Текст книги "Искатель. 1987. Выпуск №2"

Автор книги: Валерий Мигицко

Соавторы: Иван Фролов,Юрий Пересунько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

7

Не буду утверждать, будто Рудольф Тирбах понравился мне с первого взгляда. Скорее наоборот. Красивый юноша со спортивной фигурой был очень немногословен и показался гордым. Мы встретились с ним на улице. Он согласился побеседовать со мной с большой неохотой. А когда я пригласил его в ресторан, сухо ответил, что предпочитает разговаривать, стоя у мольберта.

На одной из улочек Монмартра мы поднялись в скромную мастерскую, расположенную на чердаке. Она была загромождена холстами, подрамниками, этюдами.

За узкой занавеской, отгораживающей небольшой угол, стояли газовая плита и деревянный топчан, покрытый выцветший пледом…

– Извините меня, в академии очень напряженная программа, – сказал Рудольф. – К тому же надо зарабатывать на жизнь. Не хотите ли вы приобрести несколько моих этюдов?

Смущаясь, он показал на небольшие картины на полу. И я как бы заново увидел стоявшего передо мной человека. Рудольф стыдился своей бедности, к которой еще не успел привыкнуть и следы которой были видны повсюду. Потертые брюки, залатанный халат на вешалке. Бедность не помешала Рудольфу воспротивиться такому властному характеру, как Эдвард Тирбах!

Я стал рассматривать картины… Они мне понравились. Городские пейзажи, казалось, выполнены небрежно, но это был Париж с его легкой, трепещущей красотой. На обороте каждого полотна была проставлена просто мизерная, на мой взгляд, цена.

Я похвалил его манеру письма и, как мне кажется, сделал это довольно убедительно.

Моя похвала, видимо, растрогала его.

Я выбрал пять картин и сразу же расплатился.

Рудольф поблагодарил меня за лестный отзыв, за деньги и, не считая их, с показным безразличием опустил в карман.

– Это я должен благодарить вас, господин Тирбах, так как убежден, что в будущем стану обладателем редких и ценных полотен большого мастера.

– Вы льстите мне, господин Хьюз.

– Я говорю искренне, – заверил я и попытался перевести разговор на старого Тирбаха: – Нелегко без родительской помощи. Чем ярче талант, тем нужнее ему материальная поддержка.

– У отца свои позиции, которые я не вправе осуждать, – тихо проговорил он. – Мы расстались мирно, хоть и имеем разные убеждения.

– Вы расходитесь во взглядах на избранную вами профессию?

– Во взглядах на деньги. Отец считает, что они в нашем обществе нужны только тем, кто умеет умножать материальные ценности. Эти люди – цвет нации, на них держится общественное благосостояние. Все остальные – иждивенцы общества. И для отца это не пустая фраза. Если капитал не увеличивается, говорил отец, то общество начинает загнивать. Поскольку я не усвоил этого основного закона, он не намерен оплачивать мои заблуждения. Однако после смерти он все же обещал оставить мне миллион.

– Вам эта сумма нужнее сейчас, – вставил я. – Разве ему не все равно?

– Видите ли… Отец все еще пытается заставить меня вернуться на путь истинный. Я не могу предъявлять претензии отцу, так как мы с ним разные.

– Разве вы не его сын?

– В девять лет у меня уже был приличный счет в банке. О дальнейшем я должен был позаботиться сам. Я мог выбросить эти деньги, а мог приобрести акции, даже открыть небольшое Дело, и на родительскую ссуду больше не рассчитывать… Но вклад быстро иссяк, а делать деньги я так и не научился.

Работы Рудольфа свидетельствовали о его несомненной одаренности. Добьется ли он признания? Ответить на этот вопрос не мог никто, так как успех в искусстве подобен лотерее и часто зависит от случайных обстоятельств. Далеко не последнюю роль здесь играют опять-таки деловые качества.

Итак, я мог бы написать трогательный очерк о сыне известного миллионера, вынужденного зарабатывать на хлеб картинами… Трудная полуголодная жизнь, бытовая неустроенность в настоящем и полная неизвестность в будущем… И в этих жестоких условиях, когда жизнь неизбежно калечит человеческие души, он сумел сохранить внутреннюю чистоту и доброжелательное, даже всепрощающее отношение к людям.

