Текст книги "Чужая осень. Транзит через Одессу. Лицензия на убийства"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 51 страниц)

– Хватит, – оборвал меня Вершигора. Знает генерал о таких штучках, правда, в последнее время его коллеги их перестали практиковать, особенно после двух самоубийств непосредственно в высоких кабинетах МВД. Только слушать это ему явно неприятно.

– Так что? Приехал Серов в Америку. Освободили его условно-досрочно, да?

– Еще раз перебьешь – пусть тебе Рябов все рассказывает, – чуть ли не обиделся генерал.

– А что такое? Ты спросил – я ответил.

– Ладно. Отсидел Серов три года и схлопотал инвалидность, травму получил он, черепномозговую. В инвалида второй группы превратился. Еще бы – перелом основания черепа, ушиб головного мозга. Эпилепсия вдобавок. И тут инвалида этого освобождают. А спустя пол года – он уже в Штатах. Что он там делал, наверное, будет лучше, если Сергей тебе расскажет. Он той линией занимался.

– Извини, генерал, а ты не в курсе?

– Ну, в общих чертах.

– Так мне в общих чертах и нужно.

– Серов в Штатах действовал для инвалида-эпилептика очень мобильно. Приступы болезней его не тревожили. И этот парень замечательно вписался в русскую мафию. Серов занимался подделкой кредитных карточек, страховых полисов, вымогательством, шантажом, нелегальной торговлей бензина и многим другим. А также – произведениями искусства. В его доме во время обыска, кроме громадного количества электронного оборудования, полиция обнаружила множество старинных картин, скульптур и другой антиквариат.

– А за что его взяли американцы?

– Они его не брали. Анонимный звонок в полицию, сообщение об убийстве. Когда полицейские вошли в квартиру Серова, он был уже мертв. На месте преступления задержали убийц с очень американскими фамилиями – Петров и Сидоров. Оба этих эмигранта – бывшие офицеры Советской Армии. Сидоров с Петровым уже расчленяли тело Серова, пальцы отрубить успели, в банку из-под пива спрятали, пули извлекли. Еще бы час – и все следы замели. А их кто-то сдал. Подробнее тебе Рябов расскажет. Это все, что я запомнил.

– А по твоей части?

– По моей части помогли питерские ребята. Заключение городской ВТЭК об инвалидности Серова было сделано врачами заочно, без осмотра больного, на основании справки. Как факт? А что суд после этого его тут же вчистую освободил от срока, уже не кажется странным? По крайней мере, как удалось Серову после того за полгода перебраться в Америку, у меня особого удивления не вызвало. Потому что мои коллеги побывали в тюрьме, где содержался Серов с 1986 по 1989 год. И что интересно – они даже не обнаружили никаких документов о пребывании там Серова. А когда начальство тюремное прижали, оно тут же раскололось: документы на осужденного отсутствуют, так как с ним все эти годы работал сотрудник КГБ. Потому ничего удивительного в досрочном освобождении Серова уже нет, правильно?

– Правильно, – пробормотал я, – и нет уже ничего удивительного, что он так здорово прокручивался в Америке. Понятно, почему его убрали, когда рухнуло КГБ. И даже отчего полиция была предупреждена об убийстве. Кто встречался с Серовым в тюрьме, тот и был настоящим «крестным отцом» русской мафии.

– Думаю, это не совсем так, – прикурил погасшую «беломорину» Вершигора. – Мы выяснили, что с Серовым работал Баранаускас. Но на роль «крестного отца» он не тянет. Ты подумай. Велигурова перевели из Москвы с его командой, а Баранаускаса нет. Он вернулся из Питера в 1989 году и с тех пор продолжает находиться там при…

Вершигора нарочно запнулся. Ему, видимо, не хотелось произносить эту фамилию. Еще бы, разве можно в чем-то бездоказательно обвинять такого же генерала, как сам, если просто догадываешься о его подлинном лице. Мало ли при ком может находиться Баранаускас? Это же не значит, что его хозяин отвечает за все действия подчиненного. Дай Вершигоре волю, он еще начнет меня убеждать, что этот Баранаускас – агент ЦРУ, давший возможность своим хозяевам успешно вести борьбу с нашим бедствием, хлынувшим к берегам Америки. Генерал Вершигора о нелегальной торговле металлом, наверное, наслышан. Впрочем, как и о контрабанде антиквариата. Только конкретно ничего не знает. И знать не должен.

