Текст книги "Война Владигора"

Автор книги: Валерий Воскобойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

СОТНИ ОГНЕЙ В НОЧИ

Войску на чужой земле нужно многого опасаться, а потому Абдархор вокруг своего лагеря выставил со всех сторон дозоры, которым полагалось всю ночь жечь небольшие костры, а в случае тревоги – быстро подбросить хвороста, чтобы пламя могло ярко вспыхнуть. Такой был знак опасности.

Абдархор послал в княжеское войско нескольких лазутчиков. Те вернулись и доложили, что синегорцы все еще собирают силы и нападать в эту ночь не станут.

– Если до темноты подойдет Саддам, то на рассвете нападем мы. Если нет, будем ждать до следующего утра.

План у Абдархора был простой: незадолго до поры, когда начинает светать, основным силам перебраться через овраг, а едва рассветет – ударить по спящему врагу. Чтобы войско не бездельничало днем – уж он-то знал, как безделье мгновенно рушит всю дисциплину, – он заставил плести из гибких веток мостки. Два-три таких мостка можно перебросить через овраг, чтобы быстро переправить лучников.

Саддам до заката не подошел. Но Абдархор не слишком волновался. Старый уже стал правитель. Когда-то был быстрый, как лев, но кто об этом теперь помнит? Так и с ним самим будет когда-нибудь тоже. Что молодому волку до заслуг старого вожака! Абдархору уже не раз более молодые сотники и тысяцкие намекали, что пора повернуть войско против Саддама, – даже с этим походом старик медлил, нее чего-то ждал, даже хотел послать Абдархора с очередным посланием к Владигору. Только зачем? Не достаточно ли того унижения, которое претерпел Абдархор, вручив предыдущее наглое послание синегорского князя? Кто еще называл его старым ишаком и грязным верблюдом?! Столько красивых, благородных слов было сказано князем в своем замке, и все лишь для того, чтобы страшнее звучали оскорбления, которые князь нанес всему войску Саддама и Абдархора!

Пусть видят боги и покойные предки, они не хотели этой войны. Но чем еще можно ответить на мерзкие слова и подлые притязания? Может быть, они даже не станут убивать синегорского князя. Посадят его задом наперед на ослицу и провезут перед собравшимися на суд племенами. Уже этого позора будет достаточно. Наказанные таким образом, люди его племени сами уходят навсегда в пустыню.

Предательства не прощают тем, кто сам предлагал дружбу. А потому, когда от имени князя пришли двое посыльных с теми же лживыми словами о дружбе, Абдархор распорядился показать, что сделает с теми, кто этих посыльных послал.

Уже темнело, а Саддам так и не появился. Хотя старик мог подойти и ночью, если миновал засветло Кривое ущелье. Абдархор еще раз взглянул на сигнальные костры. Все было спокойно.

– Труби отбой! – приказал он сигнальщику.

И тот протрубил в длинный рог сигнал, который так любил каждый из воинов. Но самому Абдархору не спалось. Несколько раз выходил он из своего шатра и проверял сигнальные огни. Костры рядом с шатрами простых воинов догорали. Легкий туман, смешавшийся с дымом, стлался по долине, и какое-то смутное беспокойство не давало ему заснуть. Лишь ближе к утру он забылся тяжелым сном.

И проснулся как от толчка. Вот что ему надо было сделать, вот о чем он не подумал: надо было выставить дозорных не только на холмах, которые он оставил Саддаму, – дозорные должны были стоять и дальше в полях, которые тянулись почти до самого Кривого ущелья.

Путаясь в пологе, он стал выбираться из шатра, чтобы унять беспокойство, а когда вылез и поднял голову, с ужасом обнаружил, что на долину с холмов мчатся сотни огней. И никто, никто в его лагере не трубит тревогу!

Не хотел этой битвы Владигор! А желал он с жителями пустыни мира. И будь его воля, остановил бы оба войска, пошел бы в лагерь неистового воина Абдархора, сел бы у него в шатре и выпили бы они оба по чаше напитка, что готовится из молока кобылиц. И убедил бы князь, что не только не держит никакого зла на Абдархора, а даже наоборот – всегда говорит о нем с уважением и ставит его благородство в пример молодым воинам. Да только если уж прыгнул, так надо и приземляться.

