Текст книги "За Веру, Царя и Отечество"

Автор книги: Валерий Шамбаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 64 страниц)

Спастись 4-я армия смогла только своевременным отступлением. Зальц за неумелое руководство был снят, и на его место назначили 57-летнего Алексея Ермолаевича Эверта. В Маньчжурии он был начальником штаба у Куропаткина, потом командовал войсками Иркутского округа, был наказным атаманом Забайкальского Казачьего Войска. По натуре он являлся скорее штабным, чем командным работником, причем знаменит был крайним педантизмом – например, перед началом операции высчитывал необходимое количество боеприпасов даже не до сотен а до единиц снарядов. Но в ситуации с 4-й армией его акуратность и деловитость пришлись очень кстати. Он сумел восстановить управление отступающими войсками, наладить их боепитание, организовать оборону. К тому же армии начинали операцию не в полном составе. И 4-я по мере отхода усиливалась частями, отправленными ей вдогон. К 27.8 она заняла позиции южнее Люблина на фронте 90 км. И все попытки австрийцев прорвать ее оборону или обойти фланги успеха не имели, многочисленные атаки были отражены, и противник на этом участке был остановлен.

Во многом по вине 4-й армии попала в трудное положение и соседняя, 5-я. Командовал ею 64-летний генерал от кавалерии Павел Адамович Плеве. По своему характеру – человек очень скромный, но волевой и энергичный. И талантливый военачальник. Молодым офицером Генштаба участвовал в Турецкой, служил в строевых частях и штабах, а перед войной командовал войсками Московского округа. У него было 4 корпуса – 25-й, 19-й, 5-й и 17-й, но к началу наступления тоже неполных (147 тыс. чел. и 456 орудий). А навстречу выдвигалась 4-я австрийская армия – 250 тыс. чел. и 462 орудия. Причем местность здесь была очень удобной для маскировки – леса, поймы рек, что позволило противнику расположиться скрытно, и разведка значительных сил перед армией не обнаружила. А 23.8, когда началось сражение у Красника, Плеве получил приказ помочь 4-й армии. Он развернул войска, двинувшись на запад. И тут же, на марше, получил фланговый удар. Одна австрийская группировка восточнее г. Томашова обрушилась на 35-ю пехотную и 7-ю кавалерийскую дивизии, шедшие уступом сзади. Отбросила их на север и прорвалась в тылы армии. Другая группировка под Замостьем ударила в стык между 4-й и 5-й русскими армиями, чтобы не дать им соединиться.

Австрийцы стремились расчленить войска Плеве и уничтожить по частям. Оттеснить фланговые 25-й и 17-й корпуса и окружить центральные 19-й и 5-й. В общем, сделать примерно то же, что Гинденбург сделал с армией Самсонова. На правом крыле русских 26-27.8 противнику удалось вклиниться между 25-м и 19-м корпусами. Под сильным натиском 25-й вынужден был отступить. Австрийский 2-й корпус стал обтекать правый фланг 19-го и вышел ему в тыл. Корпус оказался в окружении. Но и Плеве умело маневрировал своими соединениями. Соседний, 5-й корпус, он быстро вывел во фланг и тыл австрийцев, окруживших 19-й. Контратакой 1-й и 5-й донских казачьих дивизий, к которой подключились и пехотные части, кольцо было прорвано, при этом 15-я австрийская дивизия, очутившаяся на направлении удара, была почти полностью уничтожена. Но в это время, 28.8, и левофланговый 17-й русский корпус был сбит с позиций и отброшен. Теперь враг охватывал полукольцом центральную группировку, и чтобы выйти из угрожающего положения, Плеве приказал отступить. 5-я армия стала отходить к г. Холму, где сомкнулась единым фронтом с 4-й. В итоге австрийцам в Польше удалось отогнать русских и продвинуться на 75 -100 км, но развить этот успех и разгромить противника они не смогли.

