Текст книги "За Веру, Царя и Отечество"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 64 страниц)

Но румыны своих войск, чтобы поддержать Зайончковского, так и не выделили. Даже по "оптимистичным" оценкам французского Генштаба, у них по всему южному рубежу находилось неопределенное количество в "1-3 дивизии". И Макензен использовал свое двукратное превосходство, перегруппировавшись и начав 16.10 новое наступление на группу Зайончковского, вынужденную прикрывать промежуток в 100 км между Дунаем и морем. И опять наступление было четко согласовано с диверсиями в тылах. Прогремел взрыв в Архангельске на пароходе, стоявшем возле склада взрывчатых веществ – к счастью, более крупной катастрофы здесь удалось избежать. А в Севастополе при загадочных обстоятельствах погиб флагман Черноморского флота линкор "Императрица Мария". Накануне на нем шла погрузка угля, мелкий ремонт, корабль посещали рабочие. А рано утром начался пожар под носовой башней, стал рваться боезапас, столб пламени достигал 300 м. Колчак лично руководил аварийными работами на борту линкора, удалось затопить погреба других башен и локализовать пожар, этим были спасены другие корабли на рейде и город. Но внутри дредноута последовал новый взрыв, он лег на бок и затонул. Погибло и умерло от травм и ожогов около 300 чел. Как уже позже, в 1932 г. выяснило ОГПУ, это была диверсия, осуществленная под руководством немецкого шпиона В.Вермана. Но ведь непосредственными исполнителями и убийцами своих соотечественников уже стал кто-то из своих, российских рабочих...

Таким образом, в критический момент Черноморский флот оказался парализован. А Макензен в трехдневных боях проломил оборону на древних валах и вынудил части Зайончковского отступать. 22.10 немцы взяли Констанцу. Русская группировка лишилась единственной тыловой базы – других портов в Румынии не было. И зацепиться в ровной, как стол, Добрудже, тоже было не за что. Войска отбивались арьергардными боями – например, отличился самоотверженной атакой Смоленский уланский полк. Но под угрозой обходов, теснимые превосходящими силами, откатывались на север, к устью Дуная. Правда, тут наконец-то смогли получить снабжение и встретились с пополнениями, идущими из Одесского округа – к концу октября в Добрудже было уже 8 дивизий (и 9 в Северной Румынии). Зайончковского сместили на должность, более соответствующую его уровню, командовать обычным (18-м) корпусом. А командующим группировкой в Добрудже стал ген. Сахаров. Более опытный, и кроме того, сочли, что во взаимоотношениях с румынами он сможет быть хорошим дипломатом, ведь Сахаров слыл одним из самых вежливых военачальников (например, в одном из докладов он обращался к Брусилову: "Не признаете ли Вы, ваше высокопревосходительство, возможным приказать почтить меня уведомлением о решении вашем по вышеизложенному"). И Макензена сумели остановить у Браилы.

Теперь уже возникла реальная угроза вторжения противника в пределы России – в Молдавию и в направлении Одессы. Поэтому Ставке приходилось идти на риск и принимать более кардинальные меры. Группировка Сахарова преобразовывалась в 6-ю армию, сюда же перебрасывалось управление 4-й армии ген. Рагозы, направлялись дополнительные соединения с других участков и спешно формируемые в тылу. Наступление Юго-Западного фронта, давно уже прекратившееся фактически, 27.10 было прекращено официально. Его войска начали дальнейшую сдвижку на юг. Дело это было тоже не простое, приходилось осуществлять громоздкую "рокировку". 8-я армия выводилась из боевых порядков – на ее участок растягивали фланги 11-я (которую принял ген. Клембовский) и Особая. А 8-я, совершив марш "за спиной" 11-й и 7-й, вводилась там, откуда уходила еще южнее 9-я.

