Текст книги "Тайные тропы Бездны (СИ)"

Автор книги: Валерий Шалдин

Инициативная психологиня проела плешь коллегам, заставляя их, наконец, посетить тренинг под её руководством, объясняя педагогам, что у них тут не всё так ванильно, как им кажется. Коллеги всячески отбрыкивались, но, вдруг, за две недели сразу пять человек изъявили желание посетить рекламируемый специалистом тренинг. Дина ухватилась за эту пятёрку придурков, как за спасательный круг посреди Японского моря.

Инициатива любит нагибать инициаторов, но Дина опрометчиво радовалась: даже своя душа – потёмки, а чужая, тем более. Чужую душу способен понять, пожалуй, лишь Господь, которого, как считала, Дина нет. Придётся Дине поработать вместо Создателя, расшифровывая некоторые явно заблудшие души.

Пока коллеги согласились побыть подопытными кроликами, то надо ковать железо, не отходя от кассы. Но, всё равно, к психологическому тренингу Дина подготовилась на скорую руку. План её получился ненадёжный, как китайские часы, но Дина решила, что всё сладится, ведь она талантище от природы.

Действо решили провести поздним вечером, когда из школы все, наконец, разойдутся, и некому в это время отвлекать участников тренинга от покаянных речей. Для ответственного мероприятия выбрали кабинет литературы, отличающийся некоторым уютом. Возможно, атмосферу уюта давали хорошо подобранные под цвет стен шторы, или портреты маститых писателей прошлого и позапрошлого века, написанные, как на подбор, в тёмных тонах. Поблёскивал своим пенсне неугомонный Чехов. Хмуро глядел на будущие поколения Лев Толстой, не любивший Чехова; с некоторым осуждением со стены взирал Достоевский: вот кто в убийствах топором старушек досконально понимал, так это он.

Участниками тренинга оказались пять учителей, значит, с психологиней в кабинете находилось шесть человек: два мужика и три женщины, плюс Дина, как руководитель проекта. Мужчины из середины помещения сдвинули столы к стенам, а в образовавшееся пустое пространство установили кружком шесть стульев: всё, как просила Дина, строго по фен-шую. Стулья, расстановленные кружком, должны символизировать особую доверительную обстановку. Коллеги, усевшись лицом к лицу, должны откровенно поведать о своих проблемах. Проблемы каждого предполагалось коллективно обсудить и пронести сквозь своё сердце. Личная проблема, как бы делилась на много частей и, тем самым, уменьшался её груз, давящий на индивидуума. Для создания более доверительной, чуть ли не интимной обстановки, Дина чуть задёрнула шторы, погрузив помещение в полумрак. Теперь лучи заходящего Солнца не отвлекали коллег от описания своих психологических проблем. Кроме этого Дина принесла маленький светильник с лампочкой жёлтого света, что ещё больше создало атмосферу доверительности.

Незаметно включив диктофон, Дина приступила к действу. Во вступительном слове она подробно обрисовала терапевтический эффект от такого тренинга. Ведь здесь все свои люди, и почему бы своим людям не обсудить совместно некоторые проблемы своего ближнего, как и свои проблемы. Тогда проблемы покажутся проблемками. Точно вам говорю, это наукой доказано.

Дина умильно глядела на выловленных ею учителей, которые сейчас смирно сидели, образовав кружок и, глупо улыбаясь, пялились друг на друга и на Дину. По её левую руку, сложив руки на коленях, присела информатичка Ия Сафаровна. Дальше, по часовой стрелке, уселся математик Никодим Викторович. За ним умостилась зам директора по воспитательной работе Инна Валентиновна. Если Ия и Никодим внешне выглядели совершенно безмятежными, то Инну Валентиновну что-то постоянно тревожило и заставляло оглядываться. Дальше устроилась бабушка Мамошина Алевтина Георгиевна: она совсем тихонько что-то бормотала и не знала, куда деть свои руки. Ну, и за Мамошиной угнездился трудовик Семён Митрофанович Безпалько: внешне совершенно спокойный и невозмутимый.