– Баранаускас до сих пор находится при заместителе начальника внешней разведки Управления Министерства безопасности России Игнатенко, – завершил я фразу Вершигоры.

42

Марина поздоровалась так, будто бы мы расстались вчера. Стоило только поудобнее развалиться в кресле, принимая вид директора «Козерога», исстрадавшегося в заботах о производстве безналичных и их прыжках со счета на счет, как моя секретарша тут же добавила проблем:

– Тебе звонили по поводу регистрации совместного предприятия. Несколько серьезных вопросов у бухгалтера. У главного инженера и генерального менеджера тоже накопились какие-то вопросы. Кроме того…

– Марина, Рябов на месте?

– Уже полчаса.

– Давай его сюда. Совместное предприятие – это как раз то, что мне сейчас просто нужно, как воздух. Кто звонил?

– Фамилия у него подходящая, – усмехнулась Марина. – Акулов.

– Акулов?.. Уже интересно. И какие аппетиты у этой рыбки?

– Он просил передать, что может встретиться через пять дней.

– Я согласен. Только ради фамилии. Дальше: если главный инженер хочет сделать дополнительную рекламу по поводу «Вискаса», соедини его напрямую с генеральным менеджером. У бухгалтера двадцать минут на все вопросы. Но только после встречи с Рябовым. Давай сюда коммерческого директора.

Марина положила на стол пачку бумаг.

– Подпиши пока, – и, предвидя дальнейший вопрос, заверила, – юрист читал, бухгалтер тоже.

– Как работала фирма в мое отсутствие? – спрашиваю у Марины, щедро рассыпая свои автографы на листы бумаги.

– Тысяч сто заработали… – почему-то усмехнулась Марина, и, звякнув своими многочисленными побрякушками, собрала бумаги.

– Молодцы, так держать, – одобрил я трудовой энтузиазм своих работников. Это же надо, получают две-три тысячи в месяц согласно ведомости, но так стараются. А то, что в конце каждой недели бухгалтер дополнительно раздает конверты, содержание которых никакими налогами не облагается, это уже только моя проблема.

Никто не задается дурным вопросом, отчего во многих структурах такие зарплаты, что на них не то что семью – кошку не прокормишь, однако назло нашему замечательному правительству от голода еще никто не скончался. Наверное, потому что люди очень экономно живут. Как я, например. А что? Зарплата директора «Козерога» всего на полштуки больше, чем у уборщицы, до того я непритязательный. Как раз на блок моих любимых сигарет хватает.

– Ну, где Рябов? – спрашиваю у Марины, не спешащей оставить меня наедине с производственными проблемами.

– Сейчас будет…

– Что, Марина, говори…

– Я не хотела обращаться к бухгалтеру без тебя. Мне нужно две тысячи баксов на…

– Извини, Марина. Если нужно, ты их получишь. Я достаточно доверяю тебе, чтобы уточнять детали. Впрочем… Рябов правомочен решать эти вопросы, ведь вы с ним видитесь.

Глаза Марины сузились.

– Он сейчас гораздо чаще видится с этой девкой. Твоей девкой.

– Ты еще добавь – камоловской девкой. Мариночка, лично я ничего против не имею. Могу только Рябову спасибо сказать. Хотя его не понимаю. Поменять такую женщину, как ты, на эту телку может только идиот.