Едва стемнело, князь вызвал сотников и приказал обмотать копыта у всех лошадей тряпками. То же было сделано и с доспехами. Чтобы ни один щит не громыхнул, ни один меч не звякнул.

А потом по узкой – даже и не дороге – тропе повел войско через лес в обход к тем полям, что тянулись от Кривого ущелья до холмов. На пути им не встретилось ни зверя, ни человека. Лишь добрая луна освещала дорогу.

И все это время костровые продолжали поддерживать огонь в десятках мест среди оставленного войском лагеря, чтобы враг не мог догадаться о тайном княжеском плане.

В условленном месте у сухой канавы Владигора поджидал Ждан со своими двумя сотнями. Он сделал все, как они обговаривали, и был доволен.

– Хорошо завалили, – сообщил он, – до завтрашнего утра хватит камни ворочать.

На холмах горели сигнальные костры и были видны силуэты дозорных.

– Абдархор может поставить дозорных и тут, – с тревогой сказал Владигор и приказал войску остановиться, хотя до холмов было еще далеко. – А ну как кони заржут или щитом кто о камень звякнет? Ты, Ждан, останешься здесь. Людям прикажи отдыхать, но тишину блюдите. А я возьму Млада с десятком быстрых ребят и пойду поменяю дозорных.

– Князь! Лучше бы я, а не ты!

– Знаю. Да только, когда они тебе крикнут, что ты им скажешь?

Млад быстро подобрал десяток конников, и они, стараясь не шуметь, скрылись в ночной мгле. Договорились, что сигналом будет, когда костер мигнет трижды.

Здесь, в полях, шла своя ночная жизнь. Прыгали из-под копыт лягушки, пролетали яркими искорками светляки, где-то ухал филин.

«Уж не Филимон ли? – подумал князь. – Так и буду всю жизнь каждого филина слушать с надеждой?»

Но это был не Филимон, иначе бы уже объявился.

Сигнальных костров было три. И Владигор решил начать с крайнего левого. Послав Лиходея на холм, он знаком приказал остальным следовать за ним.

Дозорные, сидящие у огня, не могли разглядеть людей, двигающихся во тьме. Зато могли хорошо их слышать. У крайнего костра дежурили двое.

– Проверка дозоров! – крикнул Владигор на языке савроматов, когда один из них насторожился и стал прислушиваться. – Не замерзли? Чужие не проезжали?

– Все спокойно, начальник! – отозвался, видимо, старший и стал подниматься.

И тут же, получив стрелу в горло, захрипел и начал оседать на землю.

Второй взглянул на него с удивлением и тоже упал, с метательным ножом, торчащим из груди.

– Огонь держите небольшим! – приказал князь, оставляя дежурными своих воинов.

У второго костра их уже ждали – слышали разговор Владигора с первыми дозорными. И стоя всматривались в темноту. Князь, стараясь, чтобы голос звучал грубее, спросил:

– Не спали? Было что подозрительное? Ну?

– Ничего не было, начальник, – робко отозвался один из них.

Воины Млада сработали быстро и тут.

Лишь у третьего костра произошла небольшая заминка. Там один из дозорных окликнул их сам. Фраза, которую он выкрикнул, была незнакома Владигору, – язык каждого племени савроматов отличался от другого, порой они и сами не понимали друг друга. Пока князь решал, что ответить, савромат крикнул что-то дозорным второго костра, у которого стояли уже люди Млада.

Но его крик успела оборвать стрела, выпущенная Младом.

– Сигналим! – скомандовал князь.

И новые дозорные трижды резко загородили щитами костры со стороны полей и трижды щиты подняли.

Князь вглядывался в степь, но никакого шевеления не видел, столь густа была тьма. Но вот он почувствовал тихое дрожание земли под многими копытами.

– Зови сотников и раздавай факелы! – скомандовал Владигор, когда Ждан поднялся к нему на холм.

