Текст книги "За Веру, Царя и Отечество"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 64 страниц)

Здесь существовала и постепенно усиливалась запрещенная партия "Иттихад" ("Единение и прогресс"), членов которой называли также "младотурками". Ядро их составляли купцы и финансисты из Салоник, офицеры, получившие образование в Берлине, выходцы с российского Кавказа – то есть те, кто вкусил прелести европейской цивилизации. И младотурки считали необходимым проведение реформ по западному образцу и установление конституционного парламентского режима, что, по их мнению, позволило бы превратить Порту в передовую великую державу. Союзников иттихадисты нашли в лице армян. У них существовали две национальных партии "Гнчак" ("Колокол"), старавшаяся бороться за улучшение положения армян легальными политическими методами, и "Армянская революционная федерация" – "Дашнакцутюн", смыкавшаяся с социалистами и державшая курс на вооруженную борьбу. Дашнаки участвовали и в русской революции, а после ее подавления многие из них бежали за границу. Это были опытные боевики, конспираторы, организаторы, и иттихадисты начали с ними переговоры, пообещав равенство всех народов в обновленном государстве. В 1907 г. на состоявшемся в Париже "конгрессе" было достигнуто соглашение о совместных действиях. Договорились и с Болгарией, все еще числившейся автономным княжеством в составе Османской империи. В надежде получить полный суверенитет, она превратилась в базу для подготовки восстания. На деньги салоникских и армянских спонсоров закупалось оружие, его распространяли и прятали в армянских селениях, где помнили зверства Абдул-Гамида, и добровольцев для борьбы против него находилось множество. И в 1908 г. вспыхнуло восстание.

Но воспользовалась этим не только Болгария, провозгласившая независимость. Австро-Венгрия тоже решила извлечь выгоду из ситуации и окончательно присоединить Боснию и Герцоговину, оккупированные в 1878 г., но юридически все еще считавшиеся турецкими. В принципе за 30 лет многие проблемы в этих областях успели сгладиться. Население, поначалу встретившее австрийцев враждебно, привыкло к их управлению. И с точки зрения спокойствия и материального благополучия жило лучше, чем в сотрясаемых волнениями и конфликтами Сербии или Болгарии. Однако Сербия о своих притязаниях на данные территории не забыла, да и вообще их присоединение к Австрии нарушало решения Берлинского конгресса. Поэтому российский министр иностранных дел Извольский попытался договориться о взаимной выгоде. На переговорах с австрийским министром Эренталем он предложил вариант "баш на баш". Россия не будет возражать против присоединения, но при условии отмены еще одного пункта Берлинских трактатов – открытия Босфора и Дарданелл для русского флота. Эренталь, вроде, согласился. Окрыленный Извольский посетил Берлин и Рим, где тоже будто бы не возражали. Осталось договориться с Францией и Англией, и в успехе Петербург был уверен – они являлись союзниками. Но Эренталь обманул. Извольский только выехал из Рима в Париж, когда Австро-Венгрия объявила об аннексии Боснии и Герцоговины.

Посыпались протесты, Сербия объявила мобилизацию. Возмущена была и Россия, и, разумеется, Турция. Но на турок надавили немцы – султан согласился на все, только бы они помогли ему в гражданской войне. Вена стала сосредотачивать войска на границе с Сербией, а русские вдруг получили германский ультиматум. В нем указывалось, что кайзер готов выступить за Австро-Венгрию "во всеоружии" и от Петербурга требовал даже не молчаливого признания факта, а публичного согласия на присоединение Боснии и Герцеговины. Безо всяких условий и "компенсаций". И мало того – чтобы русские еще и добились согласия Сербии. В общем, на Россию просто цыкнули, как на какую-нибудь "второсортную" страну, вроде Китая. После Японской и революции она еще не оправилась, воевать не могла, и пришлось подчиниться. Но царь осознал, чего на самом деле стоит дружба "кузена Вилли", и как раз с этого момента многие в российском руководстве стали считать, что война с немцами неизбежна.

