Текст книги "Паутина миров(СИ)"

Автор книги: Валерий Марьин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Однако современную музыку Сашка любил, и в связи с этим захватил с собой из дома японский магнитофон "Sharp", который работал от круглых отечественных батареек. А к нему десяток кассет "Sony" с записями иностранных групп.

Перемещался Саша лесом, чтобы никто не заметил, и, пока он, таким образом, двигался, взошла Луна, посеребрив деревья. На чёрном небе высыпали звёзды – подарок Млечного Пути. Округа погрузилась во тьму и увязла в тишине. Деревня Глуховка готовилась ко сну. Где-то далеко кричала выпь на болоте. Где-то рядом ухал выхухоль в лесу. В районе Блошиного озера трещали цикады.

Сердце юноши громко стучало. В голове слегка шумело. Ладошки

увлажнились. Саня волновался, как никогда жизни. Уже приближаясь к Настиному дому, Ранецкий понял, что там кто-то есть. Замерев у развесистых кустов, он прислушался. Со стороны забора доносились звуки разговора, происходящего на повышенных тонах. Мужской голос и женский. Однако разобрать что-либо с такого расстояния, было невозможно.

Осторожно ступая, Сашка подкрался ближе, и, укрывшись в других кустах, напряг слух. Ничего не слышно! Однако по тональности голосов стало понятно, что он, мужчина, в чём-то упрекает её, женщину. Она же в тон отвечала ему, что, мол, не твоё кошачье дело.

Прокравшись на максимально близкое расстояние, Александр понял, что женский голос принадлежит его новой знакомой – местной Афродите – красавице Насте. Мужской же голос исходил от располневшего не по годам молодого человека, по виду чуть старше Ранецкого. Лет двадцать или двадцать один. Не более.

Дальнейшее подслушивание с подглядыванием привело к тому, что Саша уяснил-таки причину спора, чему был крайне удивлён. Молодые люди, оказывается, ругались из-за него, Александра Ранецкого.

Суть разговора сводилась к тому, что молодой человек упрекал юную девушку: о чём это ты любезничала с ним столько времени, находясь наедине да в полуголом виде? Уже вся деревня шушукается о том, как ты с этим приезжим шуры-муры крутишь и глазки строишь, а он тебя полуголую глазами пожирает.

А она: а ты мне кто, чтобы попрекать разговорами? Муж? Жених? Любовник? С кем хочу – с тем любезничаю. Ни твоё кошачье дело!

И потом добавила: я предлагала тебе пойти купаться вместе. Поутру, пока не жарко. А ты? Нажрался с вечера самогонки, а едва рассвело – опохмелялся. Какие уж тут купания? Сам виноват!

А он: могла бы без меня не ходить. Обождала бы, пока опохмелюсь. Вместе бы и пошли опосля.

А она: ну, и какой из тебя купальщик после этого? Одна большая проблема на голову и ещё на кой-куда. Вылавливай потом тебя пьяного из воды. А ты, извини, не танцор диско, на центнер тянешь.

А он, упрямо: всё равно, могла бы подождать. Я тебе не посторонний!

А она: ты мне никто, потому что ни на что не способен!

А он: что-о?!

И так ещё минут десять, в том же стиле, в тех же тонах, и теми же словосочетаниями. У Ранецкого затекли ноги, его облепили комары, и заела мошка. Зззз! Где-то в непосредственной близости жужжала земляная оса, в почве копошилась сколопендра, и ему всё время казалось, что под рубашку к нему прополз скорпион, а в трусы проник тарантул. Так более не могло продолжаться, когда вдруг Санька замер от того, что донеслось до его ушей со стороны Настиного забора. От этих слов Сашка вспыхнул, все насекомые и пауки покинули юного героя, а по телу прошла сладостная дрожь, потому что Анастасия сказала своему знакомцу:

– А он красивый!

– Кто? – переспросил молоденький толстячок.

– Дед Пихто! – возмутилась Настасья. – Тот, с кем я любезничала в полуголом виде.

– Чего? – не понял пьющий молодой человек.

– Ничего. До тебя, по-моему, туго доходит.

– Не понял?

– Кстати, помимо того, что он красив, и пожирал меня глазами, он ещё и плавает хорошо.

– Откуда знаешь?! – в юноше просыпался Отелло. – Ты, что, с ним ещё и купалась?!