Другие союзники по Антанте тоже пытались помочь Румынии. Или воспользоваться тем, что Центральные Державы увлеклись Румынией. Италия в октябре предприняла восьмое наступление на Изонцо, а в начале ноября девятое. И то, и другое с незначительными продвижениями и значительными жертвами. Салоникский фронт наконец-то добился серьезного успеха – русская бригада Дитерихса и сербы нанесли болгарам крупное поражение и 19.11 взяли г. Монастир (Битола) в Македонии. Но дальнейшего развития эта победа не получила. Саррайль принялся укреплять новую линию позиционного фронта – от Эгейского моря вдоль р. Струмы до оз. Дойрен, через Монастир и Охрид до Адриатики севернее Влоры. На этом театре французы и англичане предпочли вплотную заняться Грецией, опасаясь, как бы она, глядя на положение Румынии, не метнулась на сторону немцев. Воспользовавшись волнениями в стране, предъявили правительству ультиматум о введении своих войск. Греция была вынуждена принять его, союзники высадились в Пирее и разоружили часть греческой армии и флота – вроде как для обеспечения тыла Салоникской армии. После чего, уже не опасаясь противодействия, начали подготовку революции, которая привела бы к власти проантантовские силы.

Во Франции использовать выгодную ситуацию с уходом в Румынию значительных вражеских сил союзное командование не сумело. Французы не придумали ничего лучше, чем вернуть те 10 км, которые немцы отвоевали под Верденом, и в октябре начали здесь собственное наступление. А немцы, опираясь на захваченные укрепления и развалины, били их так же, как прежде доставалось им самим. Два очага бойни снова действовали параллельно. 13-14.11 в последней попытке переломить ситуацию на Сомме, под Анкром союзники применили танки, но без особого успеха. А дальше залили осенние дожди, и равнины на Сомме, перерытые миллионами воронок и траншей, превратились в непроходимое болото. 18.11 наступление здесь все-таки было прекращено. За 4,5 месяца боев англичане и французы сумели продвинуться тут всего на 10 км. Но упрямое перемалывание войск под Верденом продолжалось. Полностью вернуть утраченные клочки территории французам не удалось. Смогли углубиться лишь до прежней третьей линии своих укреплений, отбить останки фортов Во и Дуомон. Но поскольку это уже можно было назвать победой, то 18.12 Верденское побоище тоже сочли возможным прекратить, а ген. Нивеля , вернувшего руины, пресса провозгласила национальным героем. Всего же с февраля под Верденом немцы потеряли около 600 тыс. чел., французы – 380 тыс. На Сомме потери составили у немцев – около 500 тыс., у союзников – 800 тыс. (600 тыс. англичан и 200 тыс. французов), было захвачено 300 германских орудий, около тысячи пулеметов.

Но характерно, что с собственных сомнительных достижений союзники постарались переключить внимание общественности на Румынию и раздули такую пропагандистскую кампанию, которая коснулась даже русских солдат во Франции. Надо отметить, что в лагерях Майи и Мурмелон, куда периодически отводили на отдых этих солдат, они быстро и прочно сошлись с бельгийцами братались, становились искренними друзьями. А вот с хозяевами накапливались трения. Сперва по мелочам – например, в Майи солдаты пожаловались, что мало умывальников. Французский сержант возмутился – дескать, тут стояли наши войска, и им хватало, так чем же недовольны эти русские свиньи, что они, англичане, что ли? А между тем, многие русские свиньи за несколько месяцев на чужбине уже изучили язык и подобные высказывания понимали. Когда начались холода, французские интенданты попытались сэкономить уголь и не топить бараки – они были убеждены, что для русских, живущих среди вечных льдов, нулевая температура нипочем. А когда покатились бочки относительно Румынии, офицер Ю. Лисовский вспоминал: "Говорилось о том, что бесконечно жаль бедных и благородных румын, хороших и культурных румын, ставших жертвою такой ужасной измены, такого жестокого предательства... А предав Румынию, этот предатель, разумеется, предал и других союзников, вынужденных снова напрягать свои усилия и изнемогать в борьбе. И очень скоро удалось разобрать, что французы обвиняют в предательстве никого другого, как Россию и русских. Говорилось, правда, не о России, а о ее министрах, работающих в пользу Германии, в особенности о Штюрмере, будто бы "умышленно направившем целые транспорты французских снарядов, предназначенных румынам, куда-то в Сибирь". Но слухи об измене Штюрмера, гулявшие по Франции, сразу же заметно изменили отношение французов к России вообще и в особенности к тем ни в чем не повинным нижегородским и тульским мужикам, которые сидели в мокрых траншеях Шампани. Последние дни ноября 1916 г. были тем моментом, когда окончательно увяли последние цветы, преподнесенные им в Марселе..."