Спокойненько сидят голубчики – плотоядно улыбнулась Дина – ничего сейчас я вас своими вопросами немного раскочегарю, оживёте вы у меня, как миленькие: ничто не пробуждает интерес больше, чем чужое горе.

– Увы, коллеги, мы все друг другу демоны и ангелы, и у каждого есть свои слабые места, готовые в любой момент дать трещину. Наше общество…  В нем никогда не было равенства, зато царит безнравственность и отрицание толерантности, поэтому у многих людей развивается аллергия на окружающий мир.

Коллеги мало что понимали, но согласно кивали, как китайские болванчики.

– Но мы с вами люди современные и воспитанные, поэтому предаваться пессимизму не будем, а смело обсудим некоторые щекотливые моменты. Информация из этого кабинета, естественно, никуда не уйдёт: останется между нами. Итак, кто желает высказаться?

Дина не стала уточнять, что всю информацию она записывает на диктофон: зачем подопытным такое знать, не на исповеди же они.

Первой, на удивление, захотела высказаться математичка бабушка Мамошина. Видно накипело у Алевтины Георгиевны предостаточно.

Дина поощрительно улыбнулась, дескать, давай, зажигай Георгиевна: смелее, смелее, здесь все свои. Процесс, как говорил, товарищ Бабель, пошёл.

– Я вам сейчас всё честно скажу, – шамкая вставной челюстью, начала Алевтина Георгиевна, – я дура. Полностью набитая дура от пяток и до макушки, и с каждым часом всё дурнее становлюсь.

– О, как! – тихо про себя обрадовалась Дина. – Сразу такое провокационное заявление. Это замечательное начало, и оно предвещает скандальчик.

– Я уже забыла несколько букв, – голос Мамошиной окреп. – Например, я совершенно забыла буквы «Щ», «Ы» и эту, как её, ну ту с хвостиком…

– «Й», – пришёл на помощь Безпалько, при этом он солидно откашлялся.

– Ага, спасибо… И цифры некоторые я забыла, – продолжила явно сумасшедшая бабушка. – Цифры восемь и четыре, вот, хоть убей, не вспомню. И это меня беспокоит…

Вот это номер – подумала Дина – преподаватель математики забывает на ходу цифры. Завтра же запись с диктофона покажу директору школы: пусть послушает, кого она здесь у себя пригрела, маразматичек всяких. А коллеги сидят, как будто их это не волнует, что странно.

Дина хотела подстегнуть дискуссию, сказав что-нибудь умное, но дискуссия продолжила набирать обороты и без её слов.

– Да, меня это сильно беспокоит, – продолжала несчастная Мамошина. – И я предприняла меры…

– Какие? – встряла Дина, чтобы хоть что-то сказать. – Опишите, пожалуйста.

– Я решила накраситься, – кивнула на поощрительные слова Мамошина.

– И? – с удивлением сказала Дина.

– Вот тут беда коллеги, – выпалила Мамошина, чуть ли не теряя вставную челюсть. – Я, как оказалось, и накрашенная страшная. Меня это тревожит до селезёнки. От этого я зверею и хочу кого-то прибить… ..лопатой. Непременно лопатой.

– Вот, вот, – встряла в разговор Инна Валентиновна. – Как я вас, голубушка, понимаю. Мне, что характерно, и самой хочется кого-нибудь прибить или покалечить. Лопата – это здорово. Меня вот тоже обуревают тревоги, постоянно что-то где-то шебаршит рядом, слова всякие, стыдно сказать какие: мат-перемат и скабрезные предложения. Про свои сны, коллеги, я вообще молчу. Это разве сны? Разве тут выспишься, когда полночи кого-то разделываешь большим мясницким ножом. Хрясь – голова отлетела, хрясь – рука в сторону… и кровища кругом! Кровищщща! Как на скотобойне. И запах соответствующий. Думаете приятно всю ночь ножиком махать? Утром встаёшь усталым, как после смены. Тут на работу надо переться. Вот такая проблема.

– Фи, ножик, коллега, это пройденный период, – вклинился в разговор Безпалько. – Пора вам, коллега, переходить на топорик, а ещё лучше на бензопилу. Это гораздо продуктивнее получается. Отвечаю. Пока вы там одного человечка своим ножиком разделаете или лопатой укокошите, бензопилой можно кучу народа расфасовать. Гораздо, доложу вам, эффективнее получается.

