Текст книги "Ловушка для профессионала"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

Белобрысый несколько раз перевел взгляд с начальника отдела снабжения на генерального директора фирмы, но так и не смог вникнуть в наши трудовые взаимоотношения.

– Есть какие-нибудь интересные предложения?

Константин явно недовольно отложил колоду на край стола и грустно заметил:

– Прибалтика опять целлофановые кульки предлагает.

– Твои что ли? – небрежно спрашиваю у белобрысого.

– Ага. Только с вами работать невкусно.

Понятно, на что намекает этот деятель. Ничего, сейчас я тебя обрадую.

– На это раз – ты сможешь облизать свои пальцы. Товар возьму без документов. И заплачу наличными.

Белобрысый одарил меня взглядом, каким обычно награждает лечащий врач своего пациента, когда с него стягивают смирительную рубаху.

– Ты пока прогуляйся, – обращаюсь к деловому партнеру, – у нас с Константином будет грандиозное производственное совещание по поводу этой сделки века.

Когда белобрысый захлопнул за собой дверь, я спросил у Кости:

– Что стоит пакет?

– Двести наличными, триста – по безналу.

– Прикинь, сколько нужно взять пакетов и по какой цене их перекинуть, чтобы заработать штуку баксов.

С калькулятором Константин управлялся менее умело, чем с картами. Я успел выкурить сигарету, пока начальник отдела снабжения колдовал с цифрами, бормоча невнятные заклинания, густо пересыпанные матом.

– Если взять всю партию, как он предлагает, продать их по шестьсот, то выходит штука навара, – наконец-то проявил свой математический гений начальник отдела снабжения.

Я быстро набрал номер телефона генерального директора финансового дома «Южноморск».

– Артур, здравствуй. Слушай, мне наличка срочно нужна. Да, и такое бывает. Есть партия целлофановых пакетов. Конечно, они живые, стал бы звонить… Да… По шестьсот. Ну и что? Лоточники у тебя их сегодня по две тысячи разберут. Хорошо. Уговорил. Да, накладную на сотню пакетов я тебе дам, так что не нервничай.

– Конспиратор хренов, – зло бросил Костя, явно недовольный тем, что я позвонил его клиенту.

– Ты кого имеешь в виду? – интересуюсь, положив трубку.

– Артура, конечно. Знаете, что он стал вытворять? Открыл дочернее предприятие, причем прямо в своем офисе. «Контакт» называется. «Южноморск» берет баксы у людей под пять процентов, а «Контакт» тут же ссужает их под пятнадцать.

– Нас его затеи не касаются. Перекинешь Артуру кульки, а прибыль отдашь этой девушке, которая пасется в моей приемной.

Исключительно для того, чтобы Константин выполнял эту работу с радостью на лице, небрежно бросаю на прощание:

– Кстати, ты не забыл, что в течение месяца трудишься на общественных началах.

Представляю себе, что стало твориться в душе Константина после этого напоминания. Но другого способа его воспитывать у нашего коллектива нет.

– Иди доигрывай, – бросаю на ходу белобрысому, стоящему в коридоре с деланно-безразличным видом, и тот рвет на себя двери, чтобы поскорее убедиться – иногда с «Козерогом» вкусно иметь дела.

В приемной тихо сидела на стуле женщина, упершись отсутствующим взглядом в красочный календарь на стене.

– Значит так, – тихо сказал я. – Мы вам поможем. Спокойнее, не нужно слов. Послезавтра зайдете к начальнику отдела снабжения и коммерческому директору. Только я вас очень прошу, никому об этом. Нам реклама не нужна.

В прошлом году был интересный случай. «Южноморский гудок» опубликовал письмо какой-то бабаньки, которая рассыпалась в благодарностях фирме «СиЛ», выделившей средства ее внуку на лечение за кордоном. «СиЛ» этот самый, Саша и Лева, не успел переполниться чувством гордости за такую благотворительность, как тут же в офис приперлись все, кто здесь кормится, и намекнули: если финансовые дела обстоят так хорошо – их пайки можно тоже увеличить. И даже не то что можно, а просто необходимо. А когда Саша с Левой подсчитали, во что им обошлась эта бабанькина газетная реклама, так сходу убедились – заказать за границей убийство вместо операции было бы намного дешевле.