Кстати, стоит внести поправку и в распространенные утверждения о том, будто Макензен и Фалькенгайн прошли по Румынии "триумфальным маршем". Это как раз яркий пример того, как треп германской пропаганды бездумно повторялся последующими авторами, не удосужившимися просто взять линейку и приложить к карте. "Триумфальным" получился только первый этап, когда за неделю румын вышибли из Трансильвании. А дальше расстояние в 150 км немцы и австрийцы "маршировали"... 2 месяца. Правда, не только из-за сопротивления румынской армии – перейдя границу, вражеские войска завязли в бездорожье и жуткой румынской грязи. И потери несли немалые, хотя в основном от болезней – повоюй-ка в слякоти, под дождями. Ни о каких хитрых маневрах уже речи не было – войска Фалькенгайна продвигались рывками от позиции к позиции, которые румыны устраивали по многочисленным речкам, стекающим со склонов Трансильванских Альп. При нажиме они отходили на следующий рубеж, но чтобы осуществить этот нажим, требовалось через моря грязи подвезти орудия, боеприпасы, обозы. Так что и время организовать прочную оборону у румын имелось, и специалисты были – из Франции для командования их армиями прикатил ген. Бертелло, который в 14-м был начальником штаба у Жоффра и обещал устроить немцам "вторую Марну". Но не имея над собой железной фигуры самого Жоффра, повел себя иначе – русские военные советники называли его болтуном и "безответственным авантюристом". Генералу совершенно вскружила голову очаровательная королева Мария, даже в атмосфере Бухареста слывшая "легкомысленной" (а там для подобной репутации нужно было уж очень постараться). И Бертелло, плененный соблазнами венценосного тела, стал лишь очередным проводником румынских "стратегических идей". То есть принялся требовать еще "3-4 русских корпуса".

Но в Румынии находились уже 9 русских корпусов. Армии Лечицкого и Сахарова. Причем русские, пересекая границу, оказывались в не менее тяжелом положении, чем немцы. Все участники этой кампании вспоминают, что в России традиционно критиковали и высмеивали собственные "непорядки", бесхозяйственность, плохие пути сообщения, грязь на дорогах, но только попав в Румынию, смогли убедиться, насколько были не правы, и увидели настоящие непорядки, грязь, бесхозяйственность и по-настоящему плохие пути сообщения. Пропускная способность железных дорог была ничтожной. Войска перевозились в дачных вагонах, других не имелось. И в этих дачных вагонах по несколько суток простаивали на каждом полустанке – железнодорожники пропускали за взятки чьи-то частные грузы или пути не выдерживали напряженных перевозок и где-то случались крушения. Приходилось топать пешком, вручную вытаскивая из грязи увязшие телеги и пушки. Километров по 5 в сутки. Снабжения не было никакого, союзники-румыны в этом плане русских игнорировали. Солдаты голодали, лошади тощали, а подножного корма не было осень. Все, от патронов до фуража, приходилось везти из России – а грузы скапливались на пограничных станциях и протискивались "по чайной ложке". Если пытались везти гужевым транспортом хотя бы сено, то обозные лошади съедали его еще в пути.

