Текст книги "Паутина миров(СИ)"

Автор книги: Валерий Марьин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Вот и кладбище. Мокрые кресты, звёзды и могилы, могилы, могилы...

Глядя на заляпанную грязью, вперемежку с мокрой паутиной и жирными опарышами Васькину спину, Сашка прикинул, кто же перед ним стоит. На приведение и призрак вроде не похоже. Живой труп – тоже вряд ли. Значит, это оживший покойник, которым кто-то или что-то управляет. В этот миг "Василий" остановился.

Ранецкий уже какое-то время предполагал, куда именно ведёт его это разлагающееся и распадающееся Эго, и эти смутные предчувствия его не обманули. Теперь они находились у двух могил, огороженных одной оградкой. Всё ясно. Открыв калитку, Алекс проник внутрь сакральной зоны.

Одна из могил была полностью раскурочена, будто над ней только что поработал экскаватор или пронёсся ураган. Само захоронение оказалось разрытым, и в нём разнокалиберными кусками была перемешана земля, участки гроба, и ошмётки венков и полотнищ. Неподалёку валялся опрокинутый памятник, а рядом с ним, Чёрт побери! – лежали два туфля с лодыжками, шляпа, и две иссушенные руки от кисти до плеча.

А из бездны могилы доносилось положенное в таких местах: У!!! То есть ситуация принимала должный для потустороннего мира, вид. Ну, а когда Санька услышал такое знакомое: "Каррр!" то Вселенная и вовсе обрела нормальную мистическую ауру.

Ворон же сидел на другом, нетронутом памятнике. С него на Сашку смотрела улыбающаяся и безумно красивая девушка по имени Настя.

С О Б О Л Е В А А Н А С Т А С И Я Р О М А Н О В Н А

(1965 – 1982)

Что же с тобой случилось на самом деле, Настенька?

А то, что в своё время звалось Василием, подошло к яме, и приступило к спуску на покинутое ложе. Руки и ноги сами собой прилепились к хозяину, а сверху запорхнула шляпа. Оказавшись в восстановленном гробу, он вдруг помахал Ранецкому рукой, а далее произвёл две невозможные до этого вещи: он подмигнул Саньке своими пустыми мёртвыми глазами, обоими сразу, а потом улыбнулся гнилым оскалом коричневых зубов. Наверное, он был рад увидеть Алекса ещё живым.

А далее, весь мусор, осколки памятника и ошмётки венков и полотнищ закрутились вместе с землёй, словно воронка на воде, и через несколько секунд приняли прежнее горизонтальное положение. После этого, могильная плита с памятником встали на свои места, и на них Саша увидел фотографию молодого симпатичного парня с весёлой добродушной улыбкой.

И З О Л Ь Д О В В А С И Л И Й П Е Т Р О В И Ч

(1962 – 1989)

– Каррр! – хрюкнул ворон по этому поводу.

Ранецкий сел на скамейку. Дождь пошёл с такой силой, что невозможно было закурить.

– И, что теперь с этим делать? – задал он себе вопрос.

– Хм. А если спросить по-другому: это событие приурочено к моему приезду, или периодически происходят в Глуховке без моего присутствия?

– А х.. его знает! – продолжал Сашка разговор с самим собой.

А если "х.. его знает", то необходимо начинать с того, чтобы вспомнить сны и яви, случившиеся с Ранецким летом 1982 года.

События внутри яйца. Время неизвестно.

Проснулся Саня от череды неприятных ощущений, не свойственных тому месту, где он уснул. Сначала стало холодно, словно ты из тропиков попал в осеннюю тундру. Потом, Алекс ощутил, что тот нежный тёплый песок, на котором они с Настей так славно проводили время, вдруг отсырел, стал колючим, а на ощупь сделался маслянистым.

Ранецкий открыл глаза. Изменение среды оказалось более чем контрастным. Вместо прозрачных морских вод, пред ним чавкало топкое болото, от которого распространялось такое жуткое зловоние, что и дышать стало тяжело. Вместо пальм, вдоль болота обитал колючий неприветливый кустарник и низкорослые скрюченные деревья, росшие именно в тундре. В пасмурном небе пятном разлившейся туши застыла полная Луна. Однако самое удивительное последовало дальше, ибо рядом с Алексом вместо красавицы Настя лежала совершенно голая уродливая старуха, сморщенная, как сухофрут.