В это же время ухудшились отношения Германии с англичанами. Она приняла дополнение к прежней судостроительной программе – теперь к 1920 г. намечалось иметь 58 линкоров и множество кораблей меньших классов. Британия и англофил фон Бюлов предприняли несколько попыток договориться, но все они потерпели провал. Кайзер об ограничении флота и слышать не хотел, Бюлов был отправлен в отставку, а канцлером стал Бетман-Гольвег. Тоже, кстати, считавший, что воевать надо не с Англией, а с Россией и Францией, но признававший и необходимость гонки вооружений на морях.

В Турции тем временем революция победила. Абдул-Гамида свергли и марионеточным султаном провозгласили старика Мехмеда Решада V. А реальную власть захватил правящий триумвират партии "Иттихад" в лице Энвера-паши, Талаата-паши и Джемаля-паши. И тут же младотурки показали зубы. Под влиянием революции и обещаний о реформах пробудились свободолюбивые тенденции у всех народов, населявших Османскую империю. Волнения происходили у македонцев, албанцев, греков, болгар, арабов. Ну а главные союзники иттихадистов, армяне, ожидали для себя кардинальных улучшений. Но "Иттихад" на самом деле планировал свои реформы только для турок. А остальных было решено усмирить, чтобы не поднимали головы. В 1909 г. на Средиземноморском побережье, в Адане, младотурки полностью повторили методы Абдул-Гамида, учинив резню, где было истреблено 30 тыс. армян. Кампании террора обрушились на греков, халдеев, айсоров. Начали жестоко усмирять албанцев, македонцев, арабов, курдов. Европейская дипломатия и "общественное мнение" оставили данные эксцессы почти без последствий, потому что вовсю шло соперничество за влияние на обновленную Турцию, и никто не хотел с ней ссориться.

Ведь Вильгельм и Франц Иосиф являлись союзниками свергнутого султана, отторгли у Порты Боснию и Герцеговину, и в отношениях Стамбула с Берлином и Веной наступило охлаждение. В противовес им новая власть стала заигрывать с Англией и Францией. Пригласила для реорганизации флота британскую военную миссию, а для реорганизации полиции – французскую. Разместила в Англии заказы на покупку и строительство кораблей. А Россия в это время предприняла еще одну – вероятно, последнюю – попытку наладить взаимопонимание с Германией. В 1910 г. царь встретился с кайзером в Потсдаме и предложил договориться о взаимных уступках. Россия обещала не участвовать в английских интригах против Германии, принимала на себя обязательства ненападения и даже отводила некоторые соединения с польской границы. Она соглашалась с правом немцев строить Багдадскую дорогу. А взамен просила не поддерживать австрийцев на Балканах и признать Северный Иран сферой влияния русских. Царь вообще предложил от Багдадской дороги протянуть ветку на север, к Тегерану, чтобы эксплуатация магистрали была выгодна обеим державам. Стороны должны были также принять взаимные обязательства о неучастии во враждебных друг другу группировках.

И Вильгельм на словах соглашался. Но когда после всех обсуждений и утрясок было заключено письменное соглашение, пункта о неучастии во враждебных группировках в нем уже не было. Да и проавстрийская политика немцев на Балканах не изменилась. Впрочем, это и не удивительно – Германия, закусив удила, уже неслась к войне. И даже не считала нужным это особо скрывать. Так, в 1910 г., когда Берлин посетил бельгийский король Альберт, кайзер просто ошеломил его, выдав на балу оскорбительную тираду в адрес Франции. А потом представил ему генерала фон Клюка, заметив, что это тот самый военачальник, который "должен будет возглавить марш на Париж". А Мольтке, не стесняясь, говорил Альберту, что "война с Францией приближается", так как это государство "провоцирует и раздражает" немцев. И разумеется, подобные факты не могли не стать известными в странах Антанты. А в 1911 г. разразился второй кризис вокруг Марокко. Там возникли внутренние волнения, и под предлогом наведения порядка Франция ввела войска в столицу – г. Фец. И тотчас же кайзер приказал канонерской лодке "Пантера", совершавшей плавание по Атлантике, войти в марокканский порт Агадир. Конечно, в военном отношении канонерка представляла ничтожную силу. Однако в символическом смысле это был вызов, что-то вроде брошенной перчатки. Нарушая решения Альхесирасской конференции, кайзер снова задирал Францию. Но и Париж, восстановив альянс с Россией, чувствовал себя увереннее. Кризис вызвал бурный всплеск антигерманских настроений, французы сразу вспомнили об Эльзасе и Лотарингии. Произошел полный разрыв экономических отношений между двумя государствами, банки с одобрения правительства отозвали из Германии французский капитал.