И все-таки не хотел Владигор ничьей смерти. А потому, когда сотники собрались, обратился к ним с короткой речью:

– Трудно мне говорить вам то, что обыкновенно перед битвой не говорят. Но и не сказать нельзя. Прежде всего, берегите своих воинов. Но и врагов – щадите. Гоните их, безлошадных, в овраг. Пусть он набьется ими доверху. И помните: их больше, чем нас. Стало быть, нам одолеть их труднее. А ежели они одолеют – нам пощады не будет. И все же – не они наши враги, а те, кто столкнул нас с ними. Говорю это вам с болью, потому что не хотел этой битвы! Но иду впереди вас!

Сотники были люди пожилые, разумные, наставление князя они приняли близко к сердцу и поняли, что проиграть эту битву нельзя. Но князь сказал еще не все и не всем.

– Ждан, Млад, вы – берите своих молодцов и будьте рядом со мной. Коли прорубимся к Абдархору, то, может, и битву остановим. И за то нам спасибо скажут многие матери.

А дальше каждый из воинов получил по два факела, и лавина огней низринулась с холмов вниз, в спящую долину.

Абдархор, увидев надвигающееся море огней, понял все. Вот отчего не мог он спокойно заснуть! Вот что вселяло в него смутную тревогу! Он бросился к рабу-сигнальщику. Тот крепко спал, привалившись к стене шатра и широко раскрыв рот. Рог валялся рядом.

Абдархор пнул сигнальщика ногой и схватил рог. Когда-то мальчиком-сиротой он начинал свою службу в войске именно с сигнальщика. И не забыл эту науку.

Звук протяжный и тревожный разнесся над спящим лагерем. И пока сигнальщик полз к нему на коленях, Абдархор, пнув еще раз его ногой, успел протрубить тревогу несколько раз.

Никто не ждал, что синегорцы нападут среди ночи с холмов. Воины выскакивали из шатров, суетливо хватали щиты, мечи, путались в одежде, а синегорцы уже врубились в первые ряды отборного отряда.

Это были лучшие воины Абдархора, цвет его войска. Они и в эту ночь первыми встретили врага. И Абдархор готов был зарыдать, видя, как один за другим падают они под ноги напирающих лошадей. Всадники с факелами били каждого, кто попадался им под руку.

– Вырывайте у них факелы! – закричал Абдархор, поняв замысел врага, но среди стонов, криков и лошадиного храпа никто его не услышал.

Синегорцы работали мечами, копьями, разя налево и направо. Но сколько раз подряд один человек может махнуть рукой с мечом? Сто? Двести? А потом рука устанет.

Стали уставать и синегорцы.

Все же их было намного меньше, чем воинов Абдархора. И когда первый порыв кончился, силы сравнялись.

Часть савроматов была загнана в овраг. Они тоже рвались в битву, и на них приходилось оттягивать немало синегорцев.

Владигор чувствовал: еще немного, и победа может ускользнуть у него из рук. Несколько раз он пробовал прорубиться к Абдархору, но того заслоняли такие отборные воины, что попытаться сломить их сопротивление было все равно что пробивать мечом каменную стену.

Уже, как и в любой большой битве, земля под ногами стала влажной и липкой от крови. Тот, кому повезло упасть с коня, но не быть раздавленным, поспешно уползал на край побоища.

Искореженные доспехи, ломаные мечи и метательные топорики – все это валялось под ногами лошадей. Раненые кони, оставшись без хозяев, отчаянно ржали. Над полем стоял яростный крик сражающихся людей.

Ждан и Млад оберегали Владигора с обеих сторон. Но и он тоже оберегал их. Такое уж в бою правило. Пока ты бьешься с врагом справа, левый твой бок остается уязвимым, если нет с той стороны товарища. Да и на затылке не у каждого имеются глаза.

И когда Владигор успел сразить здоровенного савромата, охраняющего подступы к Абдархору, Млад бросил метательный нож в того, кто хотел попасть топориком в голову Владигору.

Заслон у Абдархора становился все тоньше. Вокруг него лежали тела лучших его воинов, с которыми он прошел не одну битву.

И тогда Абдархор, выхватив длинный кривой меч, воскликнул:

– Пустите меня, я сам сражусь с Владигором!