– О, бензопила, это здорово, круче лопаты, – зашлась в экстазе зам по воспитательной работе. – И кровища!!! – она закатила глаза.

Дина, сидела с округлившимися глазами, и не смела даже слово вставить в оживившуюся дискуссию. Странно как-то всё. Дискуссия завернула куда-то не туда. Правда, коллегам направляющие слова Дины уже и не требовались. Они все разом хотели высказаться по теме, и немедленно. Накипело.

– Вот с голосами у меня всё нормально, – солидно продолжил Семён Митрофанович. – Живу с ними мирно, душа в душу, хотя они иногда безобразничают и предлагают: «Убей! Убей! Возьми топор и замочи! Сделай на уроках труда огнемёт и сожги эту школу к ебеням». А я не желаю никого убивать просто так, из-за каких-то голосов в голове, даже мочить почти никого не хочу, и жечь тоже не очень хочу, но руки чешутся. Вот спать я хочу тихо и мирно, а не получается. Из-за нервов. Да и то – как я могу быть спокоен и выдержан, если у меня не только клетки нервные, но и вся система нервная. Сна у меня от этого нет! Ни в одном глазу. А если когда и есть, то снятся всякие, прости Господи, лошади. И я верхом на них. Мне, коллеги, не очень-то по душе, чтобы разумное существо прыгало у меня между ног всю ночь.

– Кровищщща! – сама с собой о чём-то беседовала Инна Валентиновна. При этом она протягивала вперёд руки, растопырив пальцы, и делала страшные глаза.

– Э, – вставила междометие потрясённая Дина. На большее её не хватило.

Безпалько, не обращая внимания на выкрик Инны Валентиновны и на потуги психологини что-то сказать, продолжал:

– Голоса – это фигня, а сон у меня плохой, это да, с этим делом беда, – нахмурив брови, продолжил он. – Вчера снилось, как мы с завхозом гонимся за Валькой Ляшко, ну вы знаете эту девицу, ученица десятого класса. В девке, наверняка, сто кило чистого веса. Во разъелась девчуля, здоровое питание нас всех побери. На стуле еле помещается. И прикиньте, коллеги, мы с завхозом совсем голые, в чём мать родила, за Валькой гонимся. Еле поймали. Вот к чему такой сон?

– Это к повышению зарплаты, – с умным видом предположил Никодим Викторович.

– Значит, поймали Вальку-то, вы с завхозом, – прошамкала Мамошина. – И зверски её изнасиловали? – с надеждой спросила она. – Какая романтичная история: мороз по коже.

– Кого изнасиловали? Вальку-то? – удивился трудовик. – Пусть этого бегемота извращенцы насилуют. Мы с завхозом не такие. Мы нормальные. Мы её поймали и съели, как аборигены капитана Кука.

– Кровищщща! – опять принялась за своё зам директора.

До сих пор спокойно сидящий Никодим Викторович, всё же вставил свои две копейки в дискуссию:

– У меня, коллеги, со сном получается несколько лучше, чем у вас: меня не так сурово плющит. Просто я запойный алкоголик, о чём и каюсь перед всем обществом. Люблю это дело, знаете ли, и сплю хорошо, когда под газом, но не всегда. Случается, беспокойство одолевает: хочется чего-то этакого с сексуальным подтекстом и чуток с садизмом. Но это терпимо. Но, когда Луна, коллеги, в Козероге, как сегодня, мне совсем плохо: я же живой человек, я тоже желаю загрызть кого-нибудь помоложе. Эти желания я заглушаю двумя-тремя бутылками водки, ага. Пока получается. Она, родимая, меня отвлекает от таких мыслей. Здорово я придумал, правда?

– А что молчит, как рыба об лёд, наша драгоценная Ия Сафаровна? – спросил вдруг Безпалько.

Ия Сафаровна – красивая девушка в самом расцвете. Искусно нанесенный макияж добавлял её бледному лицу холодной выразительности, а ниспадающие на плечи чёрные волосы делали её похожей на вампира. Этому образу соответствовало алое платье, выгодно подчеркивающее достоинства её стройной фигуры.

