Текст книги "Темная комната"

Автор книги: Валерий Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Валерий Георгиевич Попов
Тёмная комната

Тёмная Комната

Как-то долго в тот год весны не было. Устал я! Нашло вдруг на меня какое-то безразличие ко всему.

После школы делал уроки, потом ложился на диван и лежал.

Однажды, это вечером в субботу было, лежал я на диване. Потом в комнату бабушка вошла, радостная, оживлённая, наверно, с кем-нибудь из подружек своих весело поговорила.

– Ну, всё так и лежишь? – спрашивает.

– Если тебя не устраивает так, могу на другой бок перевернуться, – говорю.

– Так никуда и не сходил?

– А куда идти-то?

– Что ж ты, всё на свете уже повидал?

– …В общем-то, всё! На севере был, на юге был, в горах был, в лесу был. Все книги, которые для внешкольного чтения рекомендованы, прочитал. А что ещё?

– Что ж, – спрашивает, – теперь так и будешь всё время лежать?

– Ну почему? Завтра в школу пойду. После школы работать буду. Потом умру.

– Неужто всё?

– А что же ещё? По-моему, все так и живут и ничего другого, необычного, в жизни нет!

– Неужели нет?

– Конечно! Всё уже давно известно, всё изучено: атомы, планеты, необитаемые острова, подземные пещеры, всё! Вряд ли что-нибудь новое теперь появится!

Вдруг звонок в дверь раздался.

– Может, это что-то новое? – бабушка засмеялась.

Но оказалось, не слишком новое. Дружок мой Гага пришёл. Давно с ним, в общем-то, дружим, но последнее время я от него как-то уставать стал.

Всё время появляются у него какие-то идеи, безумные абсолютно планы, от многих его затей волосы могут дыбом встать!

– Как, – говорит, – уроки сделал?

– Разумеется.

– И что делаешь?

– Ты что, плохо разве видишь? Лежу.

– Ясно… Нет у тебя батарейки для круглого фонарика?

– Нет. Зачем она мне? А ты что, опять что-нибудь задумал?

– Да так. Небольшая экспедиция.

– И далеко?

– Нет, поблизости.

– Ну, желаю успеха.

– Всего! – Гага говорит. – …Может быть, больше не увидимся.

Тут, со злости, я даже с дивана привстал.

– Опять какую-то чушь придумал? Куда собрался-то? Ведь всё уже давно известно: атомы, планеты, необитаемые острова, подземные пещеры! Зачем дёргаться-то, зря энергию расходовать!

– Думаешь, всё? – Гага спрашивает.

– Конечно!

– Ну что, – говорит, – под нашим домом находится, знаешь?

– Под нашим домом? Разумеется! Кочегарка.

– И всё?

– Конечно, всё.

– Да. Небогато! – Гага говорит.

– А что, там ещё что-нибудь разве есть?

– Ну, неважно! Так, значит, круглой батарейки у тебя нет?

Как всегда, в самый интересный момент тему переменил! Жуткая у него эта привычка, никогда не договаривать до конца! Обрывать на самом интересном месте и уходить!

Тут бабушка нам с кухни чай принесла, поставила, сама ушла, но мне уже теперь не до чаю было.

– А что же ещё, по-твоему, в подвале под нашим домом есть?

Посмотрел Гага на меня внимательно, словно решая ещё: говорить или не говорить? Потом, не спеша, начал рассказывать.

– Недавно был я во втором дворе. Ну, где выход из кочегарки, ты знаешь… Испытывал там одну штуку. Ну, неважно, не в этом дело!

Умолк! Сейчас, как всегда, на какую-нибудь другую тему заговорит! Но нет – повезло мне! – снова к той же теме вернулся!

– …Ну вот… И вдруг открывается дверь из кочегарки, и выходит оттуда…

– Кочегар!

– Да нет, – Гага досадливо поморщился. – В том-то и дело, что какой-то абсолютно незнакомый человек!

– Ну и что? Мало ли по какому делу мог он в кочегарку зайти?

Замолчал Гага, снова, видимо, тот момент вспоминая.

– Это верно, конечно, – кротко говорит. – Но только странно как-то он себя вёл. Долго двор наш с удивлением осматривал, дом…

– Ну и что?

– Такое впечатление было, что он впервые всё это увидел!

– Ну и что?

– Такое впечатление было, что не входил он никогда в эту кочегарку, а только вышел!

– А где же он, по-твоему, вошёл? Откуда пришёл?