– Спасибо, – тихо прошептала женщина и подняла на меня залитые слезами глаза.

– Не стоит. Идите домой, – сказал я и отправился в свой кабинет.

Рябов вопросительно посмотрел на меня, а потом ухмыльнулся. Все-таки здорово мы друг друга понимаем, без лишних слов.

– Хорошо, Сережа, – соглашаюсь с его безмолвным замечанием и не отказываю себе в небольшом удовольствии:

– Мариночка, вы тут подраться в мое отсутствие не успели? Ну и здорово. Завари еще кофе.

Когда Марина вышла в освободившуюся от мамашиного вторжения приемную, Рябов заметил:

– Она, кстати, на тебя тоже дуется.

– Переживем. Ну что, Серега, побаловались и хватит. А теперь давай работать.

Рябов поудобнее расположился в кресле рядом со мной и попытался что-то сказать, но щелчок селектора заставил его отказаться от этого благого намерения:

– Главный инженер хочет посоветоваться насчет нового центра, – в голосе Марины я услышал явное злорадство.

– Марина, в течение часа мы с Сережей скоропостижно отсутствуем, – напутствую секретаршу для того, чтобы она приступила к своим прямым обязанностям со всей серьезностью.

– Итак, Рябов, что удалось выяснить?

– Никаких данных о Ляхове нет, – мгновенно огорчил меня коммерческий директор.

– В таком случае, я позвоню Тенгизу.

– Стоит ли?

– Не волнуйся, разговор будет носить весьма поверхностный характер. Впрочем, встреча с Ляховым нас пока ни к чему не обязывает.

Рябов ухмыльнулся и мрачно процедил:

– Вот именно, что пока.

Тенгиза я знаю страшно сказать сколько лет. И все эти годы он работал ювелирно. Правда, пять лет назад был у него маленький прокол из-за излишней доверчивости. А началось все с портрета Марка Шагала, который висел в Бакинском театре русской драмы. Ну и пусть бы себе там пылился, так нет, не смог Тэнго пережить, что такое произведение искусства до сих пор никто по достоинству оценить не может. Ведь согласно инвентарной описи цена этого портрета была немного дешевле, чем он стоит на самом деле – три рубля и ни цента больше. И до того этот Шагал взволновал Тенгиза, что он раскошелился аж на пятьдесят рублей, когда ему портрет притащили.

Буквально через день до Тэнго дошло, что портрет этот может стоить еще дороже, и он начал действовать соответственно. В общем, пока театралы терроризировали ментов по поводу исчезнувшей трехрублевой картины, Тэнго сложа руки не сидел. И вскоре этот Шагал отправился за кордон, попутно принеся Тенгизу сто пятьдесят тысяч долларов. Вот из-за этих копеек и собственной несдержанности в компании, как ему казалось, близких людей, Тенгиз оказался под колпаком московских гэбешников.

Однако стоило только Грузии стать самостоятельным государством, как Тенгиз сходу ожил, показал два кукиша в сторону Баку и Москвы и приступил к своей производственной деятельности с таким размахом, словно хотел с лихвой наверстать время, затраченное на вынужденное безделье в компаниях хорошеньких девочек.

К девочкам мой партнер был всегда неравнодушен. Особенно к блондиночкам; они всегда входили в мою программу южноморского гостеприимства. Однажды, отдыхая у меня, Тэнго до того одной увлекся, что Рябов сунул свой профессионально любопытный нос в его записную книжку, и наш компьютер до сих пор хранит адреса партнеров, поставщиков, даже разных девушек, которым сейчас Тэнго вряд ли звонит из-за их возрастного ценза.

А вот с партнерами как раз все по-другому, это не девочки. Хороши только три старые вещи – вино, скрипка и партнер, который ни разу тебя не подводил. Один из этих партнеров – я сам. После неприятностей Тенгиз несколько раз брал у меня товар, однако в Южноморске появляться не рисковал, видимо, на его характер сделка с Шагалом отложила свой отпечаток или с годами стал домоседом – кто знает. Все мы с годами меняемся. Однако хватка у Тэнго осталась прежней.

