Текст книги "Паутина миров(СИ)"

Автор книги: Валерий Марьин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Марьин Валерий Геннадьевич
Паутина миров

«Паутина миров». Роман. Мистика.

Часть первая

"О чём умалчивают сны".

Город Морельск, 2000-е годы.

– Ну, что, наливай! – Ранецкий потёр ладони. – А то выдохнется.

Водка тягучей струёй потекла в рюмки. Холодная. Из морозилки. Прозрачная, как слеза.

В помещении сидели три человека, и, разложив на письменном столе закуску, отмечали последний день недели. Обеденный перерыв на заводе начался минуту назад, и теперь, в течение часа, сотрудники были предоставлены самим себе. Пятница манила желанными выходными, рыбалкой в открытом море и поездкой к тёще в деревню. Кому – как.

За столом расположились мужчины от сорока до пятидесяти лет с возможными возрастными вариациями в ту или иную сторону. Двое мастеров и бригадир. Они предвкушали.

– Значит, за лося! – сказал один из мастеров, и ребята подняли рюмки.

– Ага! – кивнул бугор, – чтобы пилося, спалося и жилося.

– Вздрогнули! – закончил текстовую часть второй мастер, Юрий Гриднев.

Водка легко ушла в желудок. Крепкая, ледяная, вкусная.

– Ух! – дружно вырвалось из разгорячённых ртов.

Тыкая вилками, собутыльники начали активно закусывать. Стол для середины рабочего дня выглядел обильным, питательным и калорийным. На нём расположились чёрный хлеб, варёная колбаса, килька в томате, солёные огурцы и копчёное сало. Банка томатного сока дополняла натюрморт.

– Хорошо! – захрустели огурцы на зубах. От краёв стола доносилось добротное чавканье, а бригадир даже крякнул от удовольствия.

Пьянка происходила в помещении мастеров, не отягощённого изысканностью меблировки. В кабинете находились четыре массивных стола, заваленных исписанными бумагами и растрёпанными папками с надписями, указывающими на принадлежность к судоремонту. Имелся шкаф с рабочей документацией и монтажными чертежами, а также полка со справочной литературой и техническими условиями. Пожелтевший портрет Ленина висел на стене, как раз над головой старшего мастера, который теперь находился в отпуске. Рядом расположился календарь на текущий год с полуобнажённой мадмуазель, а возле входа был приклеен план эвакуации при пожаре, заверенный начальником цеха. В углу помещения примостился ржавый умывальник с мутным зеркалом над ним. Вешалка с чистой одеждой застыла в другом углу, а дальняя стена была утыкана гвоздями, на которых висели рабочие шмотки.

Тоска-а!

– Ну, что? Между первой и второй перерывчик небольшой? – намекнул бригадир. Он уже бахнул несколько раз поутру и перед обедом, и его начинало нести.

– Мне половинку, – неумело изображая мало пьющего, предупредил Гриднев. – В два часа на планёрке надо присутствовать.

– А мне всё равно! – с набитым ртом фрондировал Ранецкий. – Лей полную!

– Ага, – кивнул бугор. – Как скажешь, Сергеич.

Водка зажурчала в рюмки, наполняя помещение этиловым ароматом, что вкупе с запахом кильки, грязной робы и соляра придавала комнате специфический душок.

– Ты бы поостерёгся, – предупредил Гриднев Ранецкого, – на тебя у шефа изрядный зуб имеется. И этот зуб всё растёт и растёт, становясь всё острее и острее.

– Мне всё равно, – философски возразил Сергеич. – Если начальник захочет уволить подчинённого, он и так его уволит. Без водки или с нею – всё едино.

– Водка – лишний аргумент, – не унимался Гриднев. – Смотри!

– Нечего смотреть. – Тема разговора не нравилась Ранецкому, и он произнёс тост. Короткий, как выстрел. – Чтобы все!

– Ага! – буркнул бугор.

– Угу! – подтвердил Юрий Владимирович.