Дополнялось это недоброжелательностью населения. Маршал Василевский вспоминал: "Среди румын росла германофильская пропаганда, и к нам они относились не очень-то дружелюбно". Крестьяне каких-то французов знать не знали, и в русских видели тех, кто принес на их землю ненужную им войну. А знать и интеллигенция уже жалели, что выбрали сторону Антанты. В общем, происходило именно то, что предвидел Алексеев, не желавший посылать в Румынию русские войска. Однако расхлебывать довелось уже не ему. Нервные перегрузки и пагубная привычка делать все самому подорвали его здоровье, в ноябре обострилась старая болезнь почек. Состояние быстро ухудшалось, и Михаил Васильевич обстоятельно, по-православному, стал готовиться помирать. Распрощался с близкими и друзьями, отдал последние распоряжения. Но когда исповедовался и причастился, вдруг наступило облегчение. И он стал постепенно оживать. Царь настоял, что ему нужен отдых и отправил в Крым на 2 – 3 месяца. Временно замещать Алексеева был назначен В.И. Гурко.

Положение усугублялось тем, что русские и румынские войска действовали совершенно независимо друг от друга. 9-я, 6-я и формирующаяся 4-я армии оставались в составе Юго-Западного фронта, в подчинении Брусилова. Но между ними зиял "провал", где оперировали румыны, подчиненные как главнокомандующему своему королю. И их руководство из какой-то детской игры в самостоятельность ни на какое сотрудничество упорно не шло. Не сообщало о своих планах, даже об обстановке на своем участке – а может, и само не знало ее. В Бухаресте находился ген. Беляев, но и от него все старательно "секретили". Брусилов признавал такое положение нетерпимым, просил Гурко или подчинить ему весь фронт или выделить войска в Румынии в новый фронт. И после долгих брыканий румынской стороны, согласований и утрясок, взаимодействия удалось достичь только в декабре, когда новым союзникам пришлось совсем туго. Подчиниться русскому полководцу они, конечно, не захотели, и был создан Румынский фронт, где номинальным главнокомандующим стал король Фердинанд, а его помощником – Сахаров. Которому русские войска подчинялись напрямую, а румынские – через их главный штаб.

А германскому командованию тем временем становилось ясно, что красивый план "клещей" потерпел провал. Завязать "горловину" образовавшегося мешка и сходящимися ударами отрезать румынскую армию от России так и не получилось. Этого не позволили русские армии. 9-я растянулась на 200 км, но Лечицкий умело маневрировал своими соединениями, перебрасывая их на угрожаемые участки. Серьезное сражение произошло под Кирлибабой, где отличилась 12-я кавдивизия, в пешем порядке атаковавшая саксонцев, переброшенных из Франции. Кстати, командовал 12-й кавдивизией К.Г. Маннергейм – будущий президент Финляндии. Славно проявила себя в карпатских операциях и Терская казачья дивизия – терцы, привычные к действиям в горах, наводили ужас на неприятеля, проникая по козьим тропам в его тылы, захватывая неприступные кручи. Тяжелые, затяжные бои шли восточнее Дорна-Ватры. 103-й пехотной дивизией была отражена попытка противника пробиться через перевалы к румынскому городу Бакэу. Позже в районе Гимиша части 9-й армии отразили атаки германской группировки ген. Герока.

