Текст книги "Капкан для оборотня"

Автор книги: Валерий Иванов-Смоленский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

– Слушаю, Константин Сергеевич… Да… Да… Еще нет… Но я сейчас допрашиваю… Есть, понял, иду.

– Подожди меня в коридоре Крастонов, – следователь сунул листки протокола допроса в уголовное дело и, взяв его подмышку, вышел из кабинета.

* * *

Полноватое лицо прокурора области выглядело смятым и алело разбросанными по нему яркими пятнами. Будто чья-то большая ладонь обхватила его, помяла и разжалась, оставив весьма устойчивые и заметные следы.

– Что ты там тянешь с этим делом! – Хозяин кабинета не пригласил вошедшего Зотова даже присесть.

Впрочем, он в этот момент и сам стоял, упираясь обеими руками в массивную столешницу и набычившись.

– Не готова еще биохимическая экспертиза по сперме, не проведены очные ставки, нужно вынести постановление о проведении следственного эксперимента…

– На черта все это нужно, – прокурор сорвался на крик, но тотчас взял себя в руки и потянулся за сигаретой. Лицо его словно сдулось, сохранив неровные багровеющие пятна. Рука, ухватившая сигаретную пачку, заметно подрагивала.

– Зачем тебе еще какой-то следственный эксперимент, – голос прокурора был уже почти спокоен, и лишь легкая надтреснутость выдавала сильное душевное волнение, – очные ставки – да, нужны. Заключение экспертизы придет – никуда не денется. И все. Больше по делу ничего делать не следует – все и так ясно. У тебя есть пять свидетелей, очевидцев происшедшего… Подозреваемый не отрицает, что был с ней в тот вечер на берегу… Кстати, он арестован?

– Нет, – машинально ответил следователь, но вдруг вздрогнул и поднял на начальника недоумевающие глаза, – позвольте, Константин Сергеевич, какой подозреваемый… вы кого имеете в виду?

– Кого? Крастонова, конечно. Так, по-моему, его фамилия?

– Так. Но ведь он, напротив, потерпевший.

– Он – единственный подозреваемый. И на него, как на такового, показывают пять человек. Которые все видели. И некоторые из них являются членами семей очень уважаемых в области людей, которым нет оснований не верить.

– Уважаемым людям? – горько усмехается следователь. До него дошло, о чем идет речь, и он уже стал догадываться, какой приказ последует дальше.

– Что, уважаемым людям? – непонимающе повторил прокурор области.

– Я говорю, нет оснований не верить уважаемым в области людям?

– Ты это брось! – снова взорвался прокурор, – я спрашиваю тебя, подозреваемый арестован?

– Нет.

– Почему?

– Оснований для ареста Крастонова нет.

– Немедленно арестовать!

– Константин Сергеевич, я этого сделать не могу.

– Что это за формулировка «не могу»… Я приказываю тебе!

– Вы прекрасно знаете, что следователь – самостоятельное процессуальное лицо. Даже, если вы дадите письменное указание на этот счет – я его не выполню. Я уверен, что Крастонов не виновен. Преступление совершили эти пятеро и…

– Ты можешь считать все, что угодно, раз уж ты настолько самостоятельный. Я бы, вообще, передал это уголовное дело другому следователю, но… Трое в командировках, один – на курсах повышения квалификации, одна – в отпуске по беременности и родам, еще один – в больнице уже второй месяц… вас только трое и осталось, – голос прокурора уже совсем спокоен, он прикурил от зажигалки сигарету и затянулся, выпустив большой клуб дыма.

Губы следователя по-прежнему были упрямо сжаты, а глаза отчаянно пытались заглянуть в глаза собеседнику. Но дым мешал. И не только дым – прокурор области явно избегал взгляда.

– Плытько работает по массовой гибели людей на стадионе, после обрушения трибун. Дело на контроле у самого Первого секретаря ЦК. Он и так пашет днем и ночью… Плытько, то есть… – обычно логичный прокурор сбился, – да и Первый секретарь тоже… Зайцев завален делами по выпуску недоброкачественной продукции комбинатом стройматериалов и «Химволокном». Так что тебе и придется это дело заканчивать, больше некому.

