Текст книги "Темная комната"

Автор книги: Валерий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ну, – обрадованно Витька говорит, – а я и не знал!

С ходу после этого в танцевальный меня увлёк; там быстро нам натянули на головы картузы, на сцену вытолкнули, а там уже вовсю пляска идёт!

Пляшу я и думаю: «Куда меня ещё занесет? Правильно папа мой говорит: кто без цели определённой по жизни движется, сам не знает, где через день окажется!» Плясуном-то уж точно я не собирался быть, а пляшу! Хватит, – думаю. – Эту дурацкую пляску прекращать надо!»

Но тут все за руки взялись по команде, по кругу помчались, тут уже никак не уйти, не вырваться!

Кончился танец наконец. Преподаватель с меня картуз стал спрашивать, а я и не помню, где он, уронил в какой-то момент во время танца.

– Давайте картуз! – преподаватель говорит. – Что за отношение к театральному реквизиту?

Хотел я ему сказать, что никакого у меня отношения нет к театральному реквизиту, ни хорошего, ни плохого, но побоялся, что тоже обидится он, как тот шахматист.

Нашли наконец мой картуз.

– Всё! – Виктору шепчу. – Выбираться надо отсюда, пока не поздно.

Долго блуждали с ним в поисках выхода. Вышли неожиданно в какой-то зал. Заседание какое-то. Докладчик с трибуны посмотрел строго на нас, потом головой показал: «Проходите, быстро садитесь!»

Пришлось подчиниться, сели во второй ряд. Вслушались, оказалось – заседание общества рыболовов-любителей!

Доклад слушают: об изобретении гигантской рогатки, позволяющей забрасывать прикорм для рыб на многие сотни метров.

Да, очень нам нужна с Виктором эта рогатка. Представляю, какой скандал будет, если в школу её принести или домой!

Вдруг старичок, который рядом со мною сидел, нагибается ко мне, шепчет:

– Очень рады молодому пополнению!

– Ясно, – говорю.

А сам думаю: скорей бы доклад кончился, дальше идти!

Кончился наконец доклад, председатель поднимается, говорит:

– Так не забудьте, завтра в семь утра на Кавголовском озере!

Старичок спрашивает меня:

– Вы будете, я надеюсь?

– Не знаю, – говорю. – Думаю, что нет.

Старичок посмотрел на меня, как на какого-то редкого зверя…

– Что же вы хотите сказать?.. – еле-еле в себя пришёл. – Что вас не интересуют соревнования… по забрасыванию спиннинга на дальность?

– Нет, – говорю. – Верней, не очень.

– Может быть, – говорит, – вы скажете, что вас вообще не интересует рыбная ловля?!

– Скажу! – говорю.

Тут он встал даже, на меня уставился.

– Что ж вас интересует, молодой человек?! – вдруг закричал.

– Бежим! – Витька кричит.

Вскочили, побежали. Рыболовы долго за нами по коридорам гнались, спиннинги вслед закидывая, чтобы поймать. Выскочили наконец на какой-то бульвар.

– Да… – говорю, – дальше, наверно, похуже ещё нам придётся!

– Подумаешь! – Витька говорит. – Будет лето, к дяде поедем, таких вот лещей будем ловить!

…Не понял.

Идем уже по Невскому, видим – у Дома книги, у книжного лотка, огромная очередь темнеет. Витька врезался, конечно, в эту толпу.

– Что дают? – спрашивает. – Что дают?

– Неизвестно, – последние говорят. – Какую-то книгу.

– Встанем? – Витька говорит.

– А зачем?

– Ну… как зачем? Люди же стоят!

– Стоять, – говорю, – деньги тратить… не зная, какая книга даже! Нормально, считаешь?

Витя вперед посмотрел, потом вздохнул.

– Может, не хватит ещё? – с надеждой говорит.

«Зачем стоять-то, – думаю, – если хочется, чтоб не хватило?»

С отчаяния домой хотел уже пойти, но потом думаю опять: «Что сказать?»

Отцу вообще я все всегда рассказываю, он понимает… Вернее, то понимает, что можно понять. Но тут-то что можно понять? Что тут понятного-то?!