И в одно мгновение все замерли вокруг. Только Ждан несмело начал было:

– Надо ли, князь?!

Но и тот оборвал себя на половине фразы.

Он имел в виду, что Владигор еще не отошел после смертельной раны. Но с другой стороны, чувствуешь слабость – не лезь в битву. А если уж ввязался, кому какое дело до твоих ран. Будь готов отвечать своей жизнью или своей смертью.

Небо давно уже посветлело. Догорали, потрескивая и дымясь, факелы. Серые туманные сумерки висели над долиной. И в этом сумеречном свете все, затая дыхание, стали следить за начинающимся поединком.

Владигор развернул Лиходея и направил его грудью на легконогую лошадь Абдархора. Это был старинный его прием. Боевой друг всегда участвовал в битве вместе с хозяином. Сбивал грудью подвернувшихся лошадей, кусал врагов, копытами втаптывал их тела в землю.

Но лошадь Абдархора недаром происходила от кобылиц, за которых давали по тысяче пленных людей. Она зашаталась, но устояла. И все же Владигор успел нанести ей удар боевым топориком в шею, и только тогда она, осев на задние ноги, стала валиться на бок.

Абдархор едва успел высвободиться, а когда выпрямился, Владигор уже ждал его на земле.

Сотни людей, своих и врагов, продолжали молча следить за поединком.

– Я не хочу твоей смерти, Абдархор! – сказал князь.

– Зато я желаю твоей! – выкрикнул противник.

Шлем и щит у него были синегорской работы. Князь когда-то подарил ему свой лучший доспех, и теперь этот доспех держал не друг – враг.

Абдархор первым сумел дотянуться до княжеской головы. Владигор отклонился, и меч не рассек шлема. Однако удар был такой силы, что князь пошатнулся.

Увидев это, Абдархор немедленно ударил во второй раз. Он надеялся рассечь металлическое наплечье и лишить князя руки, но промахнулся. Князь успел уберечься и от этого удара.

И Ждан, плечо к плечу стоявший рядом с савроматом из лучшей сотни, вздохнул с облегчением: коли так, князь успел оправиться от удара по шлему.

Следующий удар был за князем. Но Абдархор успел заслониться щитом.

На это князь и рассчитывал. Меч с силой прошелся по щиту, и ремень, которым щит крепился к руке, лопнул. Теперь щит скорее мешал в обороне, чем защищал.

Владигор, не делая паузы, нанес боковой удар в шлем, и Абдархор почувствовал, как мир потерял резкие свои очертания, а его противник словно бы размазался в воздухе.

Он зашатался, и издалека могло показаться, что это шатается башня. Так он был огромен. И все же ему удалось устоять на ногах. Пересиливая немочь, он поднял мгновенно отяжелевший меч и несколько раз взмахнул им. Но эти взмахи были столь нелепы и неточны, что все поняли: конец поединка близок. Князь выбил оружие из рук Абдархора, подошел вплотную и толкнул знаменитого воина в плечо. Тот отклонился назад, но выпрямился и повис на князе.

Владигор, удерживая его на себе, лишь проговорил с печалью:

– Что же наделали мы, Абдархор?! Разве нам нужна эта война?

И никто не продолжал битвы. Все по-прежнему смотрели на своих предводителей.

– Абдархор, ты слышишь меня? – спросил князь, придерживая его одной рукой, а другой – распуская ремни на его шлеме. – Отзовись! Я и сейчас хочу быть твоим другом!

Но воин молчал.

И тогда князь бережно уложил его на землю. И все вражеские воины это отметили про себя, и все они следили, как синегорский князь воткнул в землю меч и снял шлем. А потом зычно, на всю долину, прокричал:

– Слушайте меня, воины Абдархора! Это говорю я, князь Владигор! Синегорцы не хотят войны с вами! Воткните свои мечи в землю так же, как это сделал я!

И большинство воинов выполнили его команду.

– Тех, кто может идти сам, я отпускаю домой без выкупа. Раненых будут лечить лекари. Убитых мы оплачем и похороним вместе. Битве конец!

Большинство радостно побросали на землю щиты и стали снимать доспехи. Но не все.

