Текст книги "Путь хирурга (СИ)"

Автор книги: Валерий Гуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Вход в подземелье выглядел, как погреб. Ступени тянулись вниз бесконечно и терялись в темноте.

Перед входом Роман отрыл какой-то запылённый шкафчик на стене и вытащил маску похожую на противогаз. Снял с крюка, натянул на лицо и сунул такую же мне. Плюс перчатки – плотные, прорезиненные. Как будто мы не в подвал спускаемся, а заходим в ядерный реактор, приказавший долго жить.

– Будь моя воля, ты бы туда без всего этого шёл, – прошипел Рома сквозь маску.

Я не ответил. Надел всё как велено. Если уж играем в «сбой», то пусть будет полная экипировка.

– Или вперед, – прошипел он.

Спустились.

Шли молча. Рома смотрел в пол, будто шаги считал, но я чувствовал, как его глаза искали мою спину. Ненависть в нём не просто шевелилась – пыталась вылезти наружу через поры.

В какой-то момент он замедлился. Рука легла на рукоять ножа, тот болтался на поясе. Я почувствовал – он готов. Ну-у…почти.

– Если собрался – бей. Сейчас. Пока не я повернулся. Потом будет поздно, – холодно сказал я.

Позади послышался только скрип зубов.

Ступени круто уходили вниз, и чем дальше – тем грубее становился камень, и тем сильнее закладывало уши. Не я шёл, собственное упрямство тащило вперёд, как волк на цепи. Я просто держался за него, прислушиваясь к сгущающейся тишине. Будто с каждым шагом спускался не в подземелье, а в нору зверя.

Но… с каждым шагом мне будто легче становилось идти. Я зафиксировал впечатление.

Долгое время вдоль тянулись голые стены. Потом в стенах пошли углубления и цепи, проржавевшие, сломанные.

– Кого здесь держали? – спросил я, хотя знал: не сахарных птичек.

– Тех, кто ломал порядок. В том числе того, чьим именем ты назвался! – откликнулся Роман с какой-то одному ему понятной гордостью. – Тебя решили засунуть на самое дно. Где тебе и место, сбившийся!

– Ну ты, я смотрю, недалеко ушёл, раз бегаешь здесь на побегушках. Сам не сбился с пути, нет? – я уколол Ивлева в ответ.

– Я имею честь выполнять волю Учителя! – искренне возмутился он.

– Вот как у вас называется принеси, подай, буду знать.

В ответ снова услышал лишь скрип эмали. Неважно. Мне его ненависть не мешала. А вот то, что с моим именем здесь связано какая-то другая личность стало очевидно.

– Константин Мирошин это кто, кстати? – бросил я на удачу, не оборачиваясь.

– Я не буду разговаривать с безродным, – процедил Рома сквозь зубы, глядя себе под ноги.

Нет дружок… дело тут явно не в том, что будешь ты или не будешь. Тебе в подземелье отчего-то явно херовастенько. Рома передвигался с трудом и буквально волок ноги. Поэтому предпочитаешь помалкивать, чтобы в обморок не упасть.

Ладно, проблемы индейца шерифа не волнуют. Я занялся тем, что начал слушать это место. Где-то в глубине подземелья, за слоями камня и вековой плесени, будто бы билось чужое сердце. Глухо, не в такт приюту, а как пьяный барабанщик. Ритм был чужой. Сломанный. Диссонансный. Но, чёрт побери, до боли знакомый. Я уже знал это биение. Именно с ним у меня случился резонанс наверху. И с каждым шагом я словно набирался сил…

Теперь резонанс возрастал.

А то, что случилось дальше заставило меня вздрогнуть и резко остановиться.

– Помоги… – послышалось вдруг со всех сторон.

Прямо в спину мне влетел Ивлев, и мы оба за малым не покатились вниз по крутым ступенькам.

– Ты охренел⁈ – взорвался мой сопровождающий. – Что ты…

– Пасть закрой, – оборвал я, прислушиваясь.

Но в подземелье царила тишина, если не считать тяжелого дыхания близнеца. Я постоял еще с секунду и пошел дальше.

– Ты у меня помощи просил? – все-таки спросил я у Ивлева.

Он не ответил, похоже, что передвигаться в подземелье оказалось выше его сил.

Я не знал, что меня ждёт внизу. Но с каждым шагом все четче чувствовал прилив сил. Жизненная энергия, которая помогла мне не умереть, текла именно отсюда. Теперь у меня не оставалось никаких сомнений, что это так.

