Текст книги "Ярослав Мудрый. Историческая дилогия"
Автор книги: Валерий Замыслов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
БИТВА С ПЕЧЕНЕГАМИ
Миновало еще три года. Двадцатилетний Ярослав еще больше вырос, возмужал и натягивал на себя далеко уже не юношеский доспех.
Ветреным и дождливым майским полуднем к нему вошел мечник Заботка и доложил:
– К тебе явились гонцы от великого князя Владимира Святославича.
– На ладье приплыли?
– Лесом, князь. Бывшие твои дружинники, коим ты повелел сопровождать попов.
– Зови немедля!
Вои были изнеможенны. Обросшие, похудевшие, с осунувшимися лицами.
– Никак тяжел был путь Тихомира? – участливо спросил Ярослав.
– Тяжел, князь. Но речь не о том. Пришли мы с худой вестью. Как стало известно княжьим лазутчиками, печенеги собирают на Киев огромное войско, кое намерено выступить осенью, после страды смердов.
– На богатую добычу зарятся?.. И что же мой отец?
– Великий князь приказал собрать со всех городов большую рать, дабы дать отпор кочевникам. Велено тебе, Ярослав Владимирыч, немедля плыть на ладьях в Киев.
Старший из воев смущенно кашлянул в узловатый кулак и добавил:
– А еще повелел привезти с собой дань за все четыре года.
Упрямая складка пролегла между темными бровями Ярослава.
– Уж чего, чего, но про дань отец никогда не запамятует… Заботка! Проводи воев в гридницу. Накормить, напоить и уложить почивать.
Весть о печенегах возбудила Ярослава: ему никогда еще не доводилось выступать в ратный поход. Отец хоть и укрепил южные рубежи Руси, но кочевников это не остановило. Они и раньше проскакивали через сумежье, и, стремительно захватив добычу, тотчас поворачивали своих быстроногих коней в степь, уклоняясь от сеч с дружинами русичей.
Ныне же, по словам гонцов великого князя, кочевники намерены проникнуть в глубь Руси и захватить стольный град. Предстоит тяжелая битва.
Дня через три он, Ярослав, выведет свои корабли на волжские просторы и поведет их к Киеву. А пока надо неотложно осмотреть доспехи воев, кое-какие из них придется заменить, ибо ростовские кузнецы изготовили новые (князь сполна расплатился с оружейниками, сдержав свое слово).
Надлежит немешкотно приготовить и съестные припасы: путь на Днепр тяжек и долог. Но всю дружину, он, Ярослав, в поход не отправит. Опасно оставлять крепость без воев. Урак тотчас войдет в город со своими «ратовниками» и наверняка сожжет недавно поставленную в центре Ростова дивную церковь Успения Богородицы. [107]107
Ярослав стал основателем первого храма Ростовского княжества, что стало колыбелью христианства Ростово-Суздальской Руси.
[Закрыть]
Прекрасный храм удалось-таки возвести, и помог Ярославу в этом… волхв Тихомир. От проповедников, с коими юноша пробирался по лесу, он изведал, что князь зело огорчен: в Ростове нет церкви, и что он ищет искусных умельцев, кои бы могли соорудить молитвенный дом для своих христиан.
Тихомир не повернул вспять от Смоленска, а поплыл вкупе с попами до Киева. Илларион и Федор поведали о задумке Ярослава великому князю и тот, уже прозванный народом «Владимиром Крестителем», громогласно обещающий воздвигнуть храмы по всей Руси, прислал в Ростов не только многоопытного, поднаторевшего мастера Протасия, но и двух ученых монахов.
– Ты достоин щедрой награды, – сказал Тихомиру князь. – Розмыслу и грамотеям, коих ты привел, цены нет. Говори, что ты хочешь?
– Я не хочу никакой награды. Я выполнил твой наказ, а теперь отпусти меня, князь.
– Отпущу, Тихомир.
Этот юноша всё больше нравился Ярославу. Не кривит душой, честен и отважен, верен своему слову и бескорыстен. Таких людей не так уж и много даже среди христиан.