Лицо Марины просветлело. Все верно. Скажи любой образине, что она королева Шантеклера, и ее вера в эти слова будет стопроцентной. Но Марина не образина, а очень своеобразная женщина, пусть не суперкрасавица, но если Костя на нее облизывается, значит в ней что-то есть. Может, Рябов опасается, что она, дойдя до экстаза, все кишки у него вымогает в прямом смысле слова? Я бы сам не прочь, но… Если бы Марина была блондинкой – тогда другое дело. После Сабины любимой я на темноволосых женщин смотреть без содрогания не могу.

Рябов заявился буквально через минуту после того, как Марина вышла из кабинета. Теперь вряд ли моя секретарша будет информировать коммерческого директора о некоторых подробностях наших бесед.

– Сережа, мне срочно нужна информация.

– Как, опять? – чуть ли не застонал Рябов, протирая виски.

– То, что вы успели сделать с Вершигорой, дает тебе право на этот вопрос. Сейчас я имею в виду совместные действия по поводу некого Баранаускаса, а не подвиги ментов с «Содействием» по наведению порядка. К слову сказать, если еще раз…

– Я уже поговорил с ребятами, – продолжил за меня Рябов. – Что нужно выяснить? Я немного устал. Честно.

– Прими мои соболезнования. Может ты поспешил с Камоловым? Его телка при большом желании, а оно у нас неиссякаемое, Камолова бы до того света не хуже, чем динамит, довела. Но это к слову. А пока срочно, подчеркиваю, срочно выясни одну маленькую деталь: наш Петр Петрович замечательный работал в Южноморске двенадцать лет назад?

– Его же Велигуров с собой из Москвы притащил. Сам перебрался, потом людей своих…

Я вспомнил, как Сережа совсем недавно попрекал меня излишней усталостью и высказался по этому же поводу.

– Да что с тобой, Сережа? – в моем голосе звучит почти материнская забота, – ты совсем вымотался, меня понимать перестал. Так что, несмотря на твой огромный объем работы и усталость по поводу улучшения обслуживания населения, выясни: трудился ли Петр Петрович в Южноморске лет двенадцать тому. Тогда на нашей таможне дело звонкое было. И если в то время Петя доблестно контактировал с нашей таможней, тогда мы попадаем в цвет. Должен тебе сказать еще одно: нам нужно выяснить, чем Петр Петрович сдерживал твоих партнеров.

– Об этом лучше всех Велигуров знает, – срезает Рябов свой объем работы.

– Тем лучше. Петр Петрович уже в курсе, что его ликвидатор меня не прикончил?

Сережа закивал головой с таким радостным видом, что я невольно представил себе выражение морды Петеньки, когда он узнал о своей потере.

– Теперь у него одна надежда, – Заметил Рябов, – на поддержку из Москвы. Мы взяли под контроль все вокзалы. Больше того, Баранаускаса сейчас пасут и в Москве.

– Приятелям Вершигоры не терпится нахвататься лавров, разоблачая коррупцию?

– Но ведь иначе нельзя было. У них свои интересы. В конце концов, Баранаускас не только в Южноморске появляется.

– Мне бы очень не хотелось, чтобы Баранаускас встретился с твоим дружком Петей.

– Возьми его к себе в кореша, – пробормотал Рябов, лишний раз доказывая, до чего он устал.

– Сережа, ты даже не намекнул на то, что твои компаньоны тоже не против сделать этот выстрел в свое сомнительное прошлое.

– А им это несильно нужно. Там, в основном, ребята молодые подобрались, незамазанные.

– Незамазанных нет. Их в природе не существует. При большом желании за каждым человеком можно найти какую-то гадость. Так что будешь прижимать Велигурова, не забудь выяснить и эти подробности.

– Кто без греха… – вздохнул Рябов, и я понял: Сережа чересчур демонстрирует усталость, уж кто-кто, а он никогда не повернется спиной даже к манекену. Так что я сам начал нести лишнее. Хотя, не скажи я этого Рябову, вряд ли бы он стал делиться полученными сведениями. И быть может это верно. Очень может быть.

– Знаешь что, Сережа. Меня почему-то резко перестало интересовать, что может дать тебе Велигуров. Но, на всякий случай, эти данные должны быть под рукой в любую минуту. Пусть даже десять лет спустя. Ты ведь в конкурирующую фирму переходить не станешь?