Следователь по-прежнему молчал, лишь залысины его покраснели и покрылись капельками пота.

– Поэтому, подготовишь постановление об аресте Крастонова за моей подписью, я сам его арестую. Или ты и это откажешься сделать?

– Я подготовлю, – глухо произнес следователь, – но вы совершаете большую непоправимую ошибку и никакой суд…

– Молокосос! – взорвался прокурор и швырнул сигарету в угол. На этот раз гнев был настоящим, лицо прокурора вновь стало волевым, глаза сузились, в них появился нехороший блеск.

– Константин Сер…

– Он меня учить будет! – не утихал прокурор, – я сам следователем проработал девять лет и, слава Богу… Иди – выполняй! И следствие чтобы было закончено в установленный законом двухмесячный срок. Продлевать тебе я его не буду. Иди!

Следователь пулей вылетел из кабинета, бусинки пота прочертили на его лице косые мокрые линии. Вика, секретарша из приемной, подкрашивавшая в это время глаза, недоуменно посмотрела ему вслед.

В коридоре следователь буквально врезался в плечо невысокой рыжеволосой женщины в темно-синем прокурорском мундире с петлицами младшего советника юстиции, выходившей из своего кабинета.

– Что стряслось, Володенька, – женщина улыбнулась своими полноватыми губами, слегка подкрашенными темно-красной помадой, – тебя как из кастрюльки с кипятком вытянули.

– Это не со мной… Это с ним что-то стряслось…

– С кем?

– С шефом. С Константином Сергеевичем…

– Ну-ка, зайди, – и женщина втянула его за рукав в свой кабинет, – рассказывай.

– Я его первый раз таким вижу. Он, ни с того, ни с сего, пересмотрел свою позицию по уголовному делу, которое я веду, и приказал арестовать невиновного человека…

– Рассказывай, – коротко потребовала женщина…

Они долго сидели в кабинете Долининой.

… – Все понятно, – вздохнула, наконец, она и полезла в ящик стола за сигаретами, – эх, тяжкая наша доля!

– Что понятно? Какая наша доля? Я ничего не понимаю, Таисия Николаевна.

Долинина Таисия Николаевна, работавшая начальником отдела по надзору за рассмотрением судами уголовных дел, ловко чиркнула спичкой и, глубоко затянувшись, выпустила сизую струйку дыма.

– Сейчас объясню, Володя. Не переживай – все обойдется, я думаю. Закуришь?

– Я же бросил полтора месяц назад.

– Извини, забыла. Ты не думай, что наш шеф свихнулся. Он не из тех. Просто срок пятилетний у него заканчивается. А назначат ли на новый – большой вопрос. Вчера поздно вечером закончилось бюро обкома партии, я слышала – тяжелый разговор там состоялся. Короче, бюро пока отложило рассмотрение вопроса о назначении Константина Сергеевича на новый срок…

– Но мы же подчиняемся непосредственно Москве и не зависим от местных органов. Прокуроров всех уровней назначает Генеральный прокурор и… Да что я вам рассказываю…

– Ну, ты совсем уж… С такими взглядами и самого в партию не примут, так и останешься следователем на всю оставшуюся жизнь.

– Ну, так просветите меня, темного.

– Володенька, без партии вообще ничего не происходит. Ни в стране, ни у нас – нигде. Даже сев и уборка урожая проводятся по указанию партийных органов. Даже огурец не смеет расти, если не принято соответствующее постановление. Ты юрфак когда заканчивал?

– В восемьдесят третьем.

– Ну, вот, значит, на втором или на третьем курсе конспектировал писательские труды Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Целину», «Малую Землю», «Возрождение».

– Как и все.

– И ничего не понял?

– А что понимать-то… Человек написал воспоминания о своих ратных и трудовых делах.

– Значит, не понял. А мы, между прочим, эти опусы обсуждали на партийных собраниях. Это не воспоминания, это наука: как должен жить советский человек и чего он может достичь, благодаря партии и партийному влиянию на его мировоззрение. Ладно, не буду тебе пудрить мозги.