А между тем уже сказывались успехи наступления на другом участке – в Галиции. Армии Рузского и Брусилова здесь продвигались все глубже, угрожали Львову. И тылы северной группировки противника, теснящей русских в Польше, тоже очутились под угрозой. Давление на части Плеве вдруг резко снизилось австрийское командование занервничало, оставило против него лишь 2 корпуса и кавалерию, а остальные 2 корпуса 4-й армии принялось спешно перебрасывать под Львов. Сюда же начали прибывать и части 2-й австрийской армии из Сербии. Днестр имеет ряд почти параллельных притоков, образующих естественные рубежи на подступах к главному городу Галиции. И австрийцы разворачивали главные силы по рекам Золотая Липа и Гнилая Липа, текущим с севера на юг – и по р. Буг, текущей с юга на север и как бы продолжающей эту линию. Брусилова, продвигающегося вдоль Днестра по левому берегу, попытались задержать чуть раньше, на р. Коропец, где его южный фланг атаковали около 2 дивизий. Но их остановили части 8-го корпуса ген. Радко-Дмитриева и 12-го ген. Леша. Навязали встречный бой, отбросили и обратили в бегство, захватив всю артиллерию и много пленных. И вышли к р. Золотая Липа.

Галицийская операция

Однако в это время соседняя, 3-я армия натолкнулась на главный рубеж вражеской обороны и встретила сильное сопротивление. А оборону австрийцы, в отличие от французов, строить умели. Не только добросовестно окапывались, но каждый солдат носил в ранце 5-6 м колючей проволоки, чтобы можно было быстро поставить заграждения. Продвижение на этом участке замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Левофланговый 10-й корпус получил контрудар австрийцев и вынужден был попятиться назад. Центральные, 9-й и 11-й, тоже были атакованы в районе г. Буска, хотя и сумели устоять. А на правом фланге 21-й корпус и 11-я кавдивизия завязали ожесточенные бои за г. Каменка-Струмилово. Противник наседал отчаянно, атака следовала за атакой. Несколько раз венгерская кавалерия прорывала боевые порядки, добиралась до русских батарей и начинала рубить прислугу. Но в бой бросались резервы, и прорвавшиеся сами гибли под саблями русской конницы.

Иванов отдал приказ Брусилову – помочь Рузскому. Львов, по сути, был крепостью, его окружали довольно сильные форты, поэтому директива предписывала двум армиям совместными усилиями разгромить противостоящие соединения врага и начать осаду города, 3-й – с севера и востока, а 8-й с юга. Но русское командование не знало, что крепость перед войной была упразднена, а орудия с фортов сняты, поэтому всю надежду отстоять Львов австрийцы как раз и связывали с полевым сражением на подступах к нему. Брусилов получил данные авиаразведки, что значительные силы противника сосредоточены на р. Гнилая Липа. 24-му корпусу ген. Цурикова, который следовал сзади вдоль Днестра, догоняя армию, он послал распоряжение быстрее выдвигаться и прикрыть южный фланг со стороны г. Галича. А остальным войскам поставил задачу совершить довольно сложный фланговый марш на север, чтобы примкнуть к 3-й армии. Причем совершить быстро и ночью, а утром атаковать врага: 8-му и 12-му корпусам ударить с фронта, но Гнилую Липу не переходить. А 7-му форсировать ее и охватить северный фланг противостоящей группировки, отрезая ее от войск, расположенных против 3-й армии и от Львова,– чтобы не отступила в город и не укрепилась в его фортах.

29.8 развернулось ожесточенное сражение по берегам Гнилой Липы и Буга. Местность тут была для наступления очень неудобная, труднопроходимая. Кругом ручьи, речушки, болота, а все мосты и гати простреливались. Особенно тяжело пришлось войскам Радко-Дмитриева. 24-й корпус, который должен был догнать армию и прикрыть ее с юга, отставал, во фронте образовалась брешь. И этим воспользовались вражеские части, засевшие в г. Галиче – тут же совершили вылазку и нанесли контрудар, стремясь выйти в тылы 8-го корпуса и всей армии, так что Радко-Дмитриев вынужден был загнуть свой левый фланг и отбивать атаки. Но командир 24-го Цуриков догадался выслать вперед одну бригаду, она двигалась ускоренными маршами и подоспела вовремя. С ходу вступила в бой и оттянула на себя части галичского гарнизона. А на северном фланге с большим трудом и значительными потерями атаковал 7-й корпус, кое-как, еле-еле продвигаясь вперед, буквально вгрызаясь в оборону врага.

