Текст книги "Чужая осень. Транзит через Одессу. Лицензия на убийства"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

12

Уже третий час сижу за рулем машины, боясь пропустить тот торжественный момент, когда из дома выйдет Крыска. Проверить, на месте ли она, мне стоило ровно две копейки плюс прогулка к близлежащему телефону-автомату. Терпение, как известно, вознаграждается рано или поздно и, наконец, Таня осчастливила меня своим появлением на улице. Разворачиваю машину, выезжаю на противоположную сторону проспекта имени 8 Марта, паркуюсь и пристально вглядываюсь через изрядно запыленное лобовое стекло. Крыска неторопливо идет к остановке автобуса, легкое платье как нельзя выгоднее подчеркивает всю прелесть предлагаемого ею товара: точеные ноги, крутые бедра, высокую грудь. Мордашка тоже симпатичная, но чуть удлинен подбородок. Впрочем, для ее постоянных клиентов подбородок особого значения не имеет, в крайнем случае, они к нему привыкли.

Рывком бросаю машину вперед, проезжаю мимо столбика с большой литерой «А», включаю заднюю скорость, торможу и сквозь опущенное противоположное окно салона кричу.

Крыска подозрительно смотрит на меня, пытаясь узнать. Наверное, ее душу разъедают какие-то сомнения: иди знай, может, я пользовался ее услугами, когда она по молодости лет оценивала себя сравнительно дешево. Я выскакиваю из машины и, почти искренне удивляясь, развеваю все возникшие сомнения:

– Ты меня не узнала? Мы ведь вместе занимались в университете. Помнишь, только я был на курс младше…

Крыска недоверчиво смотрит на меня, но опомниться ей не приходится:

– Саша Сырцов, неужели забыла?

И тут Таня, наконец-то, вспоминает меня, Сашу Сырцова. Правда, не уверен, что такой занимался вместе с ней, и существует ли вообще этот Саша, но не это главное. Основное, что Крыска занимает место рядом со мной, и мы не спеша едем под нескончаемый аккомпанемент моего рассказа о разводе с женой после защиты кандидатской диссертации. Единственный пробой в этой игре: Таня может начать вспоминать общих знакомых. Поэтому тут же засыпаю ее градом вопросов: как дела, замужем ли, где работает?

Почерпнув ряд ценнейших и главное правдивых сведений об интересной работе, старшеклассниках, женихе-полярнике и теннисе, я предлагаю отметить радостное для нас обоих событие в ресторанчике «Скала» на берегу моря. Так как, судя по всему, у Крыски есть запас свободного времени, она, не колеблясь, соглашается. Объявив официанту, что скорость обслуживания вознаграждается, я окончательно понравился моей прелестной спутнице…

На площади Грибоедова мы нежно прощаемся, договариваемся снова увидеться в пятницу. Конечно, при большом желании можно было лечь с ней в постель уже сегодня, но у меня такого желания явно нет, хотя в пятницу волей-неволей я буду вынужден это делать, чтобы наконец-то узнать дальнейшую судьбу уникального произведения отечественного искусства. Завтра утром я должен быть у Константина Николаевича, и, как мне не хотелось поехать к Оле, я укрощаю требовательное желание раздразненного присутствием Крыски тела, и еду проветрить свои изрядно засорившиеся за последние дни мозги партией в преферанс на дачу к доценту Тарнавскому. Друзья детства, словно сговорившись, постоянно собираются у него.

Когда-то место, где находится эта дача, называлось Английским бульваром. И хотя сегодня бульвар именуется Пролетарским, это не означает, что социальный состав владельцев дач коренным образом изменился. Правда, в настоящее время творческую интеллигенцию здесь немного потеснили люди рабочих профессий, вроде моей, которые не без основания называют себя хозяевами жизни. И хотя Тарнавский имеет ученую степень, это не мешает ему общаться с теми, кого принято называть простыми людьми. По крайней мере, за карточным столом. Не мне кажется, что простых людей вообще не бывает.

– А мы уже начали, – приветствует меня хозяин дома, – однако ты вполне успеешь сесть на прикуп.