Во время последней сделки Тэнго предложил мне уступить коллекцию нэцке на тридцать процентов дешевле, а взамен – получить московского клиента, с которым работал много лет. Видимо, до того Шагал ему икался, что Тэнго запальчиво объявил: с этой самой Москвой, которая оккупировала в свое время его родину, он больше не хочет иметь дел из-за проснувшегося национального самосознания.

С предложением Тэнго я согласился, выдвинув единственное условие: товар он получает по моей цене, но, если сделка с Ляховым состоится, пресловутые тридцать процентов вернутся в его карман.

– Правильно говоришь, дорогой, – одобрил мою осторожность Тенгиз, – только зачем вспоминать о деньгах старым друзьям? Тридцать процентов? Мне хватит десять. Но с каждой сделки. С Ляховым можно иметь дело.

На том и порешили. И вот теперь по моей просьбе Сережа проверил все данные, имеющиеся о партнерах Тэнго. Только вот Ляхова среди клиентов Тенгиза почему-то не было. Впрочем, мы постоянно кого-то теряем, кого-то находим, так что ничего удивительного, и тем более страшного.

– Где мы встречаемся? – интересуюсь у Сережи.

– В ресторане. Завтра вечером.

– В моем?

– Нет, в моем. Тебе пора там побывать.

Год назад мой ресторан стал считаться самым престижным в городе. Как-то в шутку Рябов заметил: он сможет открыть заведение еще лучше. Я рискнул и поспорил на целый доллар, что Сереже вряд ли удастся эта идея. И, если Рябов состыковывает нас с Ляховым в своем кабаке, значит у него руки чешутся получить с меня выигрыш. К тому же Сережа немного дуется, что я не пришел на открытие кабака. Однако о работе заведения нельзя судить по первому дню. Сколько их в последние годы открывалось, с какими помпами – и где теперь эти так называемые общепитовские точки с изысканными кухнями и вниманием к гостям? Две трети тут же скатились к привычным советским порядкам. Кроме того, если Сережа решил провести эту встречу на своей территории, он уверен в победе.

– Я надеюсь, ты не открыл какую-то восточную кухню, Сережа, – принимаю приглашение Рябова.

– Конечно, нет. Мне тоже не нравятся жареные гусеницы, – предугадал мои дальнейшие соображения по поводу своего заведения Рябов.

3

Откровенно говоря, Сережа обманул мои ожидания. Мне казалось, что его ресторан будет украшен очередной неоновой вывеской на английском языке, а тут все скромненько и непривычно. Никаких «Эльдорадо», «Зодиаков» и прочих «Парадизов», уже начинающих действовать на нервы. Над входом скромная и ни к чему не обязывающая надпись «Трактиръ». Именно так, с ером на конце.

Зато в дверях стоит швейцар, что с ходу определяет класс ресторана. Швейцар небрежным взглядом скользнул по мне, и вместо того, чтобы пошире распахнуть дверь, тут же уставился в невидимую точку над моей головой, успев предварительно огладить свою роскошную бороду.

– Поработать не желаешь? – спрашиваю у рябовского цербера, продолжающего делать вид монумента у громадной лакированной двери с резными изображениями кистей винограда.

– Свободных мест нет, – наконец-то разлепил губы швейцар и презрительным взглядом скользнул по десятидолларовой купюре, которую я ему продемонстрировал.

– Форма у тебя, прямо как у адмирала, – огорчился я, – но больше, чем на бывшего майора, все равно не тянешь.

Швейцар даже не пошевелился, отвел взгляд в сторону и уперся им в светофор, словно увидел его впервые.

По-видимому, кто-то из охраны успел позвонить в этот кабак, потому что, отстранив швейцара с его рабочего места, на улицу выскочил Рябов, окинул меня критическим взглядом и поздоровался:

– Ты что, переодеться не мог?

– Сережа, я прямо с тренировки. Кроме того, мне так удобно.

Рябов недовольно покачал головой. Еще бы. Если он уверен, что его ресторан лучше моего, то появление в «Трактире» клиента в таком импозантном виде может удивить постоянных посетителей.