30-31.8 ему все же удалось форсировать Гнилую Липу, но при этом создалась новая угрожающая ситуация. Когда корпус перешел реку, возник разрыв между ним и 12-м. И противник этим тоже не преминул воспользоваться, бросив в их стык значительные силы. Спасла положение 12-я кавалерийская дивизия Алексея Максимовича Каледина. В критический момент, без приказа свыше, он по своей инициативе спешно выдвинул дивизию на направление прорыва. Кавалеристы и дивизионная артиллерия самоотверженно закрыли брешь. И начдив у них оказался достойным. Донской казак, уроженец Усть-Хоперской станицы, он получил два военных образования, одно время возглавлял штаб Войска Донского. Но и в строю послужил достаточно, был опытным и умелым генералом. Атаки многократно превосходящего неприятеля следовали одна за другой, но их отражали огнем орудий и спешенных эскадронов, по прорвавшимся наносили удары конными резервами. И продержались, пока на помощь не подоспела пехотная бригада. Но дальше прорыв 7-го корпуса, достигнутый столь тяжелыми жертвами и усилиями, пошел куда легче. Части продвигались все глубже во вражескую оборону, и 1.9 наступил перелом. Австрийцы не выдержали. Дрогнули и стали отступать. Причем их отступление принимало все более беспорядочный характер. И Брусилов, верно угадав этот момент, приказал войскам "наподдать". Его корпуса с новой силой обрушились на врага, окончательно сломили оборону, перешли Гнилую Липу и устремились в преследование, захватывая много пленных и трофеев. И на участке 3-й армии тоже наметился успех, она все сильнее теснила неприятеля к Львову.

2.9 крупная победа досталась и на долю левофлангового 24-го корпуса, действовавшего в отрыве от основных сил. Галич, лежащий перед ним, был сильно укреплен, имел много тяжелой артиллерии и обороняться мог долго. Но гарнизон, причинивший столько неприятностей своей вылазкой, был перемолот в полевых боях, и когда рухнул фронт на Гнилой Липе, остатки войск в Галиче тоже заметались и запаниковали. И город был взят одной атакой, русским достались все орудия и огромные запасы. В этот же день 2-я сводная казачья дивизия с ходу захватила г. Станислав (Ивано-Франковск) и, развивая успех, ринулась в рейд по тылам противника на Калуш и Стрый. А Брусилову авиаразведка доложила, что к Львовскому вокзалу стягивается масса войск, и набитые поезда отходят один за другим. Как впоследствии выяснилось, австрийцы ждали главного удара русских с запада – и действительно, сумели тут остановить Рузского. Но прорыв 8-й армии южнее оказался для врага очень опасным – открылись тылы, и командование испугалось, что русские захватят железнодорожный узел и отрежут их войскам пути отхода. Поэтому решило оставить Львов.

Что оказалось неожиданностью и для нашего командования. 3.9, когда Брусилов со штабными офицерами ехал к Рузскому для совместного совещания, одна из машин, в которой следовали полковники Гейден и Яхонтов, отстала и сбилась с дороги. Увидев, что от Львова идут крестьяне, местные русины (так называли западных украинцев) офицеры поинтересовались: "А что, много там войска?" И получили ответ: "Нема никого, все утекли". Гейден и Яхонтов сперва не поверили, но заинтересовались. Уж очень соблазнительной показалась возможность блеснуть с истинным офицерским шиком. И поехали во Львов. У предместий обогнали свои передовые части и направились к центру города. Львов жил почти "мирной" жизнью, и солдат противника в нем действительно уже не было. Полковники не отказали себе в удовольствии позавтракать в лучшей гостинице Жоржа, купили знаменитых львовских конфет и поехали обратно – докладывать. В этот же день с юга в город вступил разъезд дивизии Каледина, а с запада части 3-й армии – 9-й корпус Щербачева. Его полки продвигались, не встречая сопротивления, и один за другим занимали форты. Причем Рузский, узнав об этом, был весьма озадачен и приказал Щербачеву соблюдать сугубую осторожность – не приготовил ли враг какой-нибудь хитрой ловушки? Сражение было выиграно. Русские войска входили в столицу Галиции. Рузский за эту победу был произведен в генерал-адъютанты, его и Иванова наградили орденом Св. Георгия III степени, Брусилова – IV степени.