– Протасий мне сказывал, что на обратном пути он крепко занемог, а ты его зело быстро исцелил.
– То не моя заслуга, князь.
– Так не леший же его исцелял.
– Исцеляли дары леса. Они волшебны, но ваши христиане забывают им поклоняться.
– Согласен, Тихомир… Я ведаю, что ты не примешь от меня никакой награды. Но у меня есть к тебе большая просьба, к коей ты волен и не прислушаться.
– Говори, князь.
– Ты зело даровитый лекарь, и я был бы рад, если бы ты, Тихомир, стал исцелять в Ростове недужных людей.
– Княжеских?
Если бы Ярослав ответил утвердительно, то он заведомо узнал бы решение волхва: нет.
– Лекарь обязан видеть перед собой лишь недужного, а кто он – княжеский слуга или ростовец-язычник – для врачевателя должно быть всё равновелико.
– Твои слова справедливы, князь. Я подумаю над ними.
Тихомир пришел к Ярославу через неделю.
– Я хочу служить недужным людям.
– Добро, Тихомир, – довольно произнес Ярослав. – Я отведу тебе комнату в княжеском тереме, и ходи врачевать, куда захочешь.
– Спасибо, князь, но я не хочу жить в твоем тереме. Найду себе место среди ростовских людей.
– Воля твоя, Тихомир, но коль понадобится помощь, ворота моего двора всегда для тебя открыты.
Вскоре Ярослав изведал, что многие ростовцы прохладно приняли внука Марея. Он предал не только своего учителя, но и волхвов Велесова дворища. Такого прегрешения кудесники не прощают.
Князь даже поручил некоторым своим слугам, чтобы те незаметно приглядывали за Тихомиром, дабы в нужный момент отвести его от беды.
Но шли дни, недели, а юношу, кой обосновался в избенке старого язычника Овсея, никто не трогал.
А затем к нему явился сильно занемогший человек, коего Тихомир исцелил в считанные дни. И потянулись к чудодею-знахарю ростовцы…
Затем мысли Ярослава вновь перекинулись к дружине. Он возьмет с собой лишь двести воев и семь ладий из десяти. Сто воев останутся для охраны крепости под началом Колывана.
Ярославу уже совсем стал не надобен дядька-пестун. Тот и прежде не шибко-то пестовал юного князя, по-прежнему оставаясь черствым и даже безучастным ко многим его заботам. По всему чувствовалось, что Додон мечтает о самостоятельной власти, вот и пусть какое-то время повластвует в Ростове. Лишь бы только дров не наломал. Но о том будет еще с ним беседа.
Ярослав порывисто поднялся из кресла и пошел в гридницу к дружинникам.
Глава 40ВСТРЕЧА С СЫНОМ
Великий князь Владимир Святославич с изумлением разглядывал сына. Как же он вырос, изменился! На целую голову выше отца. Слегка продолговатое лицо, в курчавой русой бородке, волевое, мужественное. Глаза выразительные и вдумчивые.
– Однако, – только и произнес великий князь, и на сердце его почему-то стало тревожно.
Он хоть и обнял сына, хоть и устроил в его честь угощенье, но глаза его оставались строгими.
Оставшись в покоях с глазу на глаз, князь недоброжелательно высказал:
– Худо ты, Ярослав, посидел на Ростовском столе. И язычников не крестил, и дань мне не доставлял.
– А скажи мне, отец, в коих городах, кроме Киева и Новгорода, прошло крещение благополучно?
Ярослав посмотрел на отца в упор, и тот так и не ответил на его вопрос.
– Ну, а дань, почему себе заграбастал?
– Острая нужда заставила. Крепость Ростова оказалась маломощной, с трухлявым частоколом. Пришлось новый дубовый тын ставить, валы насыпать и ров рыть. Тьма народу понадобилась. Решил к смердам обратиться, а у них страда на носу. Посулил год дань не брать.
– Ну, а в остальные годочки, куда ты дань девал, хитрец?
– Да уж в свои лари не прятал. Дружинникам поделил, как того обычай требует.
– Обычай обычаем, – хмыкнул Владимир Святославич, – но часть дани ты обязан отсылать в Киев.
