Текст книги "За Веру, Царя и Отечество"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 64 страниц)

И Франция вдруг решила, что Румыния с армией в 630 тыс. станет той гирей, которая перетянет чашу весов. Но Бухарест вступать в войну не спешил и тоже стал выдвигать свои условия. Первым делом, чтобы русские прислали 5 – 6 корпусов в Добруджу. Россия, прекрасно знающая о действительной "мощи" румын, была не в восторге от союза с ними. Более выгодным представлялось сохранение их нейтралитета. Под давлением союзников Алексеев соглашался послать 10 дивизий – но не в Добруджу, а в Северную Молдавию. Для совместного удара на Австро-Венгрию со стороны Салоникского и Юго-Западного фронта, который заодно будет флангом поддерживать румын. Однако этот план западные союзники отвергали – и румыны тоже. Они не хотели пускать русских в Трансильванию и вместе с тем боялись болгар. Поэтому требовали выдвижения русских контингентов в район Рущука (Русе), чтобы те прикрыли их границу и воевали с Болгарией, пока сама Румыния будет захватывать нужные ей земли.

Алексеев называл требования румынского Генштаба "чрезмерными и неразумными", но французы этого понимать не хотели, их пресса и дипломаты вовсю вопили, что Россия из "эгоистических соображений" противится союзу с Румынией и лишает Антанту шансов на скорую победу. Впрочем, на какие бы уступки ни шла Россия для общесоюзных успехов, все оказывалось мало. Спасение французов в 14-м, отвлечение ударов на себя в 15-м уже "не считались". В марте французский посол Палеолог не без злорадства писал: "Если русские не будут напрягаться до конца с величайшей энергией, то прахом пойдут все громадные жертвы, которые в течение 20 месяцев приносит русский народ. Не видать тогда России Константинополя: она, кроме того, утратит и Польшу, и другие земли". В общем, известное утверждение, что большевики Брестским миром лишили Россию плодов победы, получается верным лишь наполовину. Даже в период полной лояльности среди союзной дипломатии имелась группировка, выискивающая лишь повод, чтобы лишить ее этих плодов и еще и саму сделать объектом раздела.

И угодить партнерам было чрезвычайно трудно. Уже 1.4, после весеннего наступления и жертв, спасших Верден, тот же Палеолог возмущенно высказывал премьеру Штюрмеру, что этого недостаточно: "Я еще более настаиваю на своих обвинениях; я доказываю цифрами, что Россия могла бы сделать для войны втрое или вчетверо больше: Франция между тем истекает кровью". А когда Штюрмер попытался напомнить о российских потерях, Палеолог ответил, что численность населения России 180 млн., а Франции – 40 млн., поэтому "для уравнения потерь нужно, чтобы ваши потери были в 4,5 раза больше наших. Если я не ошибаюсь, в настоящее время наши потери доходят до 800 тыс. человек... и при этом я имею в виду только цифровую сторону потерь". Почему "только цифровую", сказать в глаза Штюрмеру посол не посмел, но в дневнике записал с предельной откровенностью: "По культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете... Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве и науке, люди талантливые и утонченные; это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения наши потери чувствительнее русских потерь". Пожалуй, тут впору усомниться в "культурности и развитии" самого Палеолога и тех, кто держал его на посту посла,– но... ведь понятие "культура" не имеет однозначного определения.

Аналогичные суждения можно встретить и в других местах записок посла. Скажем, когда речь зашла о "польском вопросе", он указывает: "Русские должны наконец понять, что в отношении цивилизации поляки и чехи их сильно опередили". Кстати, это и предыдущее упоминания о Польше не случайны. Россия предполагала после войны объединить Польшу под своим протекторатом, предоставив ей внутреннюю автономию – как в Финляндии. Но французы, пользуясь затруднениями союзницы, вспомнили вдруг о традиционных симпатиях к полякам и начали выступать за предоставление им полной независимости. Царь полагал, что будоражить этот вопрос вообще не время. При любых уступках Польше немцы тут же пообещают ей вдвое больше, а русские солдаты и народ этого просто не поймут: воевали-воевали – и только для того, чтобы отдать свою территорию? Поэтому все переговоры по "польскому вопросу" откладывались до окончания войны. Но французы и в этом случае упрямо стояли на своем, не воспринимая доводов.