Выпили не морщась, ибо, когда водка в кайф, она лишь разглаживает морщины. Рюмки звонко опустились на столешницу. Руки потянулись к огурцам и кильке. Напрашивалась пауза. Ребята закурили, и сизый дым окутал комнату. Разговор оживился, обостряя существующую реальность. Поговорили о политике, о футболе и о женщинах. Помянули НЛО, параллельные миры и братьев по разуму. Когда кончилась бутылка, заговорили о производстве и повышении производительности труда. Обсудили начальников и подчинённых. Обматерили смежников и контрагентов. Раскритиковали работу планового отдела и снабженцев. Досталось бухгалтерам и экономистам.

Откуда не возьмись, появилась вторая бутылка, от чего Гриднев задумался, а Ранецкий повеселел. Часы показывали 13.20, и всё бы ничего, однако:

– Мне в 14.00 на планёрку, – напомнил Юрий Владимирович, – так что не части.

– Мне – тоже! – констатировал Александр Сергеевич. – Кстати, Саша, – он протянул бригадиру руку, в тысячный раз, повторяя местный прикол.

– Ха! Ха! Ха! – рассмеялись все трое.

– Нас с тобой шеф убьёт! – нервно констатировал Гриднев. – Не дай бог запашок учует.

– Не боись, сегодня пятница, – возразил Ранецкий, – банно-стаканный день.

– И, что? – не понял бригадир.

– Шеф по пятницам свою бабу посещает после обеда, – пояснил Александр Сергеевич.

– Жену, что ли? – опять не сообразил бугор.

– Дурак ты, Петрович! Кто же к своей жене в рабочее время на пистончик ездит? – удивился Ранецкий наивности бригадира. – Вот ты бы поехал?

– Нет, конечно. Ещё чего?! – возмутился Петрович.

– И он – нет, – расширил намёк Александр Сергеевич. – Понимаешь?

– Ничего я не понимаю! – возмутился бригадир. – Поясни, чем ты мне мозги пудришь?

– Да любовницу начальник завёл! – ухмыльнулся Ранецкий. – Неужели не ясно?

– То есть, шефа не будет? – подвёл итог Гриднев.

– Думаю, что нет. – Заверил тот, на кого начальник имел большой и острый зуб.

– Тогда наливай! – потребовал Юрий Владимирович. – Что ж ты раньше молчал?

– Сегодня пятница, время послеобеденное, – добавил бригадир. – Господь нас простит.

– Тогда, за нас! – коротко высказался Ранецкий.

– Ага! – согласился бугор.

– Угу! – добавил мастер Гриднев.

В 13.55 водка была выпита, со стола убрано, а оба мастера отправились на планёрку.

Александр Сергеевич Ранецкий, тот, на кого у шефа вырос большой зуб, был от роду сорока одного года, находился в разводе, и имел двоих детей, которые проживали с его бывшей женой. Он ухаживал за больными родителями, много пил, и пытался писать фантастически романы. Вернее, не пытался, а писал, однако ни один его роман так и не был опубликован. В общем, работал «в стол». На будущее.

"Моё время ещё не пришло. Они ещё не доросли до моих заоблачных литературных высот!" – любил повторять Александр Сергеевич.

Роста он был гораздо выше среднего, а тело до сих пор сохраняло следы продолжительного занятия спортом. Сначала – плавание, потом – дзюдо, после этого – бокс, и далее – рукопашный бой. Естественно, спортивные вершины Саша штурмовал в детстве, юности и молодости. Это происходило в школе, в ПТУ, в армии и в институте. Теперь же, достигнутое в младые годы совершенство мужского тела, ещё давало почву и для нынешней гордости за самое себя.

Лицо Александра Сергеевича также носило отпечаток былой привлекательности, а то и красоты, однако теперь остались неизменными только яркие зелёные глаза. К сорока годам Ранецкий окончательно облысел, зубы содержал в плохом состоянии, а кожа на лице заметно потускнела, и имела сеть многочисленных и неуместных морщин.

"Сам виноват", – самокритично высказывался на этот счёт мастер Ранецкий.

Периоды запоя перемежались у него со временами трезвости, которые рано или поздно прерывались, и Александр уходил в пике очередного штопора. Коллеги на работе его всячески покрывали и выгораживали, но большие начальники уже давно и косо смотрели на Ранецкого. Однако не увольняли до поры, так как специалист он был неплохой, а замену, поди разыщи на ту смешную зарплату, что выплачивала родина своим верным сынам.

Это и спасало Сергеича от увольнения. А пока...