Я посмотрел на швейцара, который всем своим видом доказывал, что теперь моя персона гораздо дороже для него, чем висящий неподалеку светофор. Он напряженно улыбался, прижимая дверь одной рукой к стене, а второй – свою роскошную фуражку поближе к сердцу. Унюхал сходу, что его хозяин не выскакивает встречать первого попавшегося посетителя, и окончательно понял: только по-настоящему богатый человек может себе позволить ходить в чем ему удобно, а не так, как общепринято.

– Мне твой кабак не нравится, – заявил я Рябову, – никакой демократичности. Цербер твой, кстати, в майорах ходил?

– В подполковниках, – чуть ли не с гордостью заметил Сережа. – А насчет демократичности… Скажи, что боишься проиграть.

– Никогда, – решительно подтягиваю измятые спортивные брюки повыше и командую: – Вперед, за гастритом.

Швейцар продолжал героически прижимать дверь к стене, а фуражку к груди, но при этом умудрился еще и вытянуться по стойке «смирно».

– Служи, Подполкан, – небрежно бросаю в его сторону и успеваю заметить, как на суровом лице отставника проскочили положительные эмоции.

Кабак Рябова оглушил меня тишиной, хотя свободных столиков было мало. Обшитые настоящим деревом, а не дешевым пластиком стены, лоск паркета, а главное – отсутствие эстрады. Вот это да, наверное, единственный ресторан в городе, где можно пообщаться, не перекрикивая рева так называемого оркестра. Чем еще удивит Сережа?

По залу тихо скользили официанты. Все ребята, как на подбор, в непривычной униформе: тонкие длинные белоснежные полотняные рубахи с орнаментом у ворота, перехваченные у талии тонкими поясками, ярко-красные кожаные сапожки.

– В отдельный кабинет не желаете? – гнусным голосом прошептал на ухо Сережа.

– Это что, заведение для голубых? – тем же тоном парировал я. – Ладно, Серега, не дуйся. Давай в отдельный кабинет, а то в зале публика непривычная – ни бандюг, ни сучек, а тем более – иностранцев.

– А этим хронцам мои цены вообще не по карману, – гордо заметил Сережа. – Привыкли, что за десять долларов у нас можно было гудеть на всю катушку. Ничего, теперь быстро отучатся.

В отдельном кабинете сразу бросились в глаза кресла, состоящие из набора предметов крестьянского обихода: спинки в виде дуг, локотники – топоры. Я пригляделся повнимательнее – нет, не подделка, а настоящая работа художника – резчика Шутова, удачно вписавшаяся в эту стилизованную под русскую избу комнату. Во сколько же обошлась Сереже его затея, даже трудно представить.

– Чем кормить будешь? – спрашиваю Рябова. – Ну, давай, рекламируй: лучшие вина из Италии, изысканные закуски…

– Не дождешься, – спокойно ответил Сережа. – Лучшие вина… Привезут какой-то дешевый шмурдяк, которым в той Италии местные бомжи заливаются и… Ладно.

Рябов щелкнул пальцами, и в кабинете тут же оказался один из молодцев, словно выскочивший из полузабытой детской сказки с меню на федосковском подносе.

Я уселся поудобнее в старинном кресле и скользнул взглядом по длинному списку, где значились расстегаи, жареные мозги, кулебяки, раковый суп и другие давным-давно позабытые блюда, которыми регулярно питались наши предки.

Одобрительно кивнув головой, я обратился к теперь уже точно половому:

– Для начала принеси мне пачку «Пэлл-Мэлла». Или в вашем заведении только махра имеется?

Официант вопросительно посмотрел на Рябова, тот молча кивнул, и парень неслышно выскользнул за дверь.

– Ага, – догадался я, – так ты еще здесь и курить запретил. Тоже отличительная черта заведения. Только скажи честно: под видом седла косули вы свинину подаете или говядину? И что это за самогон – рябиновая, брусничная? А налимьи печенки ты лично из бычков вытягиваешь?

– Прямиком из Сибири. Местных продуктов почти нет.

– А откуда все эти деликатесы?

