Текст книги "Чужая осень. Транзит через Одессу. Лицензия на убийства"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 51 страниц)

В медальерном искусстве я съел собаку не меньших размеров, чем Студент. Это мой конек, горжусь – самое полное собрание памятных медалей страны находится в основных фондах нашего семейного синдиката. Так что Костя меня не сильно удивил, но все равно приятно. Вот памятная медаль в честь создания университета в Москве работы Дасье. Да, тогда к иностранцам относились не так, как сейчас. Любого, как любит выражаться наш генеральный менеджер, шмаровозника встречают с распростертыми объятиями. Правда, мастеров медальерного искусства Россия искала по всему миру, но спрашивала с них строго.

Вот именно эту медаль должен был создавать Дюбю. Его рекомендовал российский императорский посланник в Дрездене Грос, В середине восемнадцатого века медальер Дюбю был принят на службу с месячным испытательным сроком на один год, но темпы его труда не устраивали двор. Дюбю уволили, а на его место срочно выписали из Англии медальера Дасье, сына знаменитого резчика Дасье из Женевы. Вот он-то и создал эту самую медаль с латинской надписью. И хотя в те годы Ломоносов с пеной на губах доказывал, что надписи на памятных медалях должны быть исключительно на русском языке, его никто не слушал. И на медали работы того же Дасье, посвященной графу Шувалову, равно как и других, лежащих передо мной, буквы исключительно латинские – Россия всегда болезненно относилась к мнению Европы, хотя в те годы даже не задумывались об экспортном исполнении своих товаров.

Дасье создал еще несколько произведений искусства, но климат Петербурга сыграл с его слабыми легкими роковую шутку.

Он чересчур поздно решил вернуться в Англию из России, где получал три тысячи самых настоящих рублей, а не каких-то дешевых по сравнению с ними долларов. Плюс, конечно, отдельно за каждую медаль. Только на борту судна у Дасье началось сильное кровотечение и нашел он свое последнее пристанище в Копенгагене. Вот какой я хороший специалист в этом деле, потому что такие знания позволяют сходу увеличивать продажную стоимость произведений искусства минимум на двадцать процентов. Может какой-то не знающий латыни профан, увидев на медали профиль Екатерины, подумает, что эта медаль отчеканена в ее честь, но только не я. Работа Дасье в память основания Московского университета – и никаких карточек и компьютеров, моя память тоже чего-то стоит. А рядом медаль Хедлингера по поводу заключения мира с турками, пальма, изображенная на оборотной стороне медали с отчеканенным римским профилем графа Остермана и другие очень интересные вещи.

– Костя, ты меня просто радуешь, – отрываюсь от изучения медалей, отмечая, как они прекрасно сохранились, а также то обстоятельство, что Марина подтянула плавки на место, – сколько ты заплатил за эти монеты?

– Сейчас все понимают только доллары, – возмущенно начал Константин, – оборзели люди до крайностей. Ну что делать, я, правда, посоветовался со Студентом, пришлось брать. Сто долларов дал, шутка ли.

Я понимаю, отчего Костя приволок эти медали сюда, а не потащил их прямиком к Студенту. Там бы он и «спасибо» вряд ли услышал, а я постоянно поощряю своих сотрудников.

– Возьми свой стольник и еще триста долларов премиальных, – небрежно замечаю и тут же задаю встречный вопрос, – или тебе вместо долларов…

Я не продолжил, увидав в Костиных глазах ту же самую борзость, о которой он только что распространялся. Костя искренне считал, что в отличие от него клиентки-бабаньки не имеют права интересоваться валютой.

– Беги к Студенту, а потом можешь расслабиться, – рассмеялся я, – но не так, как с этой рыбной девушкой.

– Придурок, – чуть ли не с ненавистью вставила Марина.

Костя спокойно надел свои сапожки и внезапно заорал:

– Нимфоманка-лесбиянка, любительница догов…

Марина подскочила с кресла, но Костя уже гнал по коридору, будто этот самый дог взял его след.

Рябов молча покачал головой. Я вспомнил, как эта парочка еще недавно портила мне настроение и невинным голосом заметил:

– Ну, пацан еще совсем, чего там. А ты, Мариночка, разве не любишь собачек, как Рябов?