В апреле-мае завязались дипломатические баталии по всем указанным проблемам. Сперва они велись союзными послами, потом прикатила делегация во главе с министрами Вивиани и Тома, чтобы "русские отрешились от эгоистических задних мыслей". Чтобы отправили во Францию 400 тыс. солдат, чтобы пошли навстречу румынам и к ним послали еще 200 тыс., и дожать насчет Польши. Алексеев и министры отбрыкивались, как могли. Доказывали, что снять такое количество войск – это просто оголить фронт (где было всего 2 млн. активных штыков), что немцы прорвут оборону и овладеют Ригой. На что господа делегаты отмахивались и призывали не придавать внимания таким "пустякам". Мол, Россия потом "будет вознаграждена". Конечно, царь не пошел на то, чтобы за подобные обещания отдать на опустошение и разграбление российские города и села. Но и отказывать наотрез не хотел, снова стали искать компромисс. И договорились послать во Францию еще 5 бригад по 10 тыс. чел. Вопросы с Румынией и Польшей остались открытыми.

Да ведь еще ладно, что требовали помощь. Но при этом же и оплевывали. Получалось по украинской пословице "за наше жито, тай нас же бито". Неуступчивость русской власти и командования страшно раздражала западных политиков. И они искали инструменты для давления на царя, все более откровенно делая ставку на оппозицию и по сути превращая ее в собственную "пятую колонну" в союзной державе. Кстати, это еще одна причина, вынуждавшая царя на уступки либералам. Так, осенью 15-го по поводу роспуска Думы французские газеты выступили с прямым шантажом: "По словам союзных делегатов, неопределенность внутренней политики России учитывается общественным мнением союзных держав как неблагоприятный признак для общего дела союзников. Особенно неблагоприятное впечатление производит не вполне благожелательное отношение к законодательным учреждениям. Продолжение такого рода неопределенности внутренней политики может вызвать в союзных странах охлаждение, что особенно нежелательно теперь, когда возникает вопрос о финансировании России. Деловые круги Европы, не имея твердой уверенности в политическом курсе России, воздержатся вступать в определенные с нею соглашения".

В 16-м при посещении Думы иностранными делегатами говорилось: "Французы горячо и искренне относятся к Государственной Думе и представительству русского народа, но не к правительству. Вы заслуживаете лучшего правительства, чем оно у вас существует". А Тома заявил Родзянко: "Россия должна быть очень богатой и уверенной в своих силах, чтобы позволить себе роскошь иметь такое правительство, как ваше, в котором премьер-министр – бедствие, а военный министр – катастрофа". Простите – и такое высказывание позволяет себе министр дружественной державы? Добавим характерный штрих – тот же Тома "дал полномочия" Родзянко при необходимости обращаться лично к нему или к Жоффру "с указанием на происходящие непорядки". "Мы поверим народным представителям и немедленно исполним все по Вашему требованию". Это что, тоже нормально? Министр одной страны дает "полномочия" спикеру парламента другой страны?

Впрочем, пора оговориться. Все изложенное выше о "союзниках", конечно же, относится только к политикам. Ясное дело, что простые солдаты и офицеры, британские, французские, итальянские, были тут ни при чем. Они-то как раз сражались отлично. Они не меньше русских любили свою землю и защищали ее героически. И не их вина, что у них были иные, чем у русских, стереотипы мышления и иные порядки. Что командовали ими часто хуже, чем русскими, поэтому они несли более серьезные потери. Что головы им засоряла газетная ложь – точно так же, как отравляла она и русских. Кстати, германская подрывная работа направлялась не только против России, но и против ее союзников. Даже в нейтральных США в 1916 г. прокатилась внезапная "эпидемия" катастроф – 50 взрывов на оборонных предприятиях, самым крупным из которых стал взрыв 30.7.16 сотен тонн боеприпасов на о. Блэк-Том в Нью-Йорке. Погибло множество народа. Недавно созданное Бюро расследований (будущее ФБР) работало дилетантски, и в итоге все списали на... несчастные случаи. И лишь после войны открылось, что это были четко спланированные германские диверсии.