Из тюрем и лагерей было выпущено много интернированных русских, а также местных жителей, посаженных за "русофильство" (в основном, просто за неосторожные высказывания в пользу русских). Организовывалась новая администрация для управления гражданскими делами занятого края. Градоначальником Львова стал полковник Шереметев. Позже назначили и генерал-губернатора Галиции – графа Бобринского. Никаких контрибуций на Львов и другие взятые города не накладывалось, а от населения требовалось только соблюдение спокойствия и выполнение предписаний начальства. Встречали русских по-разному. Крестьяне-русины – с радостью. В большинстве они были православными и даже говорили тогда на другом языке! В своих воспоминаниях наши офицеры с удивлением отмечали, что язык русин гораздо ближе к великорусскому, чем украинский (что не удивительно – ведь в Поднепровье славяне смешивались с тюркскими народами, а в Прикарпатье в большей степени сохраняли одно из наречий Киевской Руси). Поэтому русины воспринимали оккупацию как приход "своих". Благожелательно были настроены и поляки – тем более что великий князь Николай Николаевич издал воззвание, обещая после войны предоставление Польше автономии. И теперь с победой России они связывали надежды не только на автономию, но и на объединение своей страны. Явно выраженную русофобскую позицию занимала униатская церковь. И весьма недружественным было отношение немецкой и еврейской части населения – в Австро-Венгрии евреи пользовались более широкими правами, чем в России. Поэтому каждая группа населения теперь переживала, к какому государству отойдет Галиция после войны. Впрочем, военные власти относились лояльно ко всем, кто сам относился к русским лояльно. И вроде действовало. Враждебные акции были, но до перерезания телефонных проводов и стрельбы в спину, в отличие от Восточной Пруссии, здесь не доходило никогда.

Однако первые сражения преподнесли и ряд неприятных сюрпризов. Так, расход боеприпасов оказался куда выше запланированного – даже учитывающего опыт Японской. И потери оказались гораздо больше, чем можно было ожидать. Существующие медицинские структуры не справлялись с наплывом раненых, выявилась и полная несогласованность действий между военным ведомством и Красным Крестом. Тысячи раненых копились в лазаретах и на станциях – наспех перевязанные, без подстилок, на голой земле. Доклады о плохом состоянии санитарного дела посыпались изо всех армий и корпусов. И Верховный Главнокомандующий предпринял самые решительные меры. Начальник санитарно-эвакуационной части Евдокимов, не отреагировавший вовремя на тревожное положение, был снят, а на его место назначили принца Александра Петровича Ольденбургского с диктаторскими правами по отношению к любым, военным и гражданским службам. И он весьма энергично взялся наводить порядок.

К вопросу помощи раненым подключились частные лица и организации. Императрица Александра Федоровна и члены царствующей фамилии на свои средства снаряжали санитарные поезда, создавали госпитали. А в Москве по инициативе губернской управы был создан "Всероссийский Земский Союз помощи больным и раненым" – на эти цели земцы собрали 600 тыс. руб. Набирался медперсонал, оборудовались дополнительные медицинские учреждения и транспорт. Председателем Союза стал князь Г.Е. Львов. Царь с благодарностью принял эту инициативу. И циркуляром министерства внутренних дел губернаторам предписывалось всяческое содействие работе Союза. Чуть позже с той же целью возникла другая организация – "Всероссийский Союз Городов". Оба они объединились в "Союз Земств и Городов" ("Земгор"), начавший создавать свои фронтовые и губернские комитеты. И положение с пострадавшими воинами стало быстро выправляться.