Но в своей статье я скорее всего должен был встать на сторону его отца.

Мне хотелось помочь Рудольфу, но как изменить отношение к нему отца? Я медлил уходить из мастерской, пытаясь найти обстоятельства, которые могли бы оправдать Тирбаха-младшего в глазах света.

Через день я опять зашел в мастерскую. Он вновь отклонил мое предложение пойти в ресторан. К таким заведениям он питал устойчивую антипатию и предпочитал дешевые кафе.

Я принес с собой продукты, и мы с Рудольфом устроились за выцветшей занавеской прямо на топчане.

– Вот это по мне, – сказал Рудольф. – Милая домашняя обстановка. Свобода и непринужденность. Никаких условностей, можно все брать руками. А что ресторан? Чопорность, натянутость, музейная выставка зеркал и хрусталя.

Во время нашей беседы появился еще один гость. Он слегка прихрамывал и опирался на бамбуковую трость.

– Добрый день, господа, – поздоровался вошедший. – Мне сказали, что здесь я могу найти Рудольфа Тирбаха.

– Это я, – представился художник. – С кем имею честь?

– Билл Варлей… Хотел бы поговорить с вами.

– Я вас слушаю.

– Может быть, перенесем нашу беседу в более удобную обстановку? – Он покосился в мою сторону.

– Самое удобное для меня – беседовать у мольберта… Вы можете ничего не скрывать от моих друзей.

Гость окинул меня внимательным взглядом.

– Я принес вам печальную новость, господин Тирбах.

– Что-нибудь с отцом? – Рудольф отложил кисть. Медленным наклоном головы гость подтвердил эту догадку.

– Что с ним?

– Автомобильная катастрофа.

– Он жив?

– Как вам сказать?.. В общем, он в реанимации… – После паузы он добавил: – Дело в том, господин Тирбах, что вашего отца можно спасти.

– Спасти?

– Эдвард Тирбах пока в глубокой гипотермии. У него тяжелая травма мозга… Если пересадить ему мозг донора, то он будет жить.

Тут я вспомнил, что видел этого человека в Бюро. Он был главным юристом Центра трансплантологии. Сердце мое забилось сильнее.

– Что для этого нужно? – спросил Рудольф.

– Ваше согласие на операцию.

– И больше ничего? – Из-за мольберта вышла Полетт, подруга Рудольфа, которая до этого не принимала участия в наших беседах.

– В настоящее время – ничего. Вы заключите договор на свое наследство.

– Но, спасая отцу Рудольфа жизнь, вы лишаете себя гонорара? – вдруг вступила в разговор Полетт.

– У нас уже имеется свидетельство о смерти Тирбаха, составленное по всем правилам.

– Ах, вы уже все продумали! – Полетт приблизилась к Варлею. – Но что это даст нам? Вернет ли операция жизнь отцу Рудольфа, неизвестно, а мы в любом случае потеряем миллион.

– Любимая жена Эдзарда и наследница его миллиардов наотрез отказалась дать согласие на пересадку. А вы, будучи в опале, отдаете свою часть наследства. Эти факты способны сильно повлиять на симпатии старого Тирбаха.

– О чем вы спорите? – раздался голос Рудольфа. – Причем здесь деньги, когда речь идет о жизни отца?!

– Господин Тирбах, для утверждения соглашения нам необходимо ехать в Делинджер, – сказал Варлей.

– Сколько времени это займет? – опять выступила вперед Полетт.

– Я думаю, неделю.

– А не могли бы мы оформить соглашение здесь? – спросила Полетт. – Дело в том, что у Руди выпускные экзамены. Поездка может все сорвать.

– Пока мы должны избегать огласки… А здесь…

Я понял, что пришла моя очередь вступить в разговор:

– Дорогой Рудольф, я могу быть твоим поверенным во всех делах.

После обсуждения этого предложения Рудольф выдал мне доверенность на полномочное ведение переговоров и на подписание соглашения о пересадке Эдварду Тирбаху мозга донора.