Немцы скрытно спонсировали французскую радикальную оппозицию. А в Британии делали ставку на сепаратистов – и 23.4 вспыхнуло "Пасхальное восстание" в Ирландии. Правда, один из кораблей, везший оружие из Германии, был перехвачен англичанами, а лидера националистов А.Д. Кейсмента, прибывшего на немецкой подводной лодке, арестовали сразу после высадки. Тем не менее 2 тыс. мятежников под руководством "Ирландского республиканского братства" и партии "Шин фейн" захватили центр Дублина. Неделю шли бои, было много жертв среди мирного населения. Но власти действовали решительно, и 29.4 восстание было подавлено. Сотни расстреляли на месте, в ходе операции, Кейсмента и еще 15 руководителей повесили, 2 тыс. чел. получили разные сроки. И никакая общественность этим не возмущалась – наоборот, выражала одобрение действиям против предателей.

Британия в этот период отказалась еще от одной традиционной "свободы" – и вместо вольного найма ввела воинскую повинность. Ее армия быстро стала расти, что оказалось весьма кстати, так как французы крепко завязли под Верденом. Там обе стороны проявляли крайнее упорство, пытаясь переломить ситуацию в свою пользу. Но начала эффективно проявлять себя система "укрепрайона" – уже показавшая себя при обороне Осовецкой крепости. Но в Вердене эта система "заработала", когда немцы уже захватили часть укреплений. Французы догадались восстановить разоруженные фортификации, а их противник – взятые, и теперь у тех и других долговременная оборона сочеталась с полевой. Надо отметить, что французская промышленность довольно быстро приспособились к изменившимся условиям боя и рождению групповой тактики. Как раз в ходе сражения за Верден начался массовый выпуск ручных пулеметов, в войска стали поступать автоматические пистолеты, ружейные гранатометы, разрабатывались небольшие траншейные мортиры, автоматические винтовки.

Хотя главные потери по-прежнему наносила артиллерия, которой стягивалось все больше. Только в марте французы выпустили по врагу 4 млн. снарядов калибра 75 мм. И немцы готовили шквалами огня каждую атаку. Но продвинулись лишь на 7 км. Потери обеих сторон достигали полумиллиона. Причем германцы держали в боях дивизии неделями и месяцами, почти до полного уничтожения. Французы – лишь по 4 – 5, максимум 10 дней, потом отводили для отдыха и пополнения. Но и этого хватало. Французский офицер писал: "Мы находились в мерзлой грязи под ужасной бомбардировкой, и единственной защитой являлся узкий окоп... Я прибыл сюда со 175 солдатами, а возвратился с 34, несколько человек сошли с ума, они не отвечают на вопросы". В мае немцы сконцентрировали усилия в левобережном секторе, снова атаковали высоты 304 и Морт-Ом. Штурм высоты 304 поддерживало около 100 батарей тяжелых орудий. И оба опорных пункта удалось захватить. Но это ничего не дало – за высотами уже была построена новая оборона. Мало того, французы ответили контрударом в правобережном секторе. И после массированной бомбардировки из 51 тяжелой батареи 22.5 вернули форт Дуомон. Однако атакующих так повыбили, что удержать его не смогли, и 24.5 немцы снова его захватили.