Шеф действительно на планёрке не появился, исчезнув в неизвестном направлении. Табельщица объявила, что начальник уехал на совещание в главк, и сегодня его уже не будет. Публика в кабинете зама по производству заулыбалась, захихикала и радостно загомонила. Многие были наслышаны о том, с кем и как совещался начальник, особенно по пятницам после обеда. В общем, упомянув о главном и насущном, руководители участков и секторов разошлись по-быстрому, ибо краткость – сестра таланта.

Когда Ранецкий с Гридневым вернулись в кабинет, там уже сидел Петрович. Бригадир ожидал мастеров, предвкушая продолжение. Опять же с бутылкой водки. Молодец! Успел-таки!

Ага! Угу! – в разнобой высказались мастера. Расслабившись после планёрки Юрий с Александром были не против. Почему бы и нет? Опять застелили стол газетой. Сообразили кое-какую закусь. Появились три рюмки и три вилки. Наливай! Шесть глаз заблестели, шесть ладошек запотели, три горла сглотнули слюну. К концу рабочего дня друзья были хороши, веселы, остроумны, и жаждали добавки.

– Зайдём? – поинтересовался бугор.

– Зайдём! – согласился Юрий Владимирович.

– Полирнёмся по чуть-чуть, – уточнил Ранецкий.

– Ага! – произнёс кто-то из троих.

– Угу! – повторило эхо.

Сходу заглянули в близлежащий бар, и просидели там пару часов, полоща рот крепкими коктейлями. Потом посетили забегаловку попроще, и задержались там ещё на часок, где пили водку с добавлением портвейна. Не угомонившись и после этого, зашли в гастроном, взяли литровую бутылку водки, три бутылки пива, нарезной батон и несколько плавленых сырков "Дружба". Хоть и было уже темно, не сговариваясь, направились к морю. Добравшись до шуршащих о гальку волн, расположились на развалинах древнегреческого города, уничтоженного гуннами в 5 веке нашей эры. Исторический заповедник был тих и тёмен, как некоторые картины Малевича. Расположившись на "Отдыхающем Геракле", друзья выпили по полной за древних греков и их великую культуру. Вспомнив о том, что Эллада – это колыбель демократии, выпили ещё по одной. Третий тост посвятили геройской гибели спартанцев в битве при Фермопилах.

В черноте небес светила полная Луна. Далёкие звёзды подмигивали землянам из бездны Млечного Пути. Ночь вступала в свои права.

К тому времени, Петрович крепко уснул под дорической колонной. Юрий Владимирович пошёл "отлить", и не вернулся. Мастер же Ранецкий, сначала не дождался Гриднева, потом не смог разбудить бригадира, после чего – обиделся на обоих.

"Ну, и что делать?" – спросил он сам себя. – "Скукотища!"

"Иди домой", – шепнул ему внутренний голос, – "и ложись спать".

Александр Сергеевич кивнул:

"Пожалуй, я так и сделаю".

Производственный мастер медленно встал с плеча "Отдыхающего Геракла". Держась за кудрявую бороду олимпийца, сосредоточился, с трудом удерживая равновесие. Дойдя до кромки воды, умылся. Стало легче, однако в туфли проникла вода.

"Чёрт с ними!" – махнул рукой Ранецкий. – "До дома рукой подать".

Сергеич сунул в сумку недопитый пузырь, туда же уложил непочатую бутылку пива и остатки батона с сырками. Затем он долго рылся в карманах, разыскивая сигареты с зажигалкой. Далее, он с удовольствием закурил, и углубился в черноту ночи, где поджидала его красотка-неизвестность.

А ночью Ранецкому приснился сон о событиях из его давно ушедшей юности. Сон о реальных происшествиях, случившихся с ним в период между окончанием училища и призывом в армию. Сновидение о делах давно минувших дней, которые не вспоминались им с того самого лета, когда имели место быть. То есть, двадцать три года. Почти четверть века. Странно!

Эта история совершилась тогда, когда голову Александра украшали густые и длинные светлые волосы, а улыбка его была ослепительна и белозуба. В те времена он был зеленоглазым блондином, имел прекрасный цвет лица, а тело носило равномерный загар, как у итальянцев из Сан-Ремо. Сашкин рост значительно превышал метр восемьдесят, и на тот момент он занимался в полулегальной платной секции рукопашного боя. Юноша был широкоплеч, узок в талии, и мускулист, походя внешне на античные греческие статуи. В общем, юный Александр отличался атлетичным сложением тела, был красив лицом, прекрасно дрался, и был смел, как его известный тёзка из Македонии.

