Текст книги "Ярослав Мудрый. Историческая дилогия"
Автор книги: Валерий Замыслов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Великий князь после шумного пира молвил сыновьям:
– Поспеете в свои города, отдохните, позабавьтесь охотой, побудьте подле отца.
Владимир Святославич, разослав сыновей по городам Руси, теперь редко встречался с ними. А пора уж к чадам своим приглядеться. В жизни всякое случается. Недругов у Руси хватает. Ныне ты во здравии, а завтра можешь и под вражеский меч угодить. Кому тогда наследовать стольным городом и быть великим князем?
Владимир Святославич не впервой задумывался об этом, но выбора в своих мыслях так и не сделал.
«Успею, – решил он. – Авось, Господь и даст долгую жизнь. А назовешь преемника – беду накличешь. Во-первых, на себя: Чернобог [109]109
Чернобог– языческий бог беды, горя и смерти. Князь Владимир хоть и принял христианство, но элементы язычества прорывались в нем еще долгие годы.
[Закрыть]только и ждет, дабы уволочь на тот свет. Стоит изречь, кому сидеть на престоле, и он – тут как тут. Наследника, мол, на боярском совете нарек, ныне к кончине готовься. А во-вторых, наследника остальные сыны не возлюбят, и загуляют по Руси междоусобицы. Кому не пожелается завладеть верховной властью? Нет, пусть обождут сыны другого часа, когда он будет стар, немощен и охвачен недугами. А ныне он крепок, как дуб, недаром ему наложницы покоя не дают. А их едва ли не тысяча. Дай Бог успеть с каждой красавицей на ложе побывать. Прости, Господи, грехи тяжкие!»…
Великий князь перекрестился и пошел в Крестовую палату.
* * *
Князь Ярослав решил поохотиться на тура или вепря. Что попадется. С ним подался в леса обычный десяток дружинников, – с неизменным Заботкой, а теперь и с Могуткой, молодым боярином, Могутой Лукьянычем.
Прошел час, другой, а удача князю не сопутствовала.
– Надо было ловчих с собаками взять, – посетовал Заботка. – Без гончих тяжеленько на зверя ходить. Нюх у них отменный. Никак от нас в дремучие леса убежали.
– Ничего, ничего, Заботка. И мы в дремучие леса углубимся. Где-нибудь на поляне и столкнемся.
Миновал еще час. Всадники с трудом пробивались через трущобы, но вскоре они поредели, и перед дружинниками оказалось огромное непроходимое болото.
– И надо же куда заехали, – поглядывая на топь с чахлым осинником, покачал головой меченоша.
– Никак не наш сегодня день, Ярослав Владимирыч. Надо вспять возвращаться.
– Худая примета без добычи домой отбывать, – впервые молвил за всю охоту Могутка.
– Верно, друже. Болото хоть и велико, но его можно объехать. Там, глядишь, и на зверя угодим.
– Да уж вечор близко, князь. В лесу бы не заночевать? – сторожко кашлянул в курчавую бородку меченоша.
– Не велика беда, Заботка. Не зима! В обход, други! – беззаботно воскликнул Ярослав и тронул коня вдоль трясины.
– Дозволь мне спереди ехать, князь. Места мшистые, обманчивые. Можно так ухнуть, что мать сыра земля вместе с лошадью проглотит, – сказал Могутка.
– У меня конь чуткий. Умник! И все же езжай впереди, если хочешь.
Болото объехали благополучно, и вскоре кони уже ступали по тверди. А еще саженей через двести перед охотниками открылась большая поляна, окаймленная белоногими березами.
Но не роща привлекла внимание путников. На поляне оказались три постройки: довольно просторная, года четыре назад срубленная изба, баня и колодец с журавлем.
– Да кто ж здесь укрылся? – недоуменно глянул на князя Заботка.
– От полюдья кто-то сбежал, – предположил Могутка.
«А моего нового дружинника не только Бог силой наградил, но и разумом», – подумалось Ярославу.
Он перевел взгляд на Заботку и молвил:
– А ты сказывал не наш день. Беглых людей выявили.
Однако слова князя не были жесткими. Дело не такое уж и редкое: из ростовских весей тоже порой уходили в глухие леса смерды.