Конечно, если с целью куда-то идёшь, посмотришь на очередь эту и дальше пойдёшь. А если нет цели, обречен стоять, неизвестно зачем!!!

– Кончились! – вдруг кричат.

– Отлично! – Витя говорит (будто кто заставлял его за книгой этой стоять и покупать).

Пока шли, мы согревались ещё, но тут, стояли пока, замёрзли вконец!

– Идея! – вдруг Виктор кричит. Я вздрогнул даже.

– Знаешь, – говорю, – идеи твои последнее время как-то меня пугают…

Но оказалось, действительно неплохо придумал: в баню пойти! Впервые за все время ему действительно удачная мысль пришла!

– Точно! – говорю. – Согреемся хоть. И главное, будет что родителям сказать. Удивятся, конечно, слегка, но хоть поймут!

Спросили, где баня, пришли. Там огромные очереди оказались – за билетами и потом – в гардероб. Но мы ловко без билетов проскользнули, свободную скамейку увидели, разделись. Вошли в мыльную. Красота!.. Жара!..

Витя говорит:

– Только от воды подальше держись!

Я удивился:

– Это почему?

Он говорит:

– Ну, вытираться-то нам нечем!

– А-а-а, – говорю. – Это да.

Сели на скамейки, сидим греемся.

Рядом здоровый такой мужчина, нальёт таз воды, потом закричит так радостно и водой ледяной себя окатит. А брызги на нас.

Я говорю ему, между тазами:

– Пожалуйста, брызгайтесь потише. Нам нельзя мокрыми быть.

Он даже глаза выпучил:

– Что за чушь? Пришли в баню, чтобы сухими быть? Это ж абсурд!

– Абсурд, – говорю, – не спорю, но так уж вышло.

Он посмотрел ещё изумленно, потом ушёл от нас подальше, как от безумцев. Глядим, соседу своему новому на нас показывает, удивлённо переговариваются, плечами пожимают.

Уже не первый случай, кстати, когда нас за ненормальных принимают!

Говорю Вите:

– Давай все-таки мыться! Не может быть, чтоб у банщика не было, чем вытереться!

– Посмотрим, – Витя говорит.

Выходим в предбанник – действительно: в гардеробе на столе кипа простынь с чёрными печатями лежит.

Говорю:

– Дайте нам, пожалуйста, две простыни, мы заплатим.

Он говорит:

– Талоны давайте!

Мы спрашиваем:

– А где их брать?

Банщик говорит:

– В кассе!

– Но касса же во дворе, как мы пойдём-то туда?

Гардеробщик говорит:

– А это не моё дело!

Я говорю:

– Ну дайте нам за деньги, какая вам разница!

– Нет уж, – говорит. – Неприятностей я себе не хочу! Велено только за талоны давать.

Говорю:

– Ну дайте нам просто так, а мы талоны потом вам принесём!

Он только зевнул, отвернулся и стал что-то в шкафу своём делать.

Витя говорит:

– Пошли назад, я замёрз!

Пошли обратно.

Да-а… Правильно папа мой говорит: «Все, кто без чёткой цели идёт, в нелепейших положениях оказываются поздно или рано».

Вернулись мы снова в мыльную, сели.

А брызги со всех сторон так и летят!

Главное, хоть волосы не намочить.

Взяли из пирамиды тазы сухие, надели перевёрнутые тазы на головы и сидим.

Вокруг нас уже удивлённая толпа собралась.

Какой-то парень с соседней скамейки стал водой на нас брызгать. Брызнет – и хохочет, смех его, видите ли, душит! Брызнет – и хохочет. Тоже – шутник!

А нам не до шуток. Уйти отсюда не можем, и здесь дальше находиться тоже опасно.

А шутник этот всё брызгает, брызгает – не устаёт! У Вити вдруг терпение лопнуло – отбросил он со звоном свой таз, к парню этому подскочил, выхватил таз его и на себя вылил.

– Этого ты добивался?! – закричал.

Потом как закричал:

– Э-эх!!