Красавчик Ранецкий, – говорили о нём девушки, уточняя, что Саша не просто симпатичен, интересен или смазлив, а по-настоящему красив, как

те же парни из того же Сан-Ремо. Сашка знал о подобных разговорах, и, что там говорить, они тешили его не устоявшееся юношеское самолюбие, ибо девушек он любил больше всего на свете. А юные красавицы отвечали ему тем же. Такая вот взаимность.

Нынешней осенью Александра должны были призвать в ряды ВС СССР, а потому летом, по просьбе бабушки, он приехал к ней на недельку погостить. Приехал-то на недельку, но вышло по-другому.

Судьба-а!

Деревня Глуховка. 80-е годы.

Автобус довёз юного Ранецкого до села Раздольное, которое находилось в двух часах езды от областного центра. Далее до деревни Глуховка, где проживала бабушка, следовало добираться двумя путями. Либо дожидаться автобуса, который следовал в деревню через три часа. Либо идти пешком через лес, километра три-четыре. Александр, ни секунды не сомневаясь, выбрал лесную прогулку.

Каждое год, вплоть до пятого класса, родители отправляли сына на всё лето к бабушке, а потому местный лесной массив между Раздольным и Глуховкой Александр знал хорошо. Он часто бывал здесь, то с дедом, то с дядькой, то с местными пацанами, а то и сам. В одиночку. По грибы и ягоды. Бывало и просто так, под настроение прогуливался, ибо в лесу ему нравилось. Ни тебе домов, ни тебе машин, ни тебе людей. Красота!

В общем, пошёл пешком.

На половине пути Александр почувствовал то, чего уже ждал какое-то время. Саша ощутил ЕГО присутствие, и свернул с тропы. Теперь молодой человек находился в самой середине лесного массива.

– Карр! – раздался над головой хриплый клёкот старого ворона. Птица сидела на ветке, и, вцепившись в дерево когтистыми лапами, раскачивалась туда-сюда. Ворон задиристо размахивал крыльями, громко щёлкал клювом, и внимательно рассматривал Александра чёрными бисеринками умных глаз.

– Жив, бродяга! – вслух произнёс Сашка, глядя на ворона. – Значит, я на верном пути.

Сначала вдруг резко похолодало, будто прорвалось с севера дыхание Арктики. Помня об этом, Ранецкий достал из сумки тёплую куртку.

"Так и должно быть", – подумал он.

После этого юноша ощутил лёгкое покалывание кожи. Словно сильный озноб волнами прошёлся по телу. Как при лихорадке или высокой температуре.

"Нормально", – успокаивал себя молодой человек. – "Так тоже должно происходить".

А далее он почувствовал внутри головы нечто инородное, не болезненное, но чуждое, которое впрочем, тут же исчезло, оставив в мозгу отпечаток постороннего посещения.

"И это должно было случиться", – констатировал Ранецкий. – "Как плата за проход. Теперь можно смело идти вперёд. ОН пропустил меня".

Здесь было много мёртвых деревьев, уничтоженных неведомым вирусом. Сухие, лишённые влаги кустарники, потеряли листву, и стояли, ощетинившись ветками, будто огромные дикобразы. На сыпучей, словно пепел почве не росло ни единой травинки. Здесь не пели птицы, не стрекотали кузнечики, не жужжали пчёлы. Они просто отсутствовали.

Солнце исчезло в мутной дымке. Мёртвый лес застыл в полном безветрии. Стало тихо, как в гробу. И лишь ворон щёлкал своим огромным клювом, перелетая с ветки на ветку.

Внезапно покалывание исчезло, стало значительно теплее, а через секунду Сашка увидел его. Камень. На самом подходе к нему возникло нечто обволакивающее. Чувство, схожее с тем, когда идёшь сквозь воду. Упругая среда мягко прикоснулась к телу, словно исследуя его. Это ощущение продлилось лишь несколько секунд, а потом всё исчезло. Коды опознавания сработали, и его допустили в зону камня. Получив пропуск, Александр шагнул к валуну, который, как по волшебству вдруг возник перед ним.