Настоящий старинный ломберный столик, мелки, несколько нераспечатанных колод, постоянные партнеры – что еще нужно Тарнавскому для того, чтобы считать этот вечер прожитым не зря. Быстрыми движениями разбрасываю карты и осведомляюсь: почем нынче вист?

– Десять копеек, – важно отвечает Сережа, плеснув коньяк в мою рюмку.

– Знаешь, Серый, недавно был в одной компании, так там инженеры по копейке играют.

– Так то же инженеры, – ответил за Сережу Вовчик, – они прослойка, а мы – рабочий класс.

– Впервые слышу, чтобы рабочий класс ремонтировал зажигалки.

– А кто же он? – кивнул на Вовчика Серега.

– Он из разряда обслуживающего персонала.

– Может, и я?

– И ты тоже. Ты ведь не производишь материальных благ, рихтуешь давно выпущенные машины.

– Зато от меня пользы людям больше, чем от твоих инженеров.

– Инженеры двигают прогресс.

– А я двигаю инженеров. На свое место.

– Каким образом? – принял участие в разговоре Тарнавский.

– А вот каким, – обернулся к нему Серега, – это когда-то ты, Саня Тарнавский, доцент, мог бы снизойти до меня с таким разговором. Дескать, милый, что-то в моей карете с задним колесом творится. И бросился бы я тут же с криком «сделаем, барин» доводить твою технику до ума, а потом бы кепку снял и благодарил за гривенничек «на чай». А теперь – дудки, за мной профессора бегают, уговаривают, Сереженька, нельзя ли поскорее, Сереженька, сделайте получше, и не беру я у них чаевых, а сам называю свою цену, и не я им – спасибо, а они мне, когда платят. А инженеры эти, по копейке, да какие они инженеры, если сами машину починить не могут? Им тогда не по копейке, а на щелчки играть нужно.

– Что же ты сына в английскую школу определил? – полюбопытствовал я.

– А ему работать где угодно и со знанием языков можно. А захочет парень учиться – я и тут помогу. Пусть катается по заграницам, как дети других родителей. Не захочет – в настоящую профессию определю, чтоб человеком себя чувствовал.

– Что же, по-твоему, означает это чувство? – с любопытством спросил доцент.

– Иметь все, что хочешь. Чтобы не сидел, считая копейки, от зарплаты до зарплаты, чтобы вещи ему служили, а не наоборот. Чтобы не ставил главной целью всей жизни купить дачу и машину, потому что закончит школу – и это все у него уже будет. Пусть в свое удовольствие живет, не то, что я.

– Ты, выходит, никакого удовольствия от жизни не получаешь?

– Получаю, но нельзя даже сравнить мои требования и его. У детей все по-другому.

– Дети есть дети.

– Не скажи, Саня. У меня в детстве была одна игрушка – маялка. Ты спроси сегодня пацанов, что это такое, – они не ответят. А тогда маялка была и самокат из досок на подшипниках, самоструганный. Я недавно своего малого игрушки выбрасывал – на два детских сада с головой бы хватило.

– А мой уже третий магнитофон требует, – пожаловался Вовчик, – маленький, с наушниками, чтобы по улице идти и музыку слушать. Я ему говорю, подожди немного, сейчас трудности на работе, так он и отвечает: трудности нужно преодолевать, на то они и существуют.

– Они действительно у тебя существуют? – удивленно спросил Тарнавский.

– Говорят, что будет сокращение штатов.

– А что говорят Штаты по этому поводу? – намекнул я на место пребывания брата Вовчика. – Тебе ведь вызов сделать – раз плюнуть.

– А что я там буду делать? Зажигалки ремонтировать? Я тут больше на них имею. И жизнь там неинтересная, с тоски сдохнуть можно. Ну кто там спросит меня: сколько я дал за эти супермодные джинсы или где достал последний диск какого-то «хэви мэтла» для малого? Нет, правду говорят, что там хорошо, где нас нет. Брат мой, что тут маляром был, что там, живет неплохо, но пишет, что как вспомнит родину, так хоть вешаться впору.

– Ностальгия, – сделал квалифицированное заключение доцент Тарнавский. – Ну, а ты своему сыну будущее определил?

– Говорит, что хочет быть музыкантом.