18

Когда я вышел во двор, меня почему-то охватило чувство тревоги. Словно сработала дремавшая до сих пор внутренняя сигнализация, скомандовавшая мозгу «Внимание, опасность». Я на всякий случай расстегнул куртку и на этом сознательные действия закончились. Какая сила подхватила меня и буквально внесла в вырвавшийся из-за кустов крохотный автобус. Потушенные фары, это последнее, что я успел отметить, перед тем, как провалился в темноту, а затем, когда уже окончательно пришел в себя, почему-то первым делом вспомнил скрежет зубчиков наручников и два огромных пальца, молниеносно надавивших на фиксаторы.

Я лежал на полу автобуса, мое плечо надежно прижимал полусапог, так что шевелить руками было бесполезно, тем более запястья охватывали жадные пасти наручников. Фары встречных машин отбрасывали свет в темное нутро микроавтобуса и, не задавая никаких вопросов, я подмечал некоторые детали: форменные полусапожки, короткие стрижки и ребята – один в один. Во всяком случае, пока убивать меня они не намерены, к чему было тратить время на наручники; было бы нужно – размазали меня о капот автобуса и спокойно поехали дальше. Мало ли с кем не бывает несчастных случаев, тем более, когда вскрытие определит, что перед роковой встречей с автомобилем человек выпил.

Поэтому я не стал задавать вопросов явным исполнителям или орать «По какому праву?», а, прикрыв глаза, анализировал ситуацию, хотя после пересчета головой обоих ступенек машины в левом виске немного побаливало.

Я не сопротивлялся, когда автобус резко остановился, крепкие руки парней выволокли меня из него и потащили через двор в двухэтажное здание. И хотя мы двигались чуть ли не бегом, я успел прочесть некоторые таблички на многочисленных дверях в длинном коридоре.

Один из парней широко распахнул дверь кабинета. Замечаю и то, что в отличие от других это двойная дверь, руководство любит выделяться и в таких мелочах. Меня буквально швырнули на один из стульев, плотным рядом прижавшихся к стене, парень в строгом костюме с галстуком, который я бы никогда не рискнул одеть, положил на стол мой «ЗИГ-Зауэр», ключ от наручников и отрапортовал:

– Товарищ полковник! Задержанный доставлен.

Сидящий за столом полковник просто кивнул головой и группа захвата словно растворилась в воздухе. Ну и дрессура, высший класс, все понимают бессловно, даже наручники не сняли. Я продолжал хранить молчание, это золото, как последнее свое достояние. А то еще нарвешься на дежурную фразу «Здесь вопросы задаю я».

Полковник нарочно затягивал паузу, вертя перед собой какие-то бумаги. Наконец, он пожаловался мне:

– Столько дел накопилось…

– Естественно, – очень спокойно сказал я, сдерживая рвущуюся ярость, но через мгновение, конечно же, не вытерпел, – а ты этими бумажками зад вытри, может забот поубавится.

– Да, с годами ты не меняешься, – покачал седеющей головой полковник.

– О тебе этого не скажешь. Хотя полковник в начальниках райотдела для Южноморска что-то новое. Может, наручники снимешь?

– Обойдешься, – успокоил меня хозяин кабинета, – ты же сейчас попытаешься даже здесь драку устроить. Срока не боишься?

– За что это, интересно?

– За незаконное ношение огнестрельного оружия.

Я не стал вопрошать: где можно разжиться законным разрешением для ношения девятизарядного пистолета, намекать, что с оружием полгорода ходит, а чистосердечно признался:

– Этот пистолет я нашел в сауне и как раз собирался отвезти в милицию, чтобы оно не попало в преступные руки, гражданин начальник. Может тебя именовать именно так, а, Вершигора? Ты еще долго будешь устраивать здесь театр одного актера, мент поганый?

На мой комплимент Вершигора не прореагировал. Он ведь молчун, крутой парень, только вот с памятью у этого полковника плоховато стало. Может он забыл прошлое, когда с нашей помощью внедрился в наркобанду, или подвал, где его пытали перед тем, как решили отправить на тот свет? И в конце концов, разве не мы с Рябовым спасли его теперь уже полковничью шкуру?

– Понты давишь, боец невидимого фронта, – продолжаю шевелить нервы Вершигоры, – забыл, как тебя Толясь обоссал, когда ты в подвале шевелиться не мог и только смоктал мой окурок. Козел!

Вершигоре явно неприятно вспоминать свое героическое прошлое. Еще бы, провал по вине собственного стукача, нависшая над головой смерть и избавление от нее моим синдикатом. А потом – окончательный разгром транзитного канала наркотиков, который начал я, сидящий сейчас в наручниках. Полковник хренов. Да не будь нас с Рябовым, тебя бы до сих по искали. И скорее бы нашли кости неизвестного науке динозавра, чем твой труп, залитый цементом.