– Ты кто? – удивлённо воскликнул Саня. – Как ты сюда попала?

– Неужели не узнал? – хриплым голосом поинтересовалась старая женщина. – А ведь спать ложились вместе.

– Не дури, где Настя?

– А я Настя и есть! – прокашляла старуха.

– Не может быть! Ты лжёшь, старая ведьма!

– Туда, куда мы попали, всё может быть! – грустно констатировала старая женщина, набрасывая на себя старые обноски, которые, если напрячь фантазию, могли когда-то быть цветастой майкой и джинсами.

– А куда мы попали? – Алекс щипал себя до крови, надеясь проснуться в другом месте, но оставался там же.

– Этому нет названия, – прошамкала старуха.

– Всему есть название! – упрямо произнёс Ранецкий.

– Значит, я его не знаю, – пожала плечами старуха.

– И, что теперь делать? – спросил Сашка.

– Теперь тебе необходимо убираться отсель, да побыстрее, а мне пришло время умирать. Причём, и здесь, и там.

– Не понял! – Алекс ещё не до конца осмыслил ситуацию.

– Чего ж тут не понять? – старуха ухмыльнулась беззубым ртом. – Меня действительно зовут Настя, и вот уже сто лет я пытаюсь разбудить тебя. Сегодня ты проснулся, но сделал это, увы, очень поздно. Ты проснулся, а я состарилась, и теперь мне предстоит умереть и здесь и там.

– Где здесь? Где там? Ничего не понимаю!

– Вот непонятливый какой! – возмутилась женщина. – Я умираю здесь в яйце от старости. А также умираю там, вне яйца, и тоже сейчас. Только не от старости, а от другого.

– От чего? – не унимался Ранецкий.

– Этого я не могу тебе сказать. Да и не желаю тебе настроение портить. Так что, беги!

– Куда?

– Беги, Саша, наружу. Спасай себя!

– Но, как же вы?

– Я обречена, а ты – спасайся! Только ты впоследствии сможешь вытащить меня отсюда.

– А вы точно Настя?

– Точно, милый, только беги скорее!

В этот момент над болотом раздался громкий тягучий клёкот:

– Ко-ко-ко!

– Кто это? – Санька от неожиданности перепугался.

– Это хозяйка яйца, – обречённо произнесла женщина. – И я боюсь, твои шансы сбежать отсюда сильно приуменьшились.

Алекс обернулся, и вздрогнул от неожиданности. Стоя лапами в болотистой жиже, на него смотрела огромная чёрная курица, величиной со слона.

– Это она снесла яйцо.

– Но, как...

– Беги, Саша! Немедленно беги. Это она по твою душу пришла!

И Сашка побежал. Побежал так, как не бегал никогда в жизни, лишь фиксируя то, что повстречалось ему на пути.

Из гнилого зловонного болота, где стояла курица, по её команде в погоню за Ранецким бросилась целая орда нечисти. Названия отдельных тварей Саня знал по фильмам и книжкам: русалки, кикиморы, лешие, водяные, а вот с остальными как-то не приходилось встречаться.

Сзади, по ровному маслянистому пляжу раздался тяжёловесный топот. Это громадные злые кентавры пустились в погоню за Алексом по приказу чёрной курицы.

В пасмурном небе с чёрной Луной парили многоголовые драконы, мощные птеродактили и зубастые археоптериксы. Они плавно пикировали вниз, стараясь схватить Сашку за спину.

Со стороны гор катились клубки опасных ядовитых змей, прыгали огромные ящеры времён мезозоя, и топали их ровесники динозавры с гребнистыми спинами, а во главе всех – тираннозавр-Рекс!

По неприветливым колючим кустам и низкорослым тундровым деревьям, угукая, агакая и огокая неслась стая громадных диких обезьян времён плейстоцена. Они были огромны и сильны, как гориллы, а в злобе не уступали шимпанзе и павианам.

И всё это ненавистное месиво сорвалось с места по повелению чёрной курицы.

И у всех у них имелся один приказ: поймать Сашку Ранецкого, и живым доставить к их хозяйке, чёрному монстру в курином обличье.

Все за ним!

У!!!

