Текст книги "За Веру, Царя и Отечество"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 64 страниц)

Вовсю распространялись и истории о том, будто русские поголовно насилуют всех женщин, включая старух. И добродетельные немки на митингах приносили публичные клятвы удавиться или отравиться, но не даваться в лапы этим чудовищам. Между прочим, и эта байка оказалась чрезвычайно живучей, возродившись и во Вторую мировую. Причем тоже в степени, доведенной до абсурда. Почитаешь работы западных авторов или наших перестроечных и постперестроечных "разоблачителей", и получается, что нашим солдатам вообще больше делать было нечего, а воевать, пожалуй, и некогда, главное – немок перенасиловать. И вот ведь что любопытно, ни у американских, ни у английских, ни у французских, ни даже у германских военных такого не отмечается, только у русских. И ни в одной другой стране, а только в Германии – стоит границу перейти, и поехали! Прямо какая-то патологическая страсть именно к немкам! Что тут можно сказать? Что какие-то подобные случаи наверняка были. В такой массе мужиков, как армия, как не найтись нескольким разыгравшимся кобелям? Опять же, в семье не без урода. Но если от домыслов перейти к фактам, то снова картина переворачивается с точностью до наоборот. И снова легко увидеть не только "количественную", но и принципиальную разницу. Мы уже приводили цитату из доклада Гурко насчет переодетых разведчиков – "нельзя же было задирать юбки всем женщинам в Восточной Пруссии". Это – типичное отношение русского офицера. А солдата-насильника, если попадется, как в русской, так и в советской армии ждал суд и расстрел.

А вот в германской армии именно офицеры в августе 14-го совершенно достали оказавшихся в их власти русских дам постоянными "обысками" с раздеваниями и ощупываниями. Но если эти дамы, выезжавшие из Германии, подвергались лишь "моральному" изнасилованию – требовалось соблюдать декорум "порядка", то многочисленные батрачки-сезонницы, арестованные в приграничных районах, претерпели и физические надругательства, отдаваемые на забаву солдатам и жандармам под угрозой расстрела за непокорность. Через "обыски" офицерами пришлось пройти и медсестрам, захваченным вместе с ранеными при поражении Самсонова, некоторые были изнасилованы. На оккупированных территориях германские войска в сексуальном плане также не церемонились. Так, иностранные корреспонденты и дипломаты в Лувэне обратили внимание, что многие трупы женщин и совсем маленьких девочек валялись обнаженные или в растерзанной одежде, со следами того, что делали с ними перед убийством. И германский МИД, пытаясь оправдать эти факты, заявил в своем коммюнике, будто "женщины и девушки принимали участие в стрельбе и ослепляли наших раненых, выкалывая им глаза". Были зафиксированы изнасилования в Завислянском крае. А на француженок большинство немцев вообще смотрело как на публичных женщин, обязанных выполнять их прихоти, и отказавшая рисковала попасть в число заложников.

Ну а поскольку мы косвенно затронули и поведение войск во Второй мировой, нетрудно показать, что и тогда вытворялось то же самое, но в больших масштабах. Скажем, когда в 41-м в Великих Луках по приказу коменданта расстреляли группу девушек "за неподчинение требованиям военных властей" – они отказались идти в солдатский бордель. Известно, что подобным образом создавались публичные дома для немцев в Твери, Киеве, Харькове, Крыму. Свой публичный дом имелся в каждом концлагере. Можно почитать и многочисленные сохранившиеся письма германских фронтовиков, чуть ли не через одно – о "девочках" или о предвкушении "московских девочек" (кстати, вкусы у немцев тогда отличались от нынешних, они обычно смаковали достоинства "полненьких" и "сдобненьких" русских "девочек"). Таким образом, в вопросе о "русских изнасилованиях" можно еще раз обнаружить известную и уже упоминавшуюся психологическую особенность – приписывать врагу свои собственные пороки.