Разбежался через всю мыльню и с ходу ласточкой в бассейн нырнул! Появляется голова его над водой:

– Давай, – говорит. – Замечательно. Освежает!

И я тут подумал: «Э-эх, если всего бояться, думать всегда: а что потом? – так никогда ничего и не сделаешь!»

Тоже крикнул я на всю баню, разбежался – и ласточкой в бассейн!

Остальные, понятно, сразу же вышли оттуда, а мы стали с бортиков прыгать, потом даже с плеч друг у друга!

Потом в предбанник выскочили, довольно бодрые, Витя к окну подбежал и быстро-быстро стал занавеской вытираться.

Гляжу, банщик побагровел. Но и оцепенел – с места сойти не может. Понял я – плохо сейчас будет – другую занавеску схватил, быстро-быстро стал голову тереть.

Наконец банщик сорвался, бросился, и с ним ещё несколько помощников.

– Возмутительно! – кричит. – Распустились! Хулиганье!

Прямо в занавески нас замотали и по коридору к директору повели.

– Вот, – банщик директору говорит, – занавесками вытирались, хулиганьё!

Директор говорит:

– Почему ж вы занавесками вытирались, они же для красоты!

Мы говорим:

– Нечем больше. Полотенца не взяли, а талоны на простыни забыли купить.

Директор говорит банщику:

– Что ж ты – не мог ребятам простыню дать?

Банщик:

– Очень надо мне – из своего кармана давать! Другие пусть дают, а я бедный!

Директор говорит:

– Знаем, какой ты бедный! Ребята же простудиться могли!

Открывает вдруг сейф, распахивает и достаёт два махровых красивых полотенца!

– Вот, – говорит, – из директорского фонда вам! Вытирайтесь!

Я чуть не заплакал, во всяком случае, щёки чем-то щипать стало. Схватил полотенце, быстро-быстро лицо стал тереть. Вытерлись насухо, потом вернулись в баню, оделись. Хороший человек – директор! Очень хороший! Вышли из бани.

– Хорошо, – говорю, – что директор хороший человек оказался. А то бы могли так и пропасть. Так в бане и пришлось бы жить, под скамейками прятаться.

– Ничего, – Витя говорит, – отличные люди везде есть!

– Отличные люди, – говорю, – везде есть, но дураков, как мне кажется, никто не любит.

Но главное, фуражки у Витьки-то нет, в люк упала, а ветер холодный дует, а волосы у него влажные!

– На, – протягиваю ему мою фуражку. – Прикинь!

– Спасибо! – говорит (даже слёзы у него вдруг блеснули). – Но тебе тоже она нужна! Пойдем у огня вот подсушу свою плешь.

Не далеко от Казанского собора строительство шло: частично канавы уже вырыты, частично огонь горел под железными листьями – землю прогревал.

Сняли мы один лист, огонь выше стал. Тени от нас огромные, до пятого этажа.

Потом вдруг чувствую – едкий дым!

Гляжу, рукав один у Виктора красный, словно наклеенный!

– Горишь! – кричу.

Витя рукав этот поднял, и из него язычки пламени вырвались.

Потащил я его к спуску, ледяную плёнку на воде рукой его разбил, утопил руку его, до самого плеча, а сам он словно в оцепенении каком-то находится!

Холодно всё-таки, особенно после бани!

Вытащил руку его, огонь погас, но вместо рукава – какие-то ошмётки!

– Ошмётки оторви, – хриплым голосом Витя говорит.

Упёрся я ногой в живот ему, дернул – и весь рукав вообще до самого основания оторвал.

Посмотрел Витя на рукав, моргая, потом в канал его выбросил.

К счастью, рядом тут огромные трубы лежали – для газа, залезли в одну трубу – хоть меньше дует!

Вдруг упали мы! Рабочие, оказывается, стали трубу эту в канаву катить!

– Эй! – в трубе гулко кричим. – Эй!

Остановилось кружение наконец. Заглядывает рабочий внутрь.

– Эх, – говорит, – чуть было вас не закопали! Чего это вы тут сидите?

– Греемся! – Сами дрожим.