Варлей не торопился расстаться с молодым Тирбахом. Но заговорить с ним при мне не решался. Я догадался, что могу быть посвященным в какую-то тайну, и не отходил от Рудольфа ни на шаг.

Увидев тщетность своих намерений остаться с Рудольфом наедине, Варлей, наконец, выдавил:

– Господин Тирбах, я хотел бы поговорить с вами еще об одном обстоятельстве…

– Я вас слушаю.

– Видите ли, у нас нет уверенности в благополучном исходе операции… Впрочем, вашему отцу нечего терять… До того, как все станет ясно, о пересадке никто не должен знать.

– Согласен, господин Варлей, мы будем молчать, – как-то буднично пообещал Рудольф.

Я сообразил, что могу использовать этот факт в своих интересах. Обронив ненароком фразу о том, что мне тоже пора на родину, я ждал ответных ходов со стороны Варлея и не ошибся.

Он предложил мне возвращаться вместе, и, получив мое согласие, заказал два билета на самолет.

В машине по дороге в аэропорт я как бы между прочим сказал Варлею:

– Как удачно вы, господин Варлей, явились со своим известием о старом Тирбахе. До вас я не знал, что делать со своим очерком. И вы сразу сняли все проблемы!

– Вы журналист? – удивился Варлей.

– Да, из «Фурора»…

И я как можно бесхитростнее поведал ему о своих авторских затруднениях…

– А не лучше ли подождать с публикацией? – Взгляд маленьких глаз Варлея был колючим и настороженным. – Тирбах вернется к жизни, он узнает о поступке Рудольфа, и, надеюсь, их отношения наладятся сами собой.

Я не согласился с ним:

– Тут важен общественный резонанс. Семейный конфликт Тирбахов типичен для наших деловых кругов.

Варлей замолчал, потом осторожно сказал:

– Господин Хьюз, поговорим как деловые люди…

– Я догадываюсь о ваших проблемах, господин Варлей. Руководство Центра не заинтересовано в преждевременном оповещении об этой операции, так как неудача может надолго задержать ее внедрение в клиническую практику. Не так ли?

– Правильно. Вы случайно оказались так близко к уникальной операции и, конечно, жаждете выйти на страницы «Фурора» с сенсационным сообщением.

– Безусловно!

Варлей откинулся на спинку кресла.

– В ответ на мое предложение подождать вы будете ссылаться на ваше право, на свободу печати. Но я предложу вам…

– Одну минуту, – перебил я его. – За мое молчание вы предложите мне сто тысяч дин.

– А вы попросите пятьдесят тысяч выплатить вам сразу по прибытии в Делинджер, остальные – после операции? – засмеялся варлей.

Так между нами было достигнуто джентльменское соглашение.

8

По возвращении в Делинджер я получил чек на пятьдесят тысяч дин, а потом попросил выдать мне свидетельство о смерти Эдварда Тирбаха. В то время я не подумал ни о возрасте Тирбаха, ни о его здоровье.

Предвидя возможные разногласия относительно того, кем считать реципиента после операции, я хотел держать в своих руках нити этого дела, тем более что когда-то сам изучал законоведение…

– Свидетельства о смерти Тирбаха еще нет, – ответил мне Варлей.

Я посмотрел ему в глаза и улыбнулся.

– Для успешного завершения нашей сделки такое свидетельство надо составить.

– Это почти невозможно.

– Почему же? Ведь вы утверждали, что Тирбах обречен…

– Видите ли, фирма предвидит, что такое свидетельство осложнит идентификацию личности Эдварда Тирбаха.

Вот в чем дело! Значит, в Центре тоже понимали последствия операции и тем не менее шли на нее.

– Я думаю, что осложнения возникнут в любом случае.

– Возникнут, но их можно будет устранить. А свидетельство сделает их неразрешимыми.

– Вам знаком своенравный характер Эдварда Тирбаха. Вы вернете его к жизни, а он ради очередной сенсации изменит завещание и оставит вас без гонорара! Но если составить по всем правилам документ о его кончине…

После выдачи свидетельства о смерти Эдварда Тирбаха Варлей с нетерпением проговорил:

– Надеюсь, теперь вы готовы подписать соглашение?

– Не совсем.

– Что у вас еще? – В его голосе послышалось раздражение.