– Но ты сам ведаешь, отец, прямых путей на Киев нет. Не по воде же месяцами добираться?
– Опять ловчишь, сын. Отыскался у тебя и прямой путь. Через Смоленск!
– Но и он далек и не прост. На подводах не проедешь.
– Дружинников посылай!
– Да ты что, отец? В переметную суму много ли втиснешь? А может, мне всю дружину к тебе отсылать, оголив на полгода Ростов?
– Не ерничай! Чу, сказывают, башковитым зело стал. Не рано ли над отцом начал измываться?
– И в мыслях не держал, отец. Толкового выхода не вижу.
– А надо видеть, с оглоблю вымахал! Князь Олег еще в 907 году дань из Ростова получил. Дань и дружину! Аль того не было?
– Было, отец. Историю Руси не худо ведаю. И совсем не в дани было дело. Князь Олег вытребовал от своего наместника, дабы тот привел свою дружину в войско Олега, когда князь собирался выступить на Царьград. Наместник плыл на ладьях и дань с собой привез. Но то случай особый.
– Вот и у тебя случай особый, а дань не привез. Кем ты себя возомнил, Ярослав? Все сыновья мне дань платят, один ты самоуправствуешь!
Великий князь перешел на повышенный и резкий тон, и Ярослав понял, что дальнейшее пререкание с отцом может привести его к негодованию, в коем он становится непредсказуем.
– Не ты ль учил меня, отец, никогда не обижать дружину и всегда с ней советоваться? Я не забываю твоего мудрого совета. Мои дружинники, войдя в город, остались без жилья. Данью они расплачиваются с плотниками, кои рубят им избы, на дань же покупают себя износившуюся одежду и даже новые доспехи. Ничего нет вечного. Но даю слово, отец, что после страды, если ты меня вернешь в Ростов, я непременно вышлю тебе дань. И буду делать сие после каждого полюдья.
– Ну, хорошо, хорошо. Давно бы так, – смягчил голос Владимир Святославич. – А теперь хочу глянуть на твою дружину. Надо готовиться к лютой сече.
Глава 41КОЖЕМЯКА МОГУТКА
В конце августа 994 года печенеги выдвинулись из степей и хлынули к Днепру.
Дружины великого князя стояли в Киеве. Владимир Святославич собрал сыновей на ратный совет.
– Давно не собирал вас, сыны мои любые. Жестокий ворог идет на Русь, и ныне у него другая цель. Не пограбить, а захватить наши города и веси, и посадить в них ханских подручников. Для оного кочевники собрали несметное войско. Где будем встречать злого ворога?
– А и раздумывать нечего, батюшка, – начал свою речь Новгородский князь Вышеслав. – Надо в Киеве степняков дождаться. Крепость любую осаду выдержит.
Поддержал Вышеслава и Полоцкий князь Изяслав:
– Брат дело говорит. В Киеве надо печенегов ждать.
Ярослав же резко высказался против братьев:
– В Киеве отсиживаться нам никак не можно. Печенеги разорят половину Киевской Руси. Столь беды натворят, что и за долгие годы ее не избыть. Тысячи людей в полон сведут, городки и веси пожгут. Да разве можно такое терпеть, братья?! Встречу выходить надо, встречу! «Иду на Вы!» Скоро же все забыли победный клич деда нашего Святослава. Выходить надо из Киева, великий князь!
Ярославу вторил Тмутороканский князь Мстислав:
– Я – на стороне Ростовского князя. Надо, батюшка, на степняков идти.
Совет раскололся. Владимир Святославич пытливо оглядел сыновей. Разные они – и по возрасту, и по складу ума, и по нраву своему. Одни – осторожны и кротки, другие – молчаливы и себе на уме, как Святополк, третьи – дерзки и храбры, как Мстислав и Ярослав. Два последних в деда пошли, Святослава Игоревича… А вот Святополк всегда на советах отмалчивается: он не сын великого князя, значит, нечего ему и речи держать.