– А теперь вникай, – поведал мне Вершигора, – работать будем вместе и, смотри, без твоих штучек, чуть что: я тебе и закон, и приговор.

Вот в чем дело. Карпин принимает мое предложение. И Вершигора хочет с места в карьер доказать кто есть ху. Конспиратор чертов, работает в областном управлении, а спектакли устраивает на нейтральной территории. Еще не хватало, чтобы этот полковник начал процесс моего воспитания.

– Для начала – сними наручники, я хочу закурить. Драк мне на сегодня с головой хватило.

Вершигора долго возился с новой продукцией одного из винницких предприятий и, наконец-то, крохотный ключик принес моим рукам относительную свободу.

Я с наслаждением закурил, потер гудящий висок и заметил:

– Командовать будешь теми, кто в погонах. Ясно? Ты во мне сейчас нуждаешься больше, чем я в тебе. Впрочем, это было всегда.

Такое заявление Вершигора выслушал внешне спокойно, хотя щека у него явно дернулась.

– Мне кажется, что ты себя переоцениваешь, – попытался он перевести разговор в деловое русло, намекая: мы в общем-то партнеры, а что касается общего руководства, то в конце концов ответственность лежит только на нем.

Вершигору я уважал; в менты он пошел исключительно по убеждению, не для того, чтобы трояки на проезжей части сшибать и жрать на шару с подопечного гастронома. И вообще он человек каких мало, вряд ли я сам бы выдержал испытания, сквозь которые пришлось пройти Вершигоре в том самом подвале. Выдержать два дня пыток и не расколоться – раньше я думал: такое возможно только в кино. Однако, я еще очень сердился на методы его работы.

– Переоцениваю? Можем поговорить и о ценообразовании. В отличие от тебя я имею возможность залить в баки машин твоих ментов аж по двадцать литров бензина в сутки. И пусть гоняются на своих раздолбанных «Жигулях» за бандитами в «Мерседесах». И твоя цена мне тоже известна. Создается областное управление по борьбе с организованной преступностью. Интересно, кто займет это место, а, полковник? Опер ты, конечно, что надо, но тут совсем другое: доллары миллионами будут предлагать, скурвишься в два счета, как другие менты. Вы ж теперь к себе вообще людей с улицы берете. Раз в тюрьме не сидел – уже подходит. А что потом они вытворяют – ты лучше меня знаешь. И твоя цена известна, если перевести полковничью зарплату на тот же бензин – три канистры в месяц. А вот меня купить – у всего города средств не хватит.

– Так какого хрена ты лезешь? – иронически заметил Вершигора, демонстративно прикуривая дешевую папироску.

– А чтоб порядок был, – запальчиво отвечаю я, хотя прекрасно себя контролирую, пусть полковник и дальше считает, что изучил мой характер. – Ты вот тогда одну банду разгромил, столько шума и пыли, в программе «Время» восторженной слюной по этому поводу прыскали. А свято место бывает пусто? Там теперь вместо одной банды уже две действуют. И как я знаю, весьма успешно.

– А борьба с организованной преступностью – это как раз по твою душу, – плавно переводил разговор о своей работе в нужное русло Вершигора.

– Знаешь, Вершигора, это Вышегородский тогда приказал вытащить тебя с того света. Я спросил, зачем нам это нужно? И старик ответил: мы можем прожить без вашей помощи, но вы без нас – никогда. Ты ведь не считаешь меня преступником, Вершигора, потому что понимаешь всю дурь наших законов, ставящих меня на одну доску с грабителями и убийцами. Я торгую произведениями искусства и живу, к слову сказать, в обществе, где издевательство над правами человека давным-давно норма. Я могу, если хочешь, даже сесть на скамью подсудимых. Но только вместе с тем обществом, которое заставило меня жить по своим законам. Но этого не будет никогда.

Так что хватит даже пытаться заставить меня беспрекословно выполнять твои ценные указания. И вообще – это не мой уровень, полковник. Будешь согласовывать свои действия с Рябовым. Думаешь, я не понимаю, почему сегодня впервые за все эти дни остался без охраны. Вряд ли Сережа ожидал от тебя такой наглости. Спасибо за теплый прием. И будь здоров.

– Вернись, – тоном приказа бросил мне в спину Вершигора.

– Ты что, мне очередное воинское звание присвоить желаешь? – сказал я, держась за дверную ручку, – так это вряд ли получится. В своем деле – я маршал, не меньше. Чего тебе еще нужно?