– Зачем? Я просто подглядела из-за деревьев. Мне было интересно, как с этим делом у городских.

– С каким делом?

– С плаванием, дубина ты пьяная!

– Но-но! Ты полегче, я тебе не сопляк городской!

– Кстати, – Настёна испытывающе посмотрела на своего ухажёра. – Он должен скоро подойти. Вот и расскажешь ему, какой он сопляк.

– Он что сюда придёт?

– Представь себе!

– Зачем?

– Будет мне серенады петь.

– А это что ещё за хрень?

– Дурак ты, Вася! Все мозги пропил!

– Что-о!!!

После этого, наполненного различными смысловыми нагрузками, крика: "Что-о!!!", Александр Ранецкий понял, что пора заявить о своём присутствии, и уже не прячась, вышел из зарослей неведомого кустарника. В одной руке – цветы, в другой – магнитофон "Sharp", на губах – белозубая улыбка, в зелёных глазах – возвышенные чувства и едва удерживаемая страсть. Что там Ромео, какой там Парис, а тем более – толстячок Вася, Сашка был уверен – неотразим!

Однако увидев его, Настя расхохоталась.

– О! Да вот и он! – воскликнула девушка, и по тональности возгласа Ранецкий понял, что она его явно не ждала.

Подойдя вплотную, Саша включил магнитофон. Тото Кутуньо, "Serenato". Как говорится: арфы нет – возьмите бубен. Конечно, это не гитара, зато серенада, как не крути.

– Добрый вечер! – слегка напыщенно произнёс Александр.

– Здравствуйте! – приветливо улыбнулась Настя. Она была рада.

– Самим мало! – схамил молодой человек. Он не был рад.

– А где же гитара? – поинтересовалась Настёна. – Я так надеялась насладиться серенадой.

– Увы, Анастасия, извините! – Ранецкий галантно поклонился. – На счёт гитары я слегка преувеличил свои способности. К сожалению, не имею ни слуха, ни голоса.

– Жаль. – Настя пожала плечами, и, глядя на своего полупьяного ухажёра, произнесла: – Кстати, этого невоспитанного юношу зовут Василий.

– Очень приятно! – иронично ответил Александр.

– А мне – нет! – честно высказался Вася.

Сашка слыл уверенным в себе молодым человеком, и, прикидывая возможности соперника оценивал продолжительность боя в десять секунд. Максимум, что мог противопоставить ему этот деревенский дебошир. А потому он лишь вежливо поинтересовался:

– Ты что, Вася, пытаешься мне хамить?

– Именно! – кивнул Василий, ибо, учитывая свои подвиги в самой Глуховке, а также в её окрестностях, оценивал продолжительность боя в пять секунд. Естественно в свою пользу.

– Ты сильно рискуешь, парень! – разумно возразил Ранецкий. – Я-то тебе и слова плохого не сказал.

– А это потому, педрило городское, что ты уже в штаны наложил, и засим хамить мне не решаешься! – задиристо расхохотался Василий.

– Понятно. – Сашке становилось интересно, и он, вручив букет Анастасии, магнитофон поставил на покосившуюся лавочку у забора. – Так кто там куда наложил?

– Эй, мальчики, потише! – Настя встала между противоборствующими сторонами. – Брейк, бычки. Музыкальная пауза. – Девушка с надеждой посмотрела на Ранецкого, как на более разумного из двух. К тому же – трезвого. – Саша, включи что-нибудь медленное, я тебя очень прошу.

– Отель "Калифорния" – пойдёт?

– Прекрасный выбор!

Сашка вставил нужную кассету, и по окрестным садам, лесам и огородам понеслись звуки нетленного творения группы "The Eagles". Даже Вася слегка угомонился, тронутый бессмертным хитом. Облокотившись на забор, он неведомо откуда извлёк объёмную плоскую фляжку из нержавеющей стали, и слегка приложился к содержимому. Буль-буль-буль – отозвалось в горле.

– Вася! – укоризненно проговорила Настя, однако тут же махнула рукой. – Как хочешь, так и живи.

– Ну, а что, Настёна, музон же класс! – а далее убрав флягу неизвестно куда, предложил: – Станцуем, а?