Воин, который стоял рядом со Жданом, подошел к князю при всем оружии, и Ждан тоже бросился следом, потому что видел: князю и самому едва хватает сил, чтоб стоять.

– Ты меня знаешь, Владигор. Мы встречались с тобой и как враги, и как друзья, – сказал воин. – Ты напрасно думаешь, что закончил войну. Она только начинается. Следом за нами придет столь страшное войско, что все прежние битвы покажутся тебе детскими играми. Но если ты поклянешься, что сразишься и с этим врагом, то мой меч будет на твоей стороне!

– Я принимаю его, – ответил князь и, теряя сознание, стал оседать на землю рядом с лежащим в беспамятстве Абдархором.

К ВЕЛИКОМУ ОТЦУ

Бывшие враги держали военный совет.

В большой палатке Владигора сидел на красивом ковре, согласно своим правилам, Саддам, вдоль стен стояли два ложа, на них полулежали Абдархор с перевязанной головой и князь – оба были еще слабы. У входа в палатку стоял Ждан, рука у него была на перевязи. Совещающиеся считали, что разговор слишком важный, чтобы слова его могли долететь до посторонних ушей, и поэтому Ждан стоял на страже.

– Кто знал, что письмо твое подменили! – всплескивал горестно руками Саддам. – А в результате погибло столько лучших мужей.

– Одна и та же вражья рука действует по всему Поднебесью. Она умножает нежить и ведет ее на людей. Она пытается истребить нас руками друг друга, – объяснял Владигор.

– Взглянул бы ты на наших врагов. Признаюсь, что даже никогда не ведавший страха в ужасе бежал бы, если бы столкнулся с ними нос к носу, – проговорил Абдархор. – И боюсь, нет в Поднебесье силы, которая способна справиться с ними.

– Такая сила есть, дорогой Абдархор. Или ты не знаешь, что сказали наши жрецы? – Саддам повернулся к Владигору. – Только кто осмелится совершить этот путь?

– О какой силе и о каком пути ты говоришь, уважаемый Саддам? – приподнялся князь. – Назови мне их, и я немедленно отправлюсь по этому пути. Устами ваших жрецов говорит сама мудрость. Мне не раз доводилось убеждаться в этом.

– Этот путь не для смертных, как мы с тобой, дорогой Владигор, – усмехнулся Абдархор. – Он столь же непрост, как если бы жрецы предложили пройтись по небу от звезды к звезде.

– Но они предлагают идти по земле! – не согласился Саддам. – Жрецы уверяют, что только Великий Отец остановит и уничтожит нечисть, которая надвигается на наши земли.

– Я слышал о Великом Отце, но не знаю, где он живет. Если бы знал, то пошел, – просто ответил князь. – Что важнее жизни наших людей? Это ваш бог?

– Нет, это наш прародитель, от которого происходим мы все, савроматы. Предание говорит, что когда он увидел, как нас сделалось много, то ушел в большую пещеру и там живет до сих пор, потому что бог наградил его вечной жизнью. В руках своих Великий Отец держит все силы поднебесного мира.

– Но почему же тогда он не поможет вам? – не удержался от вопроса Владигор.

– Я тоже однажды задал этот вопрос жрецам, – усмехнулся Абдархор, – и получил такой ответ: Великий Отец ведет беседу с богами. Для вечного мгновение жизни – это то, что для нас целый век поколения. Но если к нему обратиться с мольбой, он услышит и поможет. Он по-прежнему добр, да и кому же еще помогать, как не собственным детям.

– Где эта пещера? – снова спросил Владигор.

– Если бы это знать! Есть несколько преданий о тех, кто искал к ней путь. Все они не вернулись назад. Известно лишь, что дорога к ней проходит через пустыню. А дальше Великий Отец сам укажет направление тому, кого он согласится принять.

– Почему же на этот путь не ступит никто из вас? – удивился Владигор.

Ответом было долгое молчание. И лишь потом старый Саддам произнес:

– Боюсь, для нас этот путь невозможен, хотя ступить на него может каждый. Слишком тяжелы наши грехи…

– Князь, отдохнуть бы тебе, – решился напомнить Ждан.