"Культурная" нация в 1914 г. вытворяла и другие неприглядные вещи. Так, в Лотарингии (в немецкой ее части, на своей территории) разрыли могилы предков французского президента Пуанкаре, и офицеры (да, офицеры!) испражнялись на их останки. В отместку за поражение на Марне по приказу фон Бюлова подвергли жестокой артиллерийской бомбардировке г. Реймс (находившийся в германском тылу и оккупированный) и разрушили знаменитый Реймский собор, место коронации королей Франции. А в отместку за последовавшее вскоре поражение в Польше разгневанный кайзер приказал уморить голодом всех захваченных в Пруссии пленных. Правда, до этого все же не дошло, как-никак Германия 1914-го еще отличалась от Германии 1941-го. Но содержание русских пленных уже и тогда было ужасным. На день полагалось 100 г. эрзац-хлеба с примесью отрубей, желудей и прочих наполнителей и жиденькая баланда из картофельной шелухи и кормовой брюквы, изредка давали тухлые селедочные головы. Бараки не отапливались, людей размещали вповалку на голой земле, им выдавался один трухлявый соломенный матрац на троих. Санитарного и медицинского обслуживания не было никакого, и первые умершие пленные зафиксированы уже в сентябре 14-го в Виттенбергском лагере (50 км от Берлина). За побег переводили в штрафные лагеря и тюрьмы, за неподчинение приказам лагерного начальства расстреливали. А вдобавок к голоду, холоду, болезням направляли на тяжелые работы, в том числе и запрещенные по нормам международного права – на военных заводах, на строительство укреплений во Францию. Некоторым удавалось перемахнуть через фронт, они и стали первыми, кто сообщил об обращении с пленными. Причем таким было обращение только с русскими. Англичане и французы жили в куда более человеческих условиях, работ для них не предусматривалось, они могли получать письма и продовольственные посылки через Красный Крест. Русским посылки тоже отправлялись, но не доходили никогда. Их употребляли сами немцы. А пленным внушали, будто родина от них отказалась и при возвращении домой их ждет только Сибирь.

В общем, снова напрашивается "перескок" к событиям Второй мировой. Потому что история о том, как Сталин не подписал Женевскую конвенцию и отказался от своих пленных, объявив их "врагами народа" оказывается тоже лишь историческим мифом. (В действительности советское правительство дважды обращалось через нейтралов с нотами протеста по поводу обращения с пленными. И если брать не голословные россказни, а реальные послужные списки, можно увидеть, что почти все бежавшие или освобожденные из плена после проверки попадали все же не в ГУЛАГ, а возвращались в армию). Но суть в том, что еще не было на земле ни нацизма, ни коммунизма, воюющими странами правили не Гитлер и Сталин, а Вильгельм и Николай, а отношение к русским пленным уже во многом смахивало на времена грядущие. Вот и попробуй после всех перечисленных фактов ответить на вопрос: так что же это такое "цивилизация"?

21. БИТВА ЗА ГАЛИЦИЮ

Соловей, соловей, пташечка,

Канареечка жалобно поет...

Солдатская песня

В сентябре 14-го основным направлением для русского Верховного Главнокомандования оставалось юго-западное. Великий князь Николай Николаевич совершенно справедливо полагал, что необходимо разгромить Австро-Венгрию, пока немцы основательно связаны во Франции. Поэтому отказавшись от проектов броска на Берлин, Ставка приняла решение передать формирующуюся 9-ю армию в состав Юго-Западного фронта. Ее командующим стал П.А. Лечицкий – один из двух командармов, не имевших академического образования (как и Брусилов). Но он был великолепным практиком и выдвигался исключительно своими способностями и заслугами. Когда на Японской после Мукденского сражения выделили трех лучших командиров полков, это были Юденич, Леш и Лечицкий. Да и в мирное время его части всегда были в числе лучших. С 29.8 по 3.9 шло сосредоточение Гвардейского корпуса и других соединений 9-й армии под Люблином, на правом фланге 4-й армии Эверта, отбивавшейся от контратакующих австрийцев. И еще до взятия Львова командование фронта разработало директиву на новое общее наступление. Но и австрийское командование вынашивало свои планы. Поражение, нанесенное Эверту, оно сильно переоценило, а с потерей Восточной Галиции мириться не желало. Поэтому получилось так, что задачи и направления ударов, намечаемые обеими сторонами, изменились с точностью до наоборот.