– Да, – вздыхает, – я помню, в двадцатые годы тоже по трубам ночевал! Ладно уж!

Вынимает из сумки бутерброд с колбасой, ломает пополам, нам протягивает.

– Спасибо! – говорим.

У Витьки, я заметил, опять в темноте слёзы в глазах сверкнули. Дальше бредём в полном уже отчаянии. Вдруг Витя остановился.

– Слушай! – говорит. – Дай мне в глаз!

– Зачем?

– Ну, дай!.. Может, синяк будет!

– А зачем?

– Может, отец хоть пожалеет тогда, а так – побьёт.

– Побьёт, – говорю, – тогда синяк и будет. А может, ещё и нет. Зачем же заранее, за других, неприятности себе делать?

– Может, и правильно это, – Витя вздохнул… – Да-аа… А я ещё надеялся папе про баню рассказать! Думаю, что рассказ этот здорово бы его огорчил!

Идём по Невскому, вдруг Витька показывает на красивое здание.

– О, – говорит, – здесь же бассейн!

– Ну и что? – говорю. – Мало тебе одного бассейна, что ли? Ещё этот тебе нужен?

– Так это ж другой, – говорит. – Тот банный был, а этот спортивный!

Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.

Пошли в бассейн.

Вахтёрша дремала как раз, беспрепятственно мимо неё прошли. Помылись зачем-то в душе – и в бассейн!

Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат – на которых малышей плавать учат.

– А давай, – говорит, – кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет – тот и победил.

– Давай!

Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлёпнется.

«Ну, – разозлился я, – уж тут-то я своё докажу!» Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался – гляжу, нет! Здорово я его утопил – сейчас выпрыгнет!

Вдруг что-то как даст мне в подбородок – зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу – поплавок этот рядом со мной покачивается.

И тут ещё открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:

– Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?

– Мы не разрядники, но мы хотим.

– Да нет, мы сюда только перспективных берём, а вы не перспективные.

– Почему это?

– Сразу видно.

Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные – кому нужны!

– Да, – Виктору говорю. – Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!

Вышли, пошли.

Хоть и не перспективные мы, а мёрзнем!

Вдруг глядим – на скамейке шляпа лежит!

– О, – Витя говорит, – наконец нам счастье улыбнулось! Взял шляпу эту, надел. Всё-таки голове теплее!

Идём – Витя в огромной шляпе.

Гражданин один так и оцепенел. Долго шёл за нами – под шляпу заглядывал.

– Не пойму, – говорит, – лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?

Потом идём дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.

– Вот, – говорит, – положил на секунду шляпу, а они украли.

– Бежим! – Витя кричит.

Помчались из последних сил уже.

Шляпу на урну положили, – может, отстанут. Идём – от погони уже оторвались – проходными дворами.

– Да-а, – говорю, – правильно, видно, мой папа говорил: «Путь, который к гибели ведёт, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!»

Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвёртого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушёл.

Вспомнил я, как серьёзно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон – металлическую рогатку, – стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона – как комариный писк. Прекратится он – и мы начнём петь с этой же ноты, которая затихла.

Я, помню, любимцем его был.

Говорил он – замечательно я пою!

Потом пение у нас кончилось.

И всё!.. Вспомнится иногда только, как солировал я.

Стою – и сам удивляюсь, как пою!

«Солнышко све-тит яс-ное!..»

Вспомнил, как на концерте для родителей пел, – родители все изумлены были, переглядывались, головами качали – они до этого с другой стороны меня знали… И вот встречает меня он – два года уже после уроков его прошло.

– Ну как ты, – спрашивает, – поёшь?

Я подумал еще тогда: «Просто нечего ему больше спросить!»

А сейчас понял вдруг: «Не совсем так!»

Он, видно, действительно на меня надеялся, что я певцом стану, с его лёгкой руки, чтоб он говорить мог потом друзьям-пенсионерам: «А Горохов-то у меня начинал!» Но как-то я про это забыл. Ушёл он – и забыл я про пение.