– Пистолет свой забери, – сказал Вершигора и подтащил к себе очередную порцию бумаг.

Я шел по тускло освещенному коридору и думал о том, что в затрепанной фразе «Мафия бессмертна» есть глубокий смысл. Чего хочет мафия? Денег и власти. Деньги дают власть, а власть дает деньга. Это замкнутое кольцо сделало мафию неуязвимой. С организованной преступностью можно бороться. Победить ее нельзя. Даже если государство рухнет, на его обломках снова возникнет сообщество людей, стремящихся к деньгам и власти. И так будет всегда. Самое печальное для Вершигоры, он понимает это, но никогда и никому не признается. Особенно будучи начальником управления по борьбе с организованной преступностью. Борьбе, изначально обреченной на поражение.

Ночная прохлада освежила чуть гудящую голову, я медленно подошел к своей «Волге», в которой с виноватым видом застыл Рябов, но у меня почему-то уже не оставалось сил злиться на Сережу. Рябов знает, что делает, в этом я убеждался неоднократно. Вдобавок стиль нашей совместной работы позволяет и мне преподносить Рябову очень интересные сюрпризы.

19

Еще ни один человек не смог упрекнуть меня в жадности. Но когда Рябов положил на стол распечатку, глаза на лоб выскочили не ниже, чем у обычного человека перед прилавком после очередного повышения цен. А вообще к концу рабочего дня настроение у меня было бодрое, как и положено директору преуспевающей фирмы. Я с удовольствием крутил кассету, которая доказывала – нет в городе кабака лучше «Среды». Давал интервью вальяжный Дюк, глядя на него никто бы не поверил, что еще совсем недавно этот трус чуть ли не бился в падучей, отказываясь идти на работу. А галерея «Прометей» снова организовала выставку молодых художников и какой-то лысо-бородатый дядя захлебывался по этому поводу от восторга минут двадцать, не меньше, аж мне надоедать стало, что тогда говорить о посторонних людях. Ну и, конечно, масса комплиментов в адрес фирмы «Козерог». Она, оказывается, может осчастливить чем угодно по ценам, естественно, ниже, чем у других, в чем лично я сильно сомневаюсь. Попутно проглядел телевизионный очерк о банке «Надежда», который не только дает своим вкладчикам высокие дивиденды, но и оказывает финансовую помощь ребятишкам, стремящимся заниматься спортом.

И вот когда меня переполняло высокое чувство гордости за всю эту муровину, препирается меркантильный Рябов и начинает намекать, что телевидение стоит денег. На здоровье, конечно, однако телевидением коммерческий директор не ограничился.

– А что это за цены на бумагу? – поинтересовался я, – она что, рисовая?

– Газетно-журнальная. Рассчитываемся за рекламу с прессой. Завтра выйдет статья о добровольном обществе «Содействие».

Рябов, конечно, не стал лишний раз распространяться о том, сколько времени и сил забирает у него общественная работа. Еще бы, он лично возглавил это «Содействие», которое подменило ушедшие в прошлое добровольные народные дружины. Под руководством Рябова патрулируют улицы рабочие и студенты, чтобы люди чувствовали себя спокойнее. Лично мне не хотелось бы оказаться на месте тех, кто рискнет нарываться нехорошим поведением на комплименты этих рябовских отрядов.

– Ты что, собираешься светильниками торговать? – спрашиваю Сережу.

– Нет, юрисконсульты сказали, что один фонарь может заменить двух ментов. Так что нужно освещение на улицах.

– Я с этим освещением голым задом сверкать буду. Ты не знаешь, какого дьявола мы платим налоги?

– Высказался? – чуть ли не грубо спросил Рябов.

– Ну.

– Тогда смотри дальше.

– А зачем новые автомобили? Что? Ты совсем уже с коня попадал, купи своим ментам «Волги» – и пусть подавятся. «БМВ» и «Ниссан», к ним дизельное топливо. И десять тонн бензина?

– Машины для приманки. Так надо. А бензин – для патрулирования.

– Так менты же половину горючего сопрут для своих нужд, Рябов. Что, мы то же самое бы не сделали, а?

– Ну, сопрут, а что делать? Я с учетом этого десять тонн и заказал. Пока.

– А что это за премиальный фонд такой? Да за эти бабки я сам пойду гонять шантрапу по улицам…

– Ты посмотри сначала на резервный фонд, потом выскажешься.

– Я уже посмотрел в самый конец твоего списка. Ты только не решил расколоться на персональный наган каждому жителю города. А средства связи для бойцов «Сокола»? Ты что, им золотые телефоны покупаешь?