Настя отвернулась. В глазах её отражалась некая помесь чувств, состоящая из брезгливости, жалости и безысходности. Встретившись взглядом с Ранецким, она пожала плечами, и, словно оправдываясь, выдохнула:

– Полная безнадёга!

Александр же, сделав вид, что ничего не произошло, и он ничего не видел, произнёс, как бы, между прочим:

– А что, твой Вася на бычка очень даже похож.

Настя вспыхнула.

– Во-первых, он не мой, и я так полагаю, никогда таковым не станет.

– Понятно. Есть ещё и, во-вторых? – поинтересовался Александр.

– Имеется. – Настя с усмешкой посмотрела на молодого человека. – Говоря бычок, я имела в виду именно тебя.

Сказав это, девушка искренне рассмеялась.

– Ну, что ж, – философски рассудил Ранецкий, – бык огромный, красивый и сильный зверь, и если ты меня сравниваешь с ним, то я не против.

– Что ты имеешь в виду? – Настя перестала смеяться.

– Я просто хотел напомнить, что помимо быков существуют свиньи, павианы, верблюды и прочие пингвины.

– Получается, я сделала тебе комплимент? – уточнила смысл фразы Настя.

– Во всяком случае, я это так воспринял, – ответил Сашка, и улыбнулся своей белозубой ослепительной улыбкой. – Извини, если ты рассчитывала на другое.

– Э! О чём это вы тут верещите? – расчухался Вася. – Опять с городским шуры-муры крутишь?

– А с кем крутить, Васечка? Ты же лыка не вяжешь. – Настя усмехнулась презрительно. – Пойдёшь с таким на сеновал, а ты и уснёшь по пьяни.

– Сама меня оскорбляешь ежеминутно, и удивляешься, что я пью! Как же тут не запить!

В доказательство своих слов Вася опять извлёк флягу, и теперь уже надолго приложился к ней. Воспользовавшись паузой, Ранецкий спросил у Насти:

– А претенденту на место рядом с тобой ты какую звериную кличку дала?

– Не твоё дело, Саша. Мы здесь со своими зверушками сами как-нибудь разберёмся.

– А я ведь ни на что не претендую.

– И правильно делаешь.

– Знаешь, Настя, есть такое очень известное высказывание Мэрилин Монро о том, что лучшие друзья девушки – это бриллианты.

– Слышала. – Настя невесело усмехнулась. – И что с того?

– Я хочу сказать, что эту фразу почему-то цитируют не полностью.

– И как же она должна звучать? – в голосе Анастасии сквозила скука.

– Мэрилин Монро сказала: "Лучшие друзья девушки – это бриллианты, а главное украшение девушки – это тот, кто рядом с ней!"

– Неужели? – из голоса Настасьи исчезла скука. – Ты на кого-то намекаешь?

– Нет. Просто некоторые спутники, безусловно, красивых девушек однозначно дискредитируют их.

– А не много ли ты себе позволяешь?

– Думаю, что нет. Ты жалеешь Василия, а жалость унижает настоящего мужчину.

– А кто сказал, что он мужчина?

– Что?! – взревел Василий. – Вы это о ком?

– Обо мне, – успокоил Сашка молодого человека. – Это я своим немужчинством дискредитирую Настю.

– Смотри мне! – Вася погрозил Ранецкому своим пудовым кулачищем, раздутым от чрезмерного употребления недобродившей браги.

– Смотри, какой самокритичный, – вдруг вспыхнула Настя. – А ведь говоришь, ни то, что думаешь!

– Всё человечество только этим и занято, – философски сумничал Александр, – думает одно, говорит другое, а поступает по третьему. Слова – это лишь хорошая ширма для сокрытия своих мыслей и для завуалирования деяний.

Настя поморщилась.

– Говори попроще.

– Почему?

– Васька и половины твоих слов не понимает.

– Это его проблема.

– Это его беда! – взгляд Насти потемнел. – Проживи ты в нашей Глуховке всю жизнь от самого рождения, то был бы не лучше Васьки. Так что сбавь своё высокомерие.

– Извини! – волна стыда накрыла Сашку-промакашку. – Ты полностью права!

– О чём это вы без меня всё время треплетесь? – Васёк вынырнул из самогонной нирваны, и жаждал общения. – Я хочу принять участие в разговоре.

