Текст книги "Ярослав Мудрый. Историческая дилогия"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глава 10
УДАЛЬ МОЛОДЕЦКАЯ

Молодость брала своё: чем бы ни занимался князь в последние недели, но дума о Березине не покидала его. Чувство, кое вселилось в его сердце, было настолько необычным и загадочным, что оно не давало ему покоя. Он взбирался на новую ладью, дотошно осматривал, как плотники доделывают судно, а перед глазами его стояла Березиня. Милая, чудесная, влекущая к себе Березиня.

– Глянь на мачту, князь. Оселок судна, – высказывал ему дед Овсей.

– Непременно гляну, Овсей Захарыч, – уважительно отзывался Ярослав.

– Глянь, глянь, князь. Мачту никакая буря не должна сломить. На совесть ставили, сколь всякой подготовки было.

Для мачты вырубали особое дерево, ошкуривали, выстругивали, круглили, предназначенное время сушили (не дай Бог пересушить!) и морили, [160]160
  Морить– выдерживать в воде, в специальном растворе, чтобы придать темный цвет и крепость.


[Закрыть]дабы мачта была стойкая и гибкая, как озерная тростинка. Всё предусмотрел дед Овсей, и так было в любом корабельном оснащении, начиная с первой тесины.

Весной, летом и начавшимся зазимьем дня не проходило, чтобы Ярослав не побывал на ладейной стройке. То, что мастерил Овсей Захарыч (из особого почтения князь стал называть умельца по отчеству) со своими подручными, было крайне значимо для князя.

Ярослав не мог дождаться того дня, когда он поднимет всю свою флотилию и пойдет осваивать новые волжские земли, и устанавливать мир с булгарами. Но то произойдет еще не скоро: последний корабль будет изготовлен, как обещал Овсей Захарыч, не раньше червеня. [161]161
  Червень– июнь месяц.


[Закрыть]

А сейчас он осматривал мачту, говорил добрые слова мастеру, а у самого в голове вновь неотвязная мысль: Березиня! Безумно хотелось ее увидеть, но Ярослав взял себя в руки. Ныне Прошка с семьей обустраивается на новом месте. Крестьянских забот – полон рот. Ныне пересельникам не до князя. Пусть у них всё уладится, тогда и Березиня будет спокойней. Поспешностью можно все испортить.

* * *

Ярославу привиделся сон. Из лесной берлоги выбрался огромный мохнатый медведь и, злобно рыча, двинулся на князя. Ярослав ударил зверя по голове секирой, и тот рухнул в сугроб.

Очнувшись ото сна, Ярослав аж головой крутанул. Не худо бы сходить в ростовские леса на медведя. Сон-то не зря привиделся.

А тут и дворский (надо же какое совпадение!) утром молвил:

– Ты, князь, повелел охотникам медвежью берлогу отыскать. Отыскали.

– Далече?

– За Вексой. В трех верстах от Белогостиц. Быть ли охоте?

– Быть, Могута, непременно быть! – оживился князь.

– В кой день охотников снаряжать?

– Откладывать не будем. Завтра, Могута! Строго-настрого предупреди ловчего, дабы ничего не забыл. На медведя идти – не в белку стрелой пускать.

Лицо Ярослава было веселым и жизнерадостным. Давно такого лица не видел Могута. Князь каждый день в неустанных тревогах и заботах, пора ему и передышку взять.

До берлоги добирались на конях. С погодой повезло. День выдался ясный, с легким бодрящим морозцем. Любо молодцеватым охотникам, любо и застоявшимся на княжеском дворе коням. Бегут резво, из-под копыт, обутых в железные подковы, летят ошметки снега.

Остановились в селе подле избы тиуна, куда заранее были доставлены лыжи. Не простые лыжи, а охотничьи, в четь аршина шириной, распаренные в мыленках. Здесь же в жарко натопленной бане искусные умельцы заготовки заостряли и выгибали. Такие лыжи ходки и прочны, не сломаются, если даже нечаянно ударятся носком о древо.

– Версты две надо по лесу пройти, – сказал старший ловчий Торопка.

Давно не вставал на лыжи князь Ярослав. Во всяком деле нужна сноровка, так и здесь. Это по насту бежать легко, а сейчас сугробы высоки и рыхлы. Лыжи хоть и широки, но под тяжестью человека проваливаются на добрые две ладони. Да и как не проваливаться, когда сам крупный, да и меч, рогатина, топор и кольчуга обременяют.

Без кольчуги идти на медведя опасно: чуть оплошал – и когтистые лапы распластают твою грудь, как рало землю. Конечно, боевой топор, меч и рогатину можно было бы на время передать меченоше Заботке, но князь того не хотел: все охотники должны быть в равных условиях. Никаких поблажек! Да и где, как ни на травле медведя испытываются отвага, смекалка и сила охотника.

Впереди торил лыжню старший ловчий, за ним следовал Могута. Раскраснелся молодой боярин, в карих глазах задорные огоньки. Отрадно в зимнем лесу бывшему сыну кожемяки. В тереме – тепло, сытно, уютно, но докука. Повседневные заботы, пригляд за слугами, княжьи посылы…

А тут – лепота! Сказочный лес в белых кудлатых шапках, свежий пьянящий воздух, веселые, раскованные лица охотников, кои заждались медвежьей «потехи».

Могуте стало жарко. Распахнул полушубок на лисьем меху, засунул теплые рукавицы за опояску, задорно кинул:

– Борзей, борзей, Торопка! На пятки наступлю!

Но Торопка и не думал убыстрять лыжный ход: не за зайцем гонишься, а к лютому зверю идешь, и придти к нему надо неспешно, со свежими силами, без шума и гама, без собачьего лая. Сей медведь залег в берлогу недавно, в зазимье. Такой зверь наиболее опасен: сон его еще не глубок. Громогласный лай собак сможет разбудить медведя и тогда он, разъяренный, выберется из берлоги и постарается уйти в такую глухомань, куда и человеку не пробраться.

И все же лучше всего брать медведя в начале