Но Франция не получила стопроцентной поддержки России, а Германия Австро-Венгрии. Петербург войны не желал, соглашался выступить лишь в том случае, если Германия начнет первая. И если опасность будет угрожать самой Франции, а не ее колониальным интересам. В Вене, правда, начальник Генштаба Конрад фон Гетцендорф указывал, что это удобный случай для "превентивной" войны против Сербии, но правительство сочло, что марокканские вопросы не являются для их страны жизненно-важными и из-за них нельзя ввязываться в драку. Вильнула в сторону и Италия – она вынашивала планы захвата Триполитании и не хотела ссориться с англичанами и французами. Зато Лондон отреагировал однозначно. В речи министра финансов Ллойд Джорджа прозвучало открытое предупреждение: "Если обстоятельства будут выше нас и мир может быть сохранен только ценой отказа от великого и благодетельного положения Британии, добытого веками героизма и подвига, позволив попирать ее интересы... я подчеркиваю, что мир такой ценой будет унижением, невыполнимым для такой страны, как наша". И Вильгельм сбавил тон. Снова удалось договориться "полюбовно". Германия признала в Марокко протекторат Франции и Испании, а в виде компенсации получила два небольших кусочка Французского Конго. Причем в обеих странах народ остался недоволен. Французы возмущались, что их правительство вообще что-то отдало. Немцы обвиняли Бетмана, что он продешевил и что им мало дали. А Мольтке, раздосадованный, что кайзер пошел на мировую, говорил фон Конраду, что после такого "остается подать в отставку, распустить армию, отдать всех нас под защиту Японии, после чего мы сможем спокойно делать деньги и превращаться в идиотов".

Из случившегося каждая держава сделала свои выводы. Британия в последний раз попыталась договориться с немцами об ограничении флотов. Но кайзер, оскорбленный ее позицией в кризисе, отверг все предложения в довольно грубой форме, заявив: "Мое терпение и терпение немецкого народа иссякло". А Тирпицу он писал: "В борьбе за существование в Европе, которую будут вести германцы (Германия, Австрия) против романцев (галлов) и поддерживающих их славян (Россия), англосаксы станут на сторону славян". И Тирпиц поставил перед англичанами вопрос ребром : "Наше политическое требование таково, что Британия не должна принимать участия в войне между Францией и Германией, независимо от того, кто начнет ее. Если мы не получим гарантий, тогда мы должны продолжать наше вооружение, чтобы быть настолько сильными, как Англия и Франция вместе, так как их союз фактически является агрессивным союзом". Отметим, что говорилось это еще в феврале 1912 г.

Конечно, пойти на такое Англия не могла, и переговоры сорвались. И лишь после этой попытки Антанта стала приобретать более-менее определенное содержание – Британия заключила с Францией морское соглашение, по которому в случае германского нападения англичане брали на себя защиту Ла-Манша и атлантического побережья, а французский флот получал возможность сосредоточиться в Средиземном море. Стали проводиться и консультации генштабов. А Франция углубляла связи с Россией, встречи их военного руководства стали теперь регулярными. Германия отвечала на это дальнейшим наращиванием вооружений. Как говорил адмирал Тирпиц: "Добиться лучшего тона по отношению к Германии можно только созданием большого флота, внушающего британцам основательный страх". А Черчилль, в то время первый лорд адмиралтейства, предсказывал: "Это беспрерывное вооружение вперегонку должно в течение ближайших двух лет привести к войне". Сказано тоже в 1912 г. Впрочем, Черчилль чуть не ошибся, так как война могла грянуть и раньше.