– Уже сил нет переходить куда-то, – пожалел сам себя Рябов и пошел к двери.

– Сереженька, – медовым голоском пропел я, – дай Мариночке две штуки баксов. И не за счет фирмы.

– Чего это?

– По поводу ее морального ущерба.

Рябов молча закрыл за собой дверь, а я засмеялся. И тут же пошире открыл рот, услышав приближающееся звяканье Маринкиных побрякушек.

– Марина, все проблемы личного характера решены. Деньги тебе передаст коммерческий директор.

– А нельзя ли…

– Ответ отрицательный. Все равно котел общий. Кстати, Костя уже отошел от последствий «Вискаса»?

Марина с отвращением заметила:

– Нет, этот придурок до сих пор валяется в постели.

– Будем считать, что он получил производственную травму. Так что коллективу нужно позаботиться о начальнике отдела снабжения. Кто у нас профсоюзный лидер?

– Главный инженер. Согласно общему решению собрания коллектива.

– Ты не забываешь делать бумажки о собраниях, эти слушали-постановили?

– Я никогда ничего не забываю, – подчеркнула Марина.

– Приятно слышать. Значит, от имени профсоюза поддержи болящего усиленным питанием. Пошли ему ящик этого замечательного «Педигри Пала». Тем более, насчет пары дней форы я его успокоил. И давай бухгалтера. Да, если генеральный менеджер попытается ворваться сюда со своим длинным языком наперевес – можешь смело его убивать. По-моему, самые дорогие похороны нам обойдутся дешевле его нудностей.

43

Если Сабина, говоря о моих взаимоотношениях с секретаршей, в чем-то и была права, так только в том, что Марина снова шьется за мной хвостиком. Видимо у Рябова сейчас наступило особое напряжение с людьми, а его легендарное «Содействие» используется исключительно в общественно-ментовских, а не лично-корыстных целях. Тут уровень совсем другой, чуть сложнее уличного мордобоя. Так что я спокойно рулю по городу, убеждаюсь, что к моей скромной персоне никто повышенного интереса не проявляет и, наконец, останавливаю машину у величественного здания концерна «Олимп».

Однако на достигнутом, как нас учили с детства, останавливаться нельзя, и «Олимп» расширяет свои владения, затеяв новостройку возле офиса. Несмотря на запрещение горсовета, здесь столько строительных материалов, что поневоле завидуешь неукротимой жажде труда бывшего безработного, а ныне генерального директора «Олимпа» Гершковича. Строительство запрещено, однако против реконструкции никто ничего не имеет против. Котя арендовал ветхое здание всего на сорок девять лет. Но, несмотря на то, что здание это, когда Коте будет за девяносто, отойдет к городу, он смело тратит деньги на реставрационные работы. Не удивлюсь, если строители сделают такую замечательную реконструкцию, что вместо двухэтажной халупы вырастет чуть ли не небоскреб. Я вообще ничему не удивлюсь. Особенно тому, что Котя вполне может прожить еще сорок девять лет. Удивительным было бы другое: что со временем это здание он отдаст городу.

Возле громадной кучи дефицитного силикатного кирпича скучала группа плотных парней. Котина охрана вряд ли ожидала, что ее выставят на боевое дежурство в таком месте. Но Гершкович прав: оставь стройматериалы хоть на час без внимания – их вручную растаскают не только по близлежащим дворам. Нашего человека хлебом не корми, дай только кирпич или цемент украсть.

– Здравствуйте, папаша, – нагловато обратился ко мне один из парней.

Я тут же вспомнил его. Тогда в спортзале, после боя, этот воспитанник Авдюшенко тоже немного наглел. Марина тут же выступила вперед, но сейчас использование ее технических приспособлений было бы излишним.

– Здравствуй, сынок, – разве что не сжимаю в объятиях от радости встречи своего бывшего спарринг-партнера, – ты уже подкачал мышцы после нашего прошлого свидания?