Бои выявили и серьезное преимущество противника в тяжелой артиллерии. Но в России крупнокалиберные орудия не производились, сказалась ориентация Сухомлинова на иностранные фирмы. Но данный недостаток тоже старались компенсировать по мере возможности. Снимались и отправлялись на сухопутный фронт орудия береговой обороны калибра 152 и 254 мм. Хотя этого, было, конечно, мало. И для повышения ударной силы артиллерии начали применять ее массирование на главных участках. Поэтому в русской армии стали формироваться столь мощные соединения, как артбригады из 8 батарей по 8 орудий.

18. МАРНА

Французские и британские войска, разбитые в приграничном сражении, отступали, а германские группировки, преследуя их, устремились для решающего удара. 1-я армия Клюка должна была совершить глубокий обход двигаясь от бельгийской границы, пройти мимо Парижа с запада и лишь после этого развернуться, окружая французскую столицу и выходя в тылы всему фронту противника. 2-я нацеливалась прямо на Париж через Ла Фер и Лаон, 3-я – через Шато-Тьери, 4-я, 5-я и 6-я наступали восточнее Парижа, одна на Реймс и Эперне, другая, обходя Верден – на Шалон и Витри-ле-Франсуа, третья – на Туль и Невшато. 7-я должна была поддерживать 6-ю и сковывать силы неприятеля в районе Эпиналя. 24.8 эти две армии под общим командованием Руппрехта нанесли новый удар, обрушив на противника огонь 400 орудий. Но и французы здесь держались стойко, начали наконец-то окапываться, что сразу упрочило оборону. 6-й германской армии удалось лишь потеснить их, но она при этом подставила свой фланг и была отброшена контрударом на 16 км. Положение в Лотарингии немного стабилизировалось, и Жоффр получил возможность снимать отсюда части для переброски на прорванный левый фланг. И на основе сборной "Лотарингской армии", спешно перевозимой под Амьен, стала формироваться новая, 6-я армия Монури. Предполагалось, что она вместе с 4-й и 5-й составит кулак для наступления. Но срок ее готовности получался только ко 2.9.

Немцы же усиленно нажимали. Заняли брошенный без боя Лилль. Преследуя отступающую 3-ю армию Рюффе, осадили Верден. На другом фланге вышли к лучшей французской крепости Мобеж, которому предстояла теперь судьба Льежа и Намюра – тут оставили один корпус, и он стал ждать осадную артиллерию. А 4-я армия герцога Вюртембергского 25.8, перевалив Арденны, дошла до Седана. 4-я французская контратаковала, чтобы помешать врагу форсировать Маас. Схлестнулись во встречном бою на открытом поле. Как вспоминал германский офицер, "бой был таким ужасным, что дрожала земля. Даже наши бородачи плакали". Но и во французских полках потери доходили до 50 %. Немцев все же отбросили и взорвали все мосты в округе. Но соседняя, 5-я армия Ларензака откатилась далеко назад, между ней и 4-й образовался разрыв в 50 км. Чтобы заткнуть его, Жоффр решил перебросить сюда 3 корпуса, взятых из 3-й и 4-й армий. Из них образовывалась новая армия под командованием Фоша (по случайности она получила наименование 9-й – при отсутствии 7-й и 8-й). Но пока она существовала только на бумаге.