– Понятия не имею! – Гага с безразличным видом плечами пожал.

– То есть ты хочешь сказать… что думаешь… что из нашего подвала какой-то ход есть, который в какое-то другое место ведёт?

– Я не думаю, я знаю! – Гага говорит. – Причём в такое какое-то место… где всё иначе! Где всё другое совсем, чем у нас. Видел бы ты, с каким удивлением он автомобиль рассматривал, который у нас во втором дворе стоит! Ясно было, что ни разу ещё в жизни он автомобиля не видел!

– Да-а, – говорю. – Ты только сейчас это придумал?

Гага равнодушно плечом пожал: не хочешь – не верь!

– Где же этот ход? – говорю. – Были мы в кочегарке много раз, и за мячом лазили, и так, вообще, – и никакого хода оттуда нет!

– Я и сам случайно этот ход обнаружил, – небрежным тоном Гага говорит. – Там в углу кочегарки уголь навален, и под ним – ход. Однажды, когда уголь кончался, я оказался случайно там, гляжу: в стене тёмный провал. Но тут кочегар вернулся, меня заметил, и на следующий день новый уголь привезли и лаз этот в стене снова засыпали!

– Ты думаешь… кочегар что-то знает?

– Конечно! – устало уже Гага говорит. – Уж я-то его знаю, как-никак в квартире нашей живёт! Специально, чтобы за ходом этим присматривать, в кочегарку эту и поступил. Комнату в нашей квартире получил. А я-то давно уже понял, никакой он на самом деле не кочегар!

– Почему?

– …Разговаривает не так, как кочегары обычные говорят, – уж я-то знаю! И ещё понял я, борода у него не настоящая! Вернее, может, и настоящая, но выращенная специально, чтобы лицо скрыть!

– Так ты думаешь, он кто?

– Этого я не знаю! – Гага говорит. – Но что он к ходу этому отношение имеет, это ясно. Слышал, соседи на кухне говорили, что ему предлагали напарника взять, чтобы по очереди дежурить, а он отказался, сказал, что один справится. Понимаешь? Пойдём, может, посмотрим на него?

– А где он?

– На месте, где же ещё!

Спустились мы по лестнице во двор, подползли на коленях к пролому в подвал, осторожно выглядывали по очереди, смотрели вниз: сидит в ватнике, с длинной бородой, освещаемый красными бликами из котла, держит на коленях тетрадь и что-то пишет. Где это видано, чтобы кочегары в тетрадях писали что-нибудь, кроме: «Вахту сдал. Режим работы котла нормальный», а этот минут двадцать не отрываясь писал. Потом, вдруг словно почувствовал, что на него смотрят, решил временно обычного кочегара изобразить: встал, дверцу открыл, смотрел, сморщившись от жары, на огонь, потом взял в углу совковую лопату, с дребезжаньем её в кучу угля вонзил, поднёс лопату с углем к топке, швырнул, снова вернулся к куче, вонзил… несколько раз эту операцию повторил, потом дверцу закрыл, снова сел и начал писать.

– Ясно! – Гага говорит. – При нём в ход не войдёшь!

Пришли мы к Гаге домой.

– Ну ничего! – Гага говорит. – Знаю, когда мы можем туда проникнуть!

– Когда?

– Примерно с часу до двух он уходит обедать. В этот момент мы должны туда войти, успеть уголь разобрать, проникнуть в ход, снова его замаскировать и на безопасное расстояние удалиться, чтобы он догнать нас не смог, если б вдруг догадался!

– Ясно… – говорю. – И на сколько, по-твоему, тянется этот ход?

– Не знаю. – Гага говорит. – Во всяком случае, нам ко всему надо быть готовыми. Одеться попроще, но потеплее. Обязательно длинную верёвку с собой взять. Фонарик у меня есть.

– Но куда же, ты думаешь, ведёт этот ход?

– Знали бы – зачем нужно было бы туда лезть? – Гага говорит.

– Что ж… логично! – говорю. – Когда?

– Я думаю, завтра, – спокойно Гага говорит. – В час он обедать уходит, приблизительно около часа будь готов, я зайду.

Ушёл, а я весь вечер по квартире ходил, смотрел. Неизвестно ещё, увижу ли её когда? Потом сидели с бабушкой за столом, я долго, помню, на неё смотрел, всё-таки очень хорошая она, бабушка!

Бабушка говорит:

– Что подлизываешься-то? Ну говори уж, что натворил!