Долинина притушила сигарету и открыла форточку.

– Стараюсь не курить в кабинете, – сказала она, – однако молодежь пошла, с такими светлое будущее уж точно вряд ли построишь. Слушай и наматывай на… Только вот и усов у тебя еще нет, надо отрастить – иным женщинам нравятся колючки под мужскими носами.

Она села на стул напротив следователя.

– Во-первых, – женщина загнула кончик указательного пальца с аккуратным, но ненаманикюренным ноготком, – без рекомендации бюро обкома партии прокурор области назначен быть не может. Более того, даже получив постановление бюро обкома о даче согласия на назначение, Генеральный прокурор, непременно, по правительственной связи позвонит первому секретарю обкома и спросит: проводит ли линию партии назначаемый, тянет ли, соответствует ли, понимает ли, ладит ли и так далее, и тому подобное. И, если первый секретарь заартачится, или хотя бы нелестно отзовется – никакого назначения не будет…

Не то, чтобы Зотов был не от мира сего, но многое, о чем ему поведала Долинина, было для него откровенностью.

– … Во-вторых, – средний палец присоединился к указательному, – все, что выделяется областной прокуратуре и ее сотрудникам, начиная от здания и заканчивая квартирами для жилья, идет через решения исполкома, но с согласия обкома. Председатель облисполкома, являясь, уже по должности, членом бюро обкома, по сути, является вторым лицом во властной иерархии области.

Она махнула рукой – курить, так курить – и зажгла новую сигарету:

– А теперь ответь мне, Володенька, на один вопрос.

– На какой?

– Как мы можем осуществлять прокурорский надзор за законностью в деятельности облисполкома, когда мы от него сами целиком и полностью зависим?

– Ну, как зависим…

– А так… И вся наша служба государева, и наш повседневный быт – все в руках исполкома. Служебный транспорт, ремонт и обслуживание здания – выделяет и решает исполком… Жилье – ходатайствуй перед должностными лицами исполкома; земельный участок под дачку или гараж – кланяйся; автомашину купить – умоляй; в детский садик ребенка пристроить – нижайше проси; путевку в санаторий здоровье поправить – изгаляйся… Да, что тут говорить…

Зотов ошеломленно молчал.

Надо сказать, что все свое время Зотов отдавал работе, и в бытовом отношении был весьма несведущ и неприхотлив. Работал в органах прокуратуры он уже шестой год, семьи еще не имел, жил по-прежнему в общежитии, и не приходилось ему пока решать подобных вопросов. Хотя ведь общежитие было стройтрестовским, и заселился он туда также с позволения исполкома, правда, районного, по письменному ходатайству прокурора области…

– Ладно, расплакалась и поплакалась, – вздохнула Долинина, – мы еще далеко не в худшем положении. А теперь слушай по делу. На бюро обкома Константину Сергеевичу было предъявлено немало претензий. Преступность в области растет – это раз. Но при чем здесь прокуратура? Даже милиция не в состоянии повлиять на ее показатели. Нет, вру – милиция, когда требует партия, ловко манипулирует цифрами… А, в принципе, ученые считают, что преступность в обществе формируется более чем четырьмястами различными факторами. А в обкоме – прокурор виноват. Зеленый змий все выше поднимает голову – это два. Кстати, говорят, готовится какое-то масштабное постановление ЦК по усилению борьбы с пьянством. Спиртное якобы будут распределять непосредственно по трудовым коллективам, а там на собрании решать… Ты ничего не слышал по этому поводу?

– Нет.

– Ну да, ты же у нас весь в работе, почти не пьющий и даже уже не курящий. Анекдот, хочешь, расскажу?

– Давайте.

– Принимают в партию мужика… Спрашивают на парткомиссии: спиртное употребляешь? – Бывает, – отвечает. – Нехорошо, вразрез с линией партии – надо бросить. – Брошу. – Куришь? – Да покуриваю, иногда. – Нехорошо… – Брошу. – А насчет женщин как? – Да, тоже бывает. – Нехорошо… – Ладно, исключу и женщин. – Отлично, и тогда последний вопрос: жизнь за партию отдашь? – Конечно, на хрена мне такая жизнь!