Для Владимира Святославича сей Туровский князь, куда он его посадил, – заноза в сердце. Святополк – сын его брата Ярополка. Разве можно забыть великому князю те жуткие дни, когда он убил брата и, не сдержав свою ненасытную похоть, надругался над его беременной женой, красавицей-гречанкой. Такое до смерти не выветрится.
Племянник же до сего времени дичится, обходит Владимира стороной, и наверняка затаил на него злобу.
Но худо другое. О жестоком деянии Владимира не только изведали все его старшие сыновья, бояре и дружинники, но и вся языческая Русь, в коей не принято приносить бесчестье женам сродников.
Имя веселого любителя богатырей и шумных пиров былинного Владимира Красного Солнышка заметно потускнело. Теперь потребны годы, дабы народ стал забывать и его братоубийство, и его неслыханное прелюбодеяние. Тем более, ныне он – Владимир Креститель, помазанник Божий, верный поборник христовых заповедей.
Некоторые усердные греческие попы (льстецы!) стали называть его Владимиром Святым. Поспешили, зело поспешили отцы церкви! Да простит его Господь, но он до сих пор ездит к своим многочисленным наложницам, – и в Вышгород, что под Киевом, и в Белгород, и в его личное село Берестово. Забыв о женах, напропалую блудит с юными девицами, совершая тяжкий грех.
Всепоглощающая похоть, видимо, гораздо сильнее разума, и ничего с ней не поделаешь, пока не состаришься.
Шел в храм, часами рьяно молился, но проходил день, другой и… вновь его неудержимо тянуло на блуд, в коем он только и находил истинное наслаждение…
То, что поход состоится, Владимир Святославич для себя давно уже решил.
– Кое-кто тут за киевскими стенами надумал отсидеться. А я еще месяц назад по-иному измыслил. Хоть бы все меня уговаривали, но я на печенегов выступать собрался. Ярослав и Мстислав лишь задумку мою угадали. Я никогда не был любителем даже за самыми крепкими стенами прятаться. Завтра же в поход, сыны мои!
Печенеги пришли по той стороне Днепра от Сулы. Владимир встретил их на Трубеже, у брода.
Кочевники, увидев большую рать, не решились перебираться за Трубеж, да и Владимир не спешил переходить брод. У степняков огромное войско. Сеча будет тяжелой и кровопролитной. О том же думал и хан печенегов.
И русичи, и степняки стояли друг от друга на расстоянии полета стрелы. То был напряженный, томительный час. Одни пришли за тем, чтобы сокрушить «неверных», захватить несметную добычу и установить свою власть над непокорной, но очень богатой Русью. Другие, чтобы не только отразить натиск врага и нанести ему тяжелый урон, но и откинуть оставшихся в живых кочевников в степи, дабы они и помышлять забыли о каких-либо нашествиях на Русь.
Великое стояние затянулось. Русичи переминались, «проверяли, хорошо ли меч пойдет из кожаных ножен, удобно ли висит секира-чекан, щупали рукоять ножа за голенищем, подтягивали колчанные перевязи, с тем, чтобы колчан, поднявшись над левой лопаткой, сам подставил оперенные бородки стрел; и потом только гнули лук и натягивали тетиву».
С той и другой стороны было отчетливо слышно ржание коней, кои всегда заранее предчувствовали злую сечу, и многие из коих останутся лежать на поле брани.
А затем вдруг послышался несмолкаемый скрип и скрежет колес. То сотни крытых телег из обоза, наполненные бурдюками и съестными припасами, под громкие, гортанные возгласы погонщиков, подъезжали к войску.
Обычно кочевники, готовясь к битве, надежно огораживали свой стан высокими телегами (в добрую избу), а затем начинали пускать стрелы в неприятеля. Взять такой укрепленный лагерь было нелегко, но на сей раз печенеги отказались от своей надежной обороны. Видимо, они уповали, что сомнут своей конницей русские дружины.
Первым не выдержал хан степняков. Его огромная, в ширину сажени, войлочная кибитка, с такими же огромными деревянными колесами, отделилась от войска и медленно двинулась к берегу.
Впереди ехали семеро печенегов с поднятыми копьями, на коих развевались на сухом, упругом ветру небольшие белые лоскуты, означавшие, что хан едет для переговоров.