– Ещё не натворил, – со вздохом отвечаю. – Но видимо, вскоре натворю.

– Ну, когда натворишь, тогда и ответ держать будешь, – бабушка говорит. – А раньше времени не стоит каяться!

Удивительно легкомысленные взгляды у неё!

Лёг я спать, но почти не спал. Чуть засну, сразу вижу, что я в какой-то абсолютной темноте иду, ничего вокруг не видно, но страшно. Толчком каким-то проснусь, на кровати сяду, посижу, снова ложусь и снова оказываюсь в абсолютной тьме.

Встал утром часов в семь, начал собираться. Достал из сундука старые ботинки, в которых с классом осенью на уборку капусты ездил, нашёл старый лыжный костюм, уже в обтяжку, старую кепку достал, которой мы много раз уже в футбол играли. Верёвку взял, на которую раньше бельё на чердаке вешали.

– Что это ты так вырядился? – бабушка спрашивает.

– Так… – говорю. – Что-то зябко!

Сел в прихожей на стул, с верёвкой через плечо, стал ждать. Наконец – звонок, появляется Гага, примерно в таком же оборванном виде и тоже с верёвкой.

Бабушка открыла ему, с удивлением на обоих нас посмотрела.

– …В трубочисты, что ли, записались? – спрашивает.

– Что вы, Дарья Михайловна, – вежливо Гага говорит. – Так просто, небольшая экспедиция.

– Чтоб к пяти часам дома был! – бабушка говорит.

И всё! И мы пошли.

Бабушка, называется!! Ведь ясно же: если верёвка, – значит, с какой-то большой высоты предстоит спускаться или подниматься. И упасть ничего не стоит, кости переломать. Но ей это, видимо, всё равно. «Чтоб к пяти часам дома был!» – и больше ни слова! Бабушка, называется! Я даже обиделся.

Вышли во двор, встали на корточки, осторожно посмотрели в пролом. Темно там было, видно, он, уходя на обед, свет выключил. Втиснулись ногами вперёд в этот пролом, потом, повисев на руках, вниз спрыгнули, сначала Гага, после я. Долго я летел! Упал наконец на колени, на цементный пол, чуть верёвку свою не потерял, пошарил в темноте, нашёл. Потом вдруг на полу тусклый рябой зайчик показался, – это Гага фонарик включил. Прошёл зайчик по полу, потом быстро на стену вскочил, после – круг описал, в большой бок котла упёрся. Уже апрель был, котёл слабо топился, но всё равно волны жара в темноте от него шли. Потом Гага свет фонаря в угол перевёл, где куча угля была до самого потолка.

– Сюда, – отрывисто Гага говорит.

Подошли к куче, положили фонарик, стоя на коленях, стали разгребать. Но, выроем в углу яму – тут же сверху гора обвалится, яму засыпет! Пот уже едкий льётся по лбу, а к ходу мы ни на метр не приблизились! «Да и есть ли он?» – я подумал.

Уголь поблёскивает в свете фонарика, шуршит, осыпаясь, и уже чувствую, на зубах и в горле осадок!

Тогда мы придумали: пошли вдоль стены, стали от неё куски перекидывать на другую сторону кучи и вдруг слышим: какой-то звук новый, видно, несколько кусков угля куда-то не туда скатилось, в какое-то другое пространство, за стеной. Потом Гага руку глубоко в уголь засунул, по самое плечо, лежал долго с напряжённым лицом, шевелил где-то там пальцами.

– Есть! – напряжённо потом говорит. – Пустота! Выдернул руку, стали мы уголь от этой стены откидывать, потом и моя рука в стену вошла, свободное пространство там оказалось. Втиснулись мы туда, вытянувшись боком, но там уже, когда мы кучу пролезли, нормальный коридор оказался! Цементный пол, стены, потолок, Гага всё это быстро фонариком обегал.

Отряхнулись немного зачем-то и вперёд по этому коридору пошли. Странный какой-то звук был от наших шагов. Во рту сухо, после жары в кочегарке и угля, едкий пот с углем кожу ест.

Долго шли по этому коридору, зайчик от фонаря под ногами чуть впереди, потом прыжок зайчика вперёд, растворяется в темноте. «Будет, – думаю, – конец этому коридору или нет?»

Потом чувствую вдруг, волосы на голове от чего-то зашевелились!

– Что это? – спрашиваю.