Однако Ранецкий не мог избавиться от ощущения того, что всё происходящее лишь некий трюк, обманка, сказка, которая должна хорошо закончиться. А потому, находясь в этом состоянии, не запаниковал, а наоборот, ему стало интересно, чем же всё это завершится. Не сбавляя темпа, он достал из сумки свой многоцелевой охотничий нож внушительных размеров, который привёз из дома. Подобрал на бегу суковатую палку, похожую на лёгкую булаву-палицу. И с криком: Хай-я! – пообещал всем тварям, что живым он не сдастся, и пусть все преследователи валят к своей грёбаной курице и подавятся её дерьмом вперемежку с перьями. Ну, не дословно, конечно, высказался, но нечто вроде этого сказал.

– Ко-ко-ко! – прозвучала команда за спиной, и тут же грязная нечисть кинулась справа на Алекса. Ранецкий выставил навстречу кикиморе своё холодное оружие, и его лезвие, как сквозь масло пронзило завшивленное тело. Раздался истошный вопль боли, и струя смердящей зеленоватой крови брызнула на руку Сашке-промокашке.

– Ко-ко-ко! – повторился приказ, и огромная ящерица бросилась Алексу под ноги. Однако, не рассчитав прыжок, пресмыкающееся наскочило на камень, и стало заваливаться на бок. Удар булавы размозжил её голову.

– Хай-я! – закричал Сашка, вычитанный из какой-то книги боевой клич индейцев. – Ура! – добавил он уже что-то более родное.

Видя непобедимую поступь Сашки-богатыря, одна из нечистей-тварей имени которой Алекс не знал, хрюкнула от страха, и дриснула в сторону, оставив за собой горку фекалий и запашок, соответствующий оным. Миновав зловонное облако, Сашка побежал на пределе сил.

– Ко-ко-ко! – строго прозвучало сзади, и огромный чёрный кентавр мужского пола бросился в атаку. Встав перед Санькой на дыбы, он сделал страшные глаза, угрожающе замахал руками и лягнул передними копытами, норовя угодить Алексу в лоб. Но Ранецкий где-то когда-то видел фильм, и, бросившись под конскую часть кентавра, рубанул ножом по мужскому органу. Конский удав шлёпнулся на маслянистый песок.

– И-го-го! – тонким голоском заржала полулошадь, с сожалением разглядывая лежащий на песке обрубок.

Миновав кентавра, Ранецкий увидел пещеру, и начало лестницы в ней, однако возле входа дежурили два русала. Мелковатые, правда, но жилистые, и со свирепыми зубастыми рожами.

"С двумя не справлюсь!" – расчётливо оценил Саня свои возможности, и, схватив свою булаву-палицу в правую руку, метнул в стражников.

"Мне сегодня однозначно везёт!" – констатировал Алекс, видя, как палка угодила одному из русалов в голову. Когда же второй индивидуум не принимая боя, бросился очертя голову в топь зловонного болота, у Ранецкого вновь мелькнула мысль о неком правиле игры, о некой постановке, согласно которой он должен выбраться из яйца целым, невредимым, и к тому же остаться жить наверху.

Вход был свободен, и Санька, не останавливаясь, прыгая через три ступеньки, помчался вверх по лестнице.

– Ко-ко-ко! – послышался яростный, но уже приглушённый стенами, недовольный крик чёрной курицы.

– Вперёд! – заорал Ранецкий, подбадривая сам себя.

На лестницу, которую ещё вчера (или сто лет назад) они с Настей спускались полчаса, Алекс взлетел за минуту, как лучший в мире бегун по ступенькам. Впереди замаячил свет, указывающий на то, что вход уже близок. Однако позади, подгоняемая чёрной курицей всеяичная мразь и нечисть, уже дышала смрадным духом в Сашкину спину. Омерзительный, многоязычный вой и крик давил на уши своим резким многоголосием. Запрыгнув на последнюю ступеньку, Ранецкий понял вдруг, что створки яйца открыты, что снова указывало на некие особенные яичные правила, по которым главного героя не убивают сразу.

– А я главный герой? – спросил у себя Сашка-промокашка.

– В своей Вселенной ты и есть главный герой, – ответил ему внутренний голос.

– А в яйце? – уточнил Ранецкий.

– Если сейчас сразу не убьют, то, возможно, ты и здесь чего-то стоишь! – философски рассудил внутренний голос.

– "...то был бы я в краю отцов, не из последних удальцов!" – процитировал Сашка что-то из школьного курса.