Камень по форме напоминал лежащее на боку яйцо, примерно на треть вошедшее в землю. Весь он порос мхом, лишайником и прочей грибковой растительностью, был мохнат и угрюм, и оставлял отчётливое впечатление живого существа. В длину он простирался метров на семь, шириной был метра четыре, а над землёй возвышался метра на два с половиной.

Сашка ещё и потому пошёл лесом, что захотел увидеть его. Про камень разное говорят. Одни утверждают, что он находится здесь со дня сотворения мира. Другие уверены, что это астероид, прилетевший из космоса в незапамятные времена. А третьи убеждены, что он вынырнул из земных недр во время сильного землетрясения в мезозойскую эру.

Однако у Ранецкого имелся собственный опыт общения с камнем, а, следовательно, и своё мнение о нём. Несколько лет назад, мучимый любопытством, Санька решил посмотреть, что находится под слоем мхов и лишайников. Пробравшись ранним утром к камню, он взял хорошо наточенный нож, и срезал изрядный участок замшелого покрытия, обнажая матовую полупрозрачную поверхность яйца. То, что произошло далее, Александру по сей день снится в страшных снах.

Камень сначала задрожал мелкой дрожью, будто живое существо. Затем он закачался, словно лодка на воде. Земля вокруг яйца заходила ходуном, как при землетрясении. Изнутри валуна раздался гул, шедший по нарастающей. Саньку ударило током, и он в страхе одёрнул руку. В тот же миг он понял, что внутри камня кто-то есть. Кто-то существует там под толщей полупрозрачной поверхности. Мальчик видел, как внутри яйца, вдоль среза, мелькнула тень. Раздалось недовольное бормотание. Сашка слышал скрежет когтей по внутренней поверхности, громкое шуршание и шорох, а напоследок, он увидел огромный глаз, смотревший на него изнутри, будто гигантская рыба из аквариума. Это продлилось лишь несколько мгновений, а далее срезанный участок стал быстро зарастать. Неожиданно пошёл дождь, от соприкосновения с которым камень зашипел, стал дымиться и сыпать искрами, однако Санька уже ничего не видел. Он сильно испугался и бросился бежать, не разбирая дороги. Очнулся уже в деревне. И вот теперь...

Камень остался таким же, каким и был в их последнее свидание. Лежащее на боку яйцо, поросшее мхом и лишайником, с зоной отчуждения вокруг в виде мёртвого леса. И только Ранецкий знал о валуне ещё кое-что, заглянув однажды в глаза тому, кто обитает внутри него.

Александр постоял совсем немного, так и не решившись коснуться огромного яйца, и быстро пошёл к тропе, ибо долго находиться здесь он уже не решался.

Бабушка была рада приезду внука, как все бабушки на свете. Ждала его к прибытию автобуса, а он через лес, напрямик добрался. Но там же этот камень проклятущий! Зачем?! – читал Сашка вопрос в глазах бабы Анны, но в ответ только улыбался. Старушка охала, ахала да причитала, не зная, куда усадить любимого внучка, а внучек был рад-радёшенек, что снова оказался в этом доме, где прошло его сопливое детство.

Здесь всё осталось, как и прежде. Деревянная изба в три комнаты с кухней и удобствами во дворе. Огромная, слегка потерявшая геометрию, печка с дымоходом, уходящим в крышу. Старая добротная дубовая мебель, стоящая на тех же местах, где её когда-то установили. Пожелтевшие от времени фотографии в деревянных рамках по-прежнему висели на стенах, занимая обширное пространство на старинных обоях. Окна прикрывали расшитые бабушкой занавески. Перед одним из окон стояла древняя швейная машинка фирмы "Зингер" с ножным приводом. А в углу, справа от входа, находилась икона Божьей матери, с крохотной лампадкой, освещающей её священный лик.

Вскоре появился дядюшка – мужчина средних лет, необъятных размеров, с бесконечным перечнем вредных привычек, большой доброты и физической силы, разведённый много лет назад, и проживающий ныне с родителями, то есть с Санькиными бабушкой и дедом. В общем, младший брат его мамы. Он долго тискал Сашку-промокашку в своих медвежьих объятиях, дивился тому, как он вырос, и скабрезно намекал, что местные девки его давно заждались. Бабушка, в связи с последним словосочетанием, кричала на него: "Противный!", и шутя била своей сухонькой ладошкой по его огромной спине.