И чувствуем мы, прямо перед нами открылся какой-то большой тёмный объём. «Что это?» – совсем по-другому прозвучало, чем если бы я слова эти на секунду раньше, в глубине коридора, сказал. А так стоим на краю чего-то, на краю какой-то тёмной бездны. Влево луч фонарика – растворяется в темноте, ничего не достигнув; вправо – то же; впереди – ничего и, главное, перед нами тоже пустота!

– Надо что-нибудь бросить вниз, посмотреть, какая тут высота! – Гага говорит.

Стал я лихорадочно рыться в карманах, нашёл неожиданно двадцатикопеечную монету. Жалко, конечно, но вряд ли на неё что-то здесь удастся купить!

Бросил. Секунду ждём… две… три… пять… десять секунд ждём! Никакого звука.

– Ну что ж, – слышу Гагин голос, – надо лезть!

Связали мы вместе наши верёвки, двойным морским, один конец вокруг меня обмотали, другим Гага обвязался.

– Ну всё, – говорит, – я нырнул.

Как трудно было его держать! Не знал я, что он таким тяжёлым окажется. Сначала, на краю обрыва лёжа, я ещё видел его внизу, светя фонариком, потом уже – всё: свет фонарика внизу есть, но Гаги в нём нет! Потом уже и верёвка вся кончилась. Висит Гага где-то там, далеко внизу, и почему-то молчит.

– Ну что… есть что-нибудь? – не выдержав, кричу.

– Нет. Пока ничего, – Гагин голос доносится снизу.

«Ужас, – думаю, – как же я его теперь вверх буду тащить?»

– Ну что? – кричу.

– Верёвки не хватает! – доносится Гагин голос. – Надо прыгать.

– Куда прыгать-то? – говорю. – Ты знаешь хоть, сколько тебе метров ещё лететь?

И чувствую вдруг, верёвка ослабла! Ну всё!

Зажмурился, – думаю, сейчас шмякнется!! Секунду зажмурившись лежал… две… пять! И снова ничего, полная тишина!

– Эй! – решившись, наконец, спрашиваю. – Ты как?

Долгая тишина, потом вдруг:

– Нормально! – спокойный Гагин голос.

– Что там? – спрашиваю.

– Вода. В воде оказался.

– Глубоко?

– Да нет, не очень. Примерно по шейку, – спокойный Гагин голос раздаётся. – Ну спускайся, дальше нужно идти.

«Спускайся!» Думаю: «Сейчас спущусь».

Осветил фонариком стены, вижу вдруг: сбоку железный крюк вбит. Почему-то испугало меня это: значит, какие-то люди тут проходили.

Привязал я к крюку верёвку, начал спускаться. Ладони об верёвку разгорячились, а самому холодно, весь дрожу. И представляю ещё, как в холодной воде окажусь!

Вот кончилась верёвка, повисел я, ногами болтая, и прыгнул.

Долго, мне показалось, летел, фонарик кверху подняв; потом свет фонарика исчез, – это я с головой в воду ушёл. Вынырнул, отфыркиваясь, встал. Посветил, – действительно, вода, с фонарика каплет, расходятся круги. Но холодная не очень.

– Ну что? – где-то рядом вдруг Гагин голос. – Удачно?

Стал я быстро шарить по сторонам фонариком, гляжу: стоит, вытянувшись, у самой стены, но лицо спокойное.

– Ну что дальше? – говорю я, ладонью лицо вытирая.

– Ясно что, – Гага говорит, – дальше пойдём.

– Пойдём! – говорю. – А вдруг глубже дальше будет?

– Тогда поплывём, – спокойно Гага говорит. «Поплывём!» Но сколько придётся плыть – вот вопрос!

Конечно, мне приходилось ночью плавать, но там хоть было известно, что где-то точно есть берег, а тут неизвестно, есть ли что-нибудь там, в темноте!

– Ну, я уже отдохнул, – Гага говорит. – Догоняй! Взял у меня фонарик, с поднятым фонариком медленно вперёд пошёл, подняв над водой подбородок.

Потрясающий всё-таки он человек! «Отдохнул!» Замечательные здесь условия для отдыха!

Снова обступила темнота и тишина. Только впереди окружённая светом тёмная Гагина голова удаляется. Сначала спокойно двигалась, потом вижу, как-то странно дёргаться стала!

– Ты что?! – кричу.

Тишина долгая, потом доносится оттуда:

– Нь мг грть!

– Почему?..

– Фнрк в рт!

– …Ты что, плывёшь, что ли?

– …….Д.