Из избы вышел пожилой мужик в домотканой рубахе и, увидев перед собой дружинников, остолбенел. Лицо его побледнело, простоволосая голова понурилась. Всё! Конец тебе пришел, Прошка. Сыскали-таки тебя вои князя Владимира. Теперь лиха не избыть… А может, чего приврать?
– Как тебя кличут, и как ты здесь очутился? – спросил Ярослав.
– Прошкой его кличут, князь Ярослав Владимирыч, – молвил степенный дружинник Озарка, кой когда-то охотился на вепря с князем Владимиром, угодившим в селище Оленевку, где великий князь столкнулся с юной девой необычайной красоты. Дева сумела одурачить князя и где-то скрыться.
Владимир Святославич вернулся в Киев, но дева не давала ему покоя, и он позвал Добрыню Никитича.
– Поезжай в Оленевку и привези Прошкину дочь.
Но Березиня как в воду канула.
Прошка после слов дружинника и вовсе головой поник. Тот обо всем ведает, молодого князя не проманешь.
– Прошкой меня кличут, князь. Воин твой правду говорит.
– Рассказывай, и дабы всё без утайки.
– Да уж куды теперь денешься.
И Прошка, понимая, что выкрутиться ему уже не выдастся, обо всем князю поведал.
В конце своего рассказа робость его исчезла. Слова стали осуждающими:
– Да разве так можно князю Владимиру поступать? Мы люди вольные, и дочь моя ему не рабыня. Аль я не прав, князь Ярослав?
«Сей мужик, несомненно, прав, – подумал Ярослав. – Отец не должен силой отбирать у него дочь. Древние устои того не позволяют. Блудливость отца переходит все пределы… И всё же надо как-то обелить великого князя».
– Ты вот что, Прохор. Четыре года миновало. Владимир Святославич давно уже забыл про твою дочь. На охоте он был во хмелю, вот его и занесло. Ты уж не серчай на отца моего. Добро?
Мужик опешил: не ожидал от сына великого князя таких простительных слов.
– Дык, – только и нашелся, что ответить Прошка.
– А, кстати, дома ли дочь твоя?
– С матерью по лесу бродят. По грибы ушли.
Ярослав глянул на тихое, безоблачное небо и вздохнул: огнистое закатное солнце уже завалилось за макушки берез. Еще час – и в лесу станет совсем темно.
– Заночевать не пустишь, Прохор?
– Дык… Завсегда милости просим. Только снедь у меня простецкая. Коль избенкой моей не погнушаетесь, заходите гостюшки дорогие. А я покуда за Устиньей и дочкой сбегаю.
– Чай, сами придут, – молвил Заботка.
– Не придут, мил человек. Березиня как увидит коней – в лесу запрячется. Сам леший ее не отыщет. Заподозрит, что за ней приехали… Я скоро, князь Ярослав, они тут где-то недалече.
Прошка побежал в березовую рощу, а князь приказал воям достать из седельных подсумков перевязи и стреножить коней.
– Оголодали. Травы здесь сочные.
Вскоре из рощи вышли пожилая женщина и девушка, предводимые Прошкой. Он что-то негромко говорил, показывая рукой на дружинников. Женщины подходили к избе робко и неуверенно, чувствовалось, что они напуганы появлением на их заимке чужих людей.
И Устинья, и Березиня держали в руках лубяные кузовки, заполненные белыми грибами.
Женщины подошли к крыльцу избы, подле коей стоял князь, и поклонились.
Ярослав невольно залюбовался белокурой, голубоглазой девушкой. Она и впрямь оказалась необыкновенной красавицей, как рассказывал дружинник Озарко.
Видя неспокойные, встревоженные лица обитательниц заимки, князь Ярослав миролюбиво произнес:
– Да вы не опасайтесь. Ничего худого мы вам не сделаем. Заночуем – и вспять на Киев тронемся.
– Ну, коль так, в избу заходите. Поснедайте, что Макошь послала, – вновь поклонилась Устинья.
Порфишка толкнул супругу в бок: нельзя-де при крещеных людях языческих богов поминать, а Ярослав, в который уже раз, подумал:
«Тысячи лет славяне верили в своих богов и божков, и никакими христианскими речами их не переубедишь, особенно смердов в селищах».