Чтобы выиграть время для перегруппировок и формирования новых армий, Жоффр задумал задержать врага контрударом на р. Сомма, у Сен-Кантена. Силами 5-й армии и англичан остановить и разбить глубоко вклинившуюся на юг 2-ю германскую армию, а потом подключится 6-я Монури и врежет с запада по группировке Клюка. Ларензак возражал, настаивал на дальнейшем отходе, но Жоффр приехал к нему лично и устроил скандал, обещая отдать под суд. И тот начал исполнять приказ. Однако договориться о взаимодействии с англичанами не удалось. Правда, к ним прислали из дома подкрепление, еще 1,5 дивизии, но этого было явно недостаточно. Френч уже думал только об эвакуации и воспринял их как лишнюю обузу. Его штаб удирал далеко впереди своих войск, не имел представления о реальной обстановке, и контакт между 1-м корпусом Хейга и 2-м Смит-Дорриена тоже оказался утрачен. Не получая приказов, откатывались в беспорядке куда придется, чем, кстати, ввели в недоумение и немцев. Корпус Хейга случайно наткнулся на 2 заблудившихся германских полка, запаниковал и просил помощи, уверяя, что "положение очень критическое". Получив это донесение, начальник штаба Мерэй упал в обморок, а Френч решил, будто это обход, и приказал отступать дальше. А Смит-Дорриен встретил у Ле-Като армию Клюка – и вступил в бой.

В штабе главнокомандующего узнали и сочли его погибшим. Но и Клюк ошибся. Счел, что против него не один корпус, а вся британская армия. И чтобы прихлопнуть ее одним махом, стал производить сложные маневры. Обрушил на противника огонь артиллерии, повел атаки, но главные силы послал в глубокий обход. Спас Смит-Дорриена только полученный им приказ об отступлении. Снова запоздалый, довести его смогли не до всех частей, втянувшихся в бой, и батальон гордонских горцев погиб весь. А 1-й корпус Хейга слышал грохот сражения, хотел помочь соседям, но не знал, где они располагаются. Ночью войска Смит-Дорриена снялись с позиций и ушли. А немцы их не преследовали, ожидая результатов обхода. В общем, англичане снова избежали ловушки, но бросили на поле боя 38 орудий, а потери их с начала боев достигли 15 тыс. чел. Отступление их стало еще более беспорядочным, многие подразделения отставали от своих частей и шли с французами, поэтому считалось, что потери гораздо больше. В Сен-Кантене 2 батальона побросали оружие и настроились ждать немцев – сдаваться. И командиры с трудом уломали их не сражаться, а хотя бы идти дальше.

Французское правительство было в панике – стало ясно, что немцы уже угрожают столице. Разразился правительственный кризис. Военный министр Мессими полагал, что Жоффр неумелым командованием ведет страну к гибели. Выдвигал в спасители Франции престарелого генерала Галлиени – когда-то на Мадагаскаре Жоффр был его подчиненным. И предлагал сделать Галлиени военным губернатором Парижа с подчинением не Главнокомандующему, а правительству. Жоффр резко возражал против многовластия. Ссора в верхах в столь напряженный момент грозила непредсказуемыми последствиями, и президент Пуанкаре отправил кабинет в отставку. Новым военным министром стал Мильеран, а Галлиени был подчинен Жоффру. Но защищать Париж ему было нечем. Оборонительные сооружения не могли быть подготовлены раньше 15.9. И Галлиени полагал, что это все равно бесполезно, оборонять Париж надо на дальних подступах, иначе произойдет то же, что с бельгийскими крепостями. А войск Жоффр не давал, заявляя: "Да какое значение имеет Париж!. Потеря Парижа еще не означает конца борьбы". После долгих споров сошлись на том, что Галлиени будет подчинена 6-я армия, но лишь в том случае, если ей придется отступить в Парижский укрепрайон.

В меру своих сил помочь союзникам пытались бельгийцы. Их армия 25-26.7 предприняла вылазку из Антверпена, чтобы притянуть на себя врага, но германский 3-й резервный корпус отразил эту атаку. Дополнительную помощь старалась оказать и Британия. 27.8 3 батальона морской пехоты высадились в Остенде. Предполагалось, что сюда отойдет 30-тысячный гарнизон Намюра, и можно будет создать фланговую группировку, которая отвлекла бы часть немцев. Но деморализованные защитники Намюра разбредались в нескольких направлениях. В Остенде собралось всего 6 тыс. бельгийцев, и они оказались совершенно небоеспособны, думая лишь об эвакуации. Поэтому через 3 дня морскую пехоту снова посадили на корабли и отправили в Англию. Однако в эти критические дни уже начало сказываться влияние русского фронта.