В начале операции главное русское наступление развивалось с востока. Теперь же основные усилия сосредотачивались на северном фасе "Галицийской дуги". Здесь 9-я, 4-я и 5-я армии соединенными усилиями наносили удар на юг от Люблина и Холма. 3-я армия после взятия Львова поворачивалась на северо-восток и должна была наступать на Рава-Русскую, чтобы выйти в тыл австрийской группировке, противостоящей трем северным армиям. А 8-я должна была занять оборону западнее Львова и прикрывать левый фланг фронта. Австрийцы же в предшествующих боях наносили главный удар на север, а с востока пытались прикрыться обороной. Теперь Конрад рассудил, что войска Брусилова и Рузского, пройдя с боями от 100 до 200 км, растянули коммуникации, не успели пополниться личным составом и боеприпасами. И намеревался перейти на северном фасе к обороне, а наступать на восток. Под Люблином и Холмом против 9-й, 4-й и 5-й русских оставлялись 1-я австрийская армия Данкля, германский корпус Войрша и армейская группа эрцгерцога Иосифа-Фердинанда из 2 корпусов. А 4-я армия Ауфенберга снималась отсюда на восточное, Львовское направление. Там же оставалась 3-я и разворачивалась 2-я армия, переброшенная из Сербии, в которую влилась и группа Кавеса. Обеспечив таким образом значительное превосходство, австрийцы предполагали разгромить русских в районе Львова и выкинуть из Галиции.

Свои расчеты Конрад строил и на том, что часть сил русские должны будут перебросить в Пруссию – там как раз завершилось поражение Самсонова. И многие чины Ставки и штаба Северо-Западного фронта действительно сочли положение катастрофическим. Указывали, что теперь немцы, преследуя разбитую 2-ю армию, могут прорваться в русские тылы, поэтому предлагали отказаться от операции против австрийцев и часть войск оттуда направить к прусской границе. Но Николай Николаевич на такое не пошел. Ситуацию он оценил куда более объективно, был уверен в том, что Гинденбурга можно будет сдержать уже имеющимися против него соединениями, и принял смелое, но взвешенное и оправдавшее себя решение – ударной группировки не раздергивать и планов наступления в Галиции не менять. Новое сражение началось, в общем-то, еще на инерции предыдущих операций. 1-я австрийская армия еще не прекратила атак на русские позиции, и ее 10-й корпус сумел вклиниться между 4-й и 5-й армиями. Но Эверт, умело маневрируя резервами, 2.9 перешел в частное контрнаступление, его сводный отряд разгромил и окружил 2 дивизии прорвавшегося корпуса, в плен было взято 5 тыс. чел. Однако 4.9, когда русские армии начали общую атаку, успеха они не имели. Потому что численное ослабление на этом участке австрийцы компенсировали созданием сильной позиционной обороны с несколькими линиями окопов, проволочными заграждениями, многочисленной артиллерией и пулеметами. И прорывать подобную оборону пришлось в этой войне впервые. Первый натиск разбился об укрепления противника, встреченный лавиной огня.

Новый штурм был подготовлен более тщательно. Заранее выверялись цели для артиллерии. И хотя тяжелых орудий у русских было мало, но по меткости стрельбы наши артиллеристы показали значительное превосходство над врагом, точно поражая его огневые средства. 5-6.9 была предпринята фронтальная атака на участке в 45 км силами 8 дивизий 9-й и 4-й армий. Но и теперь продвинуться удалось лишь на 1 – 3 км, захватить первую линию окопов. За которой оказалась вторая. Попытались сузить фронт прорыва, увеличивать плотность огня. И 7.9 после мощной артподготовки из 264 орудий, из которых 24 были тяжелыми, 5 дивизий из армии Эверта атаковали на 12-километровом участке. И смогли углубиться еще на 2-3 км. Словом, вместо прорыва получалось медленное "прогрызание", сопровождавшееся значительными потерями. На что, собственно, и расчитывали австрийцы. Войскам на ходу приходилось переучиваться. Так, командир лейб-гвардии Семеновского полка фон Эттер приказал своим офицерам оставить бесполезные шашки в обозе и вооружиться винтовками, разрешил не носить плечевых ремней, по которым вражеские стрелки опознавали и выбивали командиров, запретил солдатам вести огонь с колена (что тоже практиковалось) – а только лежа. Начальниками всех рангов продумывались и опробовались методы преодоления позиционной обороны – тогдашняя военная наука этих методов еще не знала.