Информатичка Ия Сафаровна всё время, пока общество признавалось друг другу в мелких грехах, сидела, молча, с блаженной улыбкой на лице и чему-то улыбалась – чему-то своему, мистическому и сокровенному. Вопрос Безпалько отвлёк её от своих мыслей. Девушка очнулась, сфокусировала свой холодный взгляд на трудовике и удивлённо произнесла:

– Слушаю я вас коллеги и удивляюсь, не сойти мне с этого места, – со странной улыбочкой начала она. – И это вы называете проблемами? Всякие ножи, топоры и лопаты? Фи на вас восемь раз. Детский сад «Ромашка» это, а не проблемы. Подумаешь: бензопила, голоса всякие, сны плохие, три бутылки водки в одно рыло. У кого сейчас сны хорошие?

– И кровищщща, – поддакнула Инна Валентиновна.

– И что тут такого? – отмахнулась Ия. – Сплошной примитивизм. А вот смогли бы вы со своими бензопилами поучаствовать, например, в приличной оргии на погосте? Или в чёрной мессе некромантов? Все ваши заскоки – это просто отстой: в культурном обществе вас бы за такое просто обсмеяли бы. Вот участие в чёрной мессе на местном кладбище – вот это прогрессивно и в тренде. Совершенно инклюзивно. Ночь, чадящие факела, выкопанные могилки, запах свежей кладбищенской земельки и некроманты с ритуальными ножами. Привязанная к могильной плите жертва орёт, как резанная и, да, кровищи море. Куда же без кровищи. Без крови и воплей живой жертвы ритуал не проведёшь.

– Чего это – наши закидоны отстой? – набычился Безпалько. – Может, мы тоже хотим поучаствовать в чёрной мессе на погосте. О чём базар! Правильно я говорю, товарищи? Где записаться на ближайшую чёрную мессу? Я с толстым удовольствием присоединюсь к мероприятию. Ритуальный нож самому приобретать, или выдадут? Или с топором приходить?

– Я бы тоже поучаствовал, – намекнул Никодим Викторович. – Всё равно сегодня спать не смогу: Луна в Козероге, понимать надо. Надо снять напряжение. Чего мероприятие на потом откладывать? Водка сегодня может меня не спасти, и пойду я по посёлку с лопатой прохожих мочить. Примитив, конечно. Не спорю. Чёрная месса – самое то на сегодня.

– Я накрашусь, возьму лопату и тоже пойду по посёлку, – пообещала Мамошина. – В компании как-то веселее людишек мордовать. Если ещё самогонки стописят вмазать, то вообще норм. Я как напьюсь – такая дура становлюсь, – призналась Мамошина. – Я тоже на оргию согласная. Желаю окунуться в бездну разврата.

– Где мы прямо сейчас живую упитанную жертву для чёрной мессы найдём? – деловито стала уточнять Инна Валентиновна. Это она говорила, пристально смотря в спину тихо улепётывающей из кабинета Дины Николаевны. Дина сама не знала, как она смогла живой выбраться из этого гадюжника. От ужаса сил у неё не оставалось: ноги, хоть они казались ватными, сами несли её прочь. За что им большое спасибо.

Выглядело всё так, словно психологиня, не говоря ни слова, не попрощавшись с коллегами, решила свернуть мероприятие и быстро скрыться. Наверное, ей срочно вспомнился милый Кузя, которому она сегодня забыла купить пачку кефира и сдобную булочку. Ошарашенные таким поворотом учителя остались одни в слабо освещённом кабинете. Портрет графа Толстого, казалось, улыбался, глядя на их компанию. Достоевский понимающе хмурился.

– По-моему потенциальная жертва сбежала к ядрёной Фене, – флегматично произнёс Никодим. – Наша чёрная месса её не прельстила.

– Как есть сдрыстнула к своему Кузе, – кивнул Семён Митрофанович. – Её даже оргия не прельстила. Коллега, а вы не боитесь, что эта дамочка завтра запись на диктофоне отнесёт в органы?