Победы Ренненкампфа и Мартоса заставили германское командование оглянуться в другую сторону. 26.8 Гвардейский резервный и 11-й корпуса, освободившиеся после взятия Намюра, вместо возвращения в состав 2-й и 3-й армий получили приказ на переброску в Пруссию. Туда же перебазировалась 8-я кавдивизия из 6-й армии. Еще один корпус, 5-й из 5-й армии, был задержан в районе Меца на случай, если на Востоке понадобятся новые силы. Были перенацелены на Восток и два резервных корпуса, формирующиеся в Германии и предназначавшиеся для подкрепления Западного фронта. Впрочем, французы в тот момент помощи еще не оценили. Их разведка засекла воинские перевозки, но у страха глаза велики, и она сделала вывод, что наоборот, с Восточного фронта 2 корпуса перегоняются на Западный. И в Петроград полетели панические ноты, что русские плохо выполняют союзнические обязательства и слабо нажимают на противника, позволяя ему снимать части во Францию.Но как бы то ни было, сотни эшелонов из Бельгии и Лотарингии потянулись на восток.

А 5-я армия под личным руководством Жоффра нанесла контрудар у Сен-Кантена. Но Бюлов уже знал о ее выдвижении и ждал ее. Атака была отбита, и немцы сами нанесли встречный удар. Французы побежали, на мостах через Уазу отступающие части давились в пробках. Ларензак сумел навести порядок, перегруппировал силы и возобновил бой. И на правом фланге, у г. Гиза, добился успеха. Здесь группировка ген. д`Эспере атаковала с оркестром, под музыку. Понесла огромные потери, но опрокинула врага. Командир ближайшего к французам британского корпуса Хейг готов был помочь немцы неосторожно подставили ему фланг, но Френч полагал, что для восстановления боеспособности английских войск нужно "несколько дней или даже недель", запретил ему ввязываться в бой и велел отступать дальше. В это время и 4-я германская армия герцога Вюртембергского, получив поддержку 3-й фон Хаузена, сломила французскую оборону на Маасе. Так что войска Ларензака продвинулись вперед, а на флангах у него 4-я французская армия и англичане катились назад. Создалась угроза окружения. Запрос о разрешении отойти в штабе Жоффра сперва назвали "абсурдом", но потом оценили опасность, и к вечеру 29.8 Ларензаку приказали отступать, взорвав мосты через Уазу.

А 6-я армия, ради подготовки которой предпринимался контрудар, так и не успела сосредоточиться. Она представляя собой "сборную солянку" из надерганных отовсюду дивизий и бригад, попала под удар 2 корпусов фон Клюка и не смогла даже оказать серьезного сопротивления, стала отходить к Парижу. Французский фронт стал распадаться и все сильнее прогибался к югу. Армии огрызались контратаками, но пятились дальше. Немцы казались неудержимыми, за неделю было сдано 70 городов и области, где проживала 1/6 населения Франции. Ж.Рейнан писал, что это "настоящее нашествие со всеми его ужасами и унижениями. Неприятельские отряды надвигаются со всех сторон, останавливаясь только для грабежа и опустошения погребов. Армия фон Клюка, вступив в Шантильи, оказалась на расстоянии 41 км от Парижа, а ее кавалерийские разъезды в 30 км". Штаб Жоффра из Витри-ле-Франсуа несколько раз переезжал глубже, добравшись до Шатильона. Напуганные известиями о германских зверствах, дороги запрудили массы беженцев. А перемешавшись с ними, двигались растрепанные воинские подразделения, причем многие части уже и сами не знали, куда они идут. Солдаты по 5 дней не имели горячей пищи, а в штабах, по выражению очевидцев, " дул ветер поражения". Множились панические слухи. Банды дезертиров грабили крестьянские дома. Жоффр восстанавливал порядок теми мерами, которые в наше время почему-то принято считать сугубо "сталинскими". Дезертиров, мародеров, паникеров отлавливали патрули и расстреливали на месте безо всякого суда. Конечно, под горячую руку попадали и невиновные, просто поддавшиеся страху. По воспоминаниям современников, вдоль дорог тут и там валялись трупы солдат с запиской на груди – "предатель". Был случай, когда командир роты лично застрелил двух командиров взводов за "пораженчество". А Жоффр за "утрату боевого духа" направо и налево снимал подчиненных, должностей лишилась половина генералов – 2 командующих армиями, Ларензак и Рюффе, командиры 10 корпусов и 39 дивизий. А на их место назначались те, кто мог, по мнению Главнокомандующего, действовать более решительно. И надо сказать, его воля и жесткие меры действительно помогли уберечь войска от окончательного распада и полной катастрофы.