К следующему штурму на участках прорыва стали сосредотачиваться более крупные силы, чтобы обеспечить подавляющее превосходство – около 5 тыс. бойцов на километр фронта против 3 тыс. у австрийцев. Увеличивалась и плотность артиллерии. Если в начале наступления она достигала 5-8 орудий на км, то теперь ее доводили до 17, а на отдельных направлениях до 22 на км (против 7,5 у противника). Там, где наметился успех, было решено наступление вести непрерывно, в том числе и ночью, чтобы не позволять неприятелю позади захваченных позиций строить новые – австрийцы очень быстро и умело окапывались, причем тут же выставляли переносные заграждения из колючей проволоки. Кроме того, дивизионную артиллерию стали переподчинять полкам по 1 – 2 батареи для непосредственной подготовки атаки. Очень удачным оказался и опыт в 25-м полку 7-й дивизии, где 2 пушки были с помощью пехоты выдвинуты в передовые цепи и с открытых позиций расстреливали вражеские пулеметные гнезда, что позволило занять высоту, перед этим казавшуюся неприступной. С помощью всех этих мер очередной штурм, начавшийся 8.9, пошел более удачно. Врага начали теснить...

А 3-я армия Рузского, которая должна была обеспечить успех главной группировки выходом в тыл противника, двинулась на Рава-Русскую. Сперва ей придали и 12-й корпус Леша из 8-й армии. Но Брусилов запротестовал, что его фронт из-за ухода соседа оказывается слишком растянутым, и Алексеев согласился оставить ему корпус, с Рузским ушла только одна бригада. Однако решающего значения обходной маневр не оказал. Потому что и австрийцы перемещали на Львовское направление свою 4-ю армию, и вместо выхода в тылы Рузский столкнулся с ней лоб в лоб и завяз во фронтальном сражении.

В этих боях совершил подвиг русский летчик Петр Николаевич Нестеров. Это был настоящий энтузиаст авиации. Летать он начал с 1907 г. – сперва на аэростате и планере, потом на самолете. Совершил ряд рекордных перелетов, впервые стал практиковать на маневрах ночные полеты, ввел крены на вираже. А в сентябре 1913 г. выполнил знаменитую "мертвую петлю". За что, кстати, был наказан арестом на 30 суток, но одновременно произведен в штабс-капитаны. На фронте командовал 11-м авиаотрядом 3-й армии, организовывал и вел воздушную разведку, у Рава-Русской бомбил гранатами обозы противника. 8.9 в очередном полете в районе г. Жолква встретил большой австрийский самолет, бомбивший нашу пехоту. "Моран" Нестерова не имел бортового вооружения, и он впервые в истории авиации пошел на таран. Сбил противника, но и сам погиб. Посмертно был награжден орденом Св. Георгия IV степени. Между прочим, 30 лет спустя с того же аэродрома, что и он, вылетал на боевые задания другой выдающийся летчик – А.И. Покрышкин, и дочь Нестерова в знак этой преемственности подарила ему фотографию отца. А г. Жолква в советские времена был переименован в Нестеров. Теперь он называется Жовква.