На моем запястье была ссадина и я отчетливо видел, как она затягивается. Рана исчезала прямо на моих глазах. А вот Ивлеву становилось с каждым шагом только хуже.

– С-сука… – прошипел Ивлев за моей спиной.

Рома вдруг остановился. Он тяжело дышал, как марафонец, добежавший до финиша и забывший, зачем вообще бежал. С него капал пот, лицо пунцовое. Я видел, что у него пошла носом кровь.

– Всё, дальше сам, – выдохнул он, будто сдавал смену.

Даже сквозь стекла противогаза, я видел как под его глазами появились темные круги, а глаза покраснели от лопнувших капилляров.

– Как-то невежливо бросать гостей на полпути, – заметил я. – Еще заблужусь?

– Чтобы ты сдох там, – зло бросил он, развернулся и пошёл обратно.

Я проводил его взглядом.

– Помоги…

На этот раз я слышал отчетливо, что меня зовут именно снизу. Я понял, что помощи просит то, что было скрыто в глубине подземелья.

И как хирург осознал, что оказался здесь не просто так. Меня позвали на помощь. В прямом смысле этого слова – с того света. Или из другого мира – что, впрочем, одно и то же.

Глава 3

Идти пришлось долго.

Камень под ногами становился все грубее, потолок опускался все ниже, а в воздухе появились видимые хлопья черного тумана.

Я перестал считать ступени после тысячи. Пытался начать заново, но и на этот раз сбился.

Наконец, когда уже думалось, что лестница никогда не закончится, ступенек под ногами больше не оказалось.

Я спустился в огромный зал, выдолбленный в самом сердце подземелья. Воздух здесь был вязким, как дым после пожара. Туман стелился по полу, обвивал алтареподобные глыбы, которые видели явно больше, чем любой из нас.

Храм?

Догадка пришла мгновенно.

Подземелье явно не было естественным. Нет, его создали руки. Вот только человеческие ли?

Всё вокруг было в пепле, я шел вперед, рассматривая гладкие стены, покрытые древними символами, которые узнавал, потому что они были славянскими…

Но на этот раз я видел не только символы. Перед глазами проступила иная картина – под толщей камня, как кровеносные сосуды, текли тончайшие энергетические нити. Они сплетались в сложную и древнюю сеть, поддерживающую саму структуру подземелья. Я осторожно коснулся стены, и нитевидный поток словно встрепенулся, отзываясь на моё прикосновение. Мир вокруг вдруг стал ярче, и я понял: магия течёт не только в людях. Это живая нервная система самой реальности.

Интереса ради – всё равно я тут явно надолго – подошел к огромному алтарю и провел пальцем по слою пепла. Задумчиво растер его между подушечек пальцев. А пепел-то здесь вулканический.

Но удивило даже не это.

Хм…

То, что я сперва принял за алтарь, оказалось крышей здания. Да, крышей.

– Ни хрена себе… – прошептал я, продолжая оглядываться.

Я, наконец, понял, где нахожусь. Внизу подземелья лежал огромный город. Моё дыхание отдавалось гулким эхом от стен, словно пробуждая что-то древнее и давно забытое. Своды терялись в полутьме, и сверху свисали странные каменные наросты, похожие на огромные застывшие капли, готовые сорваться вниз. Стены подземелья вовсе не были таковыми. Это были остатки зданий.

Здесь, в недрах подземелья, покрытый толстым слоем вулканической пыли, некогда стоял город. Город, каким-то непостижимым образом оказавшийся в сотнях метров внизу, в глубине земли. И рациональных объяснений, как такое произошло, у меня не было.

Даже динозавров и тех находили примерно метрах в десяти от поверхности.

Так что теперь я просто стоял посередине подземелья, завороженный увиденной картиной. Под землей оказалась похоронена целая цивилизация. В этом мире когда-то давно произошло нечто по-настоящему страшное.

Наконец, я пошел дальше и отчетливо увидел углубление, в которое вели ступеньки. Именно отсюда шла та самая сила, с которой я с самого начала вошел в резонанс. Она отзывалась на мой шаг, на пульс под кожей.

Интересно, почему Приют построили именно тут? В месте с таким фоном – это как открыть клинику посреди морга. Или наоборот. Хотя, может, в этом и был смысл?