– Нет у неё уже никакой записи наших откровений, – отмахнулся Никодим. – Если с дуру, что и представит, так только хорошую песенку:

 
А, на кладбище, так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать.
Нам судьба уготована странная:
Беспокоимся ночью и днем,
И друг друга грызем на собраниях,
Надрываемся, горло дерем.
Друг на друга мы все обижаемся,
Выдираемся все из заплат,
То за лучшую должность сражаемся,
То воюем за больший оклад.
 

– Коллеги, а не перегнули мы с ней палку? – включилась в разговор добродушная бабушка Мамошина: ей всегда всех жалко, только себя она не жалела. – Как-то Диночка наша побледнела немножко, и ручки у неё тряслись.

– А вот мне её нисколько не жалко, – зло высказалась Инна Валентиновна. – Достала уже своими гомосячьими бреднями. Сколько доносов эта сволочь на нас накропала в разные инстанции: ещё долго придётся отписываться. Вот скажите: почему обязательно нужно ненавидеть то, чего не понимаешь? Вот же стерва!

– К вашему сведению, Инна Валентиновна, слово «стерва» означает труп коровы. Мне тоже это чудо в перьях совсем не жалко, – отметил Безпалько. – Здорово Никодим Викторович придумал подшутить над ней. Ведь, что я заметил: эта стервозная дамочка совершенно не понимает, что такое юмор, ирония, сарказм. Нет, я о ней жалеть не стану, много чести. Надеюсь, она сама скоро покинет нас и продолжит морочить голову только своему Кузе. Иначе придётся ей вступать в местное общество некромантов в качестве жертвы, гы-гы.

– Мне было трудно сидеть смирно и не смеяться с вас, – призналась смешливая Ия Сафаровна, – особенно когда Алевтина Георгиевна рассказывала, как она красилась и мечтала лопатой кого-нибудь угробить. Я как представлю эту картину, смех разбирает, – Ия не выдержала и звонко засмеялась.

– Некроманты, топоры с бензопилами и съеденная Валька Ляшко, это вааааще, – вытирая слёзы от душившего её смеха, в свою очередь проговорила Инна Валентиновна. – Я, как вспомню Динкины глаза, так на ха-ха пробивает.

Инна сделала страшные глаза, вытянула руки и зловеще проговорила: «Кровищщща!».

Коллеги дружно рассмеялись.

– А не отметить ли нам, коллеги, локальную победу над силами зала в ресторанчике? – предложил весьма здравую идею Безпалько.

Никодим Викторович скривился, а Инна Валентиновна запротестовала:

– Семён Митрофанович, побойтесь Бога, нам ещё на этой неделе с Никодимом Викторовичем очередную комиссию почивать, а печёнки у нас не казённые.

– Знаете ли, коллеги, – предложил Никодим. – А давайте завалимся на чай к тётке Наташе, ну, это мамка нашей Верки Цапыгиной. Говорят, она освоила технологию изготовления новых пирожков. Вот мы и отведаем их, типа заценим продукт.

– Как-то неудобно, – начала сомневаться Мамошина. – Вечер уже поздний, а мы в гости. Здрасьте, вам!

– Заверяю вас, что тётка Наташа только рада будет нашему появлению. Ведь это я свёл её со своим знакомым частным предпринимателем из города. Устроил, так сказать её бизнес.

Действительно, все в посёлке знали, что дела тётки Наташи Цапыгиной с некоторых пор резко пошли в гору. Поговаривали, что она стала работать на городского предпринимателя, который специализировался на выпечке. Доморощенному кулинару никуда не надо далеко ходить на работу. Пирожки она делала в своём доме, а предприниматель только привозил исходные продукты и забирал готовые пирожки. Много народа специализируется на выпечке пирожков, с последующей их реализацией на обочине дороги. Но не у всех получается разбогатеть. Как-то так получилось, что именно цапыгинские пирожки приглянулись, как городскому населению, так и транзитным шоферюгам. Поселковое население, также испробовав пирожки тётки Наташи, в один голос признали их очень вкусными и полезными для организма. Универсальная, понимаешь, вещь: можно с ними чайком побаловаться, а можно и водочкой. Фруктовые для чая, мясные и картофельные для водочки. Многие хозяйки пытались повторить изготовление пирожков по-цапыгински, но, увы, почему-то такими вкусными их изделия не получались. Вроде бы тётка Наташа рецепт не скрывала, но её пирожки оказывались всегда чрезвычайно вкусными, а у других изделия выходили просто обычными пирожками.