А у армии Рузского одолеть врага не получалось, что усугублялось ошибками командования. Так, провалилась попытка осуществить прорыв кавалерийскими соединениями в районе Шевель и бросить их по австрийским тылам. Пехота демонстрировала наступление на одном участке, а большие силы конницы скрытно выходили на другом. Но атака была на день отложена из-за дождя, противник обнаружил скопление, оставил окопы и отошел на 6 км. Артиллерийский удар пришелся по пустому месту, а кавалерия ринулась вперед, утомила коней – и тогда-то на нее из засад обрушился огонь орудий и пулеметов. Понесли большие потери и откатились обратно. В другом бою 2 полка пехоты были брошены в атаку без артподготовки, и встреченные сильным огнем, были деморализованы и побежали в полной панике. В преследование устремились австрийские гусары, и лишь полк донских казаков, стоявший в лесу в резерве, спас положение фланговым ударом. В этой рубке отличился сотник Чернецов (впоследствии стал одним из героев Белого Движения на Дону и был казнен в 18-м).

Но основной удар австрийское командование нацеливало против 8-й армии, что позволило бы не только вернуть Львов, но и сокрушить весь левый фланг Юго-Западного фронта. Брусилов знал, что части противника, оставив столицу Галиции, ушли от нее недалеко. Они окопались в 30 км на позиции у г. Гродека (ныне Городок), по линии притока Днестра р. Верещицы, разрушив за собой мосты. Причем численность их быстро увеличивалась – против одной русской армии стягивались две, 21 дивизия против 9,5. Брусилов тоже начал собирать все свои силы. Приказал вернуться 2-й сводной казачьей дивизии, ушедшей в рейд на Стрый, а 24-му корпусу Цурикова идти из Галича к основной части армии. В состав этого корпуса входили 48-я, 49-я пехотные дивизии и 4-я Железная стрелковая бригада. 48-й командовал Лавр Георгиевич Корнилов, сын простого сибирского казака. Рос в бедной семье, после церковно-приходской школы доучивался самостоятельно, зато потом блестяще окончил кадетский корпус, училище и Академию Генштаба. Отличился в Туркестане, прекрасно зная восточные языки, проникал на запретную для европейцев территорию враждебных афганских племен. Прославился как путешественник и ученый-востоковед, совершив ряд экспедиций на Памир, в Персию, Китай и Индию. В Японскую, будучи начальником штаба бригады, вывел ее из окружения и был удостоен Георгия IV степени. Германскую войну начал командиром бригады, а вскоре был выдвинут на дивизию.

4-й стрелковой командовал Антон Иванович Деникин, тоже из "кухаркиных детей". Отец его был крестьянином, сданным в рекруты, сумел выслужиться в офицеры и в отставку вышел майором. Мать – швеей, полькой по национальности. После реального училища Антон пошел вольноопределяющимся в полк, сдал экзамены на офицера, закончил Академию Генштаба. Добровольцем отправился на Японскую, был начальником штаба в прославившихся там дивизиях Ренненкампфа и Мищенко, отличился в нескольких рейдах и сражениях. Был писателем – его рассказы и очерки из армейской жизни публиковались в различных журналах. В начале войны стал генерал-квартирмейстером 8-й армии, но в штабе служить не хотел и вскоре принял 4-ю стрелковую бригаду. Стрелковые бригады в российской армии отличались от пехотных. Их комплектовали из отборных солдат, в них было не 2, а 3 полка, больше пулеметов. Но 4-я была еще и особенным соединением. Она прославилась в боях на Шипке, направленная туда в самый критический момент, когда турки прорвались на позиции, и 1-я рота во главе с поручиком Боуфалом для скорости понеслась туда верхом, вторыми седоками на крупах лошадей казачьей сотни. Прибыла вовремя, поддержав редеющих защитников, а затем бегом подоспела вся бригада. За проявленную стойкость она заслужила имя "железной", и это название было подтверждено Высочайшим рескриптом... А прежним начальником, у которого принял бригаду Деникин, был ген. Боуфал тот самый.