Явно не ожидавший такой концовки Зотов, залился смехом и даже наклонился вперед, ухватив себя за уши. Долинина лишь сдержанно улыбнулась. Напряжение немного спало.

– Вернемся к нашим баранам… – продолжила Долинина, – короче говоря, на бюро нашему шефу вменили все мыслимое и немыслимое, вплоть до несовершенства прокурорского надзора за темпами заготовки побегов кустарников на корм скоту. И дали трехмесячный срок, чтобы он принял меры к устранению недостатков, после чего они вновь вернутся к рассмотрению вопроса о его переназначении.

– Понятно, – протянул следователь, – теперь понятно, почему он такой нервный…

– Ничего тебе не понятно, – Долинина сощурила глаза и со злостью притушила сигарету, – на него оказывают давление именно в связи с твоим расследованием по факту смерти найденной в реке девушки. Ведь всеми делами в области заправляет фактически Ступенев. Его кандидатуру через пару месяцев будет рассматривать пленум на место первого секретаря обкома.

– А того – куда?

– Того уже давно «ушли» – то ли с кем-то не поладил в Москве, то ли сам Ступенев сработал… В Казахстан направляют куда-то, в качестве второго секретаря обкома. А Ступенев этого ждет не дождется…

– Вы хотите сказать, что…

– Вот именно. Кто тебе сейчас позволит посадить на скамью подсудимых сына руководителя областной партийной организации, выбранного в самом ЦК КПСС? Не бывать этому. И прокурор области все это прекрасно понимает. Я думаю, он сделал шаг назад, чтобы затем втихую прекратить дело за недоказанностью.

– Какой же это шаг назад? Ведь он хочет арестовать невиновного человека!

– Скорее всего, от него этого потребовали, чтобы отвести удар от Ступенева-младшего и успокоить общественное мнение. Вот, мол, найден настоящий преступник, покажем его народу. А уголовное преследование против него прекратят через какое-то время – за недоказанностью. Выпустят потом твоего Крастонова на свободу, и все останутся довольны.

– Но это же… Это невозможно… Это незаконно… Это подло, наконец!

– Послушай, Володя, старую мудрую бабу. Сколько я уже всего такого насмотрелась. Ты ничего здесь сделать не сможешь. Тебя просто отстранят от следствия, а уголовное дело передадут кому-нибудь другому. И прокурор области ничего не может сделать, его также запросто уберут, может, и уже убрали этой трехмесячной отсрочкой. Его зам все будет решать, а не тот зам – так другой. И никто по существу с этим разбираться не будет, поверь мне. Если хочешь в сложившейся ситуации помочь этому несчастному Крастонову, то пока не перечь. А следствие продолжай вести, как положено, то есть доказывай его невиновность. Иначе парень может и сесть. Суду команду дадут, и вся недолга. А сядет – вот тогда ты и станешь виноват со своей строптивостью. Всю жизнь потом себя казнить будешь…

Зотов вышлет из кабинета Долининой, тряся головой и судорожно поводя плечами. Лишь поднявшись на второй этаж и подойдя к своему кабинету, он вспомнил о том, что его там ждал Крастонов. Увидев открытое доверчивое лицо парня, следователь содрогнулся – другого выхода у него, действительно, не было…

* * *

Дверь в камеру следственного изолятора распахнулась. Нары, расположенные в два яруса, были заполнены людьми.

– Принимайте пополнение, граждане заключенные, – ладный сержант в форме внутренних войск МВД захлопнул за Крастоновым унылую серую дверь камеры, ответившую характерным лязгом усталого металла.

Десятки глаз уставились на новичка. Любопытные и равнодушные, хищные и презрительные взгляды встретили вновь прибывшего в красноречивом молчании.

Он нерешительно остановился возле самой двери, не зная, где ему можно расположиться. Двухъярусные нары располагались вдоль стен в форме буквы «П», свободных мест, на первый взгляд, не было.

– Ну, что за гусь? – приземистый чернявый мужчина в спортивном костюме, с продавленным носом, нехотя встал с нижнего яруса нар, примыкавших к двери, – представься!