Пока шли до дома Цапыгиных, женщины спорили, почему пирожки получаются вкусными именно у тётки Наташи. Здесь тайна и интрига.

– Да всё просто, – просветил их Никодим. – Тётка Наташа делает выпечку из самой лучшей муки и кладёт в пирожок очень много начинки. Не жадничает. Вот у неё они такие вкусные и получаются.

Женщины с сомнением качали головами: нет, здесь есть секрет. То, что секрет всё-таки имелся, впрочем, знал только один Никодим, но он не собирался о нём рассказывать – зачем разочаровывать женщин.

Наталья Цапыгина встретила небольшую толпу учителей с распростёртыми объятиями. Хозяйка по своей натуре женщина добрая и хлебосольная, к тому же она великолепно знала, кому ей надо говорить слова благодарности за то, что у неё стала налаживаться жизнь в плане появления в доме лишней копеечки. Все учителя немного стеснялись, все, кроме Никодима, который по-хозяйски ввалился в дом к тётке Наташи и громогласно заявил, что они, если хозяйка не возражает, готовы продегустировать новые пирожки, о которых по посёлку уже ходят легенды.

Хозяйка от таких комплиментов расцвела, как майская роза:

– Скажете тоже Никодим Викторович, – всплеснула руками польщённая хозяйка. – Пирожки, как пирожки, только сделаны с любовью и старанием. Верочка, кстати, мне тоже помогает, когда уроки не делает. Старается дочка.

Про уроки – это явная шпилька в адрес школы, что задаёте, дескать, много домашней работы, вот дитё бедное и пыхтит над вашими заданиями.

– Без труда не вытащишь медведя из берлоги, – блеснул эрудицией Безпалько.

Очевидно, что Семёну Митрофановичу хозяйка понравилась, и он стал распускать перед ней пёрышки. Это молодому Никодиму Наталья Цапыгина казалась пожилой тёткой, а для Безпалько она выглядела ещё молодой девушкой: за такой обаятельной и работящей молодкой можно и приударить.

Стол с самоваром Наталья накрыла в большой комнате. Собственно, больше и некуда усаживать дорогих гостей. На кухне каждый сантиметр площади отдан под производство пирожков, даже большая комната выглядела, как кондитерский цех, но место для гостей нашлось, как нашлось и чем их попотчевать. От души, как говориться. Никодиму Викторовичу всё самое лучшее.

У гостей не хватило слов от восторга. Охи, ахи, восторженные вздохи от угощений так и сыпались на голову хозяйке. Завидовали и Баширову: ведь учителя математики накормить норовило пол посёлка. Умеет ушлый парень в доверие втереться. Пирожки – это только начало дегустации изделий. Оказывается, правду народ говорил, что тётка Наталья освоила уже не только пирожки, а пироги и даже татарский чак-чак. Процесс производства протекал, чуть ли непрерывно, так много пирожков требовалось на реализацию. Все ингредиенты привозил городской предприниматель, он же и увозил готовую продукцию на реализацию. Соседи даже обижались, что им не достаётся фирменных пирожков: все вкусняшки уходят напрямик в город и на точки реализации у дороги. Приходилось умелой женщине готовить большее количество пирожков для соседей, но и это количество уходило моментально. Что-то слишком уж сильной притягательной силой стали обладать цапыгинские пирожки. Вскоре, оказалось, что силы хозяйки не безмерны: она физически неспособна готовить безумно большое количество пирожков.

– Это мне что, уже и спать не надо ложиться, – отбивалась она от заказчиков. – Сколько могу, столько и делаю: у меня главное качество.