– Добро пожаловать, Василий! – Настя сделала рукой приглашающий жест. – Только попрошу без мата.

– А я не могу без него, ты же знаешь.

– Он им не ругается, он им говорит, – пояснила Настя.

– И имею на это право! – задиристо возопил король местных лесов и болот. – Я на своей территории! А вот что делает здесь этот городской хлыщ, мне совсем непонятно. Тем более, рядом с тобой, Настюха!

– За городского хлыща ты ещё ответишь, морда колхозная, а если остатки памяти у тебя самогонка вымывает, то напомню, что я приехал погостить к бабушке, дедушке и дядюшке, и спрашивать дозволения об этом у таких толстозадых кнуров, как ты, я не собираюсь.

Не успели звуки последней фразы покинуть Сашкин рот, как Васёк, издав дичайший рык, не слыханный в этих крах со времён палеолита, бросился на него. Возможно, для парней из Глуховки и окрестных хуторов этот приём оказался бы смертельным, но для ночных улиц портового города Морельска этого оказалось явно недостаточно. Отбив левой рукой Васькино кулачище, Саня, сначала встретил лбом его нос, а далее правой зарядил в левый бок, под сердце.

– Уххх! – просипел Вася-Василёк, и стал заваливаться на Ранецкого. Сашка благородно поддержал поверженного противника, и, протащив пару метров, посадил на землю, уперев спиной в забор.

– Извини, Настя, он первый начал, – виновато проговорил Ранецкий.

– Это я сама виновата! – сердито ответила Настя, однако в глазах её Александр различил (или ему показалось) яркую искру женского восторга. Сражались-то из-за неё! – А ты мог бы и полегче.

– Не получилось полегче. Никак. Он бы меня своей массой задавил. На центнер тянет мальчик твой.

– Я тебе уже говорила, что он ни мой.

– А он про это знает?

– Догадывается.

Настя намочила платок в ведре у колодца, и стала омывать Васино лицо. Нос короля Глуховки слегка потерял форму, и обильно сочился кровью. Дыхание было учащённым.

"Ничего, рана не смертельная", – успокоил себя Ранецкий. – "В другой раз умнее будет".

Сбегав домой, Настя принесла вату, и заткнула тампонами дырки в носу поверженного гиганта. Кровотечение остановилось. Девушка заботливо суетилась вокруг своего нелюбимого, а на Сашку даже не взглянула. Радость победы быстро поблекла, и Ранецкий с опозданием подумал, что лучше бы он проиграл, был избит, и теперь Настя ухаживала бы за ним, изгоняя хворь своими нежными девичьими руками. Однако поздно.

– Ну, что стал, как столб? – сердито процедила Настя сквозь зубы. – Не путайся под ногами.

Сашка совсем сник, сел на скамейку, и закурил.

"Хрен поймёшь этих женщин", – справедливо рассудил он. – "То им не так, это им не эдак!"

Захотелось вдруг отведать содержимого Васькиной фляги. Для снятия внутреннего напряжения, и уравновешивания сознания с подсознанием. Владелец же оной уже что-то мычал, чавкал пухлыми губами, и жалобно похрюкивал. Короче, приходил в себя.

Тем временем стемнело совершенно. Лишь блеклая Луна и россыпь звёзд светились в чёрных небесах. Имелось тусклое освещение от фонаря где-то вдалеке, и свет из окон – дизель-генератор ещё не выключили. Порывшись в сумке, Саня достал фонарь, но включить его так и не успел, так как со стороны леса донёсся хруст, похожий на то, как лопается при падении яйцо, только раз в сто громче, да со стальным скрежетом, басовым звоном и низким завыванием. И одновременно, оттуда же, из самого центра леса, острой пламенной линией возник огненный луч, шедший от земли, и теряющийся в бесконечности чёрного неба, где-то в дальних дебрях Млечного Пути.

– Ой! – взвизгнула Настя.

– Чёрт возьми! – изумился Сашка.

– Ни х.. себе! – воскликнул Василий.

Какое-то время ребята смотрели на светящийся луч, а потом Сашка выразился в том смысле, что:

– Это мне не кажется?

– Нет! – выпалили одновременно Настя и Васёк.

Город Морельск. 2000-е годы.