Потом вспомнил вдруг: я же ещё и в лёгкой атлетике блистал. Учитель школьный в спортшколу меня послал, там я сразу на второй юношеский разряд пробежал. Может, я и быстрее бы побежал, да какой-то балбес на дорожке чемодан позабыл. Перепрыгивать пришлось, и то время разрядное оказалось. Тренер тот говорит: «Ну-ну!»

И всё. Больше я на тренировки не ходил. Не помню уж почему. Так что в лёгкой атлетике я перспективный был! Как это забыл я совсем… Выходит, я не одну уже надежду не оправдал, а две! Так и всё, вообще, можно проморгать!

Виктору говорю:

– Ну, куда? Помнишь, ты говорил, что у тебя какой-то верный друг есть? Ну, номером телефона которого ты ещё камеру хранения зашифровал?

Он говорит:

– Точно! Как мог я забыть! Вот это действительно друг! Напоит нас чаем, накормит! Колоссально!

Вбежал в телефонную будку и застыл. Минут десять, наверно, стоял, как столб.

– Забыл! – говорит.

– Что?

– Номер телефона его забыл, давно, выходит, не звонил.

– Да-а-а-а, – говорю, – к дружбе у нас, выходит, такое же небрежное отношение, как ко всему!

– Как же? – он говорит вдруг.

– Что – как?

– Как же, – говорит, – камеру хранения теперь откроем? Думал, уж этот телефон железно запомню, и нет!

Витя расстроился, впервые, можно сказать. Но быстро пришёл в себя, снова захохотал.

– Дурак, – говорит, – какой же я дурак! Надо поехать к нему, и всё! Поглядеть его телефон, заодно поесть!

– А живёт-то где он, хоть помнишь?

– Я всегда помню, где друзья мои живут! – веско говорит.

Ехали долго, на двух автобусах. Приехали наконец в новый район.

– Вот, – Витя радостно говорит. – Вот его дом!.. Точно!

Поднялись. Виктор звонить начал. Звонок… ещё звонок…

Не открывают!

– Да… где-то задерживается, – Витя говорит.

– Может, по справочному можно телефон узнать?

– Нет, – Витя говорит, – фамилии его точно не помню!

– Да-а-а, – говорю, – без портфелей нам уж точно домой ходу нет!

– Ладно, – Витя вдруг говорит. – Выбью уж я ему дверь! Если товарищ настоящий – простит!

– Да ты что? – говорю. – Это же взлом!

– Ничего! – говорит. – Как-нибудь! Я же вижу, как ты устал! Вижу, что домой тебе уже хочется! Мой долг, хочешь знать, выручить твой портфель и тебе отдать!

– Спасибо! – говорю. – Ты, видно, настоящий друг! – Разбежался Витя вниз по лестнице, трахнул плечом дверь, она открылась. Вбежали мы внутрь, стали телефон искать, вдруг Витя как закричит:

– Это не та квартира! Бежим!

Дрожащими руками дверь обратно приставили, вниз сбежали, в автобус вскочили.

– Да, – Витьке говорю, – знал, что до преступления мы можем докатиться, только не думал, что так быстро!

Приехали в центр, Витя говорит:

– Идея!

Я задрожал.

– Не надо! – говорю. – Я идей твоих что-то уже боюсь.

– Действительно – отличная мысль! – говорит. – Пойдём к Клопахину, отличнику нашему, возьмём у него тетради и всё спишем! Завтра в школу придём – всё у нас сделано, хоть бы что!

– А куда ж мы спишем-то, тетрадей-то у нас нет!

– Ну и что? Подумаешь! Что, у него лишних тетрадок не найдётся?

– Точно, – говорю. – Идея!

– Говорил, – Витька обрадовался, – со мной не пропадёшь!

Пришли мы к Клопахину, звоним. Открыл он, и такая вдруг тоска на лице его отразилась!

– А… это вы, – говорит.

В комнату нас провёл, потом говорит:

– Знаете что? Понимаете, я сейчас к олимпиаде физической готовлюсь, погуляйте, пожалуйста, минут двадцать, я кончу.

И прямо лицо у него – умоляющее. Чувствуется, очень он увлечён чем-то там.