– Но только до вечера. А утром я ухожу. Коли есть в Поднебесье хоть один, кто поможет нам, я должен с ним поговорить.

Мертвые с обеих сторон были оплаканы и похоронены. Раненых развезли на телегах по окрестным селам, и там занялись ими местные вдовы. Шутили, что спустя срок в селениях появятся черноволосые дети с голубыми глазами. Способные ходить были отпущены по домам.

Старый Саддам лично повез на родную землю своего военачальника, которому еще требовалось лечение.

А Владигор, дав последние указания Ждану, погладил ладонью Лиходея и отправился на поиск того, кто мог бы помочь в борьбе с многочисленной нечистью.

Странен был этот путь, ведущий в неизвестность. И все же Владигор делал один шаг за другим и был уверен, что идет верно.

Однако и его, словно волны, захватывали порой сомнения. Ему ли, посвященному самому Перуну, обращаться за помощью к чуждым святыням? Но он отвечал себе словами старинного мудреца, которые вычитал когда-то в одной из книг у Белуна: «Боги любого народа достойны уважения. И, придя на чужую землю, я прежде всего отдаю дань почитания ее богам».

ПУСТЫННЫЙ СКИТАЛЕЦ

Только пересекающий пустыню понимает, насколько велик этот мир и как ничтожны возможности человека.

В начале пути Владигор встретил путника, идущего той же дорогой. Это был старый савроматский жрец, пожелавший посетить святые места. С ним было три верблюда и множество мехов с водой.

– Я вижу, твоя лошадь умна и красива. Вижу, что силен и ты. Но вижу я и другое: что сделается с вами в конце пути, если вы до него доберетесь. У вас слишком мало запасов воды. С одним мехом не путешествуют по пустыне. А лошадь не приспособлена к длительному хождению по пескам. Возьми меня в свои спутники, а я поделюсь с вами знаниями и водой. Когда мы пересечем пески, то расстанемся здоровыми и веселье будет играть в наших глазах, – предложил старый жрец.

Так они и пошли вдвоем.

Лишь в дневное жаркое время пустыня может показаться мертвой. К вечеру и особенно по утрам все живое в пустыне улыбается жизни и без страха смотрит на солнечный мир.

Они выходили до рассвета, пока и пески и солнце были нежаркими.

Едва заметный ветер перегонял песчинки с одного бархана на другой. Им навстречу задом наперед бежали старательные жуки-скарабеи, и каждый катил впереди себя катышек овечьего помета. Их путь пересекали юркие мышки-песчанки, они прятались в узкие норки, но и там их настигала опасная для путешествующего змея – гюрза.

Иногда, тяжело ступая, выходил на вершину бархана, чтобы важно взглянуть на мир, а заодно и закусить пушистым зверьком, крокодил пустыни – варан. А более мелкие ящерки обожали забежать в тень человека и, дрожа всем телом, быстро зарыться в песок.

Князь и старик жрец, один на коне, другой – на верблюде, двигались с бархана на бархан, оставляя за собой длинные неровные линии следов.

Когда солнце поднималось выше и начинало опалять тело, они добирались до колодца.

– Скажи, старик, кто выкопал эти колодцы?

– Колодцы? – удивлялся столь простому вопросу старик. – Я думаю, их выкопали сами боги, потому что они были всегда, как и многое в Поднебесье.

– Боги не занимаются копанием колодцев. Для этого есть люди.

– Может быть, и так. Мне достаточно знать, что колодцы спасают человека. Пусть вода в них кажется слегка солоноватой, но ее с удовольствием пьют верблюды.

Лиходей тоже пил эту воду, хотя бы потому, что другой не было. А напившись, можно было омыть и ноги, и тогда Владигору казалось, что большей радости не существует, чем вытянуться в жалкой тени двух-трех колючих саксаулов, окружавших колодец, и пережидать, пока солнце, стоящее в небе прямо над головой, не станет снова снижаться. Когда же приблизится прохладное предвечернее время, пустыня снова оживет, а путники поднимут животных и двинутся дальше.

Так было три первых дня.