24-й корпус двигался вдоль Днестра ускоренным маршем. В это время 12-я кавалерийская дивизия Каледина, действовавшая впереди него, подступила к г. Миколаев, находившемуся на открытом левом фланге армии. Он был сильно укреплен и мог послужить хорошей базой для накопления сил противника и организации опасных фланговых ударов. Каледин запросил помощи пехотой, и Деникин послал ему один полк под командованием Станкевича. Тот выдвинулся вперед, вместе с кавалеристами начали охватывать город, открыли по нему артиллерийскую пальбу, и гарнизон запаниковал, частью отступил, частью сдался. 6.9 форты Миколаева были взяты как бы "попутно", ничтожными силами и почти без потерь. И получилось это очень вовремя. Данные разведки свидетельствовали, что австрийцы вот-вот перейдут в наступление. Перед армией появлялись свежие соединения, противник восстанавливал разрушенные мосты через Верещицу, на левый берег переправились авангарды и повели атаки на правофланговый 12-й корпус. Брусилов рассудил, что при подавляющем превосходстве австрийцев пассивная оборона будет проблематичной. Враг сможет маневрировать, выбирать направления ударов – и не в том, так в другом месте прорвется. Поэтому решил атаковать сам. Если не разгромить, то хотя бы спутать планы, навязать свою волю и оттянуть на себя силы, что облегчило бы победу армиям, наступающим севернее. Доложил Алексееву, и тот убедил Иванова согласиться с таким вариантом.

Враг все сильнее наседал на 12-й корпус, стал теснить его. Однако Брусилов был убежден, что это лишь демонстрация с целью оттянуть туда резервы, а главный удар будет нанесен в другом месте. И 10.9 бросил в атаку один из центральных, 8-й корпус Радко-Дмитриева, придав ему дивизион тяжелой артиллерии. Но и неприятель запланировал общее наступление на 10.9. И произошел встречный бой. Карты австрийцам Брусилов действительно смешал. Они предполагали обрушиться основными силами на левый фланг, на соединения Цурикова, а русская атака приковала часть их войск к центру, против 7-го и 8-го корпусов. Но и без того сказывалось двойное численное превосходство врага. Части 8-й армии несли большие потери, наступать больше не могли и стали окапываться. Некоторые командиры сомневались, удастся ли вообще удержаться. Брусилов колебался, не стоит ли отвести армию назад, ко Львову, но опасался, что враг насядет на плечи, а инерция отступления не даст остановиться, что кончится полной катастрофой. Поэтому приказал держаться отойти разрешил лишь Цурикову, но тот не воспользовался разрешением. В резерве у командующего оставалась лишь одна бригада, и он лихорадочно собирал все, что можно. Торопил 2-ю казачью дивизию, спешащую от Стрыя, примкнуть к 24 корпусу, требовал от бригады 12-й пехотной дивизии, входившей в Днестровский отряд и находившейся у Станислава, срочно гнать на Львов, засыпал телеграммами Рузского, чтобы вернул ушедшую с ним бригаду или прислал другую, а в Тарнополь, куда прибывали к нему пополнения, слал приказы экстренно сформировать 2 батальона по тысяче человек и отправить к армии.

На следующий день сражение разгорелось с новой силой. На 12-й корпус напор стал слабеть. Центральные, 7-й и 8-й, тоже держались. Но особенно жарко приходилось 24-му корпусу, на который навалились 2 австрийских. Только в ходе боев стало ясно, насколько своевременно был взятие Миколаева – теперь вместо отражения удара оттуда корпус мог опираться левым флангом на его укрепления. 4-я стрелковая бригада, окопавшаяся в центре, отбивала атаку за атакой. Но 48-ю дивизии, стоявшую на правом фланге корпуса, враги стали охватывать, вклиниваясь в стык между 24-м и 8-м корпусами. Ряды дивизии редели. Когда очередная лавина австрийской пехоты захлестнула русские позиции, Корнилов лично повел в атаку последний резервный батальон и отбросил врага. Однако противник снова обошел измочаленную дивизию и ворвался в ее расположение, захватив 26 орудий. Ее расстроенные части откатились за позиции 4-й бригады, где Корнилов стал собирать их по отдельным ротам и приводить в порядок. А Деникину теперь приходилось отражать натиск, оставшись с открытым флангом, и он бросил сюда свой последний резерв. Одновременно австрийцы прорвались на Миколаев с юга. Возникла угроза флангового охвата для всей армии. И Брусилов отдал Каледину свой знаменитый приказ: "12-й кавалерийской дивизии – умереть. Но умирать не сразу, а до вечера". Каледин послал в контратаку спешенные подразделения трех полков, оставив в резерве 7 эскадронов Ахтырского гусарского и Белгородского уланского. Остановить противника жиденькие цепи кавалеристов не смогли, вот-вот могли быть раздавленными. И Каледин решился на отчаянный шаг – среди бела дня, невзирая на огонь пулеметов и артиллерии, направил в лоб наступающим австрийцам конную лаву оставшихся у него эскадронов. Это и спасло положение. Вида несущихся на них ахтырцев и белгородцев неприятельские солдаты не выдержали и в панике побежали.