Князь Владимир, приказав войску стоять, в окружении сыновей, выехал хану навстречу.
Кибитка остановилась у самого брода. Из нее сошел хан в долгополом, нарядном халате, опоясанном зеленым кушаком, к коему была подвешена кривая сабля в сверкающих драгоценными каменьями ножнах.
Князь Владимир отчетливо разглядел смуглое, плосконосое лицо, узкий рот с выпяченными губами и две пряди волос, выбившиеся из-под железной шапки; глаза властителя печенежской орды были настолько узки, что напоминали щелочки. Но эти глаза, как хорошо ведал Владимир Святославич, видят так далеко, что недоступно глазам любого русского человека.
Хан, в мягких желтых сапогах и малиновых штанах, ступил три шага к самому броду, и застыл истуканом.
Князь Владимир и сыновья сошли с коней. Таков обычай. Коль враг высадился для переговоров с лошади или идет пешком из кибитки, ответь ему тем же.
Это один князь Святослав позволил себе не подняться даже с кормы челна, когда византийский император Цимисхий оказался перед ним стоя. Но Святослав преднамеренно оскорблял императора, и он один был таким отчаянным до сумасбродства.
Хан взмахнул рукой, и к нему тотчас подбежал толмач-переводчик.
«Что он скажет? – нервно покусывая нижнюю губу, подумал князь Владимир. – Запросит мира? Но того быть не может. Не для того хан Кизяр привел свои бесчисленные орды, дабы заговорить о мире… Предложит Руси платить степнякам дань? Но это слишком самонадеянно. Русь ни с одним народом не делится своей данью… Что ж тогда?».
– Я знаю, коназ Владимир, – наконец заговорил хан, – что твои воины – храбрые воины. Это доказал ваш коназ Святослав. Но и мои верные джигиты не только вашим воинам ни в чем не уступают, но и затмевают их. В скачке, рубке и метании стрелы с коня печенегу нет равных. И ты, коназ, в этом уверишься, если не примешь моё условие.
– Говори, хан Кизяр, а там посмотрим.
– Предлагаю решить битву единоборством. Выставь, коназ Владимир, своего воина, а я своего. Пусть борются. И если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года, но если мой муж бросит твоего оземь, то буду зорить Русь три года.
– Добро, Кизяр. Я принимаю твое условие.
Хан и Владимир разошлись.
Великий князь послал глашатаев по всем дружинам со словами:
«Не отыщется ли дюжий воин, кой бы схватился с печенегом?»
В каждой дружине были сильные и рослые воины, но полной уверенности не было.
– Хорошо бы допрежь глянуть на печенега, – говорили дружинники.
Вот и Ярослав поехал в шатер великого князя.
– Дело ответственное, отец. Много наших воинов жаждут сразиться с кочевником, но не худо бы допрежь глянуть на супротивника.
– Добро, Ярослав. Я пошлю гонца к хану.
На другой день явился печенег, «великан страшный».
Князь Владимир приуныл: гора, а не человек. И где такого богатыря сыскал Кизяр? В русских дружинах не найдется ему равных. Но отказаться от поединка – бесчестие. Господи, неужели быть великому сраму?!
Переживал и князь Ярослав. Впервые он накануне яростной битвы, и вдруг такое неожиданное предложение хана! Всё русское войско в затуге, а хан Кизяр сидит себе на мягких подушках, потягивает из чаши кумыс и посмеивается. Он-то уверен в победе своего богатыря.
Ярослава, обычно уравновешенного, начала разбирать злость. Ему хотелось вскочить на коня и во весь опор, с копьем наперевес, мчатся на спесивого великана, дабы проткнуть его тучное чрево. В бою сей боец, наверняка, неуклюж и нерасторопен, и его легко можно сразить.
Ярослав вновь явился в шатер удрученного Владимира Святославича.
– Напрасно, отец, мы побаиваемся этого надменного печенега. Надо вызвать его на конное единоборство. Да я хоть сам готов на него ополчиться.