– Саша… Александр… – новичок вымученно улыбнулся и протянул навстречу руку для пожатия.

– Во дает, сявка! – радостно изумился чернявый и, вместо рукопожатия, почти без замаха ткнул Крастонову в нос кулаком.

Тот инстинктивно отреагировал и успел отшатнуться – кулак лишь несильно ударил в грудь чуть ниже шеи. Нападающий злобно ощерился гнилыми зубами и, сделав шаг вперед, вновь взмахнул рукой – уже наотмашь. И снова новичок избежал удара, пригнув голову и отшатнувшись. Но отступать дальше было уже некуда, спина уперлась в холодный металл двери.

– Бей его хлопцы! – заорал вдруг кто-то, – эта гнида… – последовал грязный мат, – …свою бабу, а потом утопил ее в реке. Бей суку!

– Нет! Неправда это… – но тяжелые и злые удары посыпались на парня со всех сторон.

Он отбивался молча и ожесточенно, однако, уходя от одних ударов, натыкался на другие. Губы и нос уже распухли и закровили, лицо покрылось ссадинами.

«Главное – не упасть», – повторял он про себя, и это помогало ему устоять на ногах, несмотря на активные попытки сбить его на грязный цементный пол, – «упаду – затопчут…»

– А, ну – погодь, – казалось, негромкий, обыденный голос мгновенно был услышан всеми и моментально прекратил побоище.

Плечистый высокий мужчина в тельняшке десантника, лежа, приподнялся на локте и всмотрелся в избитого новичка пристальными льдисто-синими глазами. Он занимал нижние нары возле самого окна и являлся неформальным лидером этого небольшого тюремного сообщества, называясь, по воровскому определению, угловым камеры.

– Я слыхал иное, – тон его был резок, слова звучали весомо и отрывисто, – деваху изувечили, задушили, а затем бросили в реку другие люди. Он здесь не причем, его и самого пытались утопить… А, ну, скажи, как было на самом деле?

Крастонов кивнул головой, но произнести ничего не успел.

– Да, ты чо, «Десант», он это, гадом буду, – из группки, сгрудившейся справа от Крастонова, отделился длинный худой парень, стриженый наголо, с узкими наглыми глазами. Судя по голосу, это он и бросил клич к избиению новичка.

– Заглохни, сявка, – резко бросил плечистый и, опустив ноги на пол, сел на нары, – я еще посмотрю, с чьего это ты голоса запел. Не завелся ли и у нас стукачок кумовской…

Мощные мышцы его взбугрились и стали подрагивать.

Длинный испуганно съежился и моментально скользнул за спины стоявших.

– Подойди-ка сюда, – пронзительные холодные глаза вновь нацелились на Крастонова.

Тот сделал несколько шагов вперед и остановился напротив грозно набычившегося плечистого мужика.

Закатный луч солнца проник через узкое зарешеченное окно в камеру и рассыпался неяркими пятнами по покрытому ссадинами, но упрямому лицу парня.

– Долго спрашивать не буду, – произнес плечистый, – скажи только: «клянусь мамой…»

– Клянусь своей матерью, – тихо, дрогнувшим голосом, сказал Крастонов.

– Верю, – буднично, но веско подытожил старший по камере, со странной кличкой «Десант», к роду войск которого, он, однако, в недалеком прошлом, имел прямое отношение.

Он указал новичку место – не почетное, но и не позорное, с блатной точки зрения, и жизнь камеры вновь вошла в скучную размеренную колею.

– От подъема до отбоя, от допроса до допроса… – тихо замурлыкал один из обитателей камеры…

Ночью, еще долгое время после того, как погасла тусклая лампочка под потолком камеры, Крастонов лежал с открытыми глазами, устремив взгляд на слегка светящееся оконце камеры…

* * *

Однажды конвоир пришел за Крастоновым очень рано, сразу после скудного тюремного завтрака, состоявшего из загустевшей перловой каши и алюминиевой кружки жидкого чая, пахнущего рыбой.

– Крастонов! выходить без вещей. На допрос.