– Ладно, – Вите говорю. – Пойдём.

Вышли, стали по улице ходить. Замёрзли совсем, вошли в продуктовый магазин.

– Хорошо! – Витя говорит. – Тепло тут, светло! Замечательно!

Стал от радости руки потирать, вдруг продавщица громко ему говорит:

– Ты руки не потирай, не потирай! Всё равно спиртного тебе не отпущу – мал ещё!

Я обомлел.

– Неплохо, – Вите говорю, – уже за пьяниц нас принимают. Вот это здорово.

Из соседнего отдела продавец говорит:

– Будете брать что-нибудь? Закрываться нам уже пора, хватит!

Витя говорит:

– Да нет, мы не покупать сюда пришли.

– Не покупать? – продавец говорит. – А зачем же? Колька, – кричит, – прикрой-ка дверь – разберёмся!

– Покупать, – говорю, – конечно, покупать, он оговорился!

К прилавку его подошёл, стал смотреть.

– Взвесьте, пожалуйста, эту селёдочку, – говорю.

Взвесил продавец:

– Сорок семь копеек! Платите быстро!

Я Виктору говорю:

– Надо брать!

Виктор:

– А зачем? Что мы с ней делать будем?

– Молчи!

Подошли снова к прилавку, стали смотреть нашу селёдку. Витя говорит продавцу:

– Какое-то лицо у неё невыразительное!

Продавец:

– Это чем же невыразительное?

Витя говорит:

– Глаза тусклые!

Продавец говорит:

– У самого тебя тусклые, шельмец! Покупать ты сюда пришёл – или по карманам у людей шарить? Говори.

Продавщицы кричат ему:

– Вася, скоро ты? Закрывать пора!

– Придётся брать, – Вите говорю, – есть у тебя какая-нибудь мелочь или нет?

Витя полез в карман, высыпал мне немного мелочи. Пошёл я в кассу, уплатил.

С селёдкой на отлете – в руке – вышли из магазина самые последние. И кассирша вслед ещё кричит, что шляются тут, неизвестно зачем!

Звоним снова Клопахину – у меня, стало быть, рукав оторван, у Вити на голове шарф. Открывает мать.

– Вы к кому? – говорит.

– Мы к Алёше.

– А зачем? – говорит.

– Просто так.

– Просто так? – говорит. – А селёдка зачем?

И действительно, селёдка довольно нагло торчит из бумаги, и жир с неё каплет!

– Это так…

– Ах, так? – говорит. – Не пущу!

Клопахин из комнаты вдруг кричит умоляющим голосом:

– Ребята, это вы, да? Подождите полчасика ещё, ладно?

Приходим в третий раз – сестра открывает.

– А Алёши нет, – говорит. – Он ушёл.

– Как это нет? – Витя разволновался. – Только что был! – Вошли мы все-таки в комнату, смотрим – действительно, никого.

Пошли обратно, Витя с расстройства не в ту дверь полез. Одна дверь из комнаты в коридор вела, а другая, оказывается, – в стенной шкаф. Схватил Витя эту дверь, тащит её, а она не идёт. Витя закричал тут: «Эх!» – рванул эту дверь, она открылась. И предстала перед нами картина: дверь с той стороны держит Алёша, другой рукой держится за полку в шкафу. И Витя, с богатырской его силой, и Алёшу наружу вытащил, и полку! Полка накренилась слегка, и сверху голубой стиральный порошок на Витю сыплется. Потом таз начал съезжать. Медленно сползал, долго… потом по Витиной голове, шарфом обмотанной, – бам-м-м-м!

Витя голову почесал, но всё стоит. Потом суть происшедшего стала до него доходить, повернулся он и к другой двери пошёл.

Вышли мы на улицу – Витя говорит:

– Ничего!.. Нормально! (голову потирает). Жалко, что я без фуражки был.

– Да, – говорю. – Дожили. Люди уже в шкафы от нас прячутся.

Идём. Витя повязан шарфом, под шарфом шишка, а я в вытянутой руке сельдь несу!