Потом совместно накрывали стол бесконечным перечнем блюд из простой крестьянской еды. В меню имелась варёная рассыпчатая картошка, сало двух видов: копчёное и солёное, курица, запечённая в печке, пироги с рыбой, капустой и грибами, варёные яйца под майонезом, огурцы, помидоры, лук, чеснок, соленья, варенья и маринады. Было ещё многое чего, но Ранецкий всего не запомнил, ибо оперативная память его мозга оказалась переполненной впечатлениями. Сашка даже вспотел от перечислений.

Как только накрыли стол, с пасеки вернулся дедушка, принеся с собой свежего мёда. Он в свою очередь тоже потискал внука, подёргал за чуб, и потаскал за оба уха.

– Хорош! – сказал он довольно, и улыбнулся в бороду.

После этого на столе появились наливка клубничная и вишнёвая, настойка перцовая и ореховая, и самогон "Первач". Всё, можно садиться.

– Прошу за стол! – скомандовала бабушка, и Александр вдруг понял, как сильно проголодался.

– За встречу! – коротко произнёс дед, и семья дружно выпила. Бабушка с внучком пригубили наливки, дедушка предпочёл перцовую настойку, а дядюшка хватанул самогона.

– Ухххорошшооо! – сказал дядя Сергей.

Засим приступили к трапезе.

На стене мерно тикали часы с погибшей давным-давно кукушкой, которая умерла от того, что маленький Сашка-промокашка решил узнать, чем она поёт. За печкой пиликал сверчок, которому, как утверждала бабушка, недавно исполнилось сто лет. На кухне шептало радио, вещая о небывалых центнерах с гектара, невиданных киловатт-часах, и тоннах сверхплановой продукции.

После третьей рюмки дедушка вспомнил о войне, окопах и вшах. После пятой – бабушка всплакнула, поминая оккупацию, полицаев, воинов УПА и солдат АК. После седьмой – дядюшка рассказал о доблестном шествии его танка по улицам Праги. Только у Александра Ранецкого ещё не имелось собственного военного опыта.

– Ничего! – Сергей похлопал племянника по плечу. – Родина скоро позаботится о том, чтобы такой опыт у тебя появился.

– В Афганистан бы не попасть! – задумчиво произнёс дед.

При упоминании этой далёкой страны, бабушка расплакалась, а трое мужчин разных возрастов бросились успокаивать её, а внучек и вовсе высушил слёзы старушки фразой:

– Меня туда не возьмут. Я ведь из интеллигентной семьи, а им подавай пролетариат да крестьянство.

– Ну, и, слава Богу! – ответила бабушка сквозь вздох облегчения, вспоминая, что у её дочки и зятя – высшее образование.

– За мир во всём мире! – произнёс дядюшка, после чего на подстанции вырубился дизель-генератор.

При свечах выпили и закусили, после чего начали готовиться ко сну.

Всё! Спокойной ночи, Глуховка!

Первое утро в сельской местности для Александра Ранецкого выдалось ясным и солнечным. Голубое небо было того изуимтельно-яркого цвета, как глаза у одной Сашкиной знакомой. Золотистое солнце своей насыщенностью походило на цвет волос у той же юной красавицы. А алебастровые скалы, нависшие над водами небольшого озера, имели тот сливочный оттенок, что и кожа у ниже упомянутой барышни неземной красоты.

"Что за ассоциации?" – подумал молодой человек, с юношеским восторгом, рассматривающим пейзаж. – "Два дня без девушки, и на эпитеты потянуло?"

Спустившись на землю, Сашка увидел, как по двору бегали куры с цыплятами во главе с огромным цветастым петухом. Старый пёс, знававший лучшие времена, сладко дремал на нежарком ещё солнце. Розовый поросёнок по кличке Чуня весело хрюкал, не подозревая о своей горькой свинячьей судьбе. Корова вожделенно мычала, мечтая о большом породистом быке.