– Ну, это ничего, – успокоил я Вовчика, – в консерваторию его будет легче устроить, чем гробокопателем или рубщиком мяса. Это, в основном, фамильные профессии.

Тарнавский подавил смешок и, подняв карты, произнес:

– Пика.

– Пас, – отодвинул карты Вовчик.

– Трефа, – начал торговлю Сережа.

– Бубна, – поднял ставку доцент.

– Семь первых, – пропустил черву рихтовщик.

– Вторых, – без колебания ответил ему хозяин дома.

Дальше я не слушал, хотя, сидя на прикупе, обязан играть «на стол». Почему-то подумалось, что жизнь наша, человеческие взаимоотношения так похожи на преферанс. Сейчас ты играешь в паре против одного соперника, но будет следующая сдача – и твой соперник станет союзником, а недавний партнер – соперником, и станешь делать все возможное, чтобы не дать ему удачно сыграть. Только время рассудит, когда и кому быть вместе с тобой или против тебя.

– Ты что оглох? – теребил меня за рукав Серега, – дай доценту прикуп. Он у меня сейчас без двух все на свете сыграет.

Я перевернул карты. В прикупе лежал бубновый марьяж. Воистину, судьба играет человеком, особенно когда он играет в карты.

13

…Правая рука с откинутой расслабленной кистью хоть чуть-чуть, но все-таки прикрывает бок: правилами это запрещено, но видеть судья такую мелочь просто не в состоянии, главное – не снимать уколы пальцами – и все будет в порядке. Мой клинок ходит по крохотной дуге, обозначенной в пространстве между плечами противника, опустившего руку с оружием вниз: прием, усыпляющий бдительность, носящий к тому же отвлекающий маневр, – достаточно одного движения кисти и кончик рапиры уже смотрит в груды Делаю ложное движение назад и тут же прыжок вперед, коротко проворачиваю пальцами рукоятку рапиры, чтобы он не успел на перехвате и, словно падая в воду, иду в глубокий выпад, переводя на движении клинок ближе к правому предплечью, потому что противник, как и я, левша. Поздно, не хватило всего одного мгновения и, будто со стороны, вижу, как, легко отталкиваясь «спецами» от пола, он взлетает в воздух, прогибаясь, уклоняясь от моего резкого движения, и его рапира принимает положение шпаги тореадора, ставящего последнюю точку в жизни быка. Вместо предплечья противника оружие режет нарастающую пустоту и, не уйдя с выпада, получаю точный укол между лопаток, эту мастерски нанесенную сверху знаменитую «горбушку», придуманную Свешниковым…

Солнечный свет застает меня готовым к встрече с самим Константином Николаевичем, у которого есть в жизни всего одна слабость – старинные русские награды. Помочь он согласился, как думаю, только потому, что я всячески способствую его желанию постоянно пополнять коллекцию, о существовании которой мало кто догадывается. И вся разница между большим начальником Константином Николаевичем и моим клиентом товароведом Яровским состоит в том, что первый действительно собирает, а второй – просто вкладывает деньги в произведения искусства. Но и у того, и у другого, хотя стоят они на разных ступеньках социальной лестницы, деньги водятся потому, что каждый из них выгодно использует свое служебное положение, оставляя себе на карманные расходы зарплату вместе с прогрессивкой.

Войдя в обшитую настоящим дубом приемную, бросаю взгляд в зеркало, поправляю галстук и улыбаюсь секретарше, держащейся с видом премьер-министра перед объявлением войны сопредельной державе:

– Я из газеты…

– Да-да, – сразу смягчается строгая дама, поправляя очки в роговой оправе. – Константин Николаевич предупреждал. Прошу вас подождать немного.

Не знаю почему, но люди испытывают к слову «пресса» какое-то почти трепетное уважение и почтение, хотя она этого, с моей точки зрения, совершенно не заслуживает. Среди моих многочисленных знакомых есть и журналист, собирающий нэцке. Причем этому занятию его оклад в грандиозную сумму сто пятнадцать рублей не помеха. Прежде он организовывал письма-отклики по поводу «Малой земли», которая, козе понятно, затмила большую, а теперь организует поступления в редакцию писем, где трудящиеся, ни разу не бывавшие за границей, вовсю клеймят ее позором. Сам он в своих опусах с неподдельным ужасом говорит о наркомании на Западе, но, наверное, рано или поздно дождется разрешения писать о наркоманах отечественного производства, которых в последнее время развелось столько, что не заметить этого можно лишь будучи слепоглухонемым.