Но очевидно одно – эта сила крайне негативно действовала на членов приюта. они её не переносили. От ее присутствия их бросало в тремор и холодный пот. Вряд ли я был далек от истины, когда предположил ее схожесть в радиационным фоном – они же даже противогазами пытались от неё защититься.

И всё равно жили и тренировались именно здесь. Шут с ними, буду считать, что у них такая извращенная форма мазохизма. По-другому пока не могу объяснить.

А вот догадка, что это место меня выбрало, окрепла. Я подошел к краю углубления и там, среди хлопьев тумана, увидел черный как ртуть камень. Он тяжело пульсировал, шел «волдырями», будто болел. Будто внизу подземелья билось сердце этого места – и ему было здесь плохо.

Камень дрожал, и я понял, что это именно он просил помощи. Волны от стен проходили сквозь меня, словно проверяли: свой ли я. Нет, своим я не был. Но я был нужен этому месту, которое не дало мне умереть.

Под пластами чёрного гноя жила ткань чего-то древнего. Я стоял в эпицентре глубоко спрятанной патологии. И знал: её можно вскрыть. Её нужно вскрыть. А потом… зашить.

В памяти вспыхнула яркая лампа операционной, слепящий белый свет, за которым не различить лиц.

– Ты упустил момент, Мирошин! Пациент умирает не от твоих решений, а от твоего страха сделать хуже! – голос наставника, профессора Рощина, был резок, как удар скальпеля.

Я чувствовал, как пот стекает по спине, руки дрожали от усталости и нервного напряжения. Тогда, ещё студентом, я впервые столкнулся со смертью – настоящей, без прикрас. Операция шла уже шестой час, а пациент, молодой парень после ДТП, цеплялся за жизнь с такой силой, словно боролся не с раной, а со всем миром.

– Смотри глубже! Найди источник кровотечения! Думай быстрее! – продолжал Рощин.

Его голос был ледяным, но в нём я вдруг расслышал нотку отчаяния. Самого обычного, человеческого. Тогда я не понимал, откуда оно, но сейчас ясно осознал: наставник боялся за парня так же, как и я. Боялся, что я не выдержу, сдамся и впервые столкнусь с поражением.

– Нашёл, – выдохнул тогда я.

Мгновение, ещё движение скальпеля, и кровотечение остановилось.

Рощин положил руку мне на плечо и тихо сказал, когда пациента увозили из операционной:

– Запомни этот день, Костя. Ты только что понял, что между жизнью и смертью всегда лежит всего один точный разрез. И сделать его можешь только ты.

Вот и сейчас руки – руки, в которых не было скальпеля, и их не освещали мощные лампы – сами нашли точку разреза. Сила не отшатнулась – она будто бы откликнулась. Камень сильнее завибрировал, и во тьме что-то проснулось, сделав жадный вдох.

Нечто, как древний организм, само протянуло мне свои внутренности и прошептало: «Собери меня, если сможешь».

Я не просто чувствовал, а видел, как древняя схема раскрывалась слой за слоем, показывая, где болит. Видел, как белые нити жизненной силы пытаются пробиться сквозь ртутную чернь.

Ощущал доверие древней сущности, и в этом доверии… она отдала мне ключ. Не только к себе самой, но и к моему телу. Словно что-то в костях встало на место. В мышцах исчезла дрожь, которую до этого приходилось преодолевать каждую секунду. Даже рана на груди начала медленно затягиваться.

В моих руках оказалась невидимая нить, словно хирургическая игла, и я начал сшивать разрывы каналов, восстанавливая энергетические ткани. Я точно знал, как проводить эту операцию, но почему игла была невидима и из чего состояла эта нить – оставалось загадкой. Я лишь чувствовал вибрирующий сгусток энергии в своей руке.

Я направлял потоки энергии черного камня, корректировал их течение. Система выравнивалась, сила, наконец, потекла по ее пересохшим каналам, как вода по давно брошенному водопроводу.

И теперь белые нити жизненной силы проступали все отчетливее на ртутной поверхности… Они соединялись и превращались из прожилок в потоки. Наконец, сила потекла беспрепятственно, и я будто услышал тяжелый, с трудом сделанный вдох. Подземелье теперь дышало. Рвано, как грудная клетка в реанимации. Вдох. Спазм. Почти остановка. Один удар – в такт моему сердцу. Второй – как разряд электрошока в грудь.

Да, мы были связаны.