Появились предложения от городских ресторанов перейти работать к ним, поступили даже предложения из области, но Цапыгина мудро отказалась от таких соблазнов. Кроме того, городской бизнесмен, на которого она работала, стал говорить, что думает в посёлке открыть маленькую кафешку и назвать её «Пончиковая». Основной контингент покупателей, как предполагал он – это школьники и местные, кто придёт в кафешку выпить чаю или кофе, а не пиво с водкой.

Никодим Викторович на такие перспективы только покивал головой, типа дело хорошее и стоящее. Он, кивая, не забывал класть в рот татарский чак-чак и запивать вкусняшку чайком. Чак-чак у хозяйки получался таким же замечательным, как и её пирожки. Этот продукт она уже расфасовала по невеликим коробочкам. В каждую коробочку обязательно укладывался листочек с напечатанной на нём притчей или историей. Никодим с любопытством взял один такой листочек и прочитал, что на нём написано. Ему досталось одно из наставлений Каюма Насыри: «О, сын мой, если заметишь ошибку в словах или делах кого-нибудь, не вздумай сказать об этом, ибо, даже признав твоё замечание справедливым, человек не простит тебе твоих слов. В этом я убедился на собственном опыте. Сколько раз я пытался делать людям замечания, столько же раз мне пришлось горько раскаиваться в этом». Собственно, что старик хотел – чтобы его благодарили за нытьё, ведь иначе как нытьё любое поучение людьми и воспринимается. Нет, говорить поучительно с людьми не надо, не всякий поймёт, скорее всего, сочтёт тебя занудой. Надо, наоборот, помочь людям любое глупое дело довести до абсурда, до злого хохота со всех сторон. Вот тогда недалёкий человек прочувствует деяния своих рук на собственной шкуре. Только так: только через боль и страдания хорошо доходит до людей, что они не правы. Так, что поучать – не наш метод. Наш метод, как мечтала Мамошина, лопатой по голове.

* * *

Вот только не все люди в посёлке и городе думали о пользе дела. У многих просто интеллекта не хватало приносить пользу, а у части народа всё остроено на понтах. Понты – наше всё. Увы, существовала целая толстая прослойка людей, которым хочется одного: легко и сладко жить. У такого народа понтов, как в океане воды, самомнения, как у Остапа Ибрагимовича Бендера. А амбиций, как у той птички, дерзавшей взлететь к Солнцу. Если есть амбиции, то не обязательно думать о ближнем, надо думать исключительно о себе любимом. Амбиции без таланта и смысла, наверное, самая опасная вещь в мире: они сгубили как множество дураков, так и умных людей. Может быть, правильно говорила школьная психологиня, что в любом локальном обществе существует закон «Двадцати процентов». Этот закон говорит о том, что в любом обществе 20 процентов особей приносит столько же пользы, сколько остальные восемьдесят процентов.