Италия после того, как Франция получила Марокко, решила "восстановить справедливость". И, воспользовавшись плачевным внутренним состоянием Турции после революции, объявила ей войну, претендуя на Триполитанию и Ливию. Чем подпортила отношения с немцами и австрийцами, даже не поставив союзников в известность – а то вдруг тоже попросят какую-нибудь компенсацию. В Триполитанию итальянцы влезли довольно опрометчиво. Хотя вооружены они были куда лучше турок и арабов, но завязнуть могли так же, как французы при покорении Алжира. Однако как только загремела Триполитанская война, против Турции стала складываться коалиция Балканских государств – Сербии, Черногории, Болгарии и Греции. И Порта запросила у Италии мира, соглашаясь на любые уступки, лишь бы освободить силы, поскольку Балканская лига угрожала самому существованию Османской империи. Но для сербов, болгар и греков столь быстрое признание поражения послужило лишь подтверждением слабости турок. Правда, Россия все же попыталась предотвратить столкновение. Нота министра иностранных дел Сазонова, переданная в Белград, гласила: "Категорически предупреждаем Сербию, чтобы она отнюдь не рассчитывала увлечь нас за собой..." Последствий это не имело – балканские государства сочли, что в данном случае они и сами справятся. В октябре началась война, а уже к началу ноября разгромленная Турция обратилась к великим державам с просьбой о посредничестве. Австрия объявила мобилизацию и сосредотачивала войска у сербских границ. Италия тоже вооружалась, положив глаз на Албанию. Но по инициативе России, поддержанной англичанами, в Лондоне была созвана конференция для мирного урегулирования кризиса.

И ключевым вопросом стали притязания Сербии и Черногории на часть Албании и порты на Адриатике. Австрия и Италия, за которыми стояла и Германия, давали понять, что это будет означать войну. Которой Россия не хотела, и требования сербов не поддержала. Франция была настроена более решительно. Пуанкаре подталкивал царя занять жесткую позицию, а парижская биржа предлагала ему большой заем – в войне французы смогли бы вернуть территории, утраченные в 1878 г. Николай на это не пошел, и разочарованный Пуанкаре искал "тайные причины такой перемены". А председатель военного кабинета Мильеран обратился к русскому атташе в Париже Игнатьеву: "Намерены ли вы и впредь оставаться безучастными зрителями проникновения австро-германцев на Балканы или, точнее говоря, насколько вам дороги интересы Сербского государства?" Игнатьев ответил: "Мы не желаем вызвать пожар европейской войны и принимать меры, могущие произвести европейский пожар". На что Мильеран пожал плечами: "Следовательно, вам придется предоставить Сербию ее участи. Это, конечно, дело ваше, но надо только знать, что это не по нашей вине. Мы готовы – необходимо это учесть"

Миролюбие царя позволило и на этот раз прийти к компромиссу. Сербии и Черногории пришлось отказаться от своих требований, а вместо этого из состава Турции выделялась автономная Албания, которая, как подразумевалось, попадала в итальянскую сферу влияния. Но вопрос, быть или не быть войне, в итоге решила позиция не России, а Германия. Потому что Австрия даже на такие компромиссы не соглашалась, провоцируя столкновение. И Вильгельм сперва вознамерился воевать, заявив, что "момент крайне серьезен, и мы не можем дальше брать на себя ответственность по удержанию Австрии от нападения". Прошла конференция германского и австрийского генштабов, на которой стороны гарантировали друг дружке, что выступят одновременно. А 8.12.1912 г. Вильгельм созвал совещание военного руководства. Тема совещания была сформулирована как "Наилучшее время и метод развертывания войны". По мнению кайзера, начинать надо было немедленно. Австрии предъявить Сербии такие требования, чтобы Россия уже не могла не вступиться, а Германия обрушится на Францию. Мольтке соглашался, что "большая война неизбежна, и чем раньше она начнется, тем лучше". Но указывал, что надо провести пропагандистскую подготовку: "Следует лучше обеспечить народный характер войны против России". И лишь Тирпиц возразил, что флот еще не совсем готов: "Военно-морской флот был бы заинтересован в том, чтобы передвинуть начало крупномасштабных военных действий на полтора года". В конце концов, с его мнением согласились. А полтора года – это получалось лето 1914-го.