Парень вышел, заложив, по уже приобретенной привычке, руки за спину. Они пошли какими-то гулкими переходами, а потом спустились на этаж вниз.

– Куда меня?

– Разговорчики! – строго прикрикнул конвоир.

Но, через несколько шагов, приглушенно произнес, – в другую камеру. Похоже, в разработку…

– Что?

– Все. Молчать! – и снова тихо, – будут бить – стучи изо всех сил в дверь.

В новой камере находилось лишь четверо заключенных, хотя она была даже больше той, в которую вначале доставили Крастонова. Все они имели откормленный вид, достаточно зверские физиономии и разнообразные татуировки по всему телу.

– Кореша! Глянь, кто к нам пришел, – нарушил злобное молчание один из них, с изуродованным полуприкрытым глазом, – это ж тот козел, что трахнул свою чуву, а затем утопил. Заходи – жорным будешь! Ну, рассказывай, сука, что с бабой сделал?

– Никого я не трогал. Наоборот…

– Заткнись! Вот тебе бумага и ручка. Пиши повинную прокурору. Иначе будешь зашвабрен, как петух. И на всю жизнь им останешься. Пиши, сука! Может, уйдешь тогда живым отсюда.

– Не буду ничего писать, я ни в чем…

– Ну-ка, Филя, причеши маленько парашника для начала…

Крастонова молча и сосредоточенно избивают.

– Эй, Сыч! По морде, да по башке не бей, не ясно тебе было сказано, пень косорылый… Шестерки хреновы – учи вас всю жизнь. Дуболомы…

На его стук в дверь, как советовал сердобольный конвоир, так на помощь никто и не пришел. Это повторилось несколько раз.

* * *

В свою камеру Крастонов вернулся лишь вечером.

– Ничего себе «на допрос», – «Десант» удивленно разглядывал свежий синяк на лице Крастонова, – где это тебя так?

– Это еще не все, – Крастонов сбросил рубашку.

Плечистый присвистнул.

– Посадили к каким-то мордоворотам, а те… – начал Крастонов.

Рассказ внимательно слушала вся камера.

– Все ясно, – авторитетно заявил «Десант», – сунули тебя в «пресс-хату», есть у них такая «всесознайка», самому, правда, побывать не довелось. Не сломался?

– Нет.

– Ну, молодчага. Держись, иначе засудят и впаяют на полную катушку.

– За что мне все это? – поморщился Крастонов, набрасывая рубашку. Даже прикосновение мягкой ткани рубашки вызывало у парня нестерпимую боль.

– Следаку своему расскажи, – посоветовал многоопытный угловой, налюбовавшись на громадные синяки и кровоподтеки, разбросанные по всему худощавому телу Крастонова.

– Да он с ними заодно. Казался сначала таким располагающим, добрым.

– Все они добрые, когда спят, – гоготнул кто-то.

* * *

Хмурым дождливым утром Зотов отправился в магазин с вывеской «Гастроном». В винно-водочном отделе он купил три бутылки водки. Обмотав их газетами, чтобы не звякали, аккуратно положил в целлофановый пакет и долго ждал троллейбуса на ближайшей остановке.

Выйдя из троллейбуса, он посмотрел на часы – была половина одиннадцатого. Быстрым шагом, под моросящим дождем, Зотов направился к большому серому зданию Научно-исследовательского института криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.

Он поднялся на второй этаж и зашел в комнату, заставленную длинными столами и шкафами со стеклянными окнами. Шкафы и столы были заставлены различными приборами, аптекарской посудой, бутылочками, колбочками, баночками.

В комнате находилось два человека, занятых своими делами.

– Ребята, очень срочно надо, – Зотов стыдливо положил целлофановый пакет с бутылками на единственный видавший виды колченогий стул, сиротливо притулившийся у стенки.

Плотно сбитый бородач в несерьезной выцветшей ковбойке удивленно скосил глаза на пакет и встал из-за длинного стола с какими-то приборами типа микроскопов, но со множеством объективов.

– Что надо? – спросил он.