– Я бы попросил внести в соглашение пункт о том, что в случае неудачи с операцией все расходы на себя берет ваше Бюро.

Варлей начал было торговаться, но я отрезал:

– Если вы не готовы к операции, то я отказываюсь от своих обязанностей. Почему ваши эксперименты кто-то должен оплачивать? Я бы хотел знать, какие кандидаты в доноры у вас имеются?

Варлей удивился моей осведомленности в таких вещах и без обиняков доложил:

– Высший балл при исследованиях умственных способностей получил некий Боб Винкли.

Ознакомившись для видимости с данными кандидатов, я сказал:

– Ну что ж, я согласен на Винкли, но при этом прошу внести в договор определение о том, какую пересадку следует считать удачной.

– Разумеется, удачную с медицинской точки зрения.

– Мы с вами заинтересованы в том, чтобы Дуономуса признали Эдвардом Тирбахом. Однако может случиться, что пересадка мозга удастся, человек будет жить… Но кем он станет? Поэтому прошу внести в договор уточнение… В пункте десятом, где сказано о затратах на неудачную операцию, добавить: «Пересадка будет считаться удачной, если Рудольф Тирбах обретет отца».

Уже после подписания договора Варлей признался:

– Ну, дорогой Хьюз, не ожидал, что вы окажетесь законченным крючкотвором.

Это было первым признанием моих деловых способностей.

9

Операция прошла успешно. Варлей регулярно извещал меня о самочувствии пациента.

Я волновался и не мог отделаться от назойливого вопроса: кого я увижу в клинике – Тирбаха, Винкли или некий гибрид? Ведь ясно, что Боб Винкли должен будет играть роль Тирбаха. Но насколько убедительным и органичным окажется его поведение в образе могущественного финансиста? А с другой стороны, если поведение будет безупречным, как мне определить, кто же передо мной?

Меня буквально по пятам преследовала Лиз, настойчиво просила взять ее в клинику.

Пришлось обещать ей это.

Наконец я получил разрешение на встречу с Дуономусом.

Дежурный врач тихо открыл дверь палаты. В кресле сидел человек в элегантном светло-сером костюме и с фуляром из голубого шелка. Эдвард Тирбах, будем и мы называть его так, медленно приподнялся. Его неторопливые, точно рассчитанные движения были не знакомы мне… Но взгляд с резким и хитрым блеском принадлежал Бобу. Правда, иногда серые глаза моего друга почему-то казались голубыми и холодными, и все лицо становилось каким-то отчужденным.

– С кем имею честь, господа?

Я вспомнил, каким живым и выразительным было лицо Боба.

– Господин Хьюз со своей знакомой, – представил нас Варлей; Тирбах слегка наклонил голову. – Как вы уже знаете, господин Тирбах, Кларк Хьюз был уполномочен вашим сыном представлять его интересы при подготовке операции.

– Очень приятно, господин Хьюз, – сказал Тирбах. – Мне сказали, что вы проявили горячую заинтересованность в тэм, чтобы мне пересадили хороший мозг.

«Неужели он действительно никого не узнал? Тирбах Тирбахом, но Винкли должен был узнать хотя бы Лиз».

– Я всего лишь добросовестно выполнял свои обязанности, возложенные на меня Рудольфом, – проговорил я.

– Вы давно видели моего сына? – спросил Тирбах.

– Месяц тому назад.

– Какое впечатление Рудольф произвел на вас?

– Отзывчивый и обаятельный молодой человек с добрым сердцем. – Я сознательно налегал на эту сторону характера Рудольфа. – Узнав о том, что вы попали в беду, он без колебаний отказался от своей доли наследства, чтобы вернуть вам жизнь.

– К этому поступку я отнесусь так, как он того заслуживает. Однако вы перечислили второстепенные качества Рудольфа: обаяние, доброту, отзывчивость… Чувства, как правило, служат помехой в любом серьезном деле. А его ум, воля? Деловая хватка?

– Мне кажется, у Рудольфа есть все необходимое для успеха: живой ум, талант и завидная работоспособность.

– Неплохо. Однако он по-прежнему сторонится деловых операций? Даже моим воскрешением, будем говорить так, поручил заниматься вам, по сути, постороннему человеку.