Британцы фактически бросили фронт. Френч считал нужным поскорее убраться из Франции и даже распорядился выбросить из обозов "все боеприпасы и другие предметы, не являющиеся абсолютно необходимыми". И держаться "на значительном расстоянии от противника". То есть вступать в бой больше вообще не собирался. А среди солдат такие приказы усиливали панику. Из фургонов летели на дорогу ящики со снарядами и патронами, и люди грузились сами, чтобы удирать быстрее. Встревоженные французы созвали совместное совещание с участием военных министров Китченера и Мильерана и кое-как добились решения, чтобы англичане хотя бы отступали не на запад, к ближайшим портам, а к Парижу, вместе с французскими войсками.

Однако немцы степень своих успехов сильно преувеличивали, сочли, что противник разгромлен окончательно, так что остается лишь преследовать его и добить. И безудержно гнали вперед, чтобы выдержать график "блицкрига". А между тем, им тоже приходилось очень тяжело, потому что сам план Шлиффена начал давать сбои. Ударная группировка оказалась уже серьезно ослабленной. 2,5 корпуса было переброшено в Россию, 2 осталось в Бельгии против Антверпена и для поддержания порядка, 1 осаждал Мобеж, несколько соединений – крепость Живе. А в боях войска несли большие потери. И первоначальная подавляющая концентрация сил нарушилась. При переходе границы на правом, ударном крыле плотность составляла 10-11 тыс. солдат на 1 км фронта (на левом – 2 тыс. солдат на км), теперь она снизилась до 3-5 тыс. на км. Между армиями стали возникать разрывы. А резервов не было, маневрировать приходилось одними и теми же частями, гоняя их туда-сюда. Войска проходили по 30 – 40 км в день и были страшно измучены. То, что хорошо получалось на карте и на маневрах, в условиях реальной войны и изо дня в день оказывалось на пределе человеческих возможностей. Немецкий офицер писал: "Наши люди дошли до крайности. Солдаты валятся от усталости, их лица покрыты слоем пыли, мундиры превратились в лохмотья".

Плохо было с транспортом и со связью. Французы при отступлении портили железные дороги, телефонные и телеграфные линии. Повозки застревали в пробках у взорванных мостов, а те несколько десятков автомашин, с которыми немцы начали войну, сломались еще в Бельгии. Отстала тяжелая артиллерия, начались перебои с боеприпасами, некоторые части для облегчения бросали шанцевый инструмент – но и этому не придавалось значения, ведь считалось, что враг уже не боеспособен. Быстро протянуть телефонную связь на такие расстояния было нереально, радиостанции являлись еще ненадежными, и Ставка, находившаяся за 150-200 км от фронта, порой в течение 1-2 суток не имела сведений о той или иной армии. А промежуточных органов, способных более оперативно реагировать на обстановку, предусмотрено не было... Отстали и обозы, полевые кухни, солдаты шли голодными. Предоставить им время для поисков и приготовления еды было нельзя, чтобы не срывать жесткий график. И единственной пищей становились сырая капуста или свекла, сорванные у дороги. Лошадей выпускали попастись на ближайшие поля.