– В тебе заиграла кровь Святослава, – усмехнулся великий князь. – Но хан не такой глупец, дабы посадить экую гору на коня. А вот в борьбе сей муж непобедим. Его от земли и медведю не оторвать. Вот напасть на мою голову!
Владимир Святославич сокрушенно вздохнул и тотчас услышал какой-то неясный шум за пологом шатра.
А к шатру подошел мужик из обоза и увещевал телохранителей пропустить его к князю.
– Допустите, милочки. Позарез надобно.
– Недосуг князю! Проваливай, смерд!
Ярослав вышел из шатра и мужик, отвесив поясной поклон, в сердцах высказал:
– И что за люди дуботелые! Я к великому князю прошусь, а они прочь гонят.
– Аль спешное дело к князю?
– Спешное! Хочу назвать ему богатыря, кой печенега одолеет.
– А ну проходи.
В шатре мужик поведал:
– Меня Луконей Бобком кличут. Когда ты, великий князь, начал рати скликать и горожан просил подсобить, я кожевню покинул и к тебе в обоз подался. А четверо сынов пешцами в рать пошли. Остался у меня дома меньшой, прозвищем Могутка. Он, как и я, на боярина Колывана кожи мнет. Силищу имеет непомерную. С самого детства никто его не бросал оземь. Однажды я бранил его, а он мял кожу, так Могутка осерчал на меня и разорвал кожу надвое. Как былинку он сломает печенега. Не послать ли за ним в Киев, великий князь?
– Уверен в своем Могутке?
– Клянусь Перуном… и Сусом Христом! – мужик неумело перекрестился.
– Иисусом! – поправил кожевника великий князь, но лицо его не стало забористым.
А Ярослав усмехнулся: вот тебе и киевский христианин, кой перед попами в Днепр залезал, а на груди носит медный крест на крученом гайтане. Чего уж тогда с ростовцев спрашивать?
– На коне мчать сможешь?
– Дело не хитрое, великий князь.
– Дам тебе гридня, и скачите с Богом. И чтоб одним духом сына доставить!
Могутка прибыл к вечеру на другой день и сразу же был препровожден к Владимиру Святославичу.
Князь поднялся из походного кресла и принялся придирчиво разглядывать парня. Ростом – не скажешь что богатырь, да и в плечах не косая сажень. Куда уж такому замухрышке на половца выходить? Набрехал подлый мужик! Придется наказать нещадно.
Могутка, заметив, как хмурью подернулось лицо князя, спросил с простецкой улыбкой:
– Аль сумленье берет?
Владимир Святославич опять уселся в кресло и буркнул:
– Берет!
Затем, дабы окончательно уверится, приказал:
– А ну-ка скинь кафтан, рубаху и исподнее.
Могутка пожал покатыми плечами и разоблачился.
Владимир Святославич даже из кресла приподнялся. Вот где упряталась могучая силушка! Литое, ядреное, с буграми узловатых мышц тело кожемяки, будто из железа выковано.
– Пожми мою руку, да посильней.
– Не надо, князь, – засмущался Могутка.
– Пожми, сказываю!
– Не заставляй, князь… Пальцы переломаю… Коль желаешь меня испытать, то разъяри на меня большого и сильного быка.
– Разъярить? А испуг не возьмет?
– Узришь, князь.
Мощного быка разыскали и привязали к дереву. Могутка Бобок попросил развести костер и положить в него железную пластину:
– Раскалите железяку до бела, и быка погрейте, дабы до ребер прихватило.
– Страсть озлится! И не жутко тебе, сынок? С быком-то ты, отродясь, не дрался, – озабоченно молвил отец.
– А вот и померяемся силушкой. Не робей, батя!
Для поединка выбрали вытоптанную ратниками луговину, вокруг коей расположились лучники: рассвирепевший бык может так попереть, что его только меткие стрелы остановят.
Позади лучников сидели на конях великий князь и его сыновья.
Когда на быка наложили раскаленную пластину, Могутка, облаченный в красную рубаху, совершенно безоружный, крикнул:
– Рубите мечами веревки, и немедля убегайте!