– Сплюнь! – посоветовал внутренний голос, и ушёл в подсознание.

Выскочив наружу, Алекс бросился было бежать, но тут же замер на месте, ибо прямо перед ним, всего в паре десятков метров от яйца, стояла эта грёбаная курица, величиной с мастодонта, и внимательно смотрела на него.

"Так!" – продолжил рассуждение Ранецкий. – "Либо меня сейчас сожрут и изувечат, либо придётся совершить подвиг. В первом случае – я и есть последний удалец, а во втором – именно главный герой, которого рано увечить и поедать. То есть, для меня предусмотрено нечто другое. Продолжение банкета, например!"

Прошло несколько долгих мгновений, пока чёрная курица начала приближаться.

Шлёп-шлёп – когтистыми лапами по земле.

Ко-ко-ко! – хриплыми звуками из горла.

Её хвост медленно шевелился тёмно-синими и фиолетовыми перьями. Красный гребешок на голове трепетал, как знамя, от каждого движения. Пустые равнодушные глаза птицы, чёрные и непроницаемые, величиной с мяч от большого тенниса, остановились на Алексе.

Ко-ко-ко.

Шлёп-шлёп-шлёп.

Чёрная курица остановилась рядом, и коснулась Сашкиной головы клювом, размером с экскаваторный ковш.

"Ну, что, подвиг или смерть?"

Куринная вонь к тому времени достигла такой концентрации, какой она бывает лишь на птицефабрике. Курица открыла клюв, и Сашка понял, чем воняет у курей изо рта. Птица зашелестела крыльями, и потёрлась шеей о Ранецкого.

– Чего тебе надо? – спросил у курицы Саня. – Ешь уже, и дело с концом. Или ты ждёшь от меня подвига?

Птица, тем временем, тщательно обнюхала Сашку, а своим огромным жёстким языком потрогала удава в трусах. Однако глаза курицы оставались непроницаемыми и пустыми.

"А почему я думаю, что это курица? Может, это петух? Хотя – нет. Старуха-Настя говорила, что именно эта курица снесла яйцо, и является его владычицей и хозяйкой. Недаром все ей подчиняются. Кроме меня".

"Да и яйцо, которое она снесла слишком велико для неё. Не могла ведь даже такая огромная несушка родить такого монстра".

"Она могла снести маленькое яйцо, а потом оно подросло" – предположил внутренний голос.

"А разве так бывает?" – усомнился Ранецкий.

"Здесь всё может быть! – вспомни слова старухи, которая назвалась Настей" – вновь напомнил внутренний голос.

"М-да. Сто лет меня будила, а добудившись, состарилась и умерла. Судьба-а!" – не к месту сыронизировал Алекс.

И тут, чтобы поговорить с древним вороном, курица отвернулась от Ранецкого, став к нему боком.

– Ко-ко-ко!

– Каррр!

Однако Саня не слушал, о чём говорят древние птицы, ибо запахло подвигом. Рядом с Сашкиной правой ногой расположился огромный куриный мизинец.

"Это твой шанс!" – шепнул внутренний голос. – "И, либо ты последний удалец, которого сейчас сожрут, и не поперхнуться, либо ты главный герой, и проживёшь ещё долго. А если повезёт, то, помимо долгой жизни, всё для тебя закончится очень хорошо. "Happy and" – знаешь такую американскую штучку?"

– Знаю! – шепнул Алекс.

А далее, не рассуждая, чтобы вдруг не передумать, Саня схватил обеими руками свой охотничий нож, и резанул по сухожилию куриной лапы. Нож легко перерезал связку, дойдя до кости.

– Ку-ка-ре-ку! – взвизгнула курица, и стала заваливаться на Сашку-промокашку, при этом отчаянно вертя головой, махая крыльями, и шелестя хвостом.

Едва увернувшись от падающего тела, Саня ещё раз пырнул курицу куда-то в район её жопы, и с нелепым в данной ситуации возгласом: Хай-я! Бросился бежать. Он так побежал, что вся энергия его тела ушла в ноги, не оставив для головы и мозга ни единого джоуля, а потому в памяти Ранецкого этот эпизод его жизни совсем не сохранился, а как Алекс попал в дом деда он ничегошеньки не помнил.

Память его включилась с того момента, когда он влетел в хату, схватил крынку молока, и, жадно глотая, выпил до дна.