– Мясо, в основном, из Болгарии. Птица тоже, у нас фазанов и куропаток почти не осталось. Ну, и из Венгрии. Рыба, сам понимаешь… Только настойки и хлеб местного производства. У меня свое подсобное хозяйство, все делается по старинным рецептам.

– А цены?

– Крутые, – откровенно признался Рябов.

– Понятно, все из-за границы.

– Да нет. В той же Болгарии продукты раз в десять дешевле, чем у нас. И гораздо чище. А цены крутые потому, что сюда приходят те, кто любит пожрать, а не палить время. Сегодня в любой городской забегаловке, мало-мальски приличной, человек платит за ужин до пятидесяти баксов. У меня – раз в пять дороже.

– Но зато он может небрежно обронить в разговоре, что ужинал в «Трактире», и его акции в деловом мире сходу повышаются на несколько пунктов.

– И это тоже. Но главное, люди знают, зачем сюда идут. Мы ведь даже поваров из Германии пригласили. У нас мясо по-настоящему готовить разучились.

Рябов не успел продолжить рекламу своего заведения, как внезапно возникший официант положил передо мной пачку сигарет, бросил взгляд в сторону Сережи и тут же выскользнул из кабинета, не ожидая моего заказа.

– Ты их лично воспитываешь? – киваю головой в сторону закрывающейся двери.

– Я тут почти не бываю. Здесь есть директор – он за все отвечает, – скромно ответил Рябов. – Ты есть будешь?

– Обязательно. Хотя кофе – это тот напиток, которым плевались твои любимые бояре. Но, надеюсь, он тут водится? И кстати, когда будет Ляхов?

– Он уже здесь.

– Рябов, что ты себе позволяешь? Я понимаю, реклама – это двигатель, но мне сейчас гораздо интереснее пообщаться с Ляховым, чем вникать в тонкости твоего творения.

Сережа хитро улыбнулся, и я сразу понял, чего он добивается.

– Ладно, Рябов, – расстегиваю карман спортивной курточки и бросаю на стол смятый доллар, – ты победил.

Рябов бережно расправил купюру и вздохнул:

– Кто, кроме меня, знает, во сколько мне обошелся этот бакс.

– Заведение доход дает?

– Еще какой.

– Ну тогда не плачь. Однако я предлагаю еще одно пари. Как насчет заведения более демократичного и пользующегося повышенным спросом?

– У тебя и так ресторан есть.

– Я имею в виду совсем другое. Ну что, боишься заспорить?

– Где наша не пропадала, – отчаянно взмахнул рукой Рябов. – Ладно, ставлю этот же доллар. А теперь переоденься, пожалуйста.

– В косовороточку, что ли?

– Саша! – гаркнул Рябов, и в кабинет тут же ворвался мой водитель с гигантской сумкой.

– Так тут еще и фокусы подают, – забота Сережи мне не по нраву, однако Рябов прав. Покажись я Ляхову в таком спортивном виде, он это может воспринять как пренебрежение к деловому партнеру.

– Саша, ты и охрана на сегодняшний день свободны, – скомандовал хозяин «Трактира», когда я с печальным вздохом потянул «молнию» на сумке.

4

Едва поздоровавшись, Ляхов извинился и продолжил диктовать заказ официанту:

– Перепела с брусничным вареньем, портвейн «Леве»… О, байдаковский пирог… Какая начинка?

– Шесть ярусов, – отбарабанил половой, оторвавшись от кожаного блокнота с золотым тиснением «Трак-тиръ», – осетрина, сказан, оленина копченая, горбуша и…

– По-моему, горбуша и копченая оленина – не подходящее соседство, – перебил официанта Ляхов, – нельзя ли вместо горбуши немного постной баранины?

Половой с уважением посмотрел на Ляхова и заметил:

– Скажу шефу, чтобы приготовил именно так. К пирогу рекомендую рябиновую настойку…

Несмотря на возмущенный взгляд Рябова, я прикурил сигарету, и, как по мановению волшебной палочки, возле меня появилась пепельница с надписью «Мальборо», словно бросающая вызов патриархальным порядкам заведения.

По-видимому, Рябов успел понять, что означает моя ухмылка. Он тихо прошептал:

– Вообще-то здесь курить не положено. Оттого пепельницу подали с кухни.