Александр сладко потянулся, хрустя суставами. Подался вперёд, выпятив мощную грудь. Встал на носки, будто собираясь взлететь. Подпрыгнув, схватился за балку, и стал подтягиваться. Потом долго отжимался от деревянного настила крыльца, меняя положение ладоней. Далее взял набранное заранее ведро воды и вылил её на себя. Хорошо!

"Что-то Серёга вчера о местных девках говорил. Интересно-интересно!"

Восходящее солнце начинало припекать, и у Сашки возникла мысль о купании. Местное озерцо, хорошо знакомое Александру, было исплавано им вдоль и поперёк. Береговая линия сплошь исползана в поисках червей и раков. А омуты и отмели подробно исследованы ещё во времена младшего школьного возраста.

"Надо бы лодку у дядьки взять, да рыбку половить. Рыбалка на Блошином озере всегда отличалась изобилием". – Саня закурил. – "Интересно, здесь кто-нибудь остался из тех, кого я раньше знал?"

Деревня Глуховка вымирала. Люди разъезжались, кто – куда. Хозяйство приходило в упадок. Пахотные земли зарастали бурьяном. Желающих заниматься сельским хозяйством становилось всё меньше, а потому, кто мог – переезжали в город, а кто не мог – спивались. А ведь ещё до войны Глуховка имела статус села, и население села Глуховское составляло несколько тысяч человек. Конечно, война и оккупация значительно сократили население, но ведь не только здесь. Однако к пятидесятым годам село превратилось в деревню, а теперь вот хутор, да и только.

Из дома доносился мучной дух. Бабушка пекла пироги да пирожки с каким-то небывалым по количеству перечнем начинок. В животе зашкворчало от предвкушения.

"Надо бы искупаться перед завтраком. Для ещё большего аппетита".

Придя на озеро, Александр впервые увидел её. Девушка купалась, когда Саша подошёл к небольшому уютному пляжу, известному только аборигенам. Её аккуратно сложенная одежда лежала на песке.

Ранецкий разделся. Многолетние занятия спортом позволяли не стесняться собственного тела. Скорее – наоборот, вызывали гордость при общении с молодыми людьми, и зримые элементы самоуверенности при визуальных контактах с девушками. И не только визуальных.

В этот момент девушка вышла из воды.

"Афродита!" – мелькнуло первое, пришедшее в голову сравнение, из огромного числа забытых вдруг эпитетов и аллегорий.

Олимпийская богиня действительно могла умереть от зависти, если бы не была бессмертной. Юная дива была прекрасна. И, если вспомнить те сравнения глаз, волос и кожи – с небом, солнцем и сливками, что возникли у Ранецкого по поводу одной его городской знакомой, и добавить к этим мадригальным прилагательным идеальную фигуру, длинные стройные ноги, аппетитную попку и прекрасную грудь, то получиться именно то описание, что требует стиха, но не прозы.

Александр Ранецкий напрягся, играя на солнце упругими накаченными мышцами.

– Как водичка? – томно осведомился он.

– В самый раз, – проинформировала девушка, проходя мимо. От неё исходила природная женственность в наивысшей фазе. Саша пребывал в полном восторге.

– А вы хорошо плаваете, – ляпнул он первое, пришедшее на ум, ибо впервые в жизни не знал, что сказать.

– Не лучше других, – ответила девушка, не оборачиваясь.

– А я только вчера к вам в Глуховку приехал. – От нахлынувшего смущения, Ранецкий едва подбирал слова. Мозг находился в ступоре. Память отказывала. Чёрт! – И вот решил искупаться.

"Боже! Какой я идиот!" – промелькнуло в голове. – "Что я несу?!"

– Вижу, что не местный, – кивнула Афродита, вытираясь полотенцем. – У нас здесь все на виду.

– Ага! – глупо улыбнулся Александр. – А я к Соколовым в гости.

– Понятно, – девушка вскользь осмотрела Ранецкого. – Вы внук бабы Ани.

– Точно! – обрадовался молодой человек. – А как вы догадались?

– Она о вашем приезде всей деревне уши прожужжала.

– И вот я здесь! – с пафосом воскликнул Александр, немного успокоившись, и наблюдая за реакцией красавицы.

– Очень приятно! – до этого строгая мадмуазель впервые улыбнулась.

Слегка расслабившись, Ранецкий нащупал свою тарелку.