Глуховка. 80-е годы.

Семья оказалась в сборе, и, сидя в рядок на лавке, со страхом смотрели на внучка и племянника. Их лица были напряжены, а глаза опасливо смотрели на родственника.

– Ты где был? – неожиданно строго поинтересовался дед. Такой строгости Сашка не припомнил уже лет пять.

– А чёрт его знает! – честно признался он, ибо рассказ о яйце до сих пор всерьёз не воспринимал.

– Точнее, племяш! – очень серьёзно проговорил Сергей, и тогда Ранецкий понял, что и здесь что-то произошло.

– В яйце! – решил он говорить правду, ибо к любой полу лжи надо было готовиться, а у него этого времени не было.

– Где? – воскликнули все трое.

– Внутри яйца, – пояснил Алекс.– Еле ноги унёс.

Семья переглянулась между собой. Высказался Сергей:

– Теперь придётся дальше уносить.

– Почему? – искренне удивился Саша.

– А ты разве ничего не знаешь? – спросила бабушка, затравленно глядя на внука.

– Смотря, что ты имеешь в виду.

– Настя... – начала бабушка, и осеклась.

– Что с ней? – напрягся Алекс.

– Её нашли... – начал было Сергей, но тоже замолчал, и отвернулся.

– Да что с ней?! – уже предчувствуя недоброе, заорал Сашка.

– Её изнасиловали и убили, – тихо проговорил дедушка. – Вот так. – И молча закурил свой "Беломор".

– О, Боже! Кто? – Саня сел на табуретку. – Мы с ней... вчера...

– Васька Изольдов утверждает, что это сделал ты. – Серёга положил руку на Сашкино плечо. – Так что сам понимаешь.

– И ему поверили? – возмутился Сашка, чуть не плача.

– Это деревня, Саня. Тут твоими алибями можно только задницу подтирать, – справедливо отметил дед.

– Ну, а вы? – Ранецкий посмотрел на родичей. – Надеюсь вы...

– Мы-то нет, племяш, успокойся и бог с тобой. Но вот остальные глуховчане настроены весьма серьёзно.

– Что они собираются делать? – голос Ранецкого задрожал.

– Они собираются устроить самосуд, – ответил дедушка.

– Забьют палками, и выбросят в лесу, на съедение зверью. – Уточнил Сергей.

– Ну и порядочки у вас! – возмутился Алекс. – А где же закон?

– Ты что не понял? – тихо спросила бабушка.

– Чего?

– Настеньку, девочку красавицу, которую все мы с детства знаем, кто-то изнасиловал, надругался и убил. Ей семнадцать вот только исполнилось. Какие законы, Сашенька?

– Значит, разбираться не будут?

– Пальцем на тебя уже показали, так что на пощаду не рассчитывай, – кивнул Сергей. – Эх, я бы этого Ваську...

– Тихо! – осадил сына дед. – Поздно кулаками махать.

– Что же делать? – уже всерьёз оценив ситуацию, спросил Сашка. Ему становилось слегка не по себе.

– Мы твои вещички собрали, – шепотом заговорила бабушка. – Не все, но самое основное. Остальное позже посылкой вышлем.

– И, что?

– Бежать тебе надо! – строго констатировал дед.

– Но, почему? Я ни в чём не виноват!

– Сергей тебя проведёт, – словно не слыша внука, продолжил дедушка.

– Но почему я должен бежать? Закричал Саня. – Тем более, если Настю...

– Вот именно, Настю. Красавицу Настю. Кто -то... – дед не смог повторить, что сделали с девушкой. – А потому, не спорь, если хочешь живым отсюда выбраться.

– Потом страсти улягутся, – успокоил Сергей. – Может, и настоящего убийцу найдут.

– Да я же был с ней ещё вчера!

– Где?

– В яйце.

– Забудь об этом.

– Да Васька-то Изольдов знает об этом. Он видел, как мы туда заходили.

Дед с Сергеем переглянулись.

– Тогда тебе уже ничего не поможет, – дедушка подтолкнул Ранецкого к выходу. – Беги!

– Серёжа, уводи его от греха подальше! – взмолилась бабушка.

– Пойдём! – Сергей взял Саню за рукав.

– Подождите! – Сашка упёрся в дверной косяк. – А как же вы? Ненависть ко мне падёт на ваши головы!

– С этим мы как-нибудь разберёмся, – успокоил дед.