Проходит каких-то пять минут, и я вхожу в кабинет Константина Николаевича, минуя почти двадцатиметровый стол для заседаний, крепко пожимаю его руку. Константин Николаевич ткнул пальцем в кнопку селектора и попросил:

– Ирина Сергеевна, пожалуйста, два кофе и полчаса я буду занят.

Буквально через минуту в кабинет вошла секретарша, бережно неся на подносе две чашки из настоящего фарфора, в которых истекал ароматом настоящий бразильский кофе.

– Ирочка, – обратился к ней Константин Николаевич, – если появится Постников, передайте ему, чтобы явился к четырнадцати тридцати вместе с Олешко.

Смотрящая на своего шефа влюбленными глазами, слегка увеличенными фарами огромных очков, Ирина Сергеевна кивнула головой и осторожно закрыла громадную дверь кабинета.

Константин Николаевич достал из верхнего ящика стола небольшой коричневый конверт, передал его мне и жестом указал на остывающий кофе. Щелкнув золоченым «Ронсоном», он прикурил длинную черную сигарету «Плюс», щелчком пододвинул ко мне пачку. Я, конечно, мог повести себя ровнее, но барское гостеприимство хозяина этого кабинета мне почему-то не нравилось. Дома он вел себя иначе. Нет, не зря я продолжаю карьеру сторожа, хотя, наверное, тоже мог бы со временем пробиться в какой-нибудь начальственный кабинет. Власть даже если не портит человека, то волей-неволей откладывает какой-то отпечаток на его поведение, но создан я уж, видимо, так, что предпочитаю демократические отношения, что с Константином Николаевичем, что с моим незадачливым компаньоном Барановским. Поэтому достаю из кармана пачку настоящих пахитосок с вделанными мундштуками, специально приготовленных для встреч на подобном уровне и нажимаю на кнопку зажигалки «Дук модерн», за которую можно было бы взять несколько «Ронсонов».

Умный человек Константин Николаевич видел мое желание поддержать собственное реноме, и, смягчившись, умело подыграл.

– Кстати, – сказал он, сделав маленький глоточек кофе, – сахара не в меру… да, посмотри последний номер газеты «Знамя труда», думаю, тебя заинтересует. А для меня ничего интересного нет? – чуть ли не заискивающим тоном спросил он.

– Надеюсь, скоро будет, – стряхиваю густой серебристый пепел в чистейшую пепельницу, – я должен вернуть этот материал?

– Не обязательно, – делает он широкий жест, – копия есть копия.

Открытый ветрячок посылает свежую струю воздуха прямо в лицо, но и это не спасает от изматывающей духоты, и я чувствую, как рубашка словно приклеивается к спинке сиденья. Остановив машину у газетного киоска, отрываюсь от кресла, безо всякой очереди приобретаю свежий номер газеты и засовываю его в задний карман брюк. Дома небрежно бросаю взмокшую газету на стол и, удобно усевшись, аккуратно вскрываю коричневый конверт, достаю плотно сложенные листы папиросной бумаги…

ПРИГОВОР

именем Украинской Советской Социалистической Республики 21 января 1980 года Октябрьский районный народный суд г. Южноморска в составе председательствующего – народного судьи Малого М. А., народных заседателей Трасофатова С. Е., Копа Д. М., при секретаре Юраковой Е. И., рассмотрев в открытом судебном заседании в зале суда дело по обвинению Довгулевича Олега Николаевича, 19 августа 1930 года рождения, уроженца города Киева, поляка, б/п, образование высшее, холостого, не работающего, ранее судимого:

9 июля 1973 года народным судом Чиланзарского района г. Ташкента по ст. ст. 88, 197 ч. I УК Узбек. ССР к семи годам лишения свободы, освобожденного 29 декабря 1976 года условно на три года один месяц 20 дней, без определенного места жительства, в совершении преступления, предусмотренного ст. ст. 81 ч. 2, 140 ч. 2, 193 ч. 3, 194 ч. 1 УК УССР.