В этот период состоялось также первое и единственное столкновение главных сил британского и германского флотов. В январе вместо Поля командовать "Флотом Открытого моря" был назначен более решительный Шеер и стал практиковать выходы к британским берегам. Производились обстрелы, эсминцы нападали на транспортные суда. А цель ставилась выманить с баз отдельные отряды английских кораблей и разгромить до подхода основных сил. С такой же задачей был организован и майский выход. Чтобы спровоцировать на бой британцев, немцы собирались бомбардировать г. Сандерленд. 15.5 к району действий отправились 16 субмарин – дежурить у английских баз и при возможности атаковать корабли. Подлодки U-72, U-74 и U-75 выставляли мины у выходов с баз. Для воздушной разведки выделялись 10 цеппелинов. Но из-за погоды их действия оказались невозможными, выход в море отложили. А субмарины по своим характеристикам могли находиться на позициях лишь до 1.6. И Шеер изменил план – вместо Сандерленда идти к проливу Скагеррак и помаячить крейсерами. Чтобы англичане узнали и выслали свои крейсера.

Но коды германского флота, добытые русскими на потопленном "Магдебурге", англичанам были известны. И из перехваченного радиообмена с подлодками план раскрылся. Британский командующий Джеллико вывел в море весь "Гранд флит" ("Большой флот") даже раньше Шеера, 30.5. Это была армада из 150 кораблей, в том числе 28 дредноутов, 9 линейных крейсеров, 8 броненосных и 26 легких, 79 эсминцев. Дежурившие германские субмарины нанести им потерь не смогли – англичане даже обманули их, и Шеер узнал о выходе лишь "нескольких кораблей". В авангарде двинулись эскадры адм. Битти и подчиненного ему Томаса, за ними – "Гранд флит". Шеер вывел флот 31.5, не подозревая, что вся морская мощь Британии движется ему навстречу. В авангарде пошла эскадра адм. Хиппера (должность его помощника занимал Редер, будущий гросс-адмирал или, как прозвали на Нюрнбергском процессе, гросс-пират нацистского флота), за ней в 50 милях "Флот Открытого моря". У немцев было 16 дредноутов, 5 линейных крейсеров, 6 старых линкоров, 11 легких крейсеров и 61 эсминец.

Авангарды обнаружили друг друга западнее Скагеррака. Хиппер развернулся, чтобы навести врага на свой флот, корабли Битти легли на параллельный курс, и с дистанции 15 км начался бой. Англичане обладали преимуществом – 6 линейных крейсеров против 5, плюс с обеих сторон легкие силы. Но сказалась лучшая выучка германских артиллеристов. Уже через 18 минут взорвался английский линейный крейсер "Индифатигебл", еще через 20 мин. – "Куин Мэри". Однако к месту боя подтянулась и эскадра Томаса, вызванная Битти по радио. В 16.25 англичане пустили 12 эсминцев и легких крейсеров в торпедную атаку. И почти одновременно предприняли атаку германские миноносцы. Во встречном бою те и другие потеряли по 2 эсминца, был торпедирован и легкий крейсер "Зейдлиц", но остался на плаву.

Однако вскоре британцы заметили приближающийся флот Шеера. И в свою очередь повернули назад, наводя немцев на "Гранд Флит". Германские крейсера тоже развернулись, пошел бой на преследовании англичан. И они снова понесли тяжелые потери – был потоплен линейный крейсер "Инвинсибл" и два броненосных типа "Уорриор". А около 18 часов немцы вдруг наткнулись на всю массу британского флота, скрытую туманом. Оба флота шли по сходящимся курсам в кильватерных колоннах. Джеллико быстро перестроился в общую колонну с уцелевшими кораблями авангарда и начал заворачивать свой строй с востока на юг, охватывая дугой головную часть противника. Шеер попал под сильный обстрел и чтобы выбраться из угрожающего положения, скомандовал кораблям поворот "все вдруг". На 180 градусов. Прикрывая отход, эсминцы капитана I ранга Генриха поставили дымовую завесу и предприняли торпедную атаку – безрезультатную, но отвлекшую англичан.