Мое тело резко подняло вверх, оно выгнулось. Мышцы свело от нестерпимой боли. В грудь врезался мощный поток энергии, собравшийся на поверхности камня.

Слепая сила, готовая снести все на своем пути, из тонких энергетических струек теперь превратилась в мощный поток. Неужели она хочет меня уничтожить? После того, как я помог…

Лавина силы устремилась мне в рану на груди.

Меня раздувало изнутри, как шар. Связки трещали. Пульс вспыхивал в глазах.

Я падал.

Проносился сквозь века.

Сквозь тех, кого не успел спасти.

Через мимолетные блики эпохальных битв…

А потом настала обличающая тишина.

Камень не убил – он отдал мне все, что мог.

Перед глазами мелькнуло лицо Мишки, испуганное и доверчивое одновременно.

– Ты вернёшься, правда? – спросил он тогда, совсем ребёнок, в день похорон родителей.

– Конечно, вернусь, – пообещал я.

И я вернулся. Только уже другим человеком, в другом теле, в другом мире.

Я рухнул на камень, теряя сознание.

Подземелье тяжело выдохнуло – и замерло…

* * *

Глубоко в нутре приюта Длани предков, за тремя линиями глухих стен, главный зал напоминал склеп. Воздух здесь стоял, как вода в глубоком колодце – теплая и неподвижная, с тягучей, давящей тяжестью веков.

Сегодня в Приюте объявили карантин. Все ученики были заперты в корпусах, и проекции Узлов оказались недоступны. Официально – в целях профилактики, чистки энергетических каналов.

Но на деле Учитель, Павел Алексеевич Астахов, хотел, чтобы они ничего не знали. Чтобы никто не услышал вдруг пробудившееся древнее дыхание.

Узлы школ на алтаре мироздания пульсировали каждый по-своему. Одни глубоко, мерно, как сердцебиение у спящего титана, другие – нервно, хищно, будто чьи-то когти скользили по спинному хребту школы, выискивая слабые места.

Всё было в пределах нормы. Пока.

А главное – с минуты на минуту пришелец должен сдохнуть… именно этого Астахов ждал.

Приют Длани Предков всегда был прибежищем для бастардов и сирот из знатных родов. Здесь тысячелетиями учили тех, кто потом должен без колебаний вырезать сбой. И охранять узлы школ от любого, чьё тело звучало иначе.

Это место сбившиеся всегда обходили стороной. Те, у кого ритм звучал иначе, боялись Приюта сильнее любого ночного кошмара. А этот… пришёл сам. И к тому же назвал себя Мирошиным.

И засмеялись от этого только ученики.

Имя это было вырезано из архивов, стёрто из свитков и запрещено раз и навсегда. Те, кто родился за последние почти две тысячи лет, не могли его знать. Но ЭТОТ произнёс его, и в груди Астахова в тот миг кольнуло старое беспокойство, знакомое с юности.

Вкус близящихся неотвратимых перемен.

Две тысячи лет назад имя Мирошина было синонимом бедствия. Тогда рухнул главный первородный Узел, Рваного Ритма, разбив ритм мира и выпустив наружу энергию, которая едва не поглотила остальные школы.

Ученики полегли тысячами, города обращались в пепел. И только воскрешение архимастеров всех школ позволило остановить беду.

С тех пор имя Мирошина стало символом того, о чём нельзя вспоминать, – кошмаром, надёжно запертым в самых глубоких архивах.

Астахов ещё помнил, как сжигались свитки, как ломались скрижали школы Рваного Ритма. Узел разорвали и похоронили глубоко в земле, назвав его сбойным, алтарь растащили по частям возникшие новые 12 школ, переустроившие миропорядок.

Астахов лично видел, как стёрли память тем, кто ещё мог помнить эту катастрофу. Как менялись их лица.

И теперь имя архимастера снова прозвучало… от живого человека.

Однако Астахов сам участвовал в той резне, на которую они решились, чтобы извести весь род Мирошина, когда это имя было ещё кличем бунта. Тогда Павел Алексеевич, которому накануне исполнилось две тысячи и двадцать три года, был совсем юнцом. Кандидатом, стремящимся зарекомендовать себя на роль шедшего по Пути. И уж он-то знал, что от памяти Константина не осталось и следа.

Нет, уродец в Подземелье не мог быть потомком Мирошина. Но всё же… в нём звучало нечто слишком знакомое.