Установил:

29 октября 1979 г. в ночное время, Довгулевич О. Н. по предварительному сговору с не установленным следствием лицом по имени «Игорь» проник в помещение бухгалтерии городского агентства «Союзпечать», расположенного по переулку Гоголя, 1, откуда совершил тайное хищение государственного имущества: счетную машинку «Вильнюс» – 753 руб., калькулятор «Нисса» – 82 руб. 24 коп., пишущую машинку «Украина» – 251 руб. 20 коп., различные бланки бухгалтерских документов, пломбиратор, нумератор, чековую книжку, – всего на общую сумму – 1086 руб. 44 коп.

Похищенное имущество они перенесли в кв. 24 по спуску Гарибальди, 3, где оно было обнаружено и изъято.

7 ноября 1979 года примерно в 19.00 час. Довгулевич О. Н. по предварительному сговору с не установленным следствием лицом по имени «Игорь» путем взлома входной двери проникли в кв. 4 по проспекту Мира, 18, откуда совершили хищение личного имущества, принадлежащего Ярошенко А. К.: ятаган с золотыми насечками в серебряной оправе, Иран XVII век, стоимость – 2000 руб.; шпага в виде трости из японской вишни, Испания, конец XVIII века – 1500 руб. Миниатюры: «Портрет молодой девушки», вмонтированный в черепаховую табакерку, Франция, XVII век – 2500 руб.; портрет царицы Екатерины, автор Тор. Стефано – 5000 руб.; портрет «Аннеты», акварель, слоновая кость, Франция, первая половина XVII века – 2000 руб.; «Пейзаж с руинами», Италия, XVIII век – 1000 руб.; «Портрет 3-х детей», неизвестный художник, Россия, начало XIX века – 2500 руб.; «Образ святого князя Владимира», Россия, конец XVIII века – 1000 руб., Ростовская финифть «Святой ангел-хранитель», Россия, конец XVIII века – 600 руб. Женский портрет. Франция, начало XIX века – 3000 руб. Женский портрет. Франция, начало XIX века – 800 руб. Мужской портрет, Австрия, XVIII век – 2500 руб. Иконы: «Покров, северные письма», XVIII век – 2000 руб. «Семь отроков», Россия, XIX век – 1500 руб. «Богоматерь Владимирская» – 1500 руб. «Александр Невский» XVIII век – 1000 руб. «Богоматерь Агидитрия» 1791 год – 2500 руб. Вазу бронзовую, Франция, начало XIX века – 2000 руб… Квасник розовый с крышкой, Россия, начало XIX века – 350 руб. Скульптуру «Девушка, читающая книгу», Англия XIX век – 2000 руб. Розетку с тремя амурами на дне, окаймленную розами. Франция, XVIII век – 600 руб. Портрет Ильинского, 1857 г., рельеф из слоновой кости – 2000 руб. Ростовскую финифть «Женщина, вокруг нее святые», 1857 г. – 800 руб. Картину «Женщина с детьми», Италия, XVIII век – 1500 руб. Два складня «Воскресение Христово с праздником» – 290 руб. «Портрет неизвестного» работы Тропинина – 2000 руб. Бронзовую перечницу круглой формы, Китай, XVIII век – 200 руб., деньги в сумме – 50 руб.

Всего на общую сумму – 66990 руб.

Похищенное имущество перенесли и хранили в кв. 24 по спуску Гарибальди, 3, а в дальнейшем продали не установленному следствием лицу за 1500 руб.