Другое крыло фронта прочно удерживали 6-я и 4-я армии при поддержке Дунайской флотилии и Черноморского флота. Сахаров действовал грамотно и осторожно. Он как раз и озаботился в первую очередь укреплением флангов "мешка". И лишь когда положение на них упрочилось, а войск, подтягивающихся из России, стало достаточно, рискнул послать часть сил в глубь Валахии для непосредственной поддержки румынской армии. Туда был направлен один из лучших, 8-й корпус Деникина, и ряд других соединений. Обстановка оставалась совершенно неясной, и Деникин, например, получил приказ "двигаться по Бухарестскому направлению до встречи с противником и затем прикрывать это направление, привлекая к обороне отступающие румынские части". А германское командование, потерпев неудачу с окружением, решило вообще отказаться от него и ограничиться вытеснением. 9-я немецкая армия, хоть и преодолела Трансильванские Альпы, но прочно застряла на рубеже р. Олт, у Питешти и Кымполунги, в 100 км западнее Бухареста. И находилась в бедственном положении из-за нехватки снабжения. Поэтому главная роль снова перешла к армии Макензена. Она перегруппировалась и к 23.11 навела понтонный мост через Дунай у Зимнице – с юга, на кратчайшем направлении к Бухаресту. Что, в принципе, могла бы сделать давным-давно, румыны берег Дуная почти не охраняли. Форсирование прошло почти беспрепятственно. Левым флангом Макензен соединился с группировкой Фалькенгайна – и теперь она могла снабжаться через Болгарию. А до Бухареста немцам и болгарам было всего 30 км, но и их преодолевали 2 недели из-за грязи и забивших дорогу обозов, брошенных румынами. 25.11 румынское правительство выехало в Яссы, к русской границе. Защищать свою столицу оно и не думало и 4.12 официально объявило ее "открытым городом". Но немцы все еще барахтались на подступах и вошли в Бухарест 6.12.

Русские соединения, направленные в Валахию, к падению столицы уже не успели, попав в хаос отступления румынских армий. И двигались, вкрапленные между ними. Сдерживали противника арьергардными боями и несли большие потери – румыны часто бросали позиции, даже не поставив в известность сражающихся рядом русских, и те оказывались под угрозой обхода. Немцы и болгары преследовали, захватывая огромное количество продовольствия, сырья, имущества. Причем русским уничтожать все это категорически запрещалось. А то, дескать, знаем мы вас, устроите тут нам 1812 год... Первыми в этом вопросе опомнились англичане, направили комиссию офицеров со специальным заданием уничтожать запасы нефти, зерна, фуража, стратегические объекты. Британский представитель объезжал нефтяные вышки у Плоешти, и за ним "двигался шлейф огня и дыма". Им румыны не препятствовали, но скрупулезно подсчитывали стоимость уничтоженного. Как писал Деникин: "Румыны уверенно высчитывают стоимость убытков от каждого разрушенного завода, моста, здания. Говорят: за все заплатят англичане! Оптимисты. Быть может, заплатят, но... учтя цену присоединяемой Трансильвании".

Ему в критические дни кроме 8-го корпуса подчинили и два румынских, и он дал противнику сражения у Бузео и Рымника. Остановить врага не удалось встретив сопротивление русских, немцы искали по соседству участки, занятые румынами, и жали на них, вынуждая отступать дальше. Но все же эти бои сыграли важную роль, помешав врагу добить румын и позволив им более-менее беспрепятственно отходить на север, в провинцию Молдова. Все же треть румынских войск оказалась в плену, а ряд высокопоставленных деятелей перешли на сторону Германии. Западные державы больше всего боялись, как бы немцы не посадили в Бухаресте нового короля, который вступит в союз с ними (хотя почему это вызывало опасения, непонятно – все худшее, что могло произойти в отношении Румынии, уже произошло). Германия и Австро-Венгрия и впрямь хотели осуществить такой сценарий, но воспротивились Болгария и Турция, они стояли за раздел Румынии. Отдать Добруджу болгарам, а те компенсируют это туркам уступками во Фракии. Ссориться с ними ради сомнительной дружбы с бессильной Румынией Берлин и Вена не захотели, и вопрос спустили на тормозах.