Князь Ярослав, поездив по ростовской земле, давно уже познал, что смерды селились небольшими и совершенно неукрепленными деревнями и селами, кои они называли древним словом «весь». Центром нескольких деревень являлся «погост», – более крупное село, в коем позднее сосредоточился сбор оброков.
Избы представляли собой небольшие жилища и топились «по черному», так что дым из печи обогревал всё внутреннее помещение и лишь потом выходил в волоковые оконца.
В северном ростовском краю избы рубили из бревен. В киевских же весях, используя сухость почвы, хаты глубоко врезали в землю, так что в них приходилось, как в землянку, спускаться по двум-трем ступеням.
Печи на севере делали очень большие – «русская печь» на особых срубах, а на юге довольствовались небольшими глинобитными печами или каменками. И всегда неподалеку от изб находились хозяйственные постройки, – небольшие овины – «шиши» для сушки снопов, крытые глубокие ямы для жита.
Среди домашней утвари – ручные жернова для размола зерна, бывшие в каждом доме, деревянные бочки, корыта, корчаги, глиняные горшки.
Освещались избы лучиной или глиняным светильником – каганцом с просаленным фитилем.
Ткани мастерили изо льна, шерсти и конопли. Ведали смерды рисуночное тканье и вышивку.
Женщины любили носить украшения: серебряные или бронзовые височные кольца, подвешенные к кокошнику, мониста, браслеты, изготовленные умельцами в соседнем погосте. Бусы из заморских камней покупали, по всей вероятности, у забредавших в деревни купцов-коробейников. [110]110
Отличием селений от более поздних было то, что церковь еще не проникла в них. В селах по-прежнему господствовали старые языческие обряды.
[Закрыть]
Перед тем, как войти в избу Прошки, князь обошел вокруг все его постройки и обнаружил за двором не только обязательный для смерда огород, но и три сжатых поля. Довелось же оратаям потрудиться. Сколь земли раскорчевали!
Из хлева же раздалось мычание коровы и ржание лошади. Прошка никак скотину из Оленевки привел. Отчаянный смерд! И приделистый. Добрую избу срубил. Один. Такое лишь дюжему мужику под силу.
В избе Прошки было всё так же, как в обычных сельских избах: печь с полатями, лавки вдоль стен, скамьи, прялка, стол, за коим снедали хозяева, сундук с крышкой на петлях, кадь с водой, светец, лохань для умывания, жернов, корчаги, глиняная посуда и… деревянный божок домового с человечьим лицом, стоявшим возле подпечья.
Изба хоть и топилась по черному, но князю сразу же бросилось в глаза, что все стены начисто вымыты и выскоблены до бела. Выходит, то дело женщин, кои не желают жить в копоти. Но, приглядевшись к избе, Ярослав нашел и другую причину чистоты. Печной свод был сплошным, дым выходил наружу, прямо в жилое помещение, через устье печи, но он не упирался в потолок, ибо потолка не было. Дым же поднимался до самой кровли, а посему он плавал выше людских голов и не ел глаза. Недаром Прошкина изба была гораздо выше других «курных» изб. [111]111
Во многих славянских избах долго не делали потолков, так что при относительно небольшой площади курные избы были достаточно высоки.
[Закрыть]
Печь стояла устьем в сторону входа, в правом углу, но Ярослав уже ведал, что были поселения, где предпочитали левый, но таких поселений было немного. Ведь разожженная печь в зимнее время была одним из главных источников света, а важнейшим женским рукоделием было прядение. Сидя на лавке подле устья печи, женщина правой рукой вращала веретено, левой же сучила нить и, разумеется, то и дело поглядывала в ту сторону. Если печь стояла слева от входа, свет падал неудобно для работы. [112]112
Еще в начале XX века в русской деревне было множество курных изб, в которых, словно полторы тысячи лет назад, работали у печи домашние мастерицы. Не случайно в Словаре В. И. Даля изба с левосторонним расположением печи названа «избой-непряхой», за то, что в подобном жилище женщине «не с руки» прясть.
[Закрыть]
Выявил Ярослав и другую разницу. В правой стене была вырублена дверь в горенку. Редкость для избы смерда. Стало быть, она была пристроена для Березини.
Обычно же вся семья, будь она мала или велика, размещалась в избе – на печи, лавках, полатях, а то и прямо на полу, подстелив под себя тюфяки, набитые соломой или сеном.