Вот только Петр Алексеевич жил слишком долго, чтобы верить в россказни и чушь. Во что учитель верил, так это в вероломность мастеров других школ. Скорее всего, этого мужчину, кстати, отнюдь не молодого, просто подослала одна из двенадцати школ. Война за Узлы ведь никогда не прекращалась, она просто стала… тихой. Скрытной. И враги, похоже, хотели ударить туда, где никто не ждёт.

Приют. Слабый узел, заброшенный край. В услугах «убийц сбившихся» никто давно не нуждался…. Пропащим местом Приют давно считали все, даже свои. И каждый нет-нет, а пытался нанести удар, несмотря на формальную независимость Приюта от Школ.

Что если поэтому вероломный враг и подослал этого «Мирошина» к узлу?

Но нет.

Не в этот раз.

У них ничего не получится. Павел был не так прост, чтобы вестись на дешёвую провокацию. Астахов за тысячу лет затвердил простое правило: бережёного бережёт Длань. И теперь мастер закрыл приют и вошёл в зал. Он наблюдал. Ждал, когда своими глазами увидит, как узника в Подземелье, как спичку, переломит древняя дремлющая сила.

И всё же… незнакомец не умирал. Павел хорошо чувствовал, что этот странный гость до сих пор жив. Оттого в теле Астахова теперь дрожало то самое чувство – древнее, знакомое, вселяющее животный ужас…

Астахов навсегда запомнил, как трещал мир, когда рвался последний Узел. И теперь… теперь он снова слышал этот звук.

Это и заставило старца действовать.

Он хотел предупредить возможный диссонанс Узлов.

И вот учитель застыл в центре зала, не касаясь земли. Его ступни висели над камнем, Астахов парил в воздухе, будто подвешенный к незримым узлам баланса. От его лба тянулись тонкие нити чистой силы – к углам зала, к сердцевине алтаря, к каждому гнезду жизненной энергии. Это был старинный обряд настройки, унаследованный от архимастеров Первокруга Двенащцати. Тогда школы ещё дышали как единый организм, без надобности то и дело регулировать каналы энергии.

Посреди зала стоял древний алтарь резонанса, вытесанный из метеоритного пласта. Если говорить точнее – одна двенадцатая часть алтаря Школы Рваного Ритма, некогда поделенная между всеми двенадцатью Узлами.

Некогда он и был тем самым зерном, из которого родился прежний мир. Был источником той энергии, что возвеличила Мирошина. Его импульс звучал, как кашель лёгких, залитых кровью. Судорожный, рваный, беспорядочный. Нынче Узел давным-давно считался спящим – и абсолютно безопасным.

Астахов был уверен, что всё останется как есть. Узел не отзовётся. Камень продолжит молчать. А «Мирошин» умрет. Так было веками.

– Сдохни же, тварь, – прошипел учитель.

Но… Пришелец не умирал.

Затем и вовсе начали происходить совершенно странные вещи. Сначала от Камня Рваного Ритма прошел один-единственный слабый импульс. За ним – второй. Третий. Звук нарастал, камера Подземелья отзывалась. Узел Рваного Ритма, что беспробудно спал, вдруг снова заговорил.

Остальные узлы в этот миг трусливо затаились, вслушиваясь в невозможное.

Астахов, нахмурившись, склонился над алтарём. Чёрный камень сбившихся, он видел, покрылся сетью трещин, будто в него вонзились корни из другого мира. Корни эти пульсировали, словно что-то древнее вспомнило, что оно живо.

Затем раздался негромкий треск, но в этом звуке было что-то такое, отчего хотелось сжаться. Так лопалась тишина, хранившаяся веками. Камень сбойных внезапно треснул по сердцевине.

– Что это…

Учитель не успел договорить. Астахова бросило в стену, как будто он – нашкодивший котёнок. Швырнуло играючи – его, достигшего ранга Мастера, способного направлять потоки…

– А-ах, – тяжело выдохнул Астахов, ударяясь спиной о стену и рухнув на пол.

Его трясло, в теле Павла ещё бился тот чужой импульс. Он на мгновение, всего на мгновение представил, что было бы, не пройди великая сила вскользь. И мгновения хватило, чтобы по вискам старика скатились капли липкого холодного пота.

Впервые за столетия уверенность Астахова дала трещину. Он испугался. Когда-то перед выплеском невиданной мощи и не устоял совет Первых архимастеров… но ведь того, что он увидел собственными глазами только что… такого не могло быть?