Утро выдалось хмурым и промозглым. Похмельное пробуждение вызывало головную боль, ломоту в затылке, и тошноту, рвущуюся откуда-то изнутри. Ранецкий попытался встать, но резкое головокружение уложило его обратно на продавленный диван с торчащими кое-где пружинами.

"Интересно, что-нибудь осталось?" – возникла утренняя мысль регулярно пьющего человека. – "Не мог же я всё употребить в одиночку!?"

Превозмогая общую муторность организма, Александр Сергеевич поднялся с дивана, и, шлёпая по полу босыми ногами, направился к холодильнику. Сердце ёкнуло от разочарования. Ни водки, ни вина, ни пива. Чёрт! А ведь должно было остаться! Ранецкий налил полный стакан холодной воды из под крана, и жадно выпил. Присев на табуретку, он почувствовал, что интенсивно потеет, однако стало лучше. В голове проветрилось. Мозги заработали. А может... Саша направился в умывальник, ибо интуитивно помнил, что с ним что-то связано, открыл дверь, включил свет, и... Господь услышал его молитвы: на стиральной машине стояла пол-литровая бутылка водки, отпитая лишь на треть. Схватив её, Ранецкий бросился на кухню, налил большую рюмку, и залпом выпил. Ух! Саша снова стал потеть, но уже по-другому. Посидев в обездвиженном и бездумном состоянии минут пять, он потянулся к сигаретам. Первые пару затяжек приятно затуманили голову. Хорошо! Сложив на поднос водку, рюмку, пепельницу и сигареты, отправился снова на диван. Улёгшись на скрипучее ложе, расслабился. Кайф!

Александр Сергеевич Ранецкий проживал ныне в двухкомнатной квартире, которая досталась ему в наследство от бабушки по отцу, царствие ей небесное, однако содержалась крайне неряшливо, впрочем, как и всё остальное в жизни Сашки-промокашки. Он всё-таки добился того, к чему годами стремился, и вот, неделю назад Сашка был уволен с работы, да ещё и по статье за пьянство и прогулы. Вот так. Допрыгался баклан. Конечно, можно было говорить, что другие пьют не меньше, а есть и такие, что и прогуливают побольше, но Бог шельму метит, и начальник цеха таки уволил его. Говорят, нашёл неплохую замену на место Ранецкого, однако, как шептались в кулуарах, шефа попросили сверху освободить инженерную должность для чьего-то сынка, а Сашка под это дело оказался удобнее всех: пьёт, прогуливает, качество работы ухудшилось. Короче, сам виноват!

"Классный парень – это не профессия, Александр Сергеевич", – сказал на прощание шеф. – "Я долго и терпеливо терпел ваши закидоны, но теперь уж извините, будем прощаться!"

Ранецкий начальнику руки не подал, зато плюнул ему на пиджак, и съездил увесисто по морде. Справа в челюсть. На том и распрощались. Александр – с гордо поднятой головой, начальник цеха – с задницей на грязном полу. Правда, без свидетелей.

– И вот я здесь! – прохрипел Сашка-безработный с волчьим билетом, и налил вторую большую рюмку.

Выпив, и не поморщившись, снова закурил. Приглядевшись, увидел под столом литровую бутылку пива, и от радости пожалел, что не пнул шефа ногой в промежность. А ведь такой видон открывался. Пожалел козла вшивого, ну да ладно, кто-нибудь закончит, начатое Ранецким, ибо такие уроды долго не живут.

Приложившись к пиву, безработный Ранецкий опять прилёг на диван. Извечный вопрос: что делать? – завис в мозгу дамокловым мечом. М-да, ещё бы знать, как жить дальше. И, на что?

"Для начала отдохну немного, насколько денег хватит, а потом?"

"Кстати, есть время закончить свой очередной фантастический роман, который, наверное, опять не опубликуют. Эх!"

"Надо бы в хате порядок навести. Бутылки вынести. Пол подмести. Ванну помыть и унитаз продраить, а то на него уже садиться страшно! Того и гляди, кто-нибудь запрыгнет в задний проход. У! Гадость!"

"Тоже самое и у родителей необходимо сделать. Порядок, туалет, ванна. Ну, и бутылки, естественно. Я ведь и там употребляю!"

"Ну, и работу, конечно, поискать надо. Объявления в газетах. Надписи на остановках. Записки на столбах. Теперь придётся всё это читать. Эх, дозвезделся ты, Александр Сергеевич!"