У Дуономуса был мозг Боба Винкли, но образ мыслей – старого Тирбаха! Мне стало не по себе. Лиз смотрела на него неподвижным, скорбным взглядом; ей было трудно сдерживать свои чувства.

Тирбах налил в бокал из сифона какой-то напиток и стал медленно пить. А я невольно вспоминал, с какой жадностью, не переводя дыхания, утолял жажду Боб Винкли.

Дверь резко открылась, и в палату вошла молодая женщина. Белокурые локоны, прелестное лицо с нежным овалом… По множеству газетных фотографий я сразу же узнал Кэт Тирбах.

Она остановилась у двери, взгляд был прикован к Тирбаху.

Эдвард Тирбах не спеша повернулся, некоторое время пристально смотрел на нее, потом сказал:

– Кажется, пожаловала моя жена, – однако лицо его оставалось непроницаемым. – Очень приятно, что ты не забыла меня, моя дорогая.

Мне показалось, что он избегает называть ее по имени. А Кэт словно лишилась дара речи. Широко раскрыв глаза, она с удивлением и испугом смотрела на Тирбаха.

– Ты, кажется, не узнаешь меня, дорогая? – проговорил Тирбах.

Кэт продолжала молчать.

– В чем дело, Кэт?

– Ты другой, – еле слышно, с придыханием произнесла она.

– Я не изменился, – спокойно возразил Тирбах. – Изменилось лицо, возможно, голос… Но тело осталось мое. – Кэт молчала. – У меня чужой мозг, но я тебя помню. А ты? Неужели ты все забыла?! Гавайи и Лазурный берег? Яхту с командой и особняк со слугами?

В этих словах Тирбаха мне почудился какой-то сбой. Такие вещи не следовало выяснять при посторонних.

– Правда, я выражаю исключительно свои чувства, – продолжал Тирбах. – Неужели, дорогая, наша совместная жизнь не была счастливой? Или ты была вынуждена терпеть рядом с собой богатого старика? И мое воскрешение для тебя…

– О, нет! Нет!.. Я не права, – еле слышно проговорила Кэт.

– Ты о чем?

– О пересадке…

– Не права? Не уверен, дорогая! Может быть, как раз ты и была права. Может, мне лучше было не возвращаться в этот мир, не подвергать испытанию любовь и преданность близких?

– О господи! – Кэт растерянно глядела на него.

– Почему ты не хотела моего возвращения? Ты могла бы честно сказать: «Я выполнила свой долг. Я вернула тебе жизнь. Но не могу любить человека, побывавшего на том свете». Это я понял бы. Для меня было бы достаточно видеть тебя на расстоянии.

Со своей трудной ролью мой друг Винкли (если это был он) справился великолепно. Лишь один момент в поведении Тирбаха – Винкли обеспокоил меня: не слишком ли настойчиво посвящает он нас в свои отношения с «женой»? Или мне это только кажется? Или я нахожусь в плену у собственных ожиданий? Любимая женщина, которую Эдвард боготворил, с которой он пережил вторую молодость, предала его! Разве этого не достаточно, чтобы вывести его из состояния равновесия?!

Кэт стояла потупившись. После некоторого молчания Тирбах продолжал:

– Не согласившись на пересадку мне чужого мозга, ты предпочла иметь вместо меня мое наследство. – Кэт молчала. – Ты сама сделала выбор Я передам адвокату, чтобы он подготовил дело о разводе. Но я не злопамятен, надеюсь, тебе будет достаточно миллиона?

– Тебя, видимо, неправильно информировали, дорогой. Я не соглашалась на пересадку только потому, что Бюро не гарантировало благополучного исхода операции.

Тирбах раскатисто рассмеялся. Я вздрогнул: это был смех Боба Винкли. Лиз сжала мою руку.

– Я прослушал запись твоего разговора с Варлеем. Ты отвергла его предложение, заявив, что мое воскрешение не в твоих интересах.