Подошла и 2-я казачья дивизия Павлова – Брусилов направил ее на прикрытие стыка между 24-м и 8-м корпусами. А к вечеру из 8-го корпуса от Радко-Дмитриева пришло донесение, что его авиаразведка засекла большие колонны неприятеля, движущиеся к Гродеку. Стало ясно, что не добившись успеха на левом фланге, австрийцы хотят переместить тяжесть на центр. Проломить тут фронт и ворваться во Львов. И Брусилов стянул к 7-му и 8-му корпусам все резервы, сосредоточив 85 из 152 своих батальонов, больше половины армии. Сюда же перебросил дивизион тяжелых орудий и значительную часть легких. И приказал этой группировке с утра 12.9 перейти в наступление в расчете на неожиданность, чтобы вырвать у врага инициативу. План удался. Хотя русские части и не смогли далеко продвинуться, но и массированный удар австрийцев был сорван, они перешли к обороне. А на левом фланге очень удачной оказалась атака, начатая Деникиным,– после вчерашних тяжелых боев противник тут вообще не ожидал активности от русских...

Но главное, этими действиями был выигран еще один день. Причем последний день. Потому что эта попытка прорыва фронта была последней возможностью австрийцев выправить положение в свою пользу – у них уже грянула катастрофа на северном участке. Еще двумя днями раньше, вечером 8.9, армия Лечицкого все же прорвала там оборону. А рядом на узком участке в 26 км после массированной артподготовки продвигалась 4-я. Атаки продолжались днем и ночью, и за двое суток непрерывных боев русские продвинулись на 7-9 км. Но решающий успех принес смелый маневр командующего 5-й армии Плеве. Вклинившись между группой Иосифа-Фердинанда и 4-й австрийской армией, увлекшейся боями с частями Рузского, он направил 2 своих корпуса по расходящимся направлениям. Один на север, в тыл группировки, противостоящей Лечицкому и Эверту, другой на юг – в тыл австрийцам, сражающимся с 3-й армией.

И фронт противника сломался. Стал рушиться, как карточный домик. Под угрозой окружения обе группировки стали отходить. 10 – 11.9, преследуя их, соединения 9-й и 4-й армии продвинулись уже не на несколько километров, а на 30 – 32. А отступление 4-й австрийской армии Ауфенберга открыло дорогу Рузскому, и запахло обходом уже и для группировки, стянутой против Брусилова. Вечером 12.9 на всем фронте 8-й армии неприятель произвел короткое наступление – но более шумное, чем решительное. И получив уже сведения о победе под Рава-Русской, Брусилов правильно расценил это как отвлекающий маневр. Предупредил подчиненных, что ночью австрийцы начнут отход, приказав зорко следить за ними и преследовать. И действительно, под покровом темноты колонны врага двинулись на запад, разрушая за собой переправы через Верещицу. Но и части 8-й, измотанные боями, не смогли этому помешать. Брусилов требовал немедленно форсировать речку, перебросить за нее хотя бы команды разведчиков и конницу и гнать врага без передышки. Командование фронта тоже понимало это и передало Брусилову из 3-й армии свежую 10-ю кавдивизию, ринувшуюся в преследование и захватившую много орудий и пленных.