Фронт удалось стабилизировать в конце декабря, когда румынские войска откатились на линию, куда уже выдвинулись навстречу русские соединения, подготовив оборону. И противника остановили на рубежах Дорна-Ватра – Окна Фокшаны – Браила – дельта Дуная. На новом фронте северный участок занимала 9-я армия, потом от Монастырки до Ирештидевице две румынских, а дальше до Черного моря 4-я и 6-я. Для России новая союзница стала чрезвычайно дорогим "подарочком". Сухопутный фронт увеличился в 1,5 раза – на 600 км. До лета 16-го в Ставке ходил анекдот: "Если Румыния выступит против нас, России потребуется 30 дивизий, чтобы ее разгромить. Если же Румыния выступит против Германии, нам также понадобится 30 дивизий, чтобы спасать ее от разгрома. Из чего же тут выбирать?" Шутка оказалась преуменьшенной – на Румынский фронт пришлось перебросить 35 пехотных и 12 кавалерийских дивизий. Немцы захватили запасы продовольствия, нефть, скот. Но хотя Берлин ликовал, очередной раз славя Гиндербурга и Людендорфа, более сведущие специалисты говорили: "Так они напобеждаются до смерти". Потому что стратегическое положение Германии не улучшилось, а ухудшилось. Она ведь тоже вынуждена была в ходе операции направлять в Румынию все новые соединения, и там находилось уже не 9, а 20 немецких дивизий. И для немцев с австрийцами сухопутный фронт растянулся на те же самые 600 км. Что при общем неравенстве ресурсов было для них куда хуже, чем для Антанты.

62. УСТОИ И ПРОБЛЕМЫ

После двух лет войны все ее участники испытывали колоссальные трудности. Ресурсы истощались. Почти везде была введена карточная система. В Германии, Австро-Венгрии, Турции положение с продовольствием и сырьем было вообще плачевным. Во Франции действовала строгая регламентация распределения и потребления. Из-за нехватки рабочих рук в промышленности работало более миллиона женщин и детей, в сельском хозяйстве вместо 5,6 млн. осталось 3 млн. работников, что резко сказывалось и на количестве продукции. В Англии из-за морского подвоза из колоний положение было получше, но и здесь действовало централизованное распределение. Проводилась кампания за всеобщую экономию – газеты поучали, как из старой шляпы сделать новую, перелицевать одежду и починить обувь. Призывали воздерживаться от роскоши – дескать, стоимость бутылки шампанского равна 5 винтовочным обоймам, а дорогого платья – 4 снарядам. Но приходилось уже задумываться и о самом необходимом. Ллойд Джордж писал: "К осени 1916 г. продовольственный вопрос становился все более остро и угрожающе".

России подобные проблемы коснулись меньше всех. Урожай в 16-м выдался богатейший. Даже при всех трудностях военного времени собрали 3,8 млрд. пудов зерна. При среднегодовом урожае 4 млрд. – но теперь не было экспорта, составлявшего до войны 600-700 млн. пудов в год, так что на потребителях разница не сказывалась, зерном еще с прошлых лет были полны хранилища и элеваторы. Зимой 1916 г. только в Сибири было заготовлено 500 млн. пудов мяса, огромное количество масла – не знали, как вывезти. В любом трактире свободно продавались огромные расстегаи, пышные калачи, пироги. Карточки были введены только на сахар, но и то не по причинам объективных трудностей, а субъективных, так как производство превышало потребление. Транспортными или организационными проблемами обусловливались и временные перебои с некоторыми видами продуктов в городах – что создавало первые в истории России очереди, вызывавшие чрезвычайное возмущение,– и перебои с промышленными товарами в деревне. Сократились пайки в армии, хотя русским солдатам последующих времен и они показались бы сказочными – вместо дневного рациона в фунт мяса и полфунта сала стали давать полфунта мяса в день и фунт сала на неделю. А по средам и пятницам вводились постные дни, давали рыбу. Но ее тогда хватало в избытке, и рыба была высших сортов кета, кефаль, хорошая сельдь. Хлеба вместо прежних 3 фунтов солдаты получали 2 фунта на фронте и 1,5 в тылу. С конца 16-го стали 50% сливочного масла заменять растительным, а из положенных 18 золотников сахара выдавать 12 (51 г), а 6 – конфетами или деньгами.