– Сейчас! – говорю.

Бросился за ним, пошёл в воде, потом тоже поплыл. Догнал плывущего Гагу, посмотрел. Если бы он вдруг тут неожиданно мне навстречу попался, точно бы я от страха умер! Широко раскрытый рот, глаза от этого, как у ненормального, и изо рта яркий свет идёт!

Повернулся ко мне, кивнул. Дальше поплыли.

Долго плыли. Незаметно для Гаги, на ходу, ногу опустишь – дна нет! И главное, какая-то страшная мысль подкрадывается: «Что это? Где это мы так долго с Гагой плывём?.. Неужели может быть такой большой подвал?!»

И главное, время здесь совершенно не ощущается, то ли пять минут плывём, то ли час! Гага вдруг поворачивается ко мне:

– Н мг блш – взм фнрь!

Поплыл я к нему из последних сил, чтобы взять у него изо рта фонарь, вдруг боль почувствовал, коленом о что-то твёрдое ударился. Быстро схватил руками: что-то железное, круглое, ребристое, вроде люк, а вокруг по-прежнему глубоко. Встал я на этот люк, примерно по пояс из воды вылез. Гага ко мне подплыл, встал рядом, тяжело дыша. Вокруг абсолютная тишина, только капли с нас падают, щёлкают, и больше ни звука. Стали смотреть по сторонам: тьма, ничего нет!

– Ну что… вперёд? – Гага говорит.

– Вперёд! – говорю.

Какое-то вдруг ликованье меня охватило! «Всё равно, – думаю, – если даже утонем здесь, всё равно не испугались, плыли сколько могли!»

Плюхнулся я в воду за Гагой, поплыл. Слёзы текут по щекам и одновременно какое-то ликованье!

Плыву с фонариком во рту, и если бы не фонарик, наверно, стал бы кричать что-нибудь!

Долго ещё так плыли. Луч фонарика болтается по сторонам, иногда вдруг голову Гаги осветит, иногда затеряется в темноте. Вдруг вижу: в луче фонарика чьи-то ноги.

Лёг я на спину в воде, поднял фонарик, стал светить. Вижу, Гага стоит над водой, на каком-то карнизе, рукой за стену держась. Протянул он мне одну руку, я влез. Отдышался, потом только обернулся, во тьму посмотрел, которую мы преодолели…

Да-а-а… А говорил ещё, совсем недавно, что ничего такого нет, что могло бы меня потрясти!

Стали светить фонарём вверх, высоко уходит стена! А вот и потолок, смутно виднеется, в слабом свете. Повёл я свет вдоль него и вижу вдруг тёмный квадрат! Провал! Коридор! Примерно на той высоте, с которой мы спустились сюда. Только не добраться туда никак!

А если обратно поплыть, вряд ли мы из воды до верёвки допрыгнем! Стоим, молчим. Гага вдруг говорит:

– Хочешь конфетку?

– А у тебя разве есть? – я удивился.

– Конечно! – Гага говорит.

Взял я у него карамельку липкую и чувствую вдруг, снова слёзы: так я растрогался от его заботы!

Стали нарочно громко чавкать, чтобы тишину нарушить.

– Ну… отдохнул? – неожиданно Гага спрашивает.

– Отдохнул!

– Тогда – вперёд!

Пошёл Гага по карнизу, встал так, чтобы как раз под тем тёмным коридором оказаться, потом достал вдруг из кармана зубило, стал стену крошить. Мягкая штукатурка оказалась, быстро выбил дыру. Под штукатуркой оказались скрещённые тонкие рейки, Гага засунул под них зубило, покачал, они немного отошли от стены, что-то вроде ручки получилось. Потом Гага влез одной ногой мне на плечо, другой – в выдолбленную дыру упёрся и стал другую дыру бить, на полметра выше первой и чуть в стороне – для другой ноги. Потом я его придерживал, и он, уже обеими ногами в дырах стоя, третью дыру пробивал – для руки!

И так и пошли дыры зигзагом вверх! В двух дырах упёрся ногами, в третьей держится рукой, а другой рукою долбит новую дыру, чуть выше. Потом передохнёт немножечко, перелезет выше и новое отверстие рубит!

Гляжу, он уже на половине стены висит!

– Слезай, – говорю, – давай я немного подолблю.

– …Спасибо! – после долгой паузы отвечает. – Я не устал!

Как высоко уже висит! Только штукатурка сюда долетает, в глаз мне вдруг попала, стала щипать.