Пока Устинья и дочь накрывали на стол немудрящий ужин, Ярослав с нескрываемым любопытством наблюдал за девушкой.
Была она в одном темно-синем домотканном сарафане и без всяких украшений, кои наверняка хранятся в сундуке, куда из поколения в поколение складываются самые дорогие вещи обитателей дома.
Но и без румян и украшений Березиня была так прелестна и пленительна, что Ярослав глаз с нее не сводил. Недаром же князь Владимир был заворожен этой девушкой.
– А каганца у тебя нет, Прохор? Сумеречно в избе.
– Найдется и каганец, князь, – ответил мужик и пошел в чулан.
В избе стало гораздо светлее.
А Ярослав всё поглядывал и поглядывал на красавицу.
– Сколь же тебе лет, Березиня?
– Ныне восемнадцатую весну встретила, князь.
Впервые Ярослав услышал ее голос. Был он мягкий и чистый, что и порадовало князя: по голосу можно почти безошибочно определить нрав человека.
«Дивная девушка», – подумал он, и на душе его становилось всё отрадней.
Накрыв с матерью стол, Березиня удалилась в свою горницу. За ней ушла и Устинья: по стародавнему обычаю женщины не имели права участвовать в беседе мужчин. Ушла со словами:
– Уж ты прости меня, князь, за скудный ужин. Не чаяла, что столь много прибудет гостей.
– Да ты не сетуй, хозяйка. Не пировать к тебе заехали… Придвигай скамьи, [113]113
Во многих исторических романах герои произведений придвигали лавки к столу, но авторы ошибались, так как лавки прикреплялись к стенам, на них отдыхали и спали, к обеденному же столу придвигались лишь скамейки.
[Закрыть]други.
Дружинники подсели к столу, кой был не так уж и скуден. Хлеб оржаной, каша овсяная, репа вареная, тарелка с пчелиными сотами, моченая брусника, соленые рыжики в конопляном масле, кисель.
– Не худо, не худо, Прохор, – одобрительно молвил Ярослав. – Не бедствуешь.
– Да, ить, князь, на всё руки надобны. Спасибо Устинье с дочкой.
– И дочка помогает?
– А то, как же? Без дела и часу не просидит. Крутится. Особливо за прялкой любит нитку сучить. Усердная!
– А не постыло вам тут в лесу? В Оленевку не тянет?
– Оно, конешно, с мужиками повадней, но мы уж тут обвыкли, князь. Места добрые. И речонка под боком, и бортные леса и сенокосные угодья. Были бы руки, сказываю.
– Добро пристроился ты, Прошка, – вступил в разговор Озарка. – Дань-то, небось, великому князю на погост не отвозишь.
Прошка нахохлился.
– Да как же я на погосте покажусь, мил человек? Я ж мужик беглый. Куды уж мне на люди соваться? Мне великий князь сулил руку отсечь, коль дочь ему не приведу, а за побег и вовсе голову смахнет.
– Ну, дочку твою он может и простить, а вот за бегство по головке не погладит. Надо бы Владимиру Святославичу доложить. Не так ли, князь Ярослав?
Ярослав, окинув взглядом поникшего Прошку, неопределенно молвил:
– Я подумаю над судьбой хозяина этого дома… Спасибо за угощение, Прохор.
Князь и дружинники поднялись из-за стола и по привычке глянули на красный угол, где должна висеть икона с «неугасимой» лампадкой. Но в углу было пусто. И всё же каждый перекрестился.
– Сеновал у тебя найдется, Прохор?
– Да как же без сеновала, князь?
– Вот и добро. Хочу на сене заночевать.
Ярослав взял с собой меченошу и Озарку, остальным велел ночевать в избе.
Благовонный упоительный воздух тотчас сморил обоих дружинников, а вот молодой князь долго не мог заснуть.
Все его думы были о Березине. Какая чудесная девушка! Какие роскошные, пышные волосы, большие лучистые глаза, пухлые губы, милые ямочки на щеках! Какой задушевный голос!.. Да то ж неземное творение Господа Бога!
Ярослав никогда еще в жизни не задумывался о какой-либо девушке, хотя отец после победы над печенегами, напрямик сказал:
– Не пора ли тебе, Ярослав, о знатной невесте помыслить? Может, моим послам византийскую царевну сосватать?