Даже неестественное возбуждение Тирбаха не помешало ему увидеть на лице Кэт крайнюю растерянность. После паузы он продолжил уже другим, покровительственным тоном:

– Дорогая Кэт, ты была уверена, что Рудольф не согласится отказаться от денег, которые ему жизненно необходимы. Но ты просчиталась, моя дорогая. Вот перед тобой поверенный в делах Рудольфа Кларк Хьюз. – Я поклонился. – Он подтвердит тебе, что мой сын ни секунды не колебался, выбирая между моим воскрешением и своим наследством.

Глаза Кэт сверкнули. С лицом произошла резкая перемена, и теперь на нем появилось какое-то неприятное, хищное выражение. Это была уже не безобидная и растерянная Кэт, а совсем другая женщина – волевая, жестокая, способная на все ради своих интересов.

– Вы не Тирбах, мистер Икс! – Она произнесла слово «мистер» таким презрительным тоном, словно хлестнула Дуономуса плеткой по лицу. – Нет, я вас никогда не признаю! Эдвард Тирбах мертв. Я видела это своими глазами в морге. И никакие ученые и юристы не докажут, что передо мной Тирбах. Вам не удастся завладеть чужими миллионами. – Она направилась к двери, но на полпути обернулась и добавила: – Если хотите знать, я люблю Тирбаха, но не старика. Я люблю Рудольфа. Я была готова разделить с ним все, даже нужду. Но он не замечал меня. – Глаза Кэт, казалось, ничего не видели. – И тогда я приняла предложение старого Тирбаха… Чтобы быть ближе к Рудольфу. Это я уговорила Эдварда отказать сыну в наследстве, чтобы потом Рудольф попал в зависимость от меня. Я надеялась, что смерть Эдварда поможет нам с Рудольфом сблизиться. И я еще не отказалась от этой мысли!

Позже я узнал, что из Центра Кэт направилась к своему поверенному в делах Рональду Боуэну. Она была очень взволнованна.

– Я всю дорогу обдумывала, как мне быть… Надо обращаться в суд. Другого выхода нет…

(Эту беседу я воспроизвожу по воспоминаниям Р.Боуэна, опубликованным в «Ревю дэ медсан».)

– Успокойтесь, дорогая.

Боуэн протянул ей стакан воды.

– Я была сейчас у Эдварда… у мужа…

– Ну и как он?

– Весь ужас в том, что это вовсе не Эдвард, а другой человек.

– У Эдварда другой интеллект, вам привыкнуть к этому, конечно, нелегко. Чего же вы хотите от суда?

– Чтобы он вынес решение, что это не Тирбах.

Боуэн, по его признанию, сразу же оценил грандиозность ее замысла. Но небывалая сложность дела испугала даже его – адвоката, жаждавшего громких процессов.

После некоторого молчания Боуэн осторожно заговорил:

– Это очень серьезная и трудная проблема. Ни один судья сейчас не примет наш иск к рассмотрению. Нужны веские доказательства того, что Дуономус – не Тирбах, что новый интеллект изменил личность Тирбаха. Согласно заверениям ученых, Эдварду заменили мозг, только и всего. – После паузы, так же тщательно подбирая слова, продолжал: – А если дело дойдет до суда, вам могут приписать корыстные мотивы. Вспомнят ваше поведение при решении вопроса о пересадке мозга …

– Но Эдвард сам возбуждает дело о разводе, – проговорила Кэт. – Меня не устраивает, что он оставляет мне только миллион…

– Я бы советовал вам согласиться…

– Поезжайте и посмотрите на этого Дуономуса! – перебила Кэт. – Это совсем другой человек! Это не Тирбах!.. Если вы боитесь, я найду другого адвоката.

– Прежде чем дать вам окончательный ответ, я хотел бы познакомиться с новым Тирбахом.

– Это уже другой разговор.

– Все-таки вынужден предупредить вас… Борьба будет тяжелой. Внешнее сходство здесь не играет никакой роли. У Тирбаха другой образ мыслей… Но он в здравом рассудке и уверен в себе…

– Ну, тут тоже можно найти зацепки,

– Зацепки? Конечно, но в суде нам обоим предстоит архитрудное дело. Аргументы, доводы против мистера… э, Тирбаха…

– Мистера Икс, – поправила его Кэт.

– Да, против мистера Икс придется еще поискать.