Ляхов продолжал свое совещание с половым; со стороны могло показаться, что этот обед для него гораздо важнее встречи со мной. Тертый мальчик, и паузу выдерживает правильно, только вот чересчур демонстративно. А вообще-то давно мне такие люди не встречались, создалось впечатление, что этот парень соскочил в Серегин кабак прямо из какого-то голливудского рекламного ролика. Прекрасен Ляхов, что и говорить, причем не приторно-правильными чертами, делающими лицо просто смазливым, а суровой что ли красотой, которая отличает дамского угодника от настоящего мужчины. А впрочем, какая разница, с такой мордой как у него – успех у женщин обеспечен пожизненно, сами на шею вешаться будут. И где справедливость в этом мире, когда матушка-природа от рождения одного так награждает, что остальной сотне достаются рожи – черти горох на них молотить забоятся.

Впрочем, осматривать Ляхова я начал вовсе не с его прекрасного лица, а с ног. Потому что, оценивая человека, давным-давно научился начинать это с его обуви. И пусть даже сидит на нем костюм от Гивенчи, а галстук от Картье, но, если на ногах неподходящая обувка, – это говорит о многом. Только вот с обувью у Ляхова все в порядке, мокасинчики легонькие, тщательно выделанная крокодиловая кожа, фирма «Армани» в рекламе не нуждается, ее изделия носят не более пяти процентов населения планеты, это не «Саламандра».

– Еще раз прошу прощения, – обратился ко мне Ляхов, когда официант отправился на кухню, чтобы повара перекроили пирог по желанию клиента.

Я погасил сигарету и как можно небрежнее заметил:

– Ничего страшного, Анатолий Павлович, сытый желудок важнее любого произведения искусства. Я как-то приобрел натюрморт Раушвегера, так, верите, на голодный желудок его рассматривать просто невозможно, слюной истекаешь. Кстати, вы давно занимаетесь коллекционированием?

– Почти пятнадцать лет. Не стесняйтесь, спрашивайте.

– Теперь моя очередь просить прощения, однако прошу понять меня правильно. Рекомендация Тенгиза стоит многого, однако до сегодняшнего дня мне казалось, что знаю всех крупных московских коллекционеров.

Ляхов с какой-то неподдельной печалью посмотрел в мою сторону и заметил:

– Видите ли, я работал в одном из силовых министерств и в связи с этим обстоятельством… Продолжать?

– Не стоит. Если не секрет, с каким посредником вы работали?

– С Маркушевским.

– Тогда все понятно. Вы собираете русскую живопись, портреты, в частности…

– В основном, да. Но также коллекционирую холодное оружие.

– Значит, Рокотова Маркушевский брал для вас?

– Да, и еще прекрасную работу Поленова, неужели позабыли?

– Помню, помню – Розмарицын, Поленов, Рокотов и…

Ляхов нарочно выдержал паузу, продолжая начатую линию поведения, а затем спокойно добавил:

– И неизвестный художник круга Венецианова. Вы уже закончили проверять меня?

Я прикурил очередную сигарету и в тон собеседнику протянул:

– Но ведь я уже просил у вас прощения. Кстати, почему так трагически сложилась судьба Маркушевского?

– Если бы она сложилась как-то по-другому, вряд ли бы я имел удовольствие познакомиться с вами, – заметил Ляхов. – Маркушевский продолжал бы брать за свои труды совсем небольшой процент, и мне бы было гораздо спокойнее. Жаль его. Если вам любопытно, то меня проинформировали: je подонки, которые избили его и ограбили, получили по десять лет.

– Да, судьба. Был у меня приятель, цеховик. Сейчас бы в героях ходил. Полгорода в свою продукцию одел. Расстреляли его за это. А тут два придурка лупят человека так, что тот уходит из жизни на больничной койке – и все для того, чтобы дубленку снять, в карманах порыться. Так им – по десятке… Потом глядишь – амнистия какая-нибудь… Да, что говорить, прекрасным специалистом был Петр Ефимович.

Ляхов молча качнул головой.

– Так что вас привело в наш город, Анатолий Павлович?