Рука Ранецкого потянулась было к пиву, когда неожиданная мысль молнией прошлась по телу: "Шайтан! Как же это я сразу об этом не подумал?!"

"Глуховка! – вот куда необходимо держать путь, а бутылки с унитазами пусть подождут пока. Не пришло ещё их время!"

Мысль о малой родине вдохновила. Ранецкий дотянулся-таки до пива, и объёмно приложился. Настроение заметно улучшилось, и в посвежевшей голове стал возникать некий план мероприятий, которые надо будет совершить по прибытии в окрестности Блошинного озера. "Надо будет оживить фамильный дом, побелить-покрасить, прибить, если что отвалилось, рубанком пройтись, молотком помахать. Далее, посетить могилы бабушки, дедушки и Сергея. М-да, все умерли. Навести и там порядок. Походить, побродить по окрестностям, на природу посмотреть. Кстати, – возбуждался Ранецкий, – там и роман свой закончу. На природе. При свечах. Как Толстой с Достоевским!"

Обилие перспектив тянуло на третью рюмку, после которой вдруг вспомнилось то, чего вспоминать не хотелось, но от чего невозможно было отмахнуться. Александр закурил, и покачал головой, словно желая отогнать ненужные воспоминания.

"Нет, туда я не пойду!"

Философский закон отрицание отрицания с неизбежностью привёл к двум вопросам из одной и той же оперы.

"Интересно, Васька жив ещё?"

И другой, более пространный: "Что же на самом деле случилось с Настей?"

Оба вопроса, перемешиваясь с сигаретным дымом, улетали к потолку, однако ответов не наблюдалось, как и много лет назад. Всё. Информационный ступор продолжал длиться.

"Вот и об этом узнаю, наконец", – справедливо рассудил Ранецкий, и налил пива. Эйфория уходила, однако наличие чёткой цели оправдывало жизнь.

"Приеду в деревню, и буду решать вопросы по мере их возникновения. По крайней мере, сменю обстановку, отдохну от города, развеюсь от неприятностей. Жизнь не заканчивается в сорок один год. Схожу на рыбалку, поохочусь, да просто не буду видеть этих опостылевших рож!"

Допив водку и пиво, посмотрел в потолок. Сигареты тоже закончились. Придётся одеваться, и идти в гастроном.

"А ведь с того лета, перед призывом в армию, я был в Глуховке всего лишь четыре раза. Перед самой службой, и на похоронах деда, бабушки и дяди Сергея. А, похоронив, тут же уезжал, никого не пытаясь разыскать, словно боялся того, что мог найти. Или – кого?"

В этот момент раскатисто и громко раздался звонок в дверь. Ранецкий вздрогнул от неожиданности:

– Кого это несёт!?

Однако, нащупав тапки под диваном, пошёл открывать.

На пороге со стеснительными улыбками на лицах стояли мастер Гриднев и бригадир Петрович. В целлофановых пакетах звенела водка с пивом, пахло колбасой и воблой, а из кармана Петровича торчал блок "Примы". Ага, значит, гастроном отменяется. Саша улыбнулся:

"Что-то везёт мне сегодня!"

Шумя и балагуря друзья ввалились в холостяцкое жилище Александра Сергеевича. Разувшись, пошли на кухню, выволокли на средину стол, вывалили содержимое пакетов. Нарезали колбасу, воблу и хлеб. Раскрыли банки с килькой, солёными огурцами и "икрой заморской баклажанной". Пожарили на сале огромную яичницу. Сервировали стол. Открыли водку, пиво и банку томатного сока.

– Ну, за встречу! – лаконично произнёс Петрович.

– Чтобы все! – добавил Юрий Владимирович.

– Спасибо, что пришли! – растрогался Ранецкий.

