотки. В отчаянии она пробовала разорвать их, однако, осознав свою беспомощность в данном деле, стала искать иные пути решения проблемы. Пошарив вокруг руками, она отыскала на полу какой-то шершавый булыжник. Сердечко матушки затрепетало от возбуждения, ведь находка значила очень много.

   – Я придумала! Я придумала! – повизгивая от восторга, сообщила она. – Я перебью верёвки камнем! Я знала, Творец не оставит свою верную рабу на погибель! Он послал мне камень!

   Живо представив, как настоятельница со всего маху бьёт по его завязанным запястьям найденной каменюкой, Виктор прохрипел:

   – Не надо! В темноте вы можете промахнуться и раскроить кому-то череп...

   – Господь направит руку мою! – возразила она и опустила орудие свободы туда, где, как полагала, были верёвки. Бухнуло, чавкнуло, хрустнуло и взвыло нечеловеческим голосом. Так вкратце можно описать последовавшую затем звуковую палитру. Виктор невольно откатился от матушки Лазарии. Он и не знал, что человеческая гортань способна производить подобное. – А-а-а! Бо-ольно-о! – выла она, когда к ней вернулась способность излагать мысли словами. – Мои но-ожки-и!

   Внезапно из противоположного конца комнаты послышалось бормотание, разом прекратившее вопли настоятельницы.

   – Люди! Что вы тут так шумите? Мёртвого разбудите...

   Виктор почувствовал, как волосы на голове начинают медленно подниматься. Сердце ухнуло вниз, оставив в груди неприятный холодок. Бывший послушник замер, перестал дышать, прислушиваясь: вдруг померещилось?

   – А чего вы тут делаете вообще? – задребезжал старческий голос, не принадлежавший ни матушке Лазарии, ни Виктору. Может, спутница настоятельницы, монашка, сама освободилась, и это её голос? Пожалуй, вряд ли, голос явно не женский.

   Виктор осмелился взять на себя ответственность и промолвил:

   – А вы кто?

   Громко треснуло и зашипело. Огонь охватил маленький факел, из тьмы возникли красноватое в отблесках пламени лицо с чёрными впадинами глубоко посаженных глаз, сухая тонкая шея, узкие плечи старика в холщовой рубахе. Издали он походил на обтянутый кожей скелет либо на мумию, вылезшую из гроба. Единственным, задержавшим панический страх в душе Виктора, было наличие горящего факела в костлявых руках – нежити использовать огонь незачем.

   Раздалось буханье упавшего тела – сидевшая доселе матушка не разделяла надежд молодого человека на благополучный исход и предпочла впасть в бесчувственное состояние.

   – Я первый спросил, – напомнил сутулящийся старик и повыше поднял факел над простоволосой головой, чтобы разглядеть людей.

   – Нас похитили циркачи и заперли здесь, – ответил за всех Виктор. – А вы кто?

   Старик подошёл поближе, освещая лежащих.

   – Я кладбищенский сторож, Этьен меня зовут, – гордо приосанился он, потом как-то сник. – Я сегодня того, перепил немножечко, так меня жена, гадюка, из дому выгнала, на ночь глядя. Ну, так я тут заночевать и решился, на улице ж холодно, – пожаловался он.

   Сильнейший перегар, нёсший от старика, был тому подтверждением.

   – Развяжите нас, пожалуйста. Это, – кивок в сторону бесчувственного тельца, – матушка Лазария ди Шизо, настоятельница Юрпрудского смешанного монастыря. Она вознаградит вас за помощь. Щедро наградит.

   – Развязать? – старикан пожевал губы, раздумывая, не наживёт ли себе проблем своей помощью. Обещание награды перевесило. – Сейчас, сынок.

   Он вытащил из-за пояса нож и сноровисто разрезал верёвки. Виктор занялся восстановлением кровообращения, растирая занемевшие конечности, спутница матушки Лазарии, скрывая лицо за тканью, хлопотала возле настоятельницы. Старик порывался сделать монахиням массаж, на что получил твёрдый отказ в резкой форме. Разобидевшись, он наверняка в глубине души пожалел, что помог этим неблагодарным особам. Очнувшаяся матушка Лазария, выяснив, в каком обществе находится, ещё раз возблагодарила Господа за спасение.