– Хотите попробовать, папаша? – паренек стал в стойку, а его друзья явно обрадовались предстоящему зрелищу. Все-таки хоть какое-то развлечение.

– Возраст у меня уже не тот, – огорчился я, – разве что с доченькой моей посоревнуйся. Мариночка, покажи ему для начала, что ты с кирпичиком сделать можешь.

Марина подошла к парню, всунула ему в руки один из кирпичей и спросила:

– Удержишь?

– Давай! – недоверчиво заявил он, крепко сжав пальцами силикатный брусок по краям.

Марина сделала шаг назад, коротко хмыкнула и ударила по кирпичу. Одна из его половинок тут же упала парню на ногу, но он на это не обратил внимания, а пристально уставившись на Марину, заявил:

– Подумаешь, я два расколоть могу…

– А я – три, – заявил еще один спортсмен, но его тут же перебил другой:

– Три я в первом классе колол. Даю ответ за пять.

Когда я заходил в здание концерна, на меня уже никто не обращал внимания. Парни, выделывались перед Мариной, кололи кирпичи, как на показательных выступлениях. Марина с любопытством наблюдала за результатами молодецкой удали.

К Гершковичу я попал без особых проблем, положив перед его секретаршей свою визитку. Эта девушка знает, для кого Котя есть моментально, для кого освободится через два часа. А для многих Гершкович будет отсутствовать всю оставшуюся жизнь.

Я поздоровался с Котей, сходу отодвинувшим от себя какие-то проспекты, удобно расположился в кресле поближе к пепельнице и заметил:

– Котя, твои познания в строительном деле всегда были удивительны. Даже, когда ты возводил дачи, а не командовал «Олимпом». Но все-таки поражаюсь, как ты быстро внедряешь новые технологии. Вести строительство из обломков кирпичей – это ты сам или партнеры твои зарубежные придумали?

Котя без слов подскочил к окну и тут же вылетел из своего кабинета. Я без особого удовольствия поднялся из кресла, взглянул в окно. Гершкович, конечно, очень крутой парень, но чтобы до такой степени – я не представлял. А ведь с виду далеко не боец, но тем не менее сейчас Котя бежал, размахивая каким-то куском доски, а от него улепетывали восемь специалистов по восточным единоборствам. Мариночка скромно стояла в стороне и наблюдала за этой картиной с не меньшим интересом, чем за предыдущей.

Котя вернулся в кабинет с сорванным дыханием и куском доски в руках.

– Ты что, перенимаешь мои трудовые методы? – невинно напоминаю Котины намеки в свой адрес, кивая на доску. Котя отшвырнул стройматериал в угол кабинета и заявил:

– Это, наверняка, твоя работа. Ты же не человек, а вагон неприятностей.

– Что такое, – испуганно гашу сигарету в фирменной пепельнице «Салем», – дискос оказался фальшивым?

– Твои вещи, – подчеркнул Котя, – фальшивыми никогда не бывали. За это я спокоен. Я за другое имею в виду. Стоило тебе начать совместную деятельность с «Аргусом», так ему сразу стало тошно жить. И вообще, из-за тебя у меня теперь на эти независимые, чтоб они сгорели, газеты бумаги в два раза больше уходит.

– Ты сердишься, Котя?

– Он еще спрашивает. Да, я сержусь. А ты бы не сердился? Эти кирпичи проклятые только за баксы отпускают. И вообще, что сейчас дают без долларов, кроме неприятностей?

– И одна из них я?

– Ой, не надо. Человека нужно воспринимать, какой он есть. Так что, говори, у меня сегодня еще столько дел.

– А может, я просто в гости пришел?

– Ты в гости? Ты даже в сортир только по делу идешь.

– А ты зачем туда ходишь?

– Как зачем? Для удовольствия. Когда был маленький, больше всего любил сидеть на горшке. Мама так и говорила, Котя, надо кушать. Будешь много кушать, будешь много какать.