Снова, вижу, зубило в другую руку перекладывает, в ровное место стены начинает бить.

И вот совсем уже у чёрной дыры оказался, перелез туда наполовину, а ноги почему-то долго ещё сюда свисали, – видно, не было уже сил залезть!

Потом исчезли наконец ноги, появилась голова.

– Прошу! – гулко с высоты Гага говорит. – Парадный трап подан.

Полез я, пальцами стараясь под скрещённые рейки подлезть, вцепиться, чтобы обратно не грохнуться. Рейки трещат, ломаются, еле успеваешь за следующую перехватиться. Главное, только стену перед собой видеть, ни назад не смотреть, ни вверх.

Потом чувствую, рука меня за шиворот схватила. Ввалился я в дыру, лёг.

– Я в центральной библиотеке был, – где-то рядом Гага говорит. – Все книги читал про наш город, даже старинные… Нигде про этот ход ничего не сказано. Ясно?

– Но кто-то, видимо, про него знал? – вежливо стараюсь поддержать разговор.

– Вряд ли! – Гага говорит. – Не думаю.

– А помнишь ты говорил, какой-то странный человек этим ходом прошёл, в наш двор вышел?

– Помню. – Гага кивнул. – Ну что, отдохнул? Вперёд!

Встали мы на дрожащие ноги, пошли. Примерно такой же коридор, каким мы от кочегарки к тёмному залу пришли, но только запах в нём совершенно другой, холодом пахнет, запустением, пылью, чувствуется, давно здесь никого не было! Но было такое чувство, что по нему мы куда-то выйти должны! И вдруг действительно показался впереди маленький прямоугольник, по краям обведённый тонким светом, – дверь! Добежали до неё, подёргали – дребезжит, но не открывается! Разбежались оба сразу, ударили плечами и – вывалились наружу. Сначала зажмурились от ярчайшего света, ничего не могли рассмотреть.

Потом глаза начали привыкать, смотрим: находимся мы у высокой кирпичной стены старинного типа: высокая, отвесная, даже немного нависает над нами, и в этой стене маленькая дверца, из которой мы только что вывалились. Сидим мы на узенькой полоске земли, ивовые кусты вокруг растут, постепенно уходят в воду. Дальше широкая полоса воды, за водой снова берег, заросший высокими кустами.

– Ну… вперёд! – Гага говорит.

Подошли мы к воде, видим: в ивовых зарослях плавает плот, с четырьмя толстыми столбами по краям.

Подошли ближе, увидели: это не плот, а перевёрнутый стол с толстыми круглыми ножками. Встали мы на стол, гребя палками, через пролив переплыли. Влезли с трудом в высокие густые кусты. Тень, сырость. Чёрный пень, обсыпанный сиренью. Потом кончились наконец кусты, выбрались на поляну. Неподвижная солнечная тишина. Ржавая голая кровать стоит на краю. Подальше – старый фундамент дома, пригорок с обломками кирпичей, заросший фиолетовыми цветами.

Гага быстро пошёл дальше, в тот конец поляны, и вдруг с хрустом куда-то провалился. Подбежал я к нему, гляжу: часть поляны застеклена, стёкла в рамах, местами просто рамы: стёкла уже выбиты.

– Окна внутрь земли, понял? – почему-то торжествующе Гага говорит, выбираясь из проломленного им стекла.

– Да это не окна! – говорю ему. – Это теплицы! Раньше, видно, в них овощи выращивали, а потом забросили почему-то.

– Так. Ясно! – выбираясь на незастеклённое место, Гага говорит.

Пошли дальше, снова в зарослях оказались. Лезли через заросли минут, наверно, сорок и снова потом на берегу оказались. Вода, заросшая деревьями, высокие деревья, за ними ничего больше не видно.

– Смотри! – шёпотом вдруг Гага мне говорит. Посмотрел я, куда он показывал, вижу: кошка! Но очень странная, никогда раньше не видел я таких кошек – вся чёрная, а голова начиная от шеи ярко-белая! Стоит у воды, лапой трогает воду, тронет – и быстро отдёрнет, тронет – и быстро отдёрнет.

Потом услышала нас, повернула свою белую голову и так изумлённо застыла, с поднятой лапой. Потом шаркнула быстро в кусты, всё! Будто её и не было!

– Понял! – Гага многозначительно говорит.

– Что?

– Видел, как она себя вела?

– Как?

– Видел, как изумилась? Ясно, что человека здесь ни разу ещё не видела. В общем, ясно! – торжествующе говорит.