– Давай-ка селёдку понеси, – Вите говорю. – Я что-то устал.

– А ты в карман её положи!

– Спасибо!

– Идея! – Витя говорит.

Я вздрогнул.

– А давай её подарим кому-нибудь. И людям будет приятно и нам хорошо.

Подходим к красивой девушке, на углу.

– Мы хотим вам сказать, – Витя говорит, – что вы очень нам нравитесь, и поднести вот этот вот сувенир! – разворачивает селёдку на бумаге, показывает.

Девушка говорит:

– А глупее вы ничего не могли придумать?

Растерялись мы. Говорим:

– Ну почему?

Тут она быстро навстречу своему парню пошла, говорит ему что-то, на нас показывает. Тот разозлился, видно, – и к нам!

– Бежим! – Витя говорит. Отбежали квартала два.

– Мы ж хорошее хотели сделать! – Витя говорит.

– И хорошее, видимо, надо делать с умом.

– Ничего, – Витя говорит, – раз так, продадим её, деньги получим. Нам же лучше!

Пошли к выходу из метро, кричим:

– Ат-личная селёдочка! Кому, кому?

Никто почему-то не реагирует, только человек один в валенках подошёл. Говорит:

– Не стыдно селёдками спекулировать? А ещё молодежь!

– Ладно! – Витя говорит. – Будем тогда по квартирам её разносить. Обслуживание на дому. Колоссально!

Зашли в ближайшую парадную, звоним. Открывает нам хитрая старушка.

– Селёдка нужна? Вот, цена тут на бумаге указана.

Она говорит:

– Попробовать надо!

Быстро пошла с ней на кухню, отрезала хвост ножом, стала жевать.

– Нет, – говорит, – не нравится мне. Жиру мало.

Вернула селёдку нам – без хвоста! – и дверь захлопнула. Идём выше – звоним. Открывает старичок грозного вида.

– Что надо?

– Вот, – говорим, – купите селёдку.

Посмотрел он быстро на наш свёрток.

– Со склада, что ли, украли?! – говорит.

– Почему украли?! – говорю. – Купили, а теперь продаём.

– Ладно, мне-то уж не заливайте, я знаю. Разбили бочку при разгрузке, селёдку расхватали и теперь продаёте!

– Да зачем это нам?

– Известно – зачем! В общем, идите отсюда с вашей селёдкой, если не хотите, чтоб я милицию позвал!

Вышли. Вошли в другую парадную. Открывает человек средних лет.

– Ну, покажите, – говорит, – что у вас?.. Вы что, – говорит, – с ума сошли? Кому селёдка ваша нужна, да ещё без хвоста!

Захлопнул дверь. Даже, мне показалось, обиделся. Зашли мы тогда во двор, по узкой какой-то лестнице поднялись. Звоним – открывает нам тот же грозный старичок. Чёрный ход оказался той же квартиры!

– Нет, – Витя говорит, – так тяжело! Давай по телефону звонить, будто бы из стола заказов! Усек?

Набрали первый случайный номер, только чтоб далеко не было от нашего места.

– Алле! – Витя говорит. – Из стола заказов беспокоят. Вам селёдка нужна?

Мужской голос говорит:

– Какая селёдка?

– Без хвоста, – Витя говорит. – Эх, не понял нас. Трубку повесил! Думал – розыгрыш, а мы ведь серьёзно!.. Ладно, – говорит, – телефонная форма не годится. А может, выбросить её в Фонтанку, и всё?

– Да нет, – говорю, – засорение окружающей среды!

– Почему же, – говорит, – если бы дохлая, а то маринованная!

– Нельзя, – говорю, – вмешиваться в биологический цикл, маринованных рыб в реку пускать.

– Идея! – Витя вдруг закричал.

– Ну, что?

– Давай кому-нибудь в форточку её забросим! И человеку приятно, и нам хорошо!

– Точно! – говорю.

Размахнулся я и точно в форточку попал во втором этаже!

И тут же высовывается из неё голова, тот же наш грозный старичок, надо же!!

– Бежим! – Витя говорит.