Старик мало интересовался прошлой жизнью Владигора. Однако про себя иногда рассказывал. Его отец, дед и прадед были жрецами. У отца с матерью он родился шестнадцатым, и родители решили, что детей у них слишком много. А потому, не долго думая, закопали его в песок. Но следом шел караван. Погонщики верблюдов наткнулись на новорожденного младенца и выкормили его верблюжьим молоком. Спустя несколько лет отец признал своего сына по знаку на плече, который выжигал всем своим детям сразу после появления на свет. А потом так случилось, что все пятнадцать его братьев погибли во время большого мора и только он мог утешить старость отца, ставшего к тому времени слабосильным.

– Ты еще молод, спутник, и потому счастлив, – говорил старик. – Молодость – это всего лишь тонкая позолота на печали судьбы. Когда же человек, вскарабкавшись на вершину жизни, спускается туда, откуда он и явился, печаль все сильнее захватывает его сердце. Но вместе с печалью приходит и спокойное знание. Сколь многих глупостей и постыдных поступков я бы мог избежать, будь это знание при мне в молодые годы! Теперь же остается лишь идти с тобой по пустыне и с грустью вспоминать свою жизнь, словно это была жизнь чужого для меня человека.

Поздно вечером, когда заканчивался третий день их пути и старик, по обыкновению помолившись своим богам, стал устраиваться на ночлег, он рассказал Владигору другую свою историю.

– Я вижу, ты человек верный. К тому же мы расстанемся с тобой, едва дойдем до края пустыни, а потому я доверю тебе одну из своих тайн.

– Подумай, – предупредил Владигор, – стоит ли это делать? Ведь ты можешь и пожалеть об этом.

Но старик не послушался:

– Я сказал тебе, что иду поклониться святым местам. Это именно так. Но лишь наполовину. Я иду поклониться могилам своих предков, а также вернуть долг жизни, – проговорил он с важностью и взглянул на князя.

Владигор молчал.

– В молодости я служил у человека, который был одним из самых богатых людей своего города, – продолжил старик. – Как это случается с молодыми людьми, я полюбил юную красавицу. У человека был сын моих лет, мы с ним дружили, и оба мы нравились этой девушке. Сын был красив как бог, образован и остроумен, и девушке он нравился больше, чем я, но отец держал его в строгости и не позволял думать о свадьбе. Однажды я увидел на столике у своего господина раскрытую шкатулку с драгоценностями и вытащил два прекрасных перстня с роскошными бриллиантами. Повторяю, господин мой был одним из самых богатых и знатных в городе. В тот же вечер я подарил один из перстней своей возлюбленной и наконец получил от нее первый поцелуй. Когда же я вернулся в дом, то застал там переполох. Хозяин обнаружил пропажу драгоценностей, допрашивал всех домашних, а потом решился их обыскать. Второй похищенный перстень был при мне, я не ожидал, что пропажа обнаружится так быстро. Я мог считать свою жизнь пропащей – хозяин выгнал бы меня из дома в этот же вечер. Мы стояли рядом с его сыном, и в последний момент мне удалось подбросить перстень к нему в карман. Гневу отца не было пределов, когда он обнаружил пропавшую драгоценность в кармане у собственного сына! Он не только выгнал его из дома, но и опозорил перед всеми родственниками, так что сыну пришлось покинуть тот город и поселиться за городской стеной. Вскоре после этого хозяин заболел и умер, завещав перед смертью мне все свое богатство. А юная девушка стала моей женой. До середины жизни я считал, что живу счастливо.

Но с годами я все больше стал ненавидеть эту красавицу, которой выпало несчастье войти хозяйкой в мой дом. Она часто надевала злополучный перстень. Перстень был и в самом деле прекрасен. И однажды я чуть не отрубил ей палец! Ведь все эти годы я ни на миг не забывал, что из-за этого перстня я лишился друга. Вскорости жена моя заболела оспой и ее былая красота превратилась в уродство. Она недолго мучилась от моей ненависти и по истечении нескольких лун умерла. Мне же долго везло – и богатство мое продолжало расти. Я щедро делился им с бедными, но странно – кому бы я ни помогал, помощь моя приносила им одни горести. То, что я приобрел предательством друга, должно было принадлежать ему. Я продал все и намерен вручить это богатство своему другу Убайду, который, как говорят, по-прежнему ютится за городской стеной. Возможно, этот поступок хотя бы немного облегчит ношу моих грехов.