– Что ясно-то?

– Что этот остров, вообще, этот участок земли соединяется с остальной землёй только тем ходом, через который мы пришли, – больше никак! Раньше люди помнили этот ход, а теперь уже забыли почему-то, только мы по нему можем пройти.

– Да как это может быть, – говорю. – В нашем веке?

– В нашем веке, – Гага говорит, – много ещё загадочного существует!

Хотел было я сказать ему, что он ошибается, но вижу, он кулаки сжал, лицо его дрожит, бесполезно сейчас с ним спорить! Конечно, раз добрались сюда с таким трудом, то, ясное дело, открыли новую землю!

– А как же, – только сказал я, – ты говоришь, что люди этот ход забыли, а сам говорил, что видел, как человек из этого хода в наш двор выбрался?

– Ну и что? – Гага упрямо говорит. – Он отсюда ушёл, а мы – пришли!

– Ну и что теперь будем делать? – спрашиваю.

– Вернёмся, – Гага говорит, – возьмём всё необходимое и начнём освоение.

Что обратно пойдём, – это я обрадовался. Только оказалось вдруг, что обратно Гага тем же путём хочет добираться. Страшно не хотелось мне в эту сырую чёрную дыру лезть, снова огромный тёмный зал переплывать. Но с Гагой бесполезно спорить, уверен, что только тот путь сюда ведёт, поэтому и остров никому не известен! Хотел я было сказать ему, что наверняка до нашего дома отсюда поверху минут за десять можно добраться, но посмотрел на его лицо и молча, ни слова не говоря, первый в темноту эту пошёл.

Неохота рассказывать, как мы обратно через весь этот ужас пробирались, только скажу, что ещё тяжелее было, чем в первый раз. Наконец, от усталости падая, мокрые, естественно, насквозь, оказались мы в тёплом коридоре, который к кочегарке вел. После темноты и холода он уже мне замечательным местом показался: жарко, сухо и красные отблески от котла доходят – значит, близко уже жизнь, люди. Но Гага выглянул через прорытый нами капал в угле и быстро обратно пришёл.

– Нельзя выходить! – шепчет.

– Это почему это? – Я совсем уже терпение потерял.

– Там кочегар сидит! – Гага шепчет. – Нельзя, чтобы он узнал, что мы через этот ход пришли!

– Почему нельзя-то? – Тут я уже совсем возмутился.

– Ты что же, думаешь, он просто так здесь сидит? – Гага говорит.

– Конечно, просто так! Обычный кочегар! – Я чуть было уже не кричал.

– Обычный! А почему он, интересно, что-то всё время пишет? – Гага говорит.

– Ну ладно! Если ты считаешь, что всё так необыкновенно, и запрещаешь мне на белый свет выходить, лягу прямо здесь и буду спать!

Устал я действительно очень сильно. Разровнял немного уголь, который мы сюда протолкнули, лёг, руки под голову положил – и вправду неожиданно заснул.

Проснулся, не знаю уж, через сколько, Гага меня разбудил.

– Давай, – говорит, – выбираемся потихоньку, он ушёл.

Выбрались мы во двор. Я, с Гагой не прощаясь, домой пошёл. И бабушка к тому же – хороша бабушка! – вместо того, чтобы выругать меня как следует, говорит спокойно:

– Где же ты так изгваздался, родной! Ну, снимай быстро, я в тазу замочу! Но молодец, что к пяти поспел, как я велела, за это я тебя оладьями угощу.

Посмотрел я на часы: действительно, всего пять часов; всего четыре часа это путешествие продолжалось, а казалось – год!

Поел я, потом телевизор посмотрел, после спать лёг; здорово я в тот день устал.

Ночью вдруг приснился мне страшный тот тёмный зал, как мы в нём плывём, – во сне всё это страшнее ещё казалось.

Проснулся я весь в поту, лежал, не двигаясь. Потом вдруг горячая вода из уха вылилась – наверно, в тёмном зале мне в ухо набралась. Почему-то испугался я, на кровати сел. Сказал я себе, что никогда больше с Гагой никаких дел не имею. Хватит! Всё!

Но утром встал, по двору поболтался и неожиданно, даже с нетерпением, к Гаге пошёл.

Он кивнул так деловито, видно и не помнил того, что я не прощаясь с ним вчера ушёл.

– Посмотри, – в сторону стола кивнул. – Я там набросал кое-что… по-моему, неплохо.