Ляхов медленно достал из бокового кармана клубного пиджака конверт и протянул его мне. В конверте лежала черно-белая репродукция. Изображенная на ней девушка смотрела с такой неподдельной печалью, что сразу стало ясно – в моих руках фотокопия незаурядного произведения искусства, позволившая с одного взгляда проникнуть в душу модели.

– Каюсь в своей неосведомленности, – сухо, как бы со стороны, прозвучал собственный голос, – однако никак не могу определить имя художника.

– Не удивительно, его работ в нашей стране почти не осталось. Это портрет кисти Марии Башкирцевой.

Несмотря на мою искусствоведческую подготовку, о Башкирцевой я слышал впервые, вот поэтому и отпустил дурацкую фразу:

– Женщина-живописец уже само по себе явление из ряда вон выходящее, тем более, если она художник незаурядный.

– А Серебрякова?

– Исключения лишь подтверждают правила. Впрочем, оставим эту тему для теоретиков, я человек дела.

– Хорошо, – Ляхов убрал в карман репродукцию. – Эта работа совершенно случайно выплыла в Южноморске. Одна из тех картин Башкирцевой, что хранились в Полтаве, и до сих пор считается – они погибли в сорок первом году во время бомбежки.

– А почему бы вам самому не заняться этим делом?

– Потому что я теперь здесь, как бы это ни странно звучало, – иностранец, к тому же не совсем логично рыскать по региону, где есть специалист такого класса, как вы. Мне не приходилось самому участвовать в таких поисках, ведь это должны делать профессионалы. Поэтому и пользуюсь услугами посредников. Кроме того, у меня, признаюсь откровенно, есть дела и поважнее.

Мне не очень понравилось, что Ляхов как бы невзначай щелкнул меня по носу. Можно подумать, деловой выискался, меня нашел, от безделья изнывающего. Ничего, Ляхов, ты на меня тоже поработаешь.

– Давайте договоримся так, – как можно мягче постарался сказать я, – мы постараемся найти для вас полотна Башкирцевой. Однако деньги меня не интересуют. Бартер – совсем другое дело.

– У меня прекрасный обменный фонд, – с гордостью сказал Ляхов.

Ничего, парень, красавец писаный, сейчас я тебя обрадую.

– Ив нем, конечно, есть скульптуры из янтаря?

Ляхов одарил меня таким взглядом, словно я перехватил столик на колесах, который подкатили к нам два официанта, и вывалил его содержимое на голову моего чересчур занятого собеседника. Продолжавший молчать Рябов сделал неуловимое движение пальцами, и половые ушли, так и не расставив яства на столе. По-видимому, здесь порядок такой; это я успел заметить. За некоторыми столиками тихо продолжались деловые переговоры, а возле них сиротливо стояли, дожидаясь своей очереди, столики с деликатесами. Однако стоило кому-то из посетителей поднять палец, как официанты вырастали перед ним, словно прятались рядом, под холщовыми скатертями с ярко-красными народными орнаментами.

– Скульптур из янтаря у меня нет. Однако я располагаю уникальными вещами – живопись, оружие. Если вас так интересует скульптура, и она есть. Из мрамора.

Я отрицательно покачал головой. Оружием он меня удивить хочет. Да у меня этого оружия – на полк диверсантов хватит, только пушек нет, потому что их при большом желании бузуки заменят. У Ляхова бы глаза на лоб полезли, увидь он арсенал моей фирмы. Наверняка подумал бы, что я, кроме искусства, еще и оружием промышляю.

– Меня интересуют скульптуры из янтаря, – упрямо повторяю и, чтобы Ляхов не продолжал настаивать на своем замечательном обменном фонде, заявил/ как отрезал, – иначе сделка не состоится.

– К сожалению, я не располагаю достаточным опытом в этом деле, – не сдавался Ляхов.

– Ничего страшного, – усмехаюсь в ответ, – я ведь тоже до сегодняшнего дня не подозревал о художнице Башкирцевой.

– Быть может, все решат деньги? – без особой надежды на мое согласие предложил Ляхов.

– Нет, – твердо сказал я. – С некоторых пор мне пришлось прекратить работу по найму. Другое дело – сотрудничество равных партнеров.