– Я вас не брошу! – волна стыда налетела на Ранецкого. Как же он может покинуть своих...

– Беги, Сашенька! – запричитала бабушка. – Мы знаем, что ты не трус. Но своим присутствием ты сделаешь хуже только нам.

– Если тебя застанут здесь, то могут воспринять это, как покрывательство, и это лишь усугубит ситуацию.

– Пойми, Сашка, мы – свои! – пояснил дед. – Мы прожили здесь всю жизнь, и нас они не посмеют тронуть. А вот если застанут здесь тебя, то уж поверь: всех забьют, никого не пожалеют.

– А кто же её... – Саня чуть не разрыдался.

– Это всем интересно знать, но именно теперь правды никто искать не будет. – Дед снова подтолкнул внука к двери. – Беги, Сашка, уноси ноги.

– Беги, Сашенька! – бабушка уже рыдала вовсю. – Каждая секунда дорога. – Баба Аня осенила внука крёстным знамением. – Беги, и не оглядывайся.

Попрощавшись наспех, Сашка выбежал на задний двор. Там его уже ждал Сергей с охотничьим ружьём, с ножом на поясе и топором за поясом.

– Дай мне что-нибудь! – взмолился Алекс.

– Что, пострелять захотелось? – Серёга зарядил ружьё.

– Но, как мне защищаться?

– Я ни в кого стрелять не собираюсь, и тебе не позволю. А ружьишко – это так, для острастки, чтоб на расстоянии удерживать.

– Сергей!

– Я буду стрелять только в воздух, дурья твоя башка! Трупов тут ещё не хватало! У нас здесь, Слава Богу, не Сицилия.

– А жаль!

– Что?!

– Ваську Изольдова собственными руками удавлю.

– Вот руками и дави, но только не здесь и не сейчас.

– Сергей!

– Всё! С этой секунды все мои команды выполнять со скоростью молодого солдата. Понял!

– Понял!

– Ладно, племяш, не дрейфь, выкрутимся.

– Я не боюсь. Я просто хочу знать, кто... – комок застрял у Сашки в горле, в носу защипало, на глаза навернулись непрошенные слёзы.

Серёга положил свою огромную ручищу Саньки на плечо.

– И я хочу. И все хотят. И Васька Изольдов, поверь, хочет. И если он найдётся, я тебе гарантирую: до суда эта мразь не доживет. Порвут к чертям собачьим. Ну, а пока, если не хочешь, чтобы разорвали тебя, беги за мной.

С этими словами Сергей рванул в сторону леса.

Ранецкий последовал за ним, но едва он добежал до первых деревьев, как услышал позади себя истошный вопль Васьки Изольдова.

– Вон он!!! Лесом уйти хочет!

– У!!! – услышал Санька самосудный приговор озверевшей толпы.

Алекс не оборачивался, чтобы не тратить сил. Он бежал на последнем издыхании, и понимал, что пробежка внутри яйца забрала слишком много сил. Однако он осознал вдруг и другое, оценив глубину иронии сложившейся ситуации. Он понял неожиданно, что существует единственное место, где он сможет спрятаться от озверевших глуховчан. И местом этим являлось яйцо, которое он покинул менее часа назад.

Серёга, стреляя в воздух, пытался увести погоню в сторону, что ему, в общем-то, удалось.

– Каррр! – услышал Алекс знакомую аббревиатуру.

– Каррр! – набравшись наглости, ответил он древней птиц.

– Прошу! – неожиданно галантно пригласил ворон, указывая на раскрытые створки крылом.

Видя Сашкино замешательство, ворон высказал такую мысль:

– Во всяком случае, тебя там не забьют до смерти палками.

– А что сделают? – поинтересовался Ранецкий. – Съедят? Высосут кровь? Порвут на части?

– А это будет зависеть от того, как ты себя там поведёшь.

– Что с курицей? – логично поинтересовался Алекс. – Она же меня заклюёт!

– Я берусь уладить этот инцидент.

– Даже так? – искренне удивился Ранецкий.

– О! Я многое могу! – хвастливо прокаркала древняя птица. – Я имею большое влияние на курицу.

– Каким образом, если не секрет?

– А я отец яйца! – сказав это, ворон горделиво выпятил грудь. – Да! Да! – и добавил. – Ты ведь слышал уже: здесь всякое возможно!