– А как вас зовут, прекрасная незнакомка? – игриво поинтересовался он.

– Зачем это вам? – искренне удивилась она.

– Ну, должен же я вас как-то звать?

– Совсем не обязательно! – категорично отрезала красавица.

– Почему? – теперь уже удивился Саша.

Закончив обтирание, девушка стала надевать купальный халат.

– Вы через недельку уедете, – пояснила она, – а я останусь здесь. Так что, ничего не выйдет.

Ранецкий закурил, лихорадочно обдумывая ситуацию. Ему очень не хотелось, чтобы девушка ушла просто так. Необходимо срочно найти повод для встречи. Сделав несколько затяжек, Саша сменил тактику.

– Девушка, но вы же не замужем? – спросил он.

– Допустим, нет.

– И не ходите в невестах, – предположил молодой человек.

– Это ещё почему? – гневно изогнула бровь красавица.

– Не сердитесь, я лишь высказал догадку.

– Ну, предположим, – ответила она.

– И сердце ваше свободно.

– С чего вы взяли?

– Во-первых, если бы я находился в вашем сердце, то ни за что не отпустил бы вас одну на озеро.

Девушка вдруг грустно улыбнулась.

– Есть и, во-вторых? – спросила она.

– Да! – обрадовался Саня.

– И что же это?

– Интуиция!

– Что?

– Это когда моё сердце связывается с вашим, узнаёт все его тайны, и даёт мне знать, что оно свободно.

– Слишком сложно, – покачала головой мадмуазель.

– Вовсе нет. Я просто внимателен.

Наступила пауза. Девушка собралась уходить, но почему-то мешкала.

– И всё-таки, как вас зовут?

– Хорошо, меня зовут Настя. – Сказав это, юная дива почему-то покраснела, и словно сердясь на саму себя, добавила раздражённо: – Надеюсь, это всё?

– Напрасно надеетесь! – уведомил Ранецкий.

– Что значит напрасно? – девушка старалась выглядеть разгневанной, но у неё не получалось.

– Я узнаю, где вы живёте. Приду с гитарой под ваши окна. И буду всю ночь петь серенады.

– У меня есть отец и старшие братья, – уведомила Настя.

– А я занимаюсь рукопашным боем, – парировал молодой человек.

– У нас во дворе два огромных злых пса, – предупредила Анастасия.

– Меня собаки любят, – успокоил Александр.

– Ладно, юноша, идите купаться, – девушка вздохнула. – Жарко.

– Успеется! – чувствуя слабину, Ранецкий стал наглеть. – А что вы делаете сегодня вечером?

– Это уже слишком! – возмутилась Настя.

Однако, Сашку несло.

– И всё же?

– А вам-то зачем?

– Интересно.

– Буду слушать ваши серенады. – Анастасия улыбнулась. – Или вы уже забыли?

– Как можно, Настя! Я приду, как только стемнеет.

Узнать, где в небольшой деревне живёт красивая девушка Настя, лет около семнадцати, не составило труда. Бабушку с дедом Сашка расспрашивать не стал, потому что для них он оставался маленьким мальчиком, и Саня не хотел развеивать их иллюзии, пусть всё так и остаётся. А вот у дядьки выпытал всё. Как Ранецкий и предполагал, старшие братья у неё были, но уже давно переехали в город. Имелся старый пёс, ровесник прошлого десятилетия, но не более того. Девушка жила с родителями, которые работали на птицеферме, причём отец её, как и многие тут, выпивал периодически. В этом году Анастасия окончила десять классов в селе Раздольное, и вроде бы подала куда-то документы на поступление. Сергей точно не знал, куда, но вроде бы с первого сентября она будет учиться в городе, то ли на портниху, то ли на повариху, то ли на продавщицу.

Получив необходимую информацию, Александр дождался вечера, и, как начало смеркаться, находился в прямой видимости Настиного дома. Конечно, ни о какой гитаре речи не шло, ибо её не существовало в природе. А если бы таковая обнаружилась, то пришлось бы ей пылиться в каком-нибудь чулане. Дело в том, что Александр Ранецкий не имел, ни слуха, ни голоса. Более того, он не испытывал по этому поводу ни единого комплекса, и дожив почти до девятнадцати лет спокойно обходился без того и другого.