– Товарищ Горшкович, вы меня убедили. Теперь я к вам начну частенько наведываться. Чтобы получать удовольствие вместе с делами. Но если серьезно, Котя, я не помню, когда просто, без дел, сидел и говорил с кем-то. А иногда так хочется…

– Можно подумать, я помню. Но, смотри, у меня сегодня день уже расписан до ночи. И завтра. И через неделю. Плюс незапланированные встречи. И что такое выходной, за отпуск молчу, я только догадываюсь.

– Эти хронцы тебя по-прежнему донимают?

– Ой, не говори. Они же не понимают, куда лезут. Здесь же такие условия, что все договора хорошо работают только на бумаге.

– Котя, мне бы было интересно поучиться, как ты общаешься с иностранными клиентами. Хочется переходить на мировой уровень, а опыта нет.

– Ну так сиди рядом. От тебя коммерческих тайн нет. Бизнес у нас разный. Кто тебе не дает? Лично я не против. Только если ты сейчас на себе раскроешь рот, что хочешь предложить мне товар, так я тебе этой, где она, доской дам по голове.

– Что ты, Котя, никаких дел. Меня и так по голове все бьют. Еще не хватало, чтобы ты этим занялся. Я же человек мирный.

– Это точно. Только одни газеты кричат, что мафия распоясалась, а другие хвалят ментов и «Содействие» за борьбу с бандитизмом. Ты не знаешь, какая мафия распоясалась?

– Что ты, Котя? У нас куда не плюнь – обязательно в кого-то попадешь. Хотя бы одна мафия в городе была, так все проще стало.

– Кто знает, кто знает. Весь вопрос в том, что город один, а людей много. А?

– Смотря кого ты держишь за людей, – завершил я беседу, пользуясь Котиной терминологией.

44

Судя по тому, каким козлом скачет вокруг меня Гарик, чего-то ребенок от папы любящего добивается. Как вырос этот мальчик, прежде рубли клянчил, но вот уже второй год, кроме долларов ничего от папы не требует. Я его не сильно балую, потому что знаю: Гарик и Сабину доит. Больше того, иногда намекает Рябову, чтобы он тоже помогал подрастающему поколению материально. Так что рэкет Гарик наводит по всем правилам: пока клянчит, а подрастет – требовать будет.

– Папуля! – почти с Костиным выражением на ангельской мордочке терся возле меня Гарик. Ишь ты, папуля, тут явно не в долларе дело, сегодня этот аспид что-то покруче затеял.

Я погладил Гарика по голове, но тот даже с места не дернулся, а ведь как он не любит этого проявления отцовской ласки. Так не реагируй Гарик на этот жест с негодованием, стал бы я его по голове гладить? Но сейчас он даже не дернулся. Не иначе у квартирантов пистолет стянул или похлеще какую-то гадость затеял.

– На тебе бакс и отцепись, – пробормотал я, стараясь избежать более крупных неприятностей.

Гарик схватил купюру, вытащил из кармана огромный бумажник, набитый долларами и вкладышами от жевательной резинки. Вот молодежь пошла, для них бумажки от жвачки дороже отечественных денег. А и вправду, вкладыши на великолепной бумаге, с красивыми картинками, эти деньги-фантики с ними конкурировать не могут.

– Папуля! – снова запел Гарик. – Дай мне, пожалуйста, посмотреть кассету.

Ишь ты, пожалуйста. Того гляди еще полезу за кассетами на верхнюю полку, а этот кусок дряни быстро подпилит ножки стула.

– Какую кассету?

Гарик до того увлечен, что продолжает держать доллар в одной руке, а расстегнутый бумажник в другой.

– Ту, что дядя Игорь приносил. Мне ее можно смотреть? Это не ужасы? Не парнуха?

– Не «парнуха», а «порнуха», учись правильно говорить. Кстати, ты откуда о порнухе знаешь?

– Так ты же сам маме говорил, что она не в парилку, а в парнуху ходит. Зато я еще знаю: парнуха – это кино про любовь. Так мне мама сказала.