В дыму и тумане противники потеряли друг друга. Шеер совершил перестроение и попытался уйти на юго-восток, к своим берегам. А "Гранд флит" продолжал двигаться по огромной дуге, как раз перерезая немцам пути отхода. И голова германского строя, продвигаясь в тумане, около 19 часов вдруг влезла прямо в центр боевого порядка англичан, подставляясь под массированный огонь со всех сторон. Пришлось снова резко поворачивать обратно, отрываться от противника, прикрываться дымовой завесой, крейсерами и эсминцами. В условиях плохой видимости эти маневры были опасными, и от таранного удара собственных соседей затонул немецкий легкий крейсер "Эльбинг".

Сражение продолжалось и с наступлением темноты. Происходили стычки отдельных отрядов и кораблей. Но обе стороны показали себя неподготовленными к ночному бою. Два флота находились рядом, и именно ночью могли здорово потрепать друг друга миноносцами, однако не использовали такой возможности. Германские эсминцы вообще потеряли своих, начали выбираться самостоятельно. Шеер держал главные силы в кулаке, думая лишь о прорыве на свои базы. А англичане старались избежать ночного боя, чтобы возобновить его утром. Стремять не позволить противнику уйти, Джеллико обогнул немцев с востока, продвинулся южнее и повернул на запад – пошел между вражеским флотом и берегом. А чтобы не упустить Шеера, разделил силы на три эскадры. Далеко впереди линейные крейсера, потом дредноуты, а в арьергарде легкие крейсера и эсминцы. Перед рассветом Шеер поднял в воздух 5 цепеллинов для разведки – и пошла путаница. Дирижабль L-24 обстреляли свои же миноносцы, а он их в ответ пробомбил. С других цепеллинов доложили, что с запада подходят новые соединения английского флота. Хотя это были главные силы Джеллико, проскочившие мимо немцев и находившиеся уже гораздо западнее. И Шеер ринулся на прорыв между ними и арьергардом.

Британские миноносцы и крейсера смело напали на колонну, потопили старый линкор "Поммерн", но и самим досталось изрядное количество снарядов. А главные силы "Гранд Флита" замешкались и на помощь им не пришли. Поэтому "Флот Открытого моря" прорвался относительно благополучно и укрылся в устьях германских рек. Джеллико, узнав об этом, скомандовал возвращение. Кстати, одним из участников боя был принц Георг – будущий король Георг VI, отец нынешней королевы Елизаветы. В Ютландском сражении англичане потеряли 3 линейных крейсера, 3 броненосных, 8 эсминцев, а из экипажей 6094 чел. убитыми, 510 ранеными и 177 пленными. Германский урон был скромнее – 1 додредноутный линкор, 4 легких крейсера и 5 эсминцев, 2551 убитых и 507 раненых. И кайзер поспешил объявить о грандиозной победе. Но со стратегической точки зрения бой завершился в пользу Англии. Германский план разбить противника по частям и прорвать морскую блокаду рухнул. Учитывая большое превосходство британского флота, его потери не были решающими, он сохранил господство на морях. В то время как немцы, чудом ускользнув от полного разгрома, стали вести себя гораздо осторожнее.

Но если действия на море можно было считать успешными для Англии, а под Верденом – сведенными "вничью", то катастрофа грянула на Итальянском фронте. Итальянцы тут имели большое преимущество (53 дивизии против 35). Но основные их силы были сосредоточены в восточной части выступа, примыкающего к Апеннинскому "сапогу" севернее Адриатики – ген. Кадорна как раз готовил шестое наступление на Изонцо. А Конрад решил ударить с севера, у Трентино. Там местность считали труднопроходимой и держали мало войск. Австрийцы сосредоточили кулак из 18 дивизий при 2 тыс. орудий, в том числе 276 тяжелых (3 "Толстых Берты" калибра 420 мм). И 15.5 за артподготовкой последовала атака между Гардским озером и р. Брентой. Фронт прорвали почти сразу и начали продвигаться через плато Азиаго, нацеливаясь на Венецию, что отрезало итальянскую армию от всей страны. Возникла паника. 23.5 итальянцы оставили Фиуме, откатываясь на восток, лишь бы выбраться из мешка – и ясно было, что не успеют. К 1.6 австрийцы заняли Аршеро и Азиаго, оттеснили противника на последные отроги гор, готовые хлынуть на равнину, на Падую и Венецию. Итальянцы возопили о помощи. К кому? Ну конечно же, к России. Которой перед этим продавали негодные ружья...

56. БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ

Наше назначение – губить врага; воевать так, чтобы губить и не гибнуть, невозможно; воевать так, чтобы гибнуть и не губить, глупо.

М. И. Драгомиров

Весной 16-го кризис снабжения русской армии был преодолен. Не хватало только тяжелой артиллерии, ее производство отечественные заводы еще не освоили. Но трехдюймовок выпускалось достаточно, на всех фронтах изношенные орудия заменили новыми. А снаряды шли сплошным потоком, на ящиках рабочие писали: "Бей, не жалей!" Для повышения темпа огня батареи обучались стрельбе не по отмашкам офицеров, а "по огню" – наводчики держатся за шнуры, глядя друг на друга, и бьют дружной очередью вслед за правофланговым орудием. Пулеметов стало в 2 – 3 раза больше, чем в начале войны. В массовых количествах поступали гранаты, в полках стали формировать отряды гренадеров, мастерски владеющих этим оружием. Появились на фронте 90-мм бомбометы, ранцевые огнеметы, ружейные гранатометы, броневики, дымовые шашки, химические снаряды. Об успехах русской науки и промышленности говорит хотя бы тот факт, что всего через год после первых немецких газовых атак весьма эффективным угольным противогазом профессора Зелинского были уже снабжены не только все бойцы на передовой, но даже все лошади. (Французы вплоть до 1917 г. пользовались подручными средствами ватно-марлевыми повязками, кострами перед окопами.) В апреле 16-го британский атташе Нокс с удивлением писал: "Русское военное положение улучшилось так, как того не смел бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года". И солдаты повеселели дескать, в таких условиях воевать можно!

Произошли изменения и в командном составе. В марте был наконец-то снят главнокомандующий Юго-Западным фронтом Иванов. Убрали его деликатно, придумав почетную и бездельную должность "советника" при Ставке (где он оказался востребованным лишь единожды – в марте 17-го ему поручили подавление революции в Петрограде. И конечно же, не справился). А на его место был назначен Брусилов. Начальником штаба фронта стал ген. Клембовский, а 8-ю армию принял Каледин. К апрелю на Востоке противник имел 90 дивизий (48 германских и 42 австрийских) против 141 русской. Силы каждой из сторон были объединены в 3 группировки. Петроградское направление прикрывал Северный фронт Куропаткина (466 тыс. бойцов), против него действовала группа Гинденбурга из 3 армий (200 тыс.). Путь на Москву защищал Западный фронт Эверта (754 тыс.) – против группы принца Леопольда Баварского (420 тыс.), а Юго-Западному фронту (512 тыс.) противостояли 4 австрийских и германская армии, подчиненные австрийскому командованию (441 тыс.). Численное неравенство противник везде старался компенсировать мощью фортификационных сооружений и обилием техники.

14.4 в Ставке собралось совещание для обсуждения планов летней кампании. Как уже отмечалось, сперва Алексеев был сторонником главного удара против Австро-Венгрии, что отвергли западные союзники, а настоять на своем он не сумел. И поскольку союзники планировали наступать против Германии, то и русская Ставка подстроилась к их планам для согласованности действий. Основной удар предполагался силами Западного фронта из района Молодечно на Вильно. Эверту передавалась большая часть резервов и тяжелой артиллерии. Еще часть выделялась Северному фронту для вспомогательного удара от Двинска – тоже на Вильно. Юго-Западному фронту предписывалось готовить наступление на Луцк и 2 вспомогательных участка, но подключиться к наступлению лишь после прорыва на Западном фронте – в помощь ему. Однако план вызвал возражения. Куропаткин заявил: "Прорвать фронт совершенно невероятно, ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу". С ним согласился Эверт, указывая, что для прорыва нужно гораздо больше тяжелой артиллерии, а пока ее нет, лучше держаться оборонительных действий.