В городах появились женщины-дворники, женщины-кондукторы в трамваях, что прежде было немыслимо. Однако процент мобилизованных по отношению ко всему мужскому населению в России был вдвое ниже, чем во Франции или Германии. Поэтому и замещение "мужских" профессий массового характера еще не приобрело. Большей проблемой была инфляция. С января по август 1916 г. рубль упал вдвое. Соответственно росли цены. Сахар стоил 32 коп. за фунт до войны 17, коленкор 45 коп. за аршин вместо 17. Но и за работу платить стали гораздо больше. Иностранцы отмечали, что зарплата на российских заводах самая высокая из воюющих государств. А деревня, по общему впечатлению современников, за годы войны вообще очень разбогатела. Заготовители армии, Земгора, промышленных фирм с руками хватали все зерно, кожу, сало, шерсть, лен, давая высокие цены. Многие авторы даже отмечают, что обилие денег действовало на крестьян развращающе. Кроме того, в связи с активизацией промышленности на нужды фронта в стране начался индустриальный бум, как грибы росли разные мастерские и фабрики. Спрос на рынке рабочей силы был огромный, и даже те, кто нуждался в дополнительном заработке, вовсе не спешили хвататься за любую подвернувшуюся работу выбирали, где заплатят побольше.

Увы, "субъективные", чисто российские, трудности с лихвой "компенсировали" недостаток объективных. Корнем всех зол становилось отсутствие дисциплины и элементарного порядка в тылу. И значительная доля ответственности за подобное положение лежала на самом царе. Если раньше он даже своим присутствием у "кормила власти" служил сдерживающим фактором для поддержания в рабочем состоянии государственного механизма, то теперь Николай пребывал в Могилеве, и правительство лишилось своей ключевой опоры в его лице. Но и царь чувствовал себя неуверенно. Знал об усиливающемся разладе и пытался регулировать управление кадровыми методами. Что только усиливало разлад. Потому что и здесь сказывались его колебания и непоследовательность. То он старался наладить отношения с "общественностью" и назначал лиц, популярных у либералов,– но они только наглели и усиливали нажим. И царь, не желая окончательно идти у них на поводу, давал задний ход, начинал искать "верных". А в итоге те и другие оказывались некомпетентными с профессиональной точки зрения, и следовали новые перестановки. Пошла настоящая чехарда министров. Ну о каком порядке в стране можно было говорить, если всего за год сменились 4 премьера, 4 министра внутренних дел, 3 министра иностранных дел, 3 военных министра, 3 министра юстиции, 4 министра земледелия, 3 обер-прокурора Синода?..

В этих метаниях туда-сюда царь постоянно попадал впросак. Скажем, долго держался за слабого премьера Штюрмера, потому что снять его значило бы капитулировать перед оппозицией и лишь разжечь ее аппетиты. И косвенно признать клевету, возведенную на Штюрмера,– насчет якобы прогерманской ориентации. Хотя настоящая "вина" премьера была в другом, британский посол Бьюкенен без стеснения писал, что "будучи отчаянным реакционером, он в союзе с императрицей стремится сохранить самодержавие в неприкосновенности". Да, вот так вот – защита своего государственного строя со стороны премьера уже являлась, на взгляд союзника, "реакционностью"! Но и царь знал эту настоящую "вину" – и не сдавал Штюрмера. Но учитывая, что главный хай либералов всегда обрушивается на министров внутренних дел, царь назначил на этот пост Протопопова, вице-спикера Думы и одного из лидеров "прогрессивного блока". Мол – берите, чего ж вам еще надо? И снова попал пальцем в небо. Протопопов стал для общественности еще и большим врагом, чем прежние министры, ему устроили обструкцию – как он посмел принять такой пост в "реакционном" министерстве? А сам он продемонстрировал те же худшие черты выходцев из общественности, которые потом проявились в членах Временного правительства – оказался никуда не годным болтуном, зато с амбициями "спасителя Отечества".