Пробежали мы вокруг дома, снова на улицу выбегаем – глядим, старичок наш идёт, с милиционером уже!

– Вот они!! – как крикнет.

Мы – бежать. Забежали в какой-то тупик. И там почему-то доска оказалась: «Разыскиваются преступники… Петухов… Аб-дуллаев… Шинов».

Витя шепчет радостно:

– Нас ещё нет!

Посидели мы там, сжавшись, за урной минут двадцать, выскакиваем – и прямо в объятия милиционера попадаем!

Приводят нас в отделение. На столе селёдка лежит в обёртке, как бы улика.

– Так. Объясните, откуда у вас селёдка, – милиционер говорит.

– В магазине купили, – Витя говорит. – Смотрите, вот и цена на бумаге!

– А в фортки гражданам зачем забрасывали?

Пришлось нам рассказать вкратце, конечно, всю жизнь.

– Так! – милиционер говорит. – Придётся в школу вам сообщить, как вы живёте. А пока идите домой, занимайтесь, и чтоб больше я вас не видел. И селёдку свою возьмите, здесь нам она не нужна.

Взял Витя селёдку, вышли мы с ней на улицу. Витя в лицо ей смотрит и говорит:

– Да-а-а-а! Устроила нам жизнь эта золотая рыбка!

– При чём тут она? – говорю. – Сами мы себе всё устроили!

– Ничего!.. – Витя говорит. – Зато болтаемся, ничего не делаем!

– Да? – говорю. – Честно говоря, никогда ещё так не уставал!

Идём по улице – снова дождь! Весна уже настала, что ли?

– Пойдём, – говорю, – хоть на вокзал… погреемся и всё же к портфелям нашим будем поближе.

Приехали на вокзал, сели в зале ожидания среди транзитников, которым, как и нам, идти некуда.

А когда милиционер тот дежурный проходил, нагибались, будто шнурки завязывали, чтоб лица скрыть.

Потом Витя пошёл погулять. Возвращается.

– Колоссально! – говорит. – Объявление читал: «Проводники требуются в багажный вагон!» Обмундирование дается, оклад. Премиальные! Я спрашивал – пяти классов достаточно.

– Что они, возраст твой не видели?

– Да там полумрак был, не видно. А голос хриплый у меня, – видно, простудился.

Тут и я вдруг подумал с отчаяния: «А может, уехать действительно? Обмундирование. Премиальные. Пять классов образование. Чем плохо?»

Тут подходит вдруг к нам какой-то парень.

– Селёдочку не продаёте? – говорит.

– Продаём!

– И почём? – спрашивает.

– Вот на бумажке цена записана.

– Беру! – говорит. – А где хвост?

– Хвост, – говорю, – одна старушка съела.

– Ну, ничего!

Завернул селёдку в бумагу, унёс.

«Всё, – думаю, – пропала наша селёдочка!»

Вдруг вижу – идёт! Даёт сорок семь копеек! И за хвост не вычел! Есть же такие хорошие люди!

Сидим, я уже дремать понемножку начал, вдруг Витя как закричит:

– Вспомнил! Вспомнил!

– Что вспомнил-то? – говорю.

– Вспомнил! Номер телефона своего друга!

– Ну и что?

– Я же номером этим в камере хранения портфели наши заколдовал… то есть зашифровал!

Помчались к камерам хранения, нашли шкафчик наш, Витя быстро какие-то цифры набрал. За ручку потянул…

– Сезам, откройся, – шепчу.

Открылся – и портфельчики наши там стоят! Схватили мы их, на улицу выбежали.

– Ну, теперь куда? – говорю.

– А ты куда?

– Я – домой, представь себе!

– А не боишься? – Виктор говорит.

– Нет! – говорю. – Ничего, думаю, страшней нет, чем наши с тобой похождения, двух горемык!

– Думаешь? – говорит.

– Конечно.

– А возьми меня с собой, – попросил, – а то боюсь я: заниматься не буду – завтра снова всё это придётся начать.

– Думаешь? – говорю. – Ну пошли.

Впрыгнули мы в автобус.

Раз автобусы ходят – не поздно ещё!