– Воля твоя, отец. Но я пока о невестах не помышляю. А как надумаю – непременно скажу.
– Помышляй! Мне надо с Византией дружбу крепить. А коль долго будешь раздумывать, сам тебе невесту привезу.
Привезет! Отец не о личном счастье сына думает, а, допрежь всего, о делах державных. Но в этом его осуждать нельзя: государство – превыше всего.
И всё же Ярославу никак не хотелось заиметь жену лишь по выбору отца. Любви он и в самом деле никогда еще не испытывал, но… женщина в его жизни уже была. В шестнадцать-семнадцать лет он, при виде красивой девушки, испытывал какое-то неподвластное ему смутное чувство. Оно приводило его в смятение, не давало покоя, и тогда он с еще большим ожесточением предавался урокам Святослава или с головой погружался в светские и церковные книги, кои он привез на корабле из Киева.
Но проходило время, и вновь смутные грезы о женщинах овладевали его сердцем. Он стыдился с кем-то поделиться о своих сокровенных чувствах, но их подметил хитрец Заботка.
Как-то меченоша молвил:
– Через недельку именины у меня, князь. Буду рад, коль поздравишь меня чарой.
– Непременно поздравлю, Заботка.
Ярослав не мог не поздравить: в дружине давно воцарился побыт: [114]114
Побыт– обычай.
[Закрыть]на именинах старшего дружинника собирались все вои во главе с князем.
На пирах князь никогда не упивался, круто разнясь от своего отца Владимира Святославича. Тот меры не ведал и, осушая рог или чару, неизменно повторял: «Руси есть веселье – пити, не можем без того быти!». И пошла изба по горнице, сени по полатям! (Не случайно шумные пиры Владимира Красно Солнышко надолго запомнятся на Руси). Ярослав и в данном случае придерживался примера Святослава, кой, как отмечали старые дружинники, выпивал лишь после очередной победы, но не более трех чар и никогда не страдал похмельем. Утром был бодр и свеж, к тому и воинов приучал. Его войско невозможно было взять врасплох.
Бытовал и другой обычай: у княжьих мужей, дабы оказать имениннику особый почет, Ярослав должен остаться ночевать. Князя не тяготила бессонница, он засыпал мгновенно. На сей же раз, едва он откинулся на изголовье, как в опочивальню, освещенную тремя бронзовыми подсвечниками, вошла статная девица и тотчас скинула с себя лазоревый сарафан.
Ярослава кинуло в жар: впервые к нему приближалась обнаженная, щедротелая женщина. На какой-то миг у него от волнения даже язык отнялся. А женщина присела на ложеницу и потянулась к нему горячими руками.
– Ты кто? – наконец хрипло выдавил Ярослав.
– Сенная девка господина моего, Евдокиюшка.
– Зачем… зачем ты пришла?
Вопрос прозвучал глупо, а Евдокиюшка тихонько рассмеялась.
– Поглянулся ты мне, князь. Лаской тебя одарю.
– Но…
– Молчи, молчи, любый.
И Евдокиюшка прильнула всем своим изобильным, жарким телом к Ярославу…
Утром, при появлении меченоши, лицо князя выглядело смущенным.
– Твоя опека?
– Моя, князь… Сенные девки ошалели. Докука им за прялками сидеть… Аль не поглянулась?
Поглянулась, еще, как поглянулась! Впервые Ярослав познал плотское наслаждение. Но отмолчался. Облачившись, все еще со смущенным лицом, молвил:
– Ныне урокам не быть. Господу надо помолиться.
Заботка проводил князя озорными глазами. Поглянулась! Помолись, помолись, князюшка. Но грехи не пироги: пережевав, не проглотишь. На женские прихоти не напасешься. Вдругорядь тебе быть с Евдокией. Шальная девка, на любовь горячая, любого мужика с ума сведет. И никакая молитва тебе, князюшка, не поможет.
Прав оказался Заботка. Молодость брала свое. Однако Ярослав не ощущал себя влюбленным. Ему неведомо было это чувство.