– Следователь я. Из областной прокуратуры. Вот мое удостоверение. Я направлял к вам несколько постановлений о назначении различных экспертиз по делу об убийстве и изнасиловании молодой девушки, которое я веду.

– Когда?

– Недели две назад.

– Э, уважаемый коллега, у нас тут по три месяца лежат уже материалы, очередь громадная.

– Человек арестован…

– Эка невидаль, – вступил в разговор тоже бородатый, но маленький и толстенький эксперт в синем замызганном химикалиями халате, пуговицы на котором не сходились ввиду его несоразмерности габаритам обладателя, – поймите, товарищ, преступность возросла в разы, а у нас штат, как был, так и остался. Крутись, как хочешь, а всем срочно и срочно.

– Ребята, не за себя же прошу. Человек невинный может пострадать. Мне бы только биологию, срочно…

– Биологическая экспертиза и есть самая сложная и по времени очень длительная, – поучительно произнес первый бородач, почесывая крупный мясистый нос.

– Я знаю, но ее заключение будет основным доказательством в пользу невиновного.

– Кто он тебе, родственник, что ли, или хороший знакомый?

– И не родственник, и не знакомый, просто невиновный.

– Ну, ладно. Сделаем, Серега?

– Какой вопрос, человек за дело болеет. Все бы так подходили к расследованию, глядишь, и у нас работы поубавилось бы, – согласился толстячок, безуспешно пытаясь застегнуть пуговицу.

– Я вот тут некоторые дополнительные вопросы поставил, – Крастонов протянул ему листок бумаги, – очень желательно на них ответить.

– Давай. Послезавтра, часикам этак к двенадцати, приходи – результаты будут готовы. Во всяком случае, выводы подготовим, а официальное заключение через пару дней оформим, как положено.

– Спасибо вам большое, ребята, до свидания.

– Э-э-э, пакет-то свой оставил… Или это дополнительные материалы для исследования?

– Водка это, – застенчиво улыбнулся Зотов, – может, вам для дезинфекции какой понадобится.

– Ну, ты даешь, – дружно захохотали бородачи, – вообще-то другому и по морде за эти штучки накостыляли бы… Но ты парень свой, да и подход у тебя к делу правильный. Так что, нормалек – предложение принимается, но с существенной оговоркой.

– Какой?

– Подходи к нам к концу дня, вместе и продезинфицируемся. У тебя работа ведь тоже не очень чистая.

– Спасибо. Обязательно подойду.

* * *

В камере для допросов в следственном изоляторе с мебелью было не густо: только стол и три обшарпанных табуретки. Зотов стоял и задумчиво смотрел в окно.

Через стекло, забранное решеткой, было видно, что на улице по-прежнему моросит какой-то несерьезный, по-осеннему неторопливый, мелкий дождь.

Зотов хмуро наблюдал, как тягучие капли неровными бороздками ползли по мутному, давно не мытому стеклу камеры.

Настроение у следователя было под стать внезапно испортившейся погоде. Зотов фактически шел на сделку. На сделку со своим начальником – областным прокурором, на сделку с ненавистными бонзами из партийной и советской верхушки, на сделку с законом… На сделку с собственной совестью, наконец. Но Долинина была права – никакого иного выхода не было.

Вначале он собирался написать заявление о самоотводе от расследования уголовного дела, объяснив этот шаг своей заинтересованностью в его исходе. Закон такую возможность предоставлял. Но, тем самым, он оставлял невиновного парня наедине с бездушной и жестокой машиной правосудия, которая, наверняка, перемолола бы его, даже не заметив. Судьба Крастонова была бы искалечена на всю оставшуюся жизнь. Нет, здесь следовало побороться. Тем более, что паренек смотрел на него, как на единственную возможность добиться справедливой кары для преступников, легко и походя отнявших у него любимую девушку.

Следователь собирался посоветовать арестованному, какой тактики ему придерживаться во время проведения различных следственных действий. Это также было против правил, но…

Зотов обернулся на стук двери. В камеру зашел мужчина с покрасневшим лицом и сальными глазами.