– А ты знаешь, что такое любовь?

– Конечно, – уверенно стал просвещать меня Гарик, – один пацан из нашего класса журнал приносил. За пять вкладышей показывал. Ничего, я потом ему контрольную списать дал. За шесть вкладышей. С «Мицубиси», «Тойотой» даже. А любовь – это когда тетки с дядьками целуются и друг другу голые жопы показывают.

– Ну, так ты у меня совсем грамотный, – обрадовался я за Гарика, поняв, что его порнографией не напугать. А зачем, у меня другая идея есть.

– Знаешь, на этой кассете не про любовь. Там ужасы. Страшные. Там злые дядьки маленьких мальчиков режут острыми-острыми ножами, – угрожающе-утихающим до шепота голосом нес я и глаза Гарика стали расширяться. Он о фильмах ужасов даже слушать боится, однажды орал благим матом в своей комнате, повернувшись задом к телевизору, когда я ему сюрприз устроил.

– Да, а кровь у этих маленьких мальчиков так и хлещет, – продолжал я, – но злые, нехорошие дядьки начинают им выковыривать глазки вилками…

Гарик начал медленно отступать назад. Все, теперь он об этой кассете надолго забудет и вдобавок побоится сунуть в видик свои мультфильмы и боевики: иди знай, вдруг среди пленки притаился злой дядька с вилкой в руке. Хорошо, сынок, что папа у тебя такой добрый.

Пользуясь замешательством Гарика, я выхватил у него свой доллар и, пока он не начал протестовать по такому поводу, дал ему для порядка несильную затрещину.

Гарик было хотел открыть рот, но я угрожающе пошел на него и тихо прошептал:

– Попробуй только заорать, тогда сегодня ночью к тебе обязательно придут вурдалаки с упырями. Я сам видел, как в полнолуние перед домом игрались мертвецы…

И с достоинством удалился в свой кабинет. Уже захлопывая за собой дверь, я услышал традиционное пожелание сына, насчет того, куда бы мне лучше отправится по его мнению.

Кассета была на столе. Я смотрел документальное произведение искусства, созданное по валютному заказу борцов за реабилитацию всех невинно замученных, и представлял себе, какой резонанс может вызвать эта пленочка. Мне порой становилось не по себе от этих кадров, что тогда говорить о людях, не привыкших к виду смерти. И больше того, противно делалось, даже адреналин щедрее вырабатывала кровь, когда я смотрел на кадры убийств безоружных. Убивать, защищаясь – это мне понятно. Но тут… Даже ликвидатор – и то чище этих нелюдей. Потому что чекисты, наверняка, сперва пристукнули его родителей, а потом медленно превратили ребенка в носителя смерти. Мало, что ли, таких ликвидаторов наплодили оба Велигурова с их корешками? И когда артист беззвучно заплакал перед камерой, вспоминая зверства Велигурова, я поверил ему, только потом вспомнил, что никакого Велигурова он не видел. Если я поверил – другие даже не засомневаются. А сыграл он так здорово, потому что, наверняка, повидал на своем веку валом других велигуровых. И дай им сегодня волю, они похлеще себя вести будут. Чтобы вообще свидетелей не оставалось. Даже таких, как артист.

Все, Василий Васильевич. Если не было громадья компромата, собранного на тебя, этот фильм все равно бы поставил точку в твоей жизни. После его демонстрации тебе только останется пойти по папашиным стопам, наградить самого себя пулей. А если всплывут наружу все твои дела, от минувших дней до сегодняшних, вряд ли тебе предоставится возможность самолично этой пулей командовать. До того искусство это на меня подействовало, что я бы сам тебя порвал и вовсе не потому, что твой дружок Петр Петрович хотел моей крови напиться. Так что волей-неволей придется Бойко премию увеличить, до того он хорошо с заданием справился.

На ближайшие несколько часов я себя работой обеспечил. Студийный «Сони» запишет одновременно три кассеты, а свой личный факс я давно не использовал в качестве ксерокса.