И германский МИД направил ноту австрийцам: "Попытка лишения Сербии ее завоеваний означала бы европейскую войну. И потому Австро-Венгрия из-за волнующего ее неосновательно кошмара Великой Сербии не должна играть судьбами Германии". Вена тут же сбавила тон и согласилась на компромисс. Но не успели успокоиться великие державы, как опять подрались малые. Поскольку Сербию и Черногорию Лондонская конференция лишила значительной части завоеваний, они потребовали переделить завоевания Болгарии. Та отказалась, и против нее вчерашние союзницы начали Вторую Балканскую войну. К Сербии и Черногории примкнули и Греция, и даже их противница Турция, и Румыния, вознамерившаяся прихватить Южную Добруджу. Российская общественность пребывала в шоке – если Первую Балканскую сочли торжеством идей панславизма, то Вторая их просто перечеркнула. А для дипломатических усилий и времени особого не было. Наступление на Болгарию развернулось со всех сторон, она за месяц была разгромлена и запросила мира, уступив не только завоеванное, но и некоторые собственные земли.

И... все оказались обиженными на Россию. Сербы – за то, что не поддержала их требования о выходе к морю. Болгары – что не заступилась. А Турция, где разложившаяся революционная армия показала крайне низкие боевые качества, осознала, что ей надо иметь сильных покровителей. Да и материальное ее положение было плачевным – дефицит бюджета составлял 19 млн. лир, а на послевоенное восстановление требовалось еще 20 млн. – это при годовом доходе в 29 млн. И после нескольких лет охлаждения Порта снова пошла на сближение с Германией. "Дойче Банк" тут же выразил готовность помочь ей. За ряд уступок – за преимущественное право покупки казенных земель, за контроль над некоторыми налогами и т.п. Немцы предложили услуги и в реорганизации армии, направив в Стамбул миссию Лимана фон Сандерса, первоначально состоявшую из 42 генералов и офицеров. Кайзер придавал ей исключительное значение для привлечения Порты в союз и перед отъездом удостоил всю миссию личной беседы. Иттихадисты также возлагали большие надежды на немцев: каждый офицер получал в турецкой армии звание на ступень выше германского, а фон Сандерс стал фельдмаршалом и был назначен командующим войсками в Константинополе.

Это сразу вызвало резкие протесты со стороны России. Дополнительным фактором, вызвавшим ухудшение русско-турецких отношений, стало обострение армянского вопроса. Как уже упоминалось, "Иттихад" успел отличиться акциями резни, а в ходе Балканских войн из потерянных районов Европейской Турции начался исход сотен тысяч мусульманских беженцев. Победители вели себя не лучшим образом, имели место и "этнические чистки", и грабежи, и изгнание с насиженных мест. Но правительство не позволяло этим массам обездоленных и озлобленных людей оседать в окрестностях Константинополя, а направляло их в Малую Азию, причем в районы, преимущественно населенные армянами. Что не могло не приводить к эксцессам и конфликтам, в которых власти принимали сторону мусульман – а армяне в надежде на заступничество обращались к России. Наместник на Кавказе Воронцов-Дашков представил царю доклад, советуя вернуться к прежней политике покровительства армянам, осуществлявшейся при Александре II. Николай согласился, и в июне 1913 г. министр иностранных дел Сазонов направил туркам ноту, указывая, что "положение армянского населения требует немедленно начать обсуждение необходимых реформ", которые были обещаны еще в 1878 г. Иттихадисты резко воспротивились, поскольку увидели в этом предпосылки для дальнейшего распада государства.

Франция и Англия в обеих проблемах, как с германской миссией, так и с положением армян, заняли уклончивую позицию. Снова всплыли старые опасения, как бы Россия не воспользовалась положением Турции для собственного усиления. А Британия и сама не теряла надежды вернуть утраченное влияние в Османской империи – ведь в Стамбуле находилась и ее морская миссия во главе с адмиралом Лимпусом. Поэтому конфликт, связанный с фон Сандерсом, решили формальным компромиссом – Порту заставили "переименовать" его из командующего в "инспектора" при турецком командующем. А по армянскому вопросу в Лондоне созвали конференцию, на которую была вынесена программа, разработанная русским дипломатом А. Мандельштамом: она предусматривала реформы в шести турецких вилайетах (провинциях), где численность армян преобладала над другими народами и составляла около 40% населения. Но обсуждение затянулось на несколько месяцев. Председательство на конференции досталось германскому послу в Стамбуле Вангенгейму, поддержавшему иттихадистов. И когда 8.2.1914 г. соглашение было все же подписано, программа Мандельштама оказалась сведенной к минимуму. Вангенгейм не преминул доказать визирю Халил-паше, что достигнуто это лишь благодаря Германии, подтвердившей таким образом репутацию "верного друга". Что же касается самих реформ, то к их практическому осуществлению Турция так и не приступила, спустив все на тормозах.