Бык взревел от нестерпимой боли, а затем, увидев в тридцати шагах обидчика в красной рубахе, кинулся в его сторону. Кинулся бешено и с одной целю – вонзить рога и раздавить копытами, сделать из человека кровавое месиво.
«И побежал бык мимо него, и схватил быка рукою за бок и вырвал кожу с мясом, сколько захватила его рука».
Бык отскочил и развернулся для нового наскока, но Могутка ловко увернулся, ухватил левой рукой разъяренное животное за рог, а другой – нанес быку чудовищный удар кулаком в ухо. И тот рухнул подле его ног.
– Слава Могутке! – воскликнул, не подавляя восторга, князь Ярослав.
– Слава! – громогласно отозвалось войско.
Великий князь удовлетворенно пощипал перстами пышные усы и подъехал к богатырю.
– Силен же ты, кожемяка. Буду за тебя Богу молиться, дабы степняка побил.
Владимир повелел в ту же ночь облачиться дружине в доспехи.
На другое утро пришли печенеги и стали вызывать супротивника:
– Где же ваш муж? Наш готов!
– И наш готов!
И сошлись обе стороны. Печенеги выпустили своего мужа, а встречу ему устремился Могутка. Великан, увидев супротивника, посмеялся: да такого воина он раздавит как клопа.
Для поединка размерили между войсками место. Когда печенег двинулся на Могутку, кочевники подняли такой устрашающий гвалт (с визгом и воем), что хоть уши затыкай. Русичи же словно окаменели, застыв в напряженном суровом молчании; никогда еще не слышали они такого запугивающего разноголосого гама.
«Могутка чует лишь несусветный гомон степняков. Каково ему?» – озаботился Ярослав и тронул коня. Поравнявшись с кожемякой, коснулся перщатой рукавицей его плеча, ободрил:
– Не так страшен черт. За тобой Русь, друже!
– Ведаю, княже. Ведаю!
Ярослав увидел такие отважные, огненные и уверенные глаза, что он невольно успокоился и тотчас отъехал к русичам.
«И схватились (богатыри), и начали крепко жать друг друга, и удавил (русский) муж печенежина руками до смерти. И бросил его оземь».
Дружина княжеская, воскликнув победу, бросилась на устрашенное войско печенегов, кое едва могло спастись бегством. Развеселый Владимир в память сему случаю, заложил на берегу Трубежа город и назвал его Переяславлем: [108]108
Перепроверив слова летописца, автор пришел к выводу, что они оказались ошибочными, так как город Переяславль на реке Трубеж был основан в 911 году, называется ныне Переяславль-Хмельницкий.
[Закрыть]ибо юноша русский переялу врагов славу.
Великий князь, наградив витязя и отца его саном боярским, возвратился с торжеством в Киев.
Могутка не был прежде ни воином, ни боярином. Возвел его в старшую дружину и в «княжьи мужи» сам великий князь.
Но по древнему обычаю вольный человек, превратившийся в воина, имел право перейти на службу в любую дружину, и тем не преминули воспользоваться сыновья Владимира.
– Я хотел, чтобы ты, Могутка, был в моей дружине. Будет тебе всеобщий почет, – молвил новгородский князь Вышеслав.
– Это в Новгороде-то? – рассмеялся полоцкий Изяслав. – Да у тебя новгородцы каждый день драки чинят. Вечно они чем-то недовольны. Не приживется у тебя, Могутка.
Великий князь, послушав разговоры сыновей, рассудил:
– А пусть сей славный воин сам себе дружину выберет.
Капустные глаза Могутки остановились на Ярославе.
– Изведал я, князь Ярослав Владимирыч, что в твоей ростовской дружине боярин Колыван служит. А я на его кожевне в трудниках ходил. Додон Елизарыч строг, беглецом меня сочтет. Надо ему обо всем самому поведать. Да и на Ростов охота глянуть, чу, на большом озере стоит. Ростовскую щуку охота пымать.
Дружинники рассмеялись, а Ярослав подошел к Могутке, обнял за плечи и тепло изронил:
– Рад, друже, за твой выбор. У нас в Ростове ты будешь всегда чтим.