На четвертый день в середине утреннего пути старый жрец начал неожиданно поводить головой, принюхиваться, а потом остановился и сказал испуганно:

– Беда! Приближается черная буря, самум! Я, как более привычный, ее, конечно, перенесу. Но я беспокоюсь за тебя и твою лошадь. Советую вам привязаться друг к другу.

Владигор оглянулся кругом: беды ничто не предвещало. Но в скором времени и в самом деле пронеслись один за другим несколько порывов ветра. А потом вдали показалось черное облако. Ветер дул все свирепее, колкий песок забивался в волосы, нос, уши, глаза. А потом наступила полная мгла. Владигор заставил Лиходея лечь, сам тоже улегся рядом и скоро почувствовал, как их засыпает песком.

Когда буря стала стихать, князь поднял коня и стал искать старика. Он нашел его в отдалении. Тот ходил кругами, словно слепой, постанывал и вскидывал руки к небу.

– О горе мне, горе! – воскликнул он, наткнувшись на Владигора. – Во время бури ушли верблюды и унесли всю мою воду!

– Они не могли далеко уйти, надо искать их, – предложил князь.

Но сколько они ни ходили, сколько старик ни звал их, верблюдов не было нигде.

– Дойдем до колодца, а там запасемся новой водой, – пробовал утешить Владигор.

– До колодцев? – переспросил с плачем старик. – Как мы можем дойти до колодцев, если я не знаю пути! Или ты не заметил, что нас вел пожилой верблюд? Он столько раз ходил по этой дороге и знал ее! Я же следовал за ним. Он и увел остальных к колодцам во время песчаной бури, оставив меня ни с чем!

Воды у самого Владигора было немного. Он привык пополнять ее запас каждый день. Теперь первым делом он решил напоить коня. Старик отнесся к этому с негодованием, но подчинился.

Ночь они пролежали на остывшем песке под черным бездонным небом, на котором висели яркие огромные звезды. О воде Владигор старался не думать. А утром повел старика в том направлении. которое казалось ему правильным. Шершавым языком он облизывал растрескавшиеся губы и, положив ладонь на спину коня, шел рядом с ним. Следом брел старик, заунывным голосом произнося одну за другой молитвы.

К полудню старик стал совсем плох. А утром и вовсе не смог подняться. Князь несколько раз ставил его на ноги, чтобы посадить на коня, но старый жрец немощно подгибал колени и съезжал на песок.

– Оставь меня здесь. И прости, что я бросаю тебя на полпути. Жаль, никто не похоронит меня по обычаям моих предков. Это единственное, что теперь меня мучит.

– Расскажи, как это делается, и я исполню обычай, – предложил князь. – А еще лучше – вставай и иди.

– Но ты не знаешь наших молитв, а я не успею тебя обучить им! – забеспокоился старик. – Нет, я останусь тут. А ты возьми злосчастную шкатулку, которую я нес под своею одеждой. Запомни имя того человека, кому она должна принадлежать, – Убайд. На сокровища, что внутри нее, можно купить целый город. Когда будешь отдавать, скажи, что она – от Рахима.

С этими словами он протянул небольшой, но тяжелый ларец.

Владигор остался возле старика. Солнце поднималось все выше, и жара становилась нестерпимой.

Старик скоро впал в забытье, а потом хрипло вздохнул и вытянулся. Владигор выкопал мечом небольшую яму в горячем песке и опустил туда тело. У князя не было даже палки, чтобы, воткнув ее, хоть как-то пометить это место.

Когда жара немного спала, они с Лиходеем двинулись в путь. Они шли долго. Владигор старался смотреть по сторонам, чтобы не пройти мимо колодца, но кругом были только пески. К вечеру он выбился из сил и решил остановиться. Неожиданно Лиходей заржал и начал рыть песок копытом. «Неужели почуял воду?» – подумал обрадованный князь и почувствовал, что еще несколько мгновений и он не отхлебнет хотя бы глоток, то упадет так же, как утром упал старик.