Одновременно с битвой в Галиции произошло еще одно сражение в Восточной Пруссии. Конрад еще раньше обращался за помощью к Гинденбургу, предлагая ему двинуть войска на юг, добить 2-ю армию и через Польшу ударить по тылам русских армий, наступающих на австрийцев. Но германское командование сочло такой план слишком рискованным, подставлять свой фланг армии Ренненкампфа Гинденбургу как-то не улыбалось. И он выбрал более надежный вариант – развернуться против 1-й русской армии, над которой после прибытия 2,5 корпусов с Западного фронта имел двойное преимущество. Главные силы Ренненкампфа, нацеленные Жилинским на осаду Кенигсбурга, сконцентрировались на северном фланге, и немцы решили ударить по южному, где находился лишь один 2-й корпус и конница. Планировалось прорвать здесь фронт, глубоко охватывая всю армию и отрезая ей пути отхода в Россию, оттеснить к морю и болотам Нижнего Немана и уничтожить. Ренненкампф учитывал подобную угрозу и приказал своей кавалерии вести неослабное наблюдение за районом Летцена. Но немцы вели перегруппировку в 2 – 3 переходах от линии фронта, выставив сильные заслоны, и кавалерийская разведка не смогла обнаружить их развертывания.

5.9 корпуса Гинденбурга начали выдвижение из-за линии Мазурских озер, 8.9 отбросили передовые отряды из окрестностей Летцена, а 9.9 перешли в общее наступление, нанеся поражение частям русского 2-го корпуса и заставив их отступать. Ренненкампф срочно снял с правого фланга 20-й корпус и ускоренными переходами бросил его на левый, чтобы не допустить охвата. И в это же время, 9.9, с юга перешла в наступление 2-я русская армия – по всем реляциям якобы уничтоженная неделю назад, но уже восстановившая боеспособность, пополненная 2 свежими корпусами и вынудившая немцев повернуть часть сил против нее. На фронте 1-й армии они также получили сильный отпор. Завязались упорные бои за г. Гольдап, где находился узел дорог. Германским войскам удалось овладеть им, но 11.9 после 100-километрового марша подоспел 20-й корпус ген. Булгакова, с ходу контратаковал и отбросил 1-й германский корпус Франсуа. В результате этих боев Рененкампфу удалось благополучно отвести свои войска из намечаемого мешка.

14.9 немцы попытались изменить направление и обрушили удар на 2-ю армию Шейдемана. Но и тут были отражены. А тем временем Австро-Венгрия потерпела катастрофу, войска Юго-Западного фронта выходили на подступы к Силезии, и германская Ставка потребовала от Гинденбурга спасать положение. Поэтому 15.9 опять последовали атаки против 1-й и 2-й армий, но уже не преследующие решительных целей, а чисто демонстративные. Ряд соединений отводился в тыл для переброски на помощь австрийцам. А остающимся было приказано атаковать, чтобы замаскировать отвод. В ходе операции русские войска понесли существенные потери – главным образом, за счет второочередных дивизий, сформированных из запасников. Но и германская сторона претерпела очень большой урон, а решить поставленную задачу не смогла. В это время произошла замена главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Вместо снятого Жилинского был назначен Рузский. Он умел себя преподнести, и его сочли главным героем побед в Галиции – хотя эти победы обеспечили успехи Брусилова и Плеве. Рузский повел себя чрезвычайно осторожно, рисковать обретенной славой не хотел. К тому же новое наступление в Пруссии не диктовалось стратегическими соображениями, цель сорвать план Шлиффена была выполнена. И Рузский приказал армиям отойти, 1-й за Неман, а 2-й за Нарев. На этих рубежах они и закрепились. Кроме того, сюда перебрасывались 5 корпусов из Туркестана, Сибири, с Кавказа, и для для будущих операций в районе Августова стала формироваться новая, 10-я армия под командованием ген. Сиверса.