Впрочем, многие знать о таком законе не знали, да и плевать они хотели на все законы, как из психологии, так и из уголовного кодекса. Коля Кучерявый, житель окраины города Комаровска, давно просёк, что надо жить исключительно для себя, а уголовный кодекс писан для лохов, а не для таких умных и красивых пацанов, как он. Следуя этому незамысловатому принципу, Коля рано встал на путь криминала и обзавёлся кличкой Кучерявый и, к своим тридцати годам, поднялся на самый верх городского дна. Поднялся, как та мутная пена, что поднимается со дна, стоящей на огне кастрюли. Пену следует удалять и выбрасывать на помойку, но пока судьба Коляну благоволила, и он даже уверовал в свою безнаказанность так, что всё смелее стал ходить по краю уголовного кодекса, бравируя этим. Такая гибкая жизненная позиция позволяла Кучерявому торговать дурью. Старшие, более авторитетные товарищи, доверили ему право распространять вещества по западной окраине города, плюс Коле «отдан» посёлок Жупеево. До последнего времени бизнес развивался великолепно, но вдруг стал тормозить. На окраине города дурь распространялась весело среди жаждущего красивых приходов населения, а вот дела в Жупеево что-то стали идти туго. Пришлось Коляше снизойти до разбирательств, почему так, да и старшие товарищи стали намекать на профнепригодность Коли Кучерявого. Может Колян уже устал и ему пора на залуженный отдых, намекали старшие. Их можно понять: ведь денежный ручеёк пересыхает прямо на глазах. Сам Коля дурь местным торчкам, естественно, не толкал: для этого у него имелись специальные «пушеры», которые и толкали порошки и таблетки страждущим. Пушерам и на нарах сидеть случись облава. Сам Кучерявый в системе числился мелкооптовым торговцем, что чуть выше обычного пушера. В Жупеево такими подпольными провизорами считались Покус и Гриня Весёлый. Да вот беда – сначала Гриня Весёлый утонул на болотах, через месяц на болота зачем-то попёрся и Покус, где и он успешно утопился. Работало даже официальное следствие, которое глубокомысленно изучало распухшие и частично объеденные трупы бывших заслуженных провизоров. Но сколько труп не изучай, он не скажет, кто его убил. Намекнуть он, конечно, сможет, если следы останутся подозрительные, а вот говорить уже не сможет. Здесь некромант нужен, желательно со стажем, а таковых в Комаровске и в его округе как-то не случилось. Во всяком случае, следователи о практикующих некромантах не слышали. Оставим это упущение на совести следственных работников, ведь любой некромант, даже самый слабый, проведя соответствующий ритуал, узнал бы от трупов, что их, по своей природной вредности, пристроил в болото математик из местной школы, которого зовут Никодим. Ха-ха, это шутка, а вы поверили. Да никакой некромант такой глупости никогда не совершит, чтобы даже шёпотом обсуждать действия Никодима Викторовича, а уж выдать его властям – да упаси Высшие силы.

Кучерявый лично смотался в Жупеево, чтобы на месте разобраться со странными смертями своих работников, ну, и приглядеться к кандидатурам на их вакантное место. Раньше на примете у него имелась семейка Галуевых, особенно на папу Юру и старшего его сыночка Ваську имелись надежды: оба они перспективные кадры. Были. Но с ними произошли совсем уж странные вещи, что в живых остался только Васька, но на должность теневого провизора он совсем не тянул, так как в настоящее время пребывал в психушке и по достоверным сведениям, дела с его разумом совсем скорбные. Подвинулся Васька-то разумом конкретно.

После того, как Гриня Весёлый сгинул на болоте, склад с дурью перешёл под контроль к Покусу. Гриня жил в большой семье, но дурной, как и он сам. Семья слыла крикливой, скандальной, любящей выпить и покуролесить. Вот вкалывать они не умели, поэтому жили бедно, и Гриня числился у них за главного кормильца и поильца. Поэтому семья долго не просыхала, поминая Гриню, и сокрушалась, что теперь придётся идти горбатиться на дядю. А как же, мать его, работать, когда руки из жопы растут и года не те, и уже седина, стыдно молвить где. Эх, Гриня, Гриня, на кого ты нас, сволочь, оставил. Теперь на безрыбье и козлом замяукаешь.

Склад с дурью, после смерти Грини, Кучерявый оперативно передал на попечение проверенному кадру Покусу. Покус, в отличие от Грини Весёлого, жил один в избушке, как та Баба Яга в гордом одиночестве, если блохастого кота не считать. Сейчас у Коли Кучерявого оставался открытым вопрос, а как там поживает склад с веществами? Где в Покусовой избушке находится тайник с товаром, Колян знал. Вот только имелась загадка: полный склад, или к его содержимому приделали ноги местные жители, да могли и менты распотрошить склад. Надо как-то провентилировать этот вопрос. Но не средь бела же дня, когда поселковые шастают туда-сюда, как будто им делать нечего. Сидели бы лучше дома, да размножались, а то наркозависимые долго не живут, нужна свежая кровь, а это свежие деньги, которые не пахнут. Вернее пахнут, Колян знал это точно, потому как сам любил запах банкнот. Это запах власти и больших возможностей, ведь в этом мире всё можно купить: Колян это точно знал.

Вечер Коля Кучерявый скоротал в местном ресторане, отметив, что здесь кормят гораздо лучше, чем в городе, особенно ему приглянулись пирожки к чаю. Вообще объедение. Небо над Жупеево уже темнело, и сумерки лихо опускались на беспокойную землю.