– Что конкретно вас интересует? – начал сдаваться собеседник.

– Работы Эрнста Лиса, Аркадия Кленова… Тем более – это ваш регион. В общем, любые хорошие скульптуры. Хотя должен сразу предупредить, что ваш янтарь будет расцениваться неадекватно количеству холстов Башкирцевой.

– Я понимаю, – окончательно капитулировал Ляхов. – Но о доплате можно всегда договориться.

– Конечно. И хотелось бы, чтобы одной из работ в качестве доплаты стал портрет работы Минаса Аветисяна.

– Какой именно?

– Вы приобретали у Маркушевского небольшую работу этого автора?

– Постойте, дайте припомнить… Вы имеете в виду «Портрет старика»?

– Вот именно.

– Можно подумать.

– Нужно.

– Что нужно?

– Подумать нужно. Меня интересует этот портрет.

– Подумаю, – пообещал Ляхов и оглянулся по сторонам.

И кого это он ждет? Скульптуры мне лично не нужны, но мой германский партнер Фридрих Краузе избодал этим янтарем до такой степени, что не снабдить его – станет стопроцентной возможностью навеки потерять такого клиента. Так что пусть Ляхов потрудится над этими интересующими Фридриха статуэтками, а мне уже самому любопытно – кто это торгует в Южноморске Башкирцевой и отчего я впервые слышу об этом от постороннего человека, а не от своих специалистов, чьи услуги оплачиваются довольно высоко. Кроме того, теперь мне уже точно с Ляховым работать интересно. Главное, чтобы Рябов преждевременно об этом интересе не догадался.

Ляхов еще раз огляделся, словно ожидал, что после его замечательного предложения в кабак Рябова тут же приволокут полотна Башкирцевой. И дождался-таки, но только не живописного изображения прекрасной дамы.

К нашему столику подошла женщина, дерзкая красота которой была под стать ляховской. Мой собеседник встал из-за стола, и я увидел, чего именно не хватает ему, чтобы стать стопроцентным идеалом мужчины – торса. Фигура Ляхова напоминала зажигалку, которую я крутил в своих пальцах, его плечи буквально на миллиметр шире бедер. Не может этот красавец похвастать атлетическим сложением, в отличие от нас с Рябовым. Да и меня на его месте куда больше волновала бы такая женщина, чем эта самая Башкирцева, будь она миллион раз выдающимся мастером.

Ляхов пододвинул кресло, демонстративно ухаживая за своей спутницей, и тут же потерял к ней интерес.

– На чем же мы завершим нашу встречу? – пришел я на помощь женщине, намекая: засиживаться за столиком в мои планы совершенно не входит.

– Будем считать, что договорились, – сказал Ляхов и снова протянул мне конверт с репродукцией.

– К чему же было прятать ее поближе к сердцу? – полюбопытствовал я.

– Была вероятность не договориться, – сухо заметил Ляхов.

– Мне остается только узнать, как эта работа попала к вам?

– Несколько месяцев назад я обменял ее на две прекрасные доски семнадцатого века. Вы о Рогожине слышали?

– Вот именно, что слышал. Старый жучок, иногда не брезгует краденое прикупить.

– К сожалению, не все коллекционеры обладают высокими моральными качествами, – огорчился Ляхов, – однако Рогожин утверждал, что полотно чистое, здесь обманывать смысла нет. И уверял меня, что оно попало к нему совершенно случайно, когда он был в Южноморске. Помню, так и сказал – удача всегда случайна.

– В таком случае, я счастлив за Рогожина и желаю вам приятно провести время, – прощаюсь с этой парой, которая так и просится на конкурс красоты, а Рябов молча кивает головой.

– Кофе так и не выпил, – жалуюсь Сереже, когда швейцар-подполковник распахнул перед нами дверь, скаля все уцелевшие в боях зубы.

– Ничего, дома успеешь, – гарантирует мой коммерческий директор.

– Отчего ты решил, что мне хочется туда ехать?

– Сабина третий день мой телефон обрывает.

– Ну и что?

– Она твоя жена, а не моя.

– Ладно, Серега, так уже выходит, что ты стал для меня не просто компаньоном, но и другом семьи.