И вдруг нежданная встреча! И где? Ни в славном городе Киеве, ни в бойком и шумном Новгороде, ни в языческом Ростове, а в дремучем лесу. Вот тебе, отец, и «царевна византийская». Простолюдинка, дочь смерда, да еще беглая.
Возьми такую в жены – отец придет в ярость, и ополчится на непокорного сына. А Ярослав молвит:
– Не гневайся, отец. Не в знатных супругах дело. Великий князь Святослав женился на рабыне Малуше и превратил Русь в могучую державу.
– А ты не забыл, как меня, сына Святослава, всюду травили бояре, называя чадом рабыни? Не забыл? Так же будет и с твоими детьми. Одумайся, Ярослав! Не срами меня!
Таким представлялся Ярославу разговор с отцом. Разум подсказывал: послушайся родителя и навсегда забудь дочь смерда. А сердце говорило о другом. Он неожиданно влюбился, влюбился неистребимо и бесповоротно…
Но он забыл одно обстоятельство. А как сама Березиня? Согласится ли она пойти за него замуж? Она может дать ему полный отказ и остаться при родителях. Такое не исключено.
Силой увезти и уподобиться великому князю? Этого он, Ярослав, не допустит. Отец далеко не прав. Принявшему большую власть, надобен большой ум. Вот и в этом деле надо поступить достойно. Откажет Березиня – смирить не только свою гордыню, но и сердце. Выходит, не судьба… И всё же надо поговорить с девушкой. А вдруг?
А что с Прошкой и Устиньей делать? С этими беглыми язычниками, кои вышли из княжеской дани?
Впервые Ярослав так и не смог заснуть. Утром он подошел к Прошке и спросил:
– Березиня поднялась?
– Да уж за прялкой сидит, князь.
– Нельзя ли мне потолковать с твоей дочерью?
– Дык… Потолкуй, князь, – настороженно произнес Прошка и тяжело вздохнул, предчувствуя беду.
В горенке было светло, чисто и уютно. Березиня поднялась из-за прялки и поклонилась князю. А тот, увидев недоуменные глаза девушки, оробел. Слова застряли в горле.
И тут так получилось, что затянувшееся молчание, прервала Березиня:
– К маменьке идти в помощь? Она всю ночь у печи простояла, варево готовила. Иду, князь.
– Не надо к маменьке… Слово хочу тебе молвить.
– Слово? – переспросила девушка и, заметив смущенное лицо Ярослава, сама зарделась.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1ЗЛО ЗА ЗЛО
После отъезда князя Ярослава в Киев, оставленный наместником Ростова Додон Колыван, вознамерился показать свою власть.
Тщеславно думал:
«Ныне я всем буду управлять. Жестко и непреклонно. Князь распустил народ: и полюдье, почитай, забросил, и язычников к христовой вере не привел, и волхва Тихомира с миром отпустил. Народ никакой узды не ощущает. Буде ему слабину давать! Надо показать Ярославу, как городами владеть. Чернь должна трепетать и чувствовать над собой железную длань».
Первым делом Колыван вздумал окрестить заозерных язычников. Он собрал в княжеской гриднице оставленную сотню дружинников и произнес:
– Язычники Велесова дворища обнаглели. Они беспрепятственно проникают в город и баламутят народ. Ныне они и вовсе распоясались, и до меня дошла весть, что волхвы решили не только спалить нашу единственную церковь, но и захватить со своими ратовниками Ростов.
Дружинники возмутились:
– Такое терпеть нельзя!
– Наказать волхвов!
– Плыть за озеро!
Возмущение дружины порадовало Колывана. Конечно, он всё приврал, но теперь его руки развязаны: он пойдет наказывать волхвов по воле дружины, и князю Ярославу не к чему будет придраться.
– Нельзя терпеть, братцы, никак нельзя. Сегодня мы сядем на ладьи и заставим язычников принять крещение.
– А где попов найти? – выкрикнул один из воев.
– Попов, вишь ли, князь Ярослав в Киев отправил. Не ведаю, разумно ли он поступил, но кресты и иконы здесь остались. Да и отче у нас найдется. Своего возьмем, из храма Успения Пресвятой Богородицы.
После полудня на трех ладьях поплыли на ту сторону озера. Волхвы с ратовниками, заметив судна, вышли на берег. Все были вооружены копьями, кинжалами, луками и колчанами со стрелами.