8. РОССИЯ И ЕЕ ДРУЗЬЯ

Что же представляла из себя Россия накануне мировой схватки? Если мы взглянем на объективные исторические реалии, нам придется отказаться от стереотипных представлений о ней как об отсталой и забитой стране – такие представления сложились под совместным массированным влиянием западнической и большевистской клеветы и фактам не соответствуют. Да, у России были свои особенности, которые, в общем-то, ничуть ей не мешали, а порой давали и преимущества. И человек, которого весьма трудно заподозрить в "славянофильстве" или в "реакционности", граф С.Ю. Витте, в 1893 г. писал: "Находясь на границе двух столь различных миров, восточноазиатского и западноевропейского, имея твердые контакты с обоими, Россия, собственно, представляет собой особый мир. Ее независимое место в семье народов и ее особая роль в мировой истории определены ее географическим положением и в особенности характером ее политического и культурного развития, осуществлявшегося посредством живого взаимодействия и гармоничной комбинации трех творческих сил, которые проявили себя так лишь в России. Первое – православие, сохранившее подлинный дух христианства как базис воспитания и образования; во-вторых, автократизм как основа государственнной жизни; в-третьих, русский национальный дух, служащий основанием внутреннего единства государства, но свободный от утверждения националистической исключительности, в огромной степени способный на дружеское товарищество и сотрудничество самых различных рас и народов. Именно на этом базисе строится все здание российского могущества".

Перед войной Россия переживала бурный экономический подъем. А точнее, за предшествующие полвека периодов такого подъема было несколько. Один – в эпоху реформ Александра II, второй – в конце XIX – начале ХХ в., связанный с деятельностью министра финансов и премьера Витте, который ввел заградительные тарифы для защиты национальной промышленности, добился конвертации валюты путем установления золотого стандарта, проводил государственную политику поощрения предпринимательства. Третий подъем случился в 1907-1914 гг. и обеспечивался политикой премьер-министров П.А. Столыпина и В.Н. Коковцова. Средние ежегодные темпы экономического роста составляли 5-8%.

За 50 лет объем промышленного производства вырос в 10-2 раз (за 13 предвоенных лет – втрое), а по некоторым показателям прирост получился просто баснословным. Так, химическое производство возросло в 48 раз, добыча угля – почти в 700 раз, нефти – почти в 1,5 тысячи раз. Нет, в царские времена еще не возводили Магниток и Днепрогэсов, да ведь и нужды в них пока не возникало. Зато в указанный период огромная страна покрылась сетью железных дорог, были освоены угольные месторождения Донбасса, вовсю стали функционировать нефтепромыслы Баку и Грозного, строились такие гиганты, как Путиловский, Обуховский, Русско-Балтийский заводы, текстильные центры в Иваново, Подмосковье, Лодзи и т.п. Между 1890 и 1914 гг. объем внешней торговли утроился, достигнув 3 млрд руб. В текстильной, легкой, пищевой промышленности Россия полностью обеспечивала себя и вывозила товары на внешний рынок. Она занимала первое место в мире по производству зерна ежегодный экспорт составлял 100 тыс. тонн, по 226 кг русского зерна на каждого жителя тогдашней Европы. Лидировала в Европе и российская текстильная промышленность, а экспорт ее в Китай и Иран превышал британский. Одно из ведущих мест наша страна удерживала по производству и экспорту сахара. Но развивалось и машиностроение – 63% оборудования и средств производства изготовлялись внутри страны.

По темпам роста промышленной продукции и по темпам роста производительности труда Россия к 1913 г. вышла на первое место в мире, опередив США, также переживавшие период бурного расцвета. А в целом по уровню экономического развития она уступала только Англии и Германии, догнав Францию, Японию и шагая вровень с Америкой. По объему производства она занимала четвертое, а по доходам на душу населения пятое место в мире. Впрочем, эти сопоставления на самом деле являются довольно некорректными. Ведь в экономические системы западных держав оказывались включены и их колонии, и за их счет обрабатывающая промышленность метрополий получала высокие валовые показатели. А вот "души населения" тех же самых колоний в расчет не принимаются. И надо думать, что если бы к Англии добавить население Индии, Бирмы, Египта, Судана, Южной Африки и т.д. и т.п., то реальная цифра стала бы куда ниже российской.