Весь этот хаос, вырождающийся в фактическое безвластие, порождал массу злоупотреблений. Даже "патриотически" настроенные граждане не стеснялись порой в способах наживы. Предприниматели буквально охотились за субсидиями – так, группа владельцев Кузнецких заводов развернула борьбу, чтобы задаром получить богатые участки казенных земель на Урале и еще 20 млн беспроцентной ссуды на их разработку. Настоящей клоакой стали всевозможные фонды помощи раненым, вдовам, беженцам. Так, был закрыт "Городской общественный комитет" во главе с неким Красницким – получив от казны 312 тыс., он раздал беженцам 3 тыс., остальное разошлось на "зарплату служащим" (70 чел.). А когда копнули получившую 40 млн. "Северопомощь", коей руководил г-н Зубчанинов, то не нашли ни денег, ни отчетности. Однако были и действия, попахивающие явной изменой. Главным эпицентром продуктовых перебоев был Петроград – но в это же время огромное количество зерна и другого продовольствия перепродавалась через Финляндию в Швецию. А куда оттуда – нетрудно догадаться. Только за 10 месяцев 1916 г. Финляндия закупила "для шведов" хлеба на 36 млн. руб. А Дания вдруг взялась скупать большие партии русского масла, как будто у нее своего не хватало. Еще один канал сбыта продовольствия функционировал через Персию. Продаавалось в неизвестных направлениях стратегическое сырье и даже военное имущество. Да ведь и неурядицы на внутреннем рынке вызывались не только транспортными проблемами. Русская контрразведка располагала достоверной информацией, что еще в 1915 г. председатель Внешторгбанка Давыдов ездил в Стокгольм, куда был вызван директором германского Юнкер-банка, а член правления Международного банка Шайкевич точно так же ездил на встречу с гамбургским банкиром Варбургом. Оба упомянутых российских банка были тесно связаны с немецкими, и оба получили указания начать спекулятивные сделки с продовольствием и товарами первой необходимости – взвинтить цены, вызвать дефициты и народное недовольство.

Похожую информацию имело по своим каналам МВД. И секретный циркуляр № 100186 от 9.1.16 доводил до сведения губернаторов и градоначальников: "Исходя из тех соображений, что ни военные неудачи, ни революционная агитация не оказывают серьезного влияния на широкие народные массы, революционеры и их вдохновители евреи, а также тайные сторонники Германии, намереваются вызвать общее недовольство и протест против войны путем голода и чрезмерного вздорожания жизненных продуктов. В этих видах злонамеренные коммерсанты несомненно скрывают товары, замедляют их доставку на места и, насколько возможно, задерживают разгрузку товаров на железнодорожных станциях". Но что могли предпринять местные власти? Скажем, киевский губернатор поручил полиции, если таковые случаи обнаружатся, привлекать виновных к административной ответственности. Опровергать слухи, помогать обеспечивать поставки товаров по доступным ценам. И все.

Вполне мирные законы тыловой жизни парализовывали любое эффективное противодействие вражеским спецслужбам. Так, контрразведка прекрасно знала, что центром шпионажа в столице является гостиница "Астория". Знала, что руководят этой работой сотрудники гостиницы Рай, Кацнельбоген и Лерхенфельд. Но целых 2 года понадобилось... нет, не для того, чтобы арестовать и покарать их. А лишь для того, чтобы закрыть гостиницу, лишив противника удобной "крыши". Контрразведывательное отделение Генштаба располагало списком из 58 фирм, чьи связи с немцами были установлены достоверно, и 439 фирм, подозревавшихся в таких связях. Но какие-либо санкции удавалось применить только в единичных случаях. Например, когда был арестован швед Зегебаден, у которого изъяли письмо со схемой Двинского укрепрайона, адресованное в правление фирмы "Артур Коппель и Оренштейн". И при обыске в петроградском офисе фирмы нашли предвоенные циркуляры германского Генштаба № 2348 и 2348-2, хранившиеся наряду с другими деловыми бумагами. Но не все же бывают такими ротозеями, сохраняя "вещдоки" против себя!