Многими исследователями их позиция преподносится чуть ли не в качестве трусости, но на самом деле ее вполне можно понять. Оба военачальника уже обожглись на мартовском наступлении, находились под впечатлением больших потерь. Которые на Западе сочли бы "обычными" – но психология русских полководцев существенно отличалась от понятий фалькенгайнов и петэнов, упрямо и хладнокровно гнавших в пекло своих солдат. Решения "позиционной проблемы" Эверт и Куропаткин не видели, а раз так, то и потери оказались бы неоправданными. И брать на себя ответственность за тысячи жизней они не хотели. А идея о сдерживании врага в обороне, учитывая экономические и продовольственные трудности немцев, была вполне резонной – но со многими "если бы". Если бы между державами Антанты действительно существовало "Сердечное согласие". И если бы внутреннее положение самой России не ухудшалось с затягиванием войны. Поэтому предложение, логичное с военной точки зрения, "осада" вместо "штурма", было все же неприемлемо с политической.

Однако Брусилов уже видел выход из "позиционного тупика". И попросил, чтобы его фронту тоже разрешили наступать – если и не добиться успеха, то отвлечь противника с главного направления. И Алексеев согласился, хотя и предупредил, что дополнительных средств усиления выделить не сумеет. Эверт с Куропаткиным смотрели на человека, который сам напрашивается на активные действия как на сумасшедшего – сочли, что новый главком просто легкомысленно хочет отличиться. Но и сами поправились – дескать, вообще-то наступать они могут, но за успех ручаться нельзя. И директива была изменена. Главный удар наносился Западным фронтом, а вспомогательные Северным и Юго-Западным. Ему предписывалось "тревожа противника на всем протяжении своего расположения, главную атаку производить войсками 8-й армии на Луцк". Кстати, характерно, что на самом Юго-Западном фронте план вызвал возражения у Щербачева – который со своей 7-й армией тоже успел испробовать, что такое прорыв позиционной обороны. Но Брусилов, в отличие от чрезмерно мягкого Алексеева, был человеком, с которым особо не поспоришь. Указал, что довел свое решение не для обсуждения, а для уяснения и исполнения,– и точка.

А задача была и впрямь тяжелейшая. Укрепления на Украине противник совершенствовал 9 месяцев. Когда кайзер посетил участок Южной армии (против русских 7-й и 11-й), он пришел в восторг и объявил, что таких позиций не видел даже на Западе. А австрийцы были настолько уверены в неприступности своих рубежей, что даже устроили в Вене выставку, где демонстрировались макеты и снимки оборонительных сооружений как высшие достижения фортификации. За неделю до русского наступления Фалькенгайн и Конрад обсуждали, не опасно ли будет снять еще несколько дивизий в Италию для развития успеха. И решили – не опасно, такую оборону русским не прорвать. Она состояла из 3 полос, отстоящих друг от друга на 5 и более км. Самой сильной была первая из 2-3 линий окопов, общей глубиной 1,5-2 км. Основу ее составляли опорные узлы, в промежутках – сплошные траншеи, подступы к которым простреливались с флангов, на всех высотах – доты. От некоторых узлов шли вглубь отсечные позиции, так что и в случае прорыва атакующие попадали в "мешок". Окопы были с козырьками, блиндажами, убежищами, врытыми глубоко в землю, с железобетонными сводами или перекрытиями из бревен и земли толщиной до 2 м, способными выдержать любые снаряды. Для пулеметчиков устанавливались бетонные колпаки. Перед окопами тянулись проволочные заграждения (2-3 полосы по 4-16 рядов), на некоторых участках через них пропускался ток, подвешивались бомбы, ставились мины. Две тыловых полосы были оборудованы послабее (1-2 линии траншей). А между полосами и линиями окопов устраивались искусственные препятствия – засеки, волчьи ямы, рогатки. Решающим численным превосходством Юго-Западный фронт не обладал, а по тяжелой артиллерии даже уступал противнику. Правда, в апреле-мае он получал некоторые пополнения и в итоге его силы составили 40,5 пехотных и 15 кавалерийских дивизий (534 тыс. штыков и 60 тыс. сабель), 1770 легких и 168 тяжелых орудий. Но против них у немцев и австрийцев было 39 пехотных и 10 кавалерийских дивизий (448 тыс. штыков и 38 тыс. сабель), 1301 легких и 545 тяжелых орудий.