Молча и тягуче, выпили. Водка оказалась холодной, пиво – прохладным, томатный сок – густым и солёным. Хорошо! Пока закусывали, завязался разговор. Тема номер один коснулась начальника цеха, и Саша вспомнил, что сегодня с утра уже как-то нехорошо подумал о своём бывшем начальнике. Тогдашняя мысль его оказалась почти пророческой и со стороны походила на лучшие образчики греческих трагедий. Хоть книжку пиши. Сначала шефа бросила любовница. Далее, получив от красавицы твёрдый отказ, начальник с горя напился, доведя себя до невменяемого состояния. Ну, а потом, Ирония судьбы! – шеф угодил в вытрезвитель. Дальше – больше. Очнувшись в столь непривычном для себя заведении, он попытался уладить конфликт, то есть, договориться с милицией, путём дачи взятки. Однако, дежурному по вытрезвителю, то ли сумма показалась смехотворной, то ли рожа шефа не понравилась, то ли милиционера оскорбила сама постановка вопроса, но мзды он не принял, а вместо этого написал рапорт по поводу дачи взятки при исполнении служебных обязанностей. В общем, помимо "свиньи" за пьянку, на шефа завели уголовное дело за взяточничество, отстранили временно от должности, и отправили во внеочередной отпуск вместе с "подпиской о невыезде".

"Что-то я сегодня о меченной шельме вспоминал?" – подумал Ранецкий, однако ожидаемого злорадства не испытал, а понял вдруг, что его неприятелю ныне гораздо хуже, чем ему самому. – "Ну и хрен с ним!" – философски рассудил Александр Сергеевич, и решил сменить тему.

Между третьей и четвёртой он поведал ребятам о своём решении посетить малую родину. Друзья радостно одобрили решение Ранецкого, дружно кивали про смену обстановки, улыбались по поводу охоты и рыбалки, подбодрили в связи с фантастическим романом. Короче, состоялось всеобщее "одобрямс", истинная причина которого заключалась в том, что каждый из них видел в увольнении Ранецкого изрядную долю собственной вины.

Поговорили о футболе, политике и женщинах.

Обругали большое и малое начальство. Досталось парламентариям.

Вспомнили про НЛО, параллельные миры и братьев по разуму.

Упомянули снежного человека, и обсудили судьбу австралопитеков.

Ещё через некоторое время сходили-таки в гастроном за бутылкой водки, однако, как люди бывалые, купили две, чтобы опять не бегать.

А потом все дружно опьянели. Петрович уснул под холодильником. Гриднев распластался на продавленном диване с торчащими пружинами. А Сашка остался за столом. Он налил бокал пива и стал медленно пить.

На стене аритмично тикали часы.

В комнате неразборчиво бормотал телевизор.

Из магнитофона вкрадчиво пела Алла Борисовна.

В этот миг Александр Сергеевич Ранецкий почувствовал, как по щекам его потекли слёзы.

Он понял вдруг, что, если ничего не поменять, то ему недолго осталось.

Значит, необходимо продавать эту квартиру, и переезжать к родителям.

Конечно, бывшая жена устроит скандал, но она, слава богу, к этой жилплощади не имеет никакого отношения. Про детей будет говорить. Укорять станет, мол, им бы оставил. А сама?! Сама же стерва настроила детей против собственного отца, и детки теперь искренне ненавидят папаню. Хотя, конечно, есть за что.

А какие они у него получились дивные да ладные. Загляденье!

Мальчик и девочка. Вернее, теперь уже девушка и молодой человек.

Хороши, как две картинки!

Парень – вылитый Ранецкий в юности, высокий, красивый, мускулистый, зеленоглазый. Смесь Геракла с Апполоном.

Дочка – вся в Сашкину родную сестру – очаровательная синеокая блондинка. Афродита в мини-юбке.

Он их обожает, а они его не любят. Влияние мамочки. Свою нелюбовь к Ранецкому, она целенаправленно передала детям.

Александр Сергеевич закурил. Нет, квартиру перепишу на детей. Оформлю дарственную. А бывшей жене – большой привет – пусть её нынешние любовники кормят. Хотя, кому она нужна будет лет через пять? Разве что марсианам для опытов?

Всё! Решено! Квартиру – детям, жене – привет, а сам перееду к родителям. Будем потихоньку умирать. Как дед, бабушка и дядя Серёжа. Следующее поколение Ранецких.

Судьба-а!

Выйдя через некоторое время из состояния оцепенения, Алекс понял, что Петрович с Гридневым по-тихому ушли. Не прощаясь, ушли, по-английски.

Водку и пиво оставили.

Всё-таки классные они мужики!

Город Морельск, начало 2000-х.