Об остальных подвигах гражданина Довгулевича я читал не столь внимательно. В общем, приехал в город человек, специализирующийся, в основном, на кражах в общественных туалетах. Знакомится с неким Игорем, совершает с ним пробный набег на «Союзпечать», потом, меняя окраску, бомбит квартиру Ярошенко, далее его пути с Игорем расходятся, и Олег Николаевич возвращается к прежним делам – ворует портфели в туалетах, библиотеках и других общественных местах. При обыске у него находят разные вещдоки и в том числе сравнительно дешевый складень Ярошенко, который Довгулевич совместно с не установленным следствием Игорем почему-то не продал другому не установленному следствием лицу. Словно нарочно, чтобы подкрепить доказательство: в квартире у бабуси был именно наш вещий Олег, совершающий набеги на туалеты, а не кто-то другой. А далее все идет, как по маслу: Довгулевич получает свой «пятерик» и мотает срок, владельцам возвращаются их ценности, которые преступник не успел сбыть – паспорта, удостоверения, дипломаты, авторучки. И, наконец, что самое главное: суд оставляет без рассмотрения гражданский иск Ярошенко А. К., так как нет экспертного заключения о стоимости похищенных предметов. Это, конечно, не может не обрадовать всех не установленных следствием лиц, потому что вопрос о дальнейшей судьбе произведений искусства, кроме владельца, никого не интересует. Если учесть, что владелец в прошлом году отправился в тот мир, где просто некуда повесить полотно, становится ясно: раз всплыл Тропинин, то вскоре могут появиться и другие вещи, список которых лежит передо мной. И они сами приведут к своему новому владельцу, тому самому, скорее всего, не установленному следствием лицу, на которого работал также не известный следствию Игорь. И сейчас они могут действовать практически открыто, потому что суд интересует истина, а не дальнейшая судьба каких-то икон. С ними вообще что-то непонятное творится. Принесите в комиссионный магазин статуэтку Будды или изображение одного из многочисленных древних греческих богов – и их примут без лишних слов. Но попробуйте сдать туда икону, самую уникальную – ее не примут, так как она являет собой предмет культа. Почему же в таком случае предметом культа не является бронзовый Будда – загадка за семью печатями, которую, наверное, не в силах разгадать наши деятели от культуры. И пока такое положение существует, оно не может не радовать таких ребят, как я. Попытайтесь вытащить из музея пусть даже малоценный экспонат или из обыкновенного магазина какую-нибудь тряпку под покровом ночи – и вас, как правило, обязательно найдут и помогут найти свое место в жизни севернее родного дома. А тут исчезли, растворились неординарные произведения искусства и никого это не волнует – черт с ними. В списке, к примеру, значится портрет Екатерины работы «Тор. Стефано», который на самом деле Торелли. Известно, что эту миниатюру царица подарила своему фавориту Платону Зубову. Неизвестно только, где она находится в настоящее время. Быть может, ее уже перепродали в районе какого-то Сотбиза. Уж кто-кто, а я знаю, как перековывается искусство в доллары.

В Москве у Мостягина украли лучшую коллекцию орденов в Европе. Влезли через фонарь мастерской к художнику Соколову, отобрали самые ценные иконы – и с концами; ордена и доски обрели новых хозяев за границей. Да и в нашем городе это положение не уступает столичному. Один из примеров лежит передо мной. Могу вспомнить и другие. Два года назад исчезает коллекция серебряного антиквариата у Юрия Масликова. Уникальной коллекции фарфора лишается Виктор Глайзерман. Пользуясь поездкой на симпозиум композитора Глазкова, влезают в его квартиру, но на сей раз мимо, потому что Глазков предусмотрительно спрятал свою коллекцию в доме матери. И милиция практически ничего сделать не может. То есть, иногда похитителей находят, как, к примеру, разыскали человека, обворовавшего Глайзермана, но вещи… Тем более что в последнее время к антиквариату воспылали любовью деятели вроде того, который подкинул мне этот коричневый конверт, что значительно ухудшает шансы ограбленных получить назад свои шедевры.

С этими мыслями разворачиваю газету, купленную по совету Константина Николаевича, и среди информаций о рекордных удоях, передовом опыте и прочих крайне волнующих меня сведений нахожу интервью корреспондента О. Постовщикова с начальником управления по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Прокуратуры УССР Б. Талабольченко. Внимательно читаю и нахожу то, что может интересовать общественность в моем лице. На вопрос «Какие юридические вопросы вас особенно интересуют?» Талабольченко отвечает:

«Меня волнуют многие правовые проблемы. Вот одна из них, на первый взгляд, не особенно важная. Я имею в виду моральные и правовые аспекты коллекционирования. Безусловно, основная масса собирателей – честные, увлеченные люди, делающие большое и полезное дело. Но тем не менее проблем тут возникает немало – и сохранность шедевров, и то, как они передаются друг другу, и нежелательное нравственное влияние, которое, порой, оказывает коллекция на ее обладателя, превращает его в стяжателя».