Главные удары предусматривались силами 8-й армии. Один – на Луцк и дальше на Ковель. Севернее его поддерживала группа Зайончковского из 30-го и 5-го кавалерийского корпусов, а еще севернее наносился второй удар маневренной группой Гилленшмидта – 4-й кавкорпус с 46-м армейским должны были прорваться на Ковель через Маневичи. Противник здесь попадал в клещи и должен был бы отступать. А при этом покатился бы назад и на участке соседей – 3-й армии Западного фронта. Но чтобы враг не смог маневрировать резервами, Брусилов предусмотрел наступление на всем 450-километровом пространстве фронта. Вспомогательные удары нацеливались 11-й армией на Броды, 7-й на Галич, 9-й на Черновицы и Коломыю. Брусилов исходил из того, что полностью скрыть подготовку к наступлению невозможно – но запутывал противника, не позволяя ему определить, какой удар будет главным. Кстати, само по себе одновременное наступление в нескольких пунктах не было "изобретением", такую тактику уже применяли и французы, и немцы, да и Алексеев готовил одновременные удары на трех фронтах. Но Брусилов использовал этот опыт, углубил и усовершенствовал. Корпусам, которые не войдут в армейские ударные группировки, приказывалось готовить свои участки прорыва. И таким образом подготовка велась на 13 участках, армейских и корпусных. Оборудовалось и 20 ложных участков.

Полководческий гений Брусилова заключался в том, что он одним из первых понял: в тех формах, которые приняла война, залог успеха лежит не только в области стратегии и общего количества материального обеспечения, а еще и детальной, грамотно продуманной и четко отлаженной организации причем организации на всех уровнях. И операции предшествовала гигантская по масштабам "черновая" работа как главнокомандующего, так и его подчиненных. Общий срок подготовки занял 1,5 месяца, и штабом фронта были выпущены подробнейшие методические указания, в каких направлениях ее вести. На всех участках прорыва осуществлялись огромные инженерные работы, которыми руководил талантливый инженер ген. Величко (репрессирован в 1929 г.). Траншеями шло сближение с противником на 100-200 м, чтобы преодолеть расстояние одним броском. Заранее оборудовались артиллерийские позиции, командные и наблюдательные пункты, в том числе и запасные.

Особое внимание уделялось разведке. Была произведена аэрофотосъемка всего неприятельского фронта, с помощью проекционного фонаря снимки переносились на карту, увеличивались, размножались, и каждый офицер получал план своего участка в масштабе 250 саженей в дюйме (около 200 м в 1 см) с точным расположением позиций противника. Сотни наблюдателей круглосуточно следили за передним краем, выявляя огневые точки, батареи, командные пункты. Данные дополнялись агентурной разведкой, опросом пленных и перебежчиков. И все цели наносились на карты, получая номера. Для достижения скрытности войска сосредотачивались в тылах, орудия и парки – в лесах, маскировались брезентом, ветками, травой, что проверялось со своих аэропланов. Но командиры всех звеньев должны были готовиться на местности, выезжали на передовую, а артиллеристы на будущие позиции своих батарей, приборами определяли расстояние до целей, намечали ориентиры, рассчитывали исходные данные для стрельбы.