– А что теперь у мамы яйца со здоровьем? – едко поинтересовался Алекс.

Либо пропустив иронию, либо не заметив её, ворон ответил.

– Конечно, моя милая курочка до конца жизни останется хромой. Однако даю слово, она тебе не тронет.

– Почему?

– Слишком много вопросов! – строго каркнул ворон. – Заходи!

Санька полез в сумку за сигаретами, и неожиданно обнаружил в ней свою старую, ещё ТЕХ времён, рогатку со свинцовыми шарами в качестве снарядов. Грозное оружие для пернатых. Далее Ранецкий не спешил. Он достал сигареты и закурил, оправдывая тем своё копание в сумке. А вот когда он клал сигареты обратно, и бдительность ворона дошла до нуля, Саня стал медленно вытаскивать рогатку из сумки, стараясь её одновременно и зарядить.

Ворон ни о чём не догадывался. Он кряхтел, чистил перья и поучал Алекса голосом Зиновия Гердта.

"Ну, сучий потрох, держись!"

Ранецкий молниеносно вытащил уже заряженную рогатку из сумки, натянул упругую резину, и прицелился.

Ворон замолчал, замахал крыльями, зашуршал когтями по дереву, но было поздно. Санька слыл мастером в этом виде стрельбы. Свинцовый шар угодил древней птице прямо в грудь. А далее Сашка увидел ворох куцых перьев, глухое падение неуправляемого тела, и традиционное "Каррр!" после далеко не мягкого приземления.

Деревня Глуховка, 2000-е годы.

Воспоминания полностью затмили разум, и Алекс не заметил, как дождь закончился. Память ни в чём не обманула, и Ранецкий, будто вновь пережил события более чем двадцатилетней давности. Сквозь тучи выглянуло вечернее солнце, и в прорезиненном плаще стало жарко. Сашка сбросил плащ, и в который раз залюбовался фотографией Насти. Юная красавица спустя годы не отпускала сердца Алекса. Она вся находилась там. И потому не виновата бывшая жена, что взаимоотношения не сложились. И не виноваты дети, что не любят папочку. И бывшая жена не настраивала их против него. Просто он сам всё делал так, чтобы его возненавидели. И Настя тоже не виновата, что до сих пор занимает весь объём его сердца, хотя знакомы-то были всего лишь сутки. Никто не виноват.

– Так что же случилось с тобой в реальности, Настя Соболева?

Уже много позже, после проведения официального прокурорского расследования и многочисленных медицинских экспертиз, Сергей написал Александру подробное письмо. Оказывается, Настя не была изнасилована и убита. В тот вечер и ночь она имела долговременную интимную связь, но это был один человек, ибо экспертиза спермы во всех её анатомических отверстиях указывало на то, что мужчина был один и тот же, и насилия не было, а имела местно страстная любовь. И страсть эта была направлена на одного человека, Алекса Ранецкого. Конечно, в протоколах об этом не было указано, но Сашка-то знал, что Настя весь вечер и всю ночь того рокового дня занималась любовью только с ним.

И ещё. Никаких следов насилия и убийства на теле Насти также обнаружено не было. Ни единого. Как гласило медицинское заключение: у девушки произошла остановка сердца. У Насти остановилось сердце от наслаждения и удовольствия. Сердце не выдержало такого количества счастья и остановилось. Врачи сказали, что так бывает. Очень редко, но бывает. Настя умерла от любви к Алексу. Сердце девушки не выдержало оргазма, и остановилось. Вот такой диагноз.

– Значит, – Ранецкий в очередной раз посмотрел на фото Насти Соболевой. Фото девушки, которую любил всю жизнь. – Значит, это я тебя убил, Настенька!

Эх, как же всё в жизни бывает нелепо. Ранецкий поднялся, и хотел было идти домой, но тут в глаза ему бросилась церковь. Старая разрушенная церковь, постройки 1899 года. Тогда деревня Глуховка была ещё крупным селом Глуховское. И именно тогда, в начале 20-х, эту церковь попытались превратить в нечто другое, в более подобающее сложившейся ситуации с точки зрения построения социализма. В общем, учитывая близость кладбища, из церкви решили сделать Дом гражданской панихиды. Мудрое решение. С одной стороны, и профильность сохранялась – людей хоронить, а с другой – ритуальные услуги будут проходить с соблюдением атеистической обрядности, без батюшки и отпевания, зато с заупокойным тамадой и скрепяще-надрывным похоронным маршем.