– К бою изготовились, нечестивцы, – зло высказал Колыван и ступил на нос ладьи. Поднял руку, громко воскликнул:
– Слушай меня, волхвы! Мы пришли к вам не воевать, а поговорить.
– Говори! – выкрикнул старый волхв Марей.
– В криках о делах не толкуют. Мы сойдем на берег и уладим дело миром.
– Миром ли? – недоверчиво вопросил Марей. – Тогда перекрестись своим крестом.
Колыван без колебаний снял с груди серебряный крестик, поцеловал его и размашисто перекрестился.
– Клянусь Иисусом Христом!
– Сходите! – согласно мотнул седой бородой Марей, а стоявший обочь старейшина Урак шепнул всего лишь одно слово:
– Напрасно.
– Но он поклялся своим богом.
Боярин Колыван, воины и батюшка храма Успения, Никодим, сошли по сходням на берег и вплотную подошли к язычникам.
– Вам уже ведомо, почтенные старцы и прочие язычники, – начал свою речь Колыван, – что в Киеве, матери городов русских, народ отказался от старой веры и единодушно принял единственно правильную веру – христианскую. И принял ее не с бухты-барахты, а обдуманно. Великий князь Владимир Святославич разослал по всем странам своих посланников, дабы избрать наилучшую религию и отыскали ее в греческой земле. Ныне уже многие русские города живут с образом Иисуса Христа, коего почитают как единого, священного Бога. А лучше о христовой вере сейчас вам истолкует священник ростовского храма Успения Богородицы, отец Никодим.
Но священник, оглушенный разгневанными возгласами, не успел даже рта раскрыть.
– Не хотим слушать вашего лживого попа!
– Ваша вера поганая!
– Убирайтесь, пока целы!
Колыван заранее ведал, что без крови за озером не обойтись. Бой с язычниками неизбежен, но надо сделать еще одну попытку.
Боярин обратился к старому волхву:
– Тебя, старец Марей, все почитают зело мудрым человеком. Скажи мне честно, ежели мы заставим вас принять христианскую веру с помощью меча, то уберете ли вы с капища своих деревянных истуканов?
– Ни мечом, ни огнем вам не искоренить нашу веру!
– Но и мы не можем не подчиниться приказу великого князя. Мы, как и в Киеве, уничтожим ваше капище. И вы не сумеете нам помешать. Зрите – все наши воины в кольчугах, имеют шлемы, щиты и мечи. Вы все погибнете, коль не пожелаете креститься.
– Мы не боимся смерти. Но какая же твоя справедливая вера, если ты нарушил клятву, данную твоему богу?
– Мой Бог простит меня, ибо я вступаю в бой за Иисуса Христа.
Колыван выхватил меч и воскликнул:
– Бей, поганых!
Схватка была неравной, ибо дружинники вплотную стояли с язычниками, чьи лучники не успели отбежать назад, дабы поразить дружинников стрелами.
Старец Марей был сражен наповал.
Урак, с резвостью молодой девки, отскочил вспять и истошно закричал:
– Уходите в леса!
Большая часть ратовников, увидев поверженного Марея, и поняв, что битву им не выиграть, кинулись мимо капища вслед за Ураком в густые заросли.
Лишь волхвы решили биться до конца. Но их было немного. Вскоре всё было покончено: и с волхвами, и с самим святилищем.
Велес и другие боги были изрублены, деревянные обломки их брошены в Неро, а избы язычников сожжены. (В короткой сече был убит и малолетний правнук Марея).
Ростовцы, увидев со стен крепости пылающие костры, догадались, что в Велесовом дворище происходит что-то неладное.
А вскоре прибыл к городу один ростовец на челне, кой надумал глянуть, что будут делать дружинники, отправившиеся к святилищу. Рассказ старовера привел язычников в ужас.
– Надо и нам бежать из города!
– Колыван прикажет всех нас убить!
– А может, закроем ворота и закидаем воев Колывана стрелами?
– Ничего не выйдет. Колыван прикажет сжечь крепость. Это тебе не Ярослав. Бежать надо!
Город осиротел на половину. Остался мастеровой и торговый люд, надеясь, что Колывану не с руки их убивать. Все забились в избы.
Ростов встретил воев мертвой, гнетущей тишиной.