Неверными оказываются и представления о том, будто наша экономика сильно зависела от иностранного капитала – в советское время Россию вообще изображали чуть ли не придатком западных стран. Общий объем зарубежных вложений в отечественную промышленность составлял по разным оценкам от 9 до 14%, то есть был не больше, чем в западных странах, которые тоже пользовались иностранными инвестициями, когда это диктовалось целесообразностью. Можно привести сравнение – внешний долг России к 1914 г. достигал 8 млрд. франков (2,996 млрд. руб.), причем имел тенденцию сокращаться. А внешний долг США составлял 3 млрд. долларов (6 млрд. руб.). Превышал российский вдвое. Это была общая тенденция всех стран, развивающих свою экономическую базу. Почему не брать, если выгодно? Вот и Россия брала – либо в критических ситуациях, наподобие 1905-1906 гг., либо для осуществления крупных и капиталоемких проектов, как железнодорожное строительство. И это действительно было выгодно: немцы при нехватке свободных капиталов провозились с Багдадской дорогой 20 лет, так ее и не закончив, а огромная Транссибирская магистраль была создана за 14 лет и вскоре уже приносила колоссальную прибыль.

Исключением в отношениях с иностранцами являлись связи с Германией. Она с лихвой использовала односторонние выгоды кабального договора, который навязала русским за "помощь" в 1904 г. Немецкие товары составляли половину импорта в Россию, подавляя развитие аналогичных отечественных отраслей. Причем русским навязывали даже совершенно не нужное им прусское зерно. Выращиваемое руками русских, так как ежегодно немцы за мизерную плату набирали в западных губерниях сотни тысяч сезонников. Германский капитал активно внедрялся и в самой России, захватив под контроль половину торговых фирм, часть банков, судостроительных и судоходных компаний, две трети электротехнических предприятий. Видный американский историк Дж. Спарго писал: "Хладнокровная, безжалостная манера, с которой Германия осаждала Россию со всех сторон, как в Азии, так и в Европе, систематические усилия по ослаблению своей жертвы, его экономическая эксплуатация вызывает в памяти удушение Лаокоона и его сыновей".

Но в 1914 г. срок договора истек. И съезд российских экспортеров, состоявшийся в Киеве, обратился к правительству: "Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу". Предлагалось ввести тарифы для компенсации привилегий германским трестам, развивать торговлю с другими государствами – с которыми выгода будет обоюдной. Аналогичные требования сыпались отовсюду. Д.И. Менделеев говорил: "Вы не можете пахать всю русскую землю германскими плугами". А министр финансов Барк пришел к заключению: "Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты! Наши рынки должны быть для Германии закрыты". В общем, продлить договор Петербург отказался, и газеты писали об "экономической дуэли между русскими и германцами". Хотя на самом деле Берлин просто поставили в равные условия с другими государствами.

Население России составляло в это время 160 млн. чел. и быстро росло, рождаемость была очень высокой (45,5 детей на 1000 жителей в год), иметь 5-6 детей в крестьянской семье считалось нормальным. А версии о низкой культуре и "полной неграмотности" большинства тогдашних россиян реальным фактам отнюдь не соответствуют. Просто западные исследователи, оценивая уровень грамотности в России в 30%, допускали "юридическую" подтасовку. Учитывали выпускников гимназий, реальных училищ, земских школ – но не принимали в расчет церковно-приходские, полагая, что они не дают "настоящего" образования. Хотя как раз их-то оканчивали почти все деревенские мальчишки и девчонки, и уж худо бедно, а читать, писать и считать обучались. А в 1912 г. в России вообще был принят закон о начальных училищах и введении обязательного начального образования. Так что неграмотность сохранялась только в некоторых национальных областях Северного Кавказа, Казахстана, Средней Азии, среди "инородцев" Крайнего Севера и Сибири. Но ведь и индус в составе Британской империи или алжирец в составе Франции вряд ли были более образованными. Однако и в этом случае подсчеты велись исключительно для метрополий.