С утра Ранецкий принялся за сборы. Подобрал необходимый гардероб, принятый для ношения в сельской местности. Разыскал все необходимые причиндалы для рыбалки. Проверил охотничье ружьё, патроны и все документы на них. Позвонил в Справочное бюро и узнал расписание поездов. Предупредил сестру, что уезжает на неделю в Глуховку: поправить могилы, подремонтировать дом, и вообще, посмотреть, что и как. О том, что уволен, говорить не стал. Жизненный опыт показывал, что плохое само всплывёт, причём, в самый неподходящий час, как это случается с дерьмом на воде. Так что, решил Александр Сергеевич, пусть этот час наступит позже, и пусть всплывает само, без его помощи. Официально же соврал, что отправили его в отпуск, ибо график оных резко поменялся.

Далее Алекс съездил на вокзал, и, выстояв положенную очередь, приобрел плацкартный билет. После вокзала прошвырнулся по магазинам, приобретая необходимые вещи, по заранее составленному перечню. Оприходовав список, посчитал возможным выпить кружку пива, причём в приличном заведении, а не там, где обычно. Пиво оказалось дорогим, но вкусным. Подумав, заказал ещё кружку, да с солёными орешками. Напоследок задумчиво покурил, хотя ни одной мысли в голове так и не появилось. Это – ничего, – подумал Сашка, – главное – выглядеть умно.

Вернувшись домой, пожарил картошку с яйцами, открыл банку сардин, и допил то, что осталось от вчерашних гостей.

Билет был на завтрашний поезд Морельск – Авдеевка через Раздольное. А там – автобусом Раздольное – Глуховка, если он, конечно, ещё ходит. Иначе – опять через лес, через его обширную мёртвую часть, мимо пресловутого яйца, будь оно неладно, с реальной возможностью встретиться с ТОЙ, кто его снёс.

Допив последнюю рюмку, Алекс лёг на продавленный разлахмаченный диван, и, остекленело уставившись в телевизор, попытался понять, о чём же там говорят.

Так продлилось неопределённое количество времени, пока вдруг Ранецкий не стал ощущать себя гораздо моложе. В воздухе сладко запахло влажным лесом, близким коровником и дальними курями. Сашка ощутил себя полным сил, густые длинные волосы спускались ему до плеч, а изо рта рвалась белозубая улыбка, полная ровных зубов цвета белого снега. Рядом с ним стояла красавица Настя, голубоглазая мадмуазель, с прекрасной фигурой и стройными длинными ногами. А чуть в стороне, опёршись на забор, расположился пьяный Васька с плоской флягой и с двадцатью килограммами лишнего веса. Все трое смотрели в сторону леса, где происходило нечто, чему ни у одного из присутствующих не имелось объяснения.

Сновидения о былом продолжались.

Деревня Глуховка, 80-е годы.

– Ну, так, что, сгоняем? – предложил Сашка. – Посмотрим, что за хрень там трещит и сверкает? – он возбуждённо смотрел на огненный луч, и, видя, что Василий слегка струхнул, возбуждался ещё больше. Алексу нравилось быть смелым, особенно на глазах Насти. – Кто со мной, тот герой! – выкрикнул он речёвку из пионерского детства.

– Я! – Настя подошла к Сашке близко-близко. От неё исходили женские флюиды, от неё исходил аромат полевых цветов, от неё исходила такая гормональная атака, что, если бы сейчас девушка приказала Саньке немедленно лететь на Марс, он от усердия выпрыгнул бы из собственных штанов. Глаза у Насти горели ярче солнца, голос дрожал, она учащённо дышала.

– А – ты? – Ранецкий посмотрел на Ваську. – С нами, или как? – Располневший абориген находился в процессе общения с плоской флягой. – Алло, гараж?

Василий отлепился от живительного источника, слизнул влажным языком остатки самогона, задержавшегося в складках пухлых губ, и, глядя перед собой мутным взглядом, произнес:

– Ухххоррошшооо!

– Так ты идёшь, или – нет? – нетерпеливо переспросила Настя. – Всё на свете проспишь!

– Ладно, уж – прохрипел Василий, проглотивший вместе с самогоном порцию смелости. – Не бросать же вас одних!

– Ну, наконец-то! – усмехнулась девушка.

– Что?! – набычился парень в ожидании подвоха или насмешки. – Что "наконец-то"?

– Первая мужская фраза за сегодняшний день.