Начали, как и в других церквах, с разграбления. Сняли позолоченный крест и бронзовый колокол. Вынесли в неизвестном направлении все иконы в золочёных окладах и церковную серебряную утварь. Ни оставили ничего. Росписи на стенах загрунтовали и покрасили шаровой краской. Одним словом, уничтожили все религиозные атрибуты культового предназначения.

Но, не тут-то было! Возможно, краски, которыми пользовались в 19-м веке, были ни в пример нынешним. Да и сама роспись велась с соблюдением всей необходимой технологии, с сохранением нужных пропорций, и с точной выдержкой по времени каждого следующего слоя. Только не прошло и полугода, как вся эта наружная мазня, вместе с вышеупомянутой грунтовкой, высохла, и, сначала начала трескаться, потом опадать понемногу, а в один прекрасный момент обвалилась вся. Подчистую.

Всё бы ничего, дело поправимое, только вот роспись церковная с ликами святых и мучеников, после своего вторичного появления на свет божий, стала ещё краше и величественнее, чем была изначально. Цвета стали ярче и насыщеннее, а микротрещины, сплошь покрывавшие стены и свод, вдруг исчезли совсем, будто их и не было вовсе.

По округе поползли слухи.

Из губернской столицы прибыл главный большевик со свитой. Кожаное пальто до пят, хрустящая портупея, маузер на ремне, фуражка со звёздочкой, а также бледное лицо, ухоженная чёрная бородка клинышком и тонкие усики, и, кроме того, тонкие выхоленные руки и наманекюренные ногти, позволяли с большой степенью уверенности предположить, что пламенный ленинец был явно не пролетарского происхождения.

Предгубкома был взбешён. Вид похорошевших христианских святых и мучеников вызывал в нём глубинную ненависть, доводящий революционный организм, ослабленный тюрьмами и ссылками, до плохо сдерживаемой икоты. Он громко, но неумело ругался матом, брызгал обильно слюной, и тыкал всем виновным своим тощим интеллигентским кулачком в побледневшие пролетарские лица. Закончив разнос, он укатил восвояси, приказав всё исправить в течение трёх суток.

Местная публика оценила юмор по поводу трёх суток, но приказ – есть приказ, и работа закипела. Нагнали народу, установили леса вдоль стен, и начали обдирать роспись. Метр за метром. День и ночь. Без перерыва. А на третьи сутки леса обвалились. Несколько человек погибло, а ещё большее число страшным образом покалечились. Работа к тому времени не была выполнена даже на треть.

Главный большевик теперь уже не только орал и неумело матерился, но и во всю размахивал маузером, нелепо смотревшимся в его бледной худосочной руке. Скорее всего, на пламенного ленинца давили сверху другие, ещё более пламенные ленинцы, и предгубкома вполне осознавал, что никакие оправдания в провале акции по искоренению традиционных верований в расчёт браться не будут, а все прошлые заслуги мгновенно забудутся, при виде такого явного омоложения ненавистных ликов.

И он поступил вполне радикально, по-большевистски.

На следующий день приехали красноармейцы и тщательно заминировали церковь по заранее рассчитанной схеме, а затем взорвали её по всем правилам сапёрной науки.

Но видно с кирпичом и скрепляющим раствором в 19-м веке было всё нормально, потому что произошло нечто совсем уж необъяснимое. Ибо церковь выстояла. Лишь штукатурка кое-где осыпалась, а по одной из стен пошла трещина. Всё. Больше никаких разрушений не обнаружилось.

По окрестностям опять поползли слухи. Однако, когда через несколько дней из столицы губернии пожаловала особая комиссия во главе со всё тем же очкастым большевиком, и с поставленной свыше задачей решить, наконец, вопрос о перепрофилировании неподатливого культового сооружения, то купол церкви в тот момент, когда члены комиссии находились внутри здания, обвалился, погребя под собой весь контролирующий орган в полном составе. Никто не выжил!

С тех пор церковь оставили в покое. Вернее то, что от неё осталось. А в результате всё получилось именно так, как у нас обычно бывает. То, что было – уничтожили, своего, нового так и не создали, ну, а стереть священные останки с лица земли, чтобы хоть не напоминало о былом – тоже не смогли.