На столе лежит листок и на нём нарисован такой чертёж:

– Ну как? – Гага спрашивает.

– Замечательно! – говорю. – Даже лучше, чем в действительности!

Тут Гага обиделся, зло на меня посмотрел:

– Знаешь, как называется человек, который ни во что не верит? Циник! И в тебе уже много этого, ты ко всему уже почти с усмешкой относишься! И это ещё в молодом возрасте, а что потом с тобой будет, представляешь?

– А с тобой? – говорю ему.

– Ладно, – Гага говорит. – Так будешь участвовать в освоении или нет?

– Ладно, буду, не бойся! А то ты без меня вообще голову себе сломишь!

– Тогда так, – Гага говорит. – Я тут набросал список, что нам надлежит в первую очередь на остров взять. Значит, так: десять банок тушёнки, два спальных мешка, десять инкубаторных цыплят, две буханки хлеба, полкило конфет, топор, транзисторный приёмник.

– Так, – говорю, – а зачем нам десять цыплят?

– Как зачем? – Гага говорит. – Жить на острове будут. Яйца нести.

– А кошка та их не сожрёт?

– А мы ограду для них сделаем.

– Так… А где мы два спальных мешка возьмём?

– В прокате.

– Так, а зачем транзисторный приёмник с собой брать?

Представил я, как мы со всем этим грузом через тёмный зал плывём, а потом ещё взбираемся – по вертикальной стене!

– Может, – говорю, – телевизор с собой взять, чтобы там программу «Время» смотреть?!

Ничего не ответил на это Гага, даже голову от своего дурацкого списка не поднял! Потом только произнёс:

– Так… За хлебом и конфетами ты сходишь или мне идти?

– Схожу!

– Деньги нужны?

– Есть!

Вышел я от него, пошёл в булочную. «Ладно, – думаю, – сделаем всё так, как он хочет. Посмотрим. Посмотрим!»

Вошёл я в булочную, взял на руки две буханки, пальцами схватил кулёк с конфетами, шёл уже к выходу, потом посмотрел вдруг почему-то вниз, себе под ноги. И чуть было не упал от ужаса: гляжу, на полу, около кассы, свернувшись и мурлыча, та самая кошка лежит, чёрная, с белой головой, которую мы на нашем необитаемом острове видели!

«Как же она тут-то оказалась?» – мысль мелькнула.

Почему-то в тот момент не подумал, что спокойно она оттуда пришла сюда по обычной дороге и ни по каким катакомбам не лезла! Видно, всё-таки в меня Гагина идея вошла, что остров наш далёкий и недоступный! Но посмотрел я потом на кошку, как лежит она, спокойно мурлыча, и понял вдруг: никакого острова нет, есть просто какой-то заброшенный участок в десяти минутах ходьбы от нашего двора!

Положил я почему-то буханки и конфеты на место, обратно к Гаге побрёл.

Он так и подскочил, когда про эту кошку услышал. Выскочили мы от него, к булочной помчались.

– Но мокрая ведь она? – на бегу Гага спросил. Только потом я сообразил: ещё надеялся он, что мокрая, – значит, через наш подземный ход пробиралась!

Но нет, абсолютно сухая кошка оказалась!

Открыла снисходительно глаза, когда Гага её рукой тронул, и снова зажмурилась.

– Так, – Гага тихо сказал и из булочной вышел. Я догнал его. Молча с ним по улице шли. Вошли во двор, дошли до парадной, поднялись.

– Ну, я пойду? – робко спрашиваю.

Гага только убито рукой махнул – так расстроился.

Надо же, как верил в свою идею человек!

Недели через две после этого ехал я с родителями в гости на такси. Переезжали мы какой-то мостик через какой-то промышленный ручей: в него со всех сторон трубы впадали – по берегам деревья росли, и вдруг мелькнула за деревьями та красная стена, из которой мы вылезли тогда к нашему «необитаемому острову», и над этой стеной – высокая труба, и на трубе этой выложено белым кирпичом – 1924, и из трубы этой валит дым, то есть расположен за этой стеной обычный завод, и всё! И абсолютно ничего таинственного там нет. Только в возбуждённом воображении Гаги могла появиться идея об открытии нами какой-то таинственной земли!

Когда возвращались мы из гостей – уже темно было там, ничего не видно – и хорошо!

Наутро встретились мы с Гагой в школе и, не сговариваясь, о другом заговорили, как будто не было никакого подземного путешествия!