Совершенно ошарашенный, старик сидел на полу, когда дверь в алтарную распахнулась. В зал влетел ученик, лицо мертвенно-бледное, взгляд потерянный. Он едва держался на ногах.

Астахов понял, что ученик застал учителя в неподобающем виде – на полу, растерянным. Всё потому, что никто не должен был сюда войти. Сегодня – тем более. Ведь всем приказано соблюдать карантин!

Однако Учитель не удивился. По крайней мере, виду не подал.

– Учитель… вибрация… в библиотеке упали свитки… – затараторил ученик, опешив теперь уже и от вида Астахова. – Там на стенах трещины… я…

– Я знаю, – голос Астахова не утратил силы, он растёкся по залу.

Он медленно поднялся с пола, все ещё не чувствуя твёрдости в ногах. Ноги, будто макаронины, нетвердо держали в коленях.

– Даже в день, когда пала Школа Истины Веры. такого не было, – пролепетал растерянно ученик. – А если это…

Он не договорил.

– Узлы не возвращаются, – старик ответил так, будто говорил себе. – Особенно такие. Клятва крови Первых архимастеров, усыпившая древних, незыблема.

Произнеся это, Астахов задумчиво покосился на трещину в черном камне. И, сделав ещё один нетвердый шаг, закрыл алтарь от взгляда ученика.

Теперь узел будто бы потух окончательно, вдруг выплеснув остатки некогда несокрушимой мощи из своих недр.

– Сбой нужно глушить. Забвение тут – единственное проверенное лекарство, – прошептал Павел, пытаясь сохранять невозмутимость.

– Но если… – не унимался перепуганный ученик.

– Если узел ожил… то это уже не возвращение. Это… – Астахов на миг задумался и вдруг закончил, будто обрубил: – Но ничего подобного не произошло.

– Что же нам делать? – просипел ученик.

– Ничего, – выдохнул Астахов и одарил ученика улыбкой. – Если ритм повторится, зафиксируем. Если нет… забудем.

Ученик молча кивнул.

– А если это кто-то?.. этот незванный… Мирошин…

Учитель чуть отвернулся, зажевал губу и медленно покачал головой.

– Типун тебе на язык. На такой сбой не хватит даже меня!

– Слушаюсь, Учитель.

Паренек на негнущихся ногах шагнул к выходу.

– Стой.

Голос на сей раз прозвучал негромко, но ученик застыл как вкопанный. Обернулся медленно, с дрожью в коленях.

– Что же ты здесь делал? – проскрежетал Павел.

– Я… вибрация… решил проверить проекцию… – пробормотал он, всё ниже склоняясь, пока не скрючился в земном поклоне.

Астахов молчал долго. Он мог наказать ученика, нагло нарушившего устав. Мог, но не стал.

– Иди, – прошелестел голос Учителя, обволакивая пространство.

Ученик исчез так, будто спасся бегством от неминуемой гибели.

В зале снова повисла вязкая тишина. Воздух сгустился, как перед грозой. Астахов подошёл к алтарю и коснулся трещины. Линия была не случайной – точной, как хирургический разрез. Но энергии в камне сбойных больше не было. Сам камень, стоило его коснуться, начал крошиться, осыпаясь сухим пеплом.

– Это невозможно… – прошептал старик.

Хорошо, что никто не видел. Почти никто. Ученик будет молчать. А Сбившийся… если и выжил, надо сделать так, что его никто не увидит и не услышит.

Астахов закрыл глаза и сосредоточился. Дыхания древней силы он больше не чувствовал. Что ж, пока есть шанс, пока это можно списать на всё, что угодно – только не на провал Хранителя.

Старик медленно вдохнул. Поверхностный ритм системы Узлов восстановился. Но теперь Астахов знал, что Узел Рваного Ритма, считавшийся спящим, вдруг ожил. Ожил ненадолго и только для того, чтобы окончательно умереть…

Это он знает. В это он должен верить.

– Повезло, Паша, считай, что тебе крупно повезло, – Астахов открыл глаза, закончив регулировку баланса энергетических потоков двенадцати Узлов.

Астахов не мог звать Переписчиков. Не мог позволить, чтобы кто-то другой первым увидел, что именно отозвалось в глубине подземелья.

Он упёрся в алтарь обеими ладонями, окончательно успокаиваясь. Тишина снова стала нормой. Что-то древнее под землёй сделало последний вдох, но лишь для того, чтобы окончательно стать мертвым…