Зотов знал вошедшего – это был адвокат. Ранее он работал помощником районного прокурора, но, за пьянство и связанные с этим служебные огрехи, из прокуратуры был уволен. Как правило, уволенных из правоохранительных органов пристраивали в адвокатуру, которую в те времена вообще не считали за орган правосудия. Фактически адвокаты не были полноправными участниками уголовного процесса и от них отмахивались, как от надоедливых мух, всячески принижая их и даже унижая.

– Привет, коллега, – развязно ухмыльнулся вошедший, и протянул руку.

Зотов сразу почувствовал, что от вошедшего явственно пахнет спиртным. Причем, не застарелым – смрадным и чадным, а свеженьким, с запахом дешевого вина, в народе именуемого «чернилами».

«Уже успел принять…» – неприязненно подумал Зотов, а вслух сухо произнес:

– Здравствуйте. Сегодня Ваше присутствие, в общем-то, необязательно. Я не собираюсь допрашивать арестованного, а хочу всего лишь с ним побеседовать, без протокола. Видите, я даже не взял с собой материалов уголовного дела, только папочка с некоторыми бумагами. Впрочем, если вы хотите…

– Нет, зачем же… Тем лучше… – явно обрадовался адвокат, – тогда, адью, коллега…

Он быстро вышел.

«И такой вот будет защищать Крастонова, – досадливо поморщился следователь, – да, от него больше вреда, чем пользы».

Он вновь повернулся к двери спиной и бездумно стал разглядывать извилистые влажные тропинки ползущих по стеклу дождевых капель.

Вошедший без стука, пожилой конвоир с унылым и серым лицом, и с погонами старшины деликатно кашлянул.

Зотов обернулся.

– Подследственный Крастонов доставлен, – простуженный, а может, и прокуренный голос конвоира был также сродни ненастной погоде, – заводить, товарищ следователь?

– Давайте.

– Крастонов, заходи, – крикнул конвоир. – Я буду снаружи? – вопросительно обратился он к следователю.

– Да. Я вас позову, как закончу, – ответил Зотов.

В синем спортивном тренировочном костюме с обвисшими коленками и опущенными плечами, с руками за спиной, арестованный напоминал нахохлившегося воробья. И смотрел парень на следователя исподлобья и неприветливо.

– Здравствуй, Крастонов. Садись.

– Да спасибо, я уже сижу с Вашей помощью, а говорили…

– Я и сейчас говорю… Да садись же.

Подследственный попытался придвинуть довольно далеко отстоящую от стола табуретку немного поближе, но это ему не удалось.

– Она привинчена к полу, – спокойно сообщил следователь, – равно, как и две других табуретки, а также и стол. Так положено, чтобы у подследственных не было всяких нехороших мыслей о физическом насилии.

– Понятно, – глухо произнес Крастонов и сел.

– Так вот, – продолжил Зотов, – я и сейчас говорю: я хочу доказать твою невиновность. А сидишь ты не с моей помощью, а по постановлению самого прокурора области. Он лично дал санкцию на твой арест.

– А избивают меня здесь с чьей санкции? – голос Крастонова задрожал от обиды.

– Кто тебя избивает?

– Вот, смотрите…

Крастонов задрал рубашку и синюю пожеванную майку, и показал вначале грудь, а затем и спину.

– Дела-а-а, – протянул Зотов, – расскажи-ка мне, как это произошло. Нет, подожди, по-моему, у меня в папке есть бланки протокола допроса – оформим все, как полагается, по закону. Эх, жаль, отпустил твоего адвоката.

Он нажал на кнопку, расположенную под столешницей, и в камеру тотчас вошел конвоир.

– Уже забирать? – он с сомнением кивнул в сторону арестованного, выразив, тем самым, удивление столь коротким общением его со следователем.

– Нет. Позвоните в «парилку» – пусть зайдет дежурный адвокат, – приказал Зотов.

«Парилкой» называлась крохотная комнатушка при входе в СИЗО, где, в дневное время, дежурили обычно адвокат и следователь, на случай возникновения у кого-то из сидельцев изолятора дать срочные, обычно признательные, показания о совершенном преступлении…

Крастонов быстро записывал показания.