– Между прочим, – подчеркнул Рябов, – все это ты затеял. Я предупреждал – твое самолюбие нам слишком дорого обойдется.

– Гм… Что это еще за тысяча баксов в месяц?

– На предвыборную кампанию Карпина.

– Деньги на ветер. В общем так, Рябов, на все дела полмиллиона долларов – и ни цента больше. Слышишь? Можешь вместо ламп свечки покупать и печатать газеты на туалетной бумаге…

– Туалетная дороже.

– В общем, я понимаю: правопорядок – удовольствие дорогое, но не до такой же степени. Хорошо, считай, ты меня уболтал.

– Тут еще такое дело… – замялся Рябов.

– Я сказал – больше ни цента, – решительно отвожу от себя новые траты.

– Да нет. Мы должны оказать кое-какое содействие конторе. А они в свою очередь помогут решить наши проблемы.

– Чего они хотят?

– В конторе идет борьба между двумя группировками. Если мы поможем…

– Поможем. Только той стороне, где не играет Петр Петрович. Ты, кстати, выяснил, кто это такой?

Сережа сотворил обиженный вид и вытащил из бокового кармана фотографию.

– Городецкий Виталий Всеволодович.

– Прямо, как любимую, на сердце носишь, – вместо благодарности замечаю я. – Облезет Городецкий, он для меня пожизненно Петр Петрович.

– Он поддерживает Велигурова, потому что руководитель КГБ укреплял области своими людьми. Велигуров не только помог своими внешнеэкономическими связями, но… Короче, если начнется реставрация социализма – наше ГБ тут же возглавит именно Велигуров. По моим данным, работа в этом направлении уже идет.

– Тем более поможем. Госбезопасностью должны руководить люди с новым мышлением. К проклятому прошлому нет возврата! Да здравствует обновленное ГБ! Долой Петра Петровича! Рябов, а не пошел бы ты… к своему Вершигоре.

– А зачем? – принимает сказанное буквально Сережа, – Мы сегодня виделись.

– Пусть наши точки будут под охраной ментов, а мы высвободим своих людей для нужных операций.

– Об этом я уже подумал, – небрежно роняет предусмотрительный Сережа.

– Что с «Ромашкой»?

– Последней наколотой фирмой у них была какая-то «Салмо» из Прибалтики.

– Какие способы убеждения находят наши бывшие братья из тех мест?

– Технические. Прибалтийские команды специализируются на взрывах.

– Вот этого пока не нужно. Лепесточки у «Ромашки» мы будем выдергивать постепенно. Дай время подумать. И заодно как следует отремонтировать наш магазинчик.

Я покривил душой самую малость. Потому что не собираюсь слишком долго думать о судьбе «Ромашки». Для себя я все решил. Но скажи об этом Рябову, так он тут же поступит по-своему, с точки зрения максимума личной безопасности шефа. Так что пусть Сережа наводит порядок в городе, газеты дружно хвалят ментов и общественную организацию «Содействие», а судьбой этого цветочка я займусь лично. И не постепенно, а одним ударом. Потому что, не покончив с «Ромашкой» и, на всякий случай, с «Аргусом», не смогу вплотную приблизиться к Велигурову.

Я привык играть по собственным правилам, и партнеры из госбезопасности мне нужны исключительно для поддержки, не больше. Впрочем, кажется, начинаю кривить душой и перед самим собой. Я давно бы был на том свете, если бы кому-то стопроцентно доверял. Даже Рябову. Поэтому у меня будет собственная подстраховка.

– С тобой хочет встретиться Карпин, – заметил напоследок Сережа.

– Рябов, все и так сказано. Вот что, передай ему это кино и просто оттяни время встречи.

Я знаю, чего хочет Карпин. Подтверждения того, что волнует его как блюстителя законов во времена беспредела. Поэтому я отдаю кассету Рябову. Из совокупности искусств для нас важнейшим является кино, отмечал великий вождь всех времен и народов. Чтобы убедить Карпина в своих благих целях, я решил успокоить его при помощи художественного фильма, естественно, американского. А суть его такова. В одном небольшом городке царит тишина и покой. Ни убийств, ни хулиганских выходок. ФБР заинтересовалось, как это получается при таком вале насилия в стране? И оказалось, что командует городком один-единственный мафиозный клан, который вовсе незаинтересован в том, чтобы горожане нервничали по поводу собственной безопасности. Карпин умный человек и он поймет, что я хочу этим сказать.