Дальше еще одно аналогичное рассуждение, подводящее к конкретному примеру, взятому из жизни нашего города. «Скажем, обратился недавно в милицию один собиратель – украли у него портфель. А в портфеле – миниатюры, в том числе работы Тропинина, всего на 60 тысяч. Дома же у него только записанных в музейные каталоги полотен – около полутора сотен. А зарплата 100–120 рублей в месяц.

Не верю я, когда речь заходит о таких богатейших собраниях, в сверхэкономию на еде и одежде. Ясно: это или скупка произведений за бесценок у несведущих людей и последующая перепродажа их втридорога, либо покупка краденого. Первые шаги в наведении порядка тут сделаны: шедевры, признанные народным достоянием, можно продать только с ведома государства. Но это не решает всех вопросов. Кстати, хранятся эти сокровища у того же коллекционера без сигнализации, надежных запоров. Так что думать тут есть над чем».

Думать действительно есть над чем, потому что только при тщательном размышлении и перетасовке фактов можно найти зерно истины в той куче чуши, которую городит со страниц газеты этот хранитель законности.

Ну то, что в милицию обратился коллекционер по поводу кражи шестидесятитысячного портфеля, где были работы Тропинина, объяснить просто, особенно если располагать сведениями, которые Талабольченко неизвестны, несмотря на его должность. Когда в столице пара идиотов убила известного в стране человека, чтобы завладеть его наградами, наш город здорово трусили. Один из серьезных коллекционеров, в планы которого не входили объяснения с милицией, собрал ордена в портфель, передал его на хранение брату, но у того ордена эти украли буквально на следующий день. Все это было блефом, который в дальнейшем позволил коллекционеру заявить: да, были награды, но украли их, все об этом знают.

Соединив эти данные со сведениями о похищенных шедеврах Ярошенко, понимаю, как сложилась бессмертная фраза о шестидесятитысячном портфеле, полотнах и зарплате в сто рублей. Кстати, если бы я интервьюировал Талабольченко, не преминул бы спросить: как это у человека дома могут находиться полотна, занесенные в музейные каталоги – ведь это значит, что они похищены из музеев, в таком случае шедевры нужно изымать, наверное? И, кстати, о зарплате. Зарабатывая сто рублей в месяц, коллекцию собрать невозможно – утверждает начальник очень серьезного управления. Интересно. Получается, допустим, была бы зарплата в три раза больше, тогда другое дело: иди и покупай Брюллова, Рембрандта или Тропинина, очень интересующего меня в отличие от Талабольченко. Ведь ему нет дела до того, куда уплывают украденные полотна, зато крайне заботит моральный облик коллекционеров, в основной своей массе честных людей, как справедливо сообщает читателям этот работник прокуратуры. Правда, он тут же утверждает, что честным путем собрать уникальную коллекцию невозможно, завершая этим заявлением четко выстроенную им пирамиду несуразицы.

А выводы делаются просто. Теперь можно выпить еще чашку кофе и немного размяться. Когда работают руки и ноги, почему-то легче думается.

Иногда мне кажется, что везение – это случайность. Правда, очень хорошо подготовленная. Нет, не зря связал я себя сотнями нитей взаимных услуг с самыми разными людьми. Сейчас можно считать, что время, затраченное на прошлые и последующие встречи с Константином Николаевичем, окупились с лихвой. А деньги, Бог с ними. Время дороже денег, его дивиденды куда значительнее. Почему бы, просто так, от нечего делать, не рассказать этот анекдот Горбунову, он ведь газет не читает. Веня очень любит истории, в которых наши компетентные органы проявляют такое завидное знание ситуации, ведь некоторые их представители – на его содержании. Это, наверняка, они шлют наверх подобную правдивую информацию, которая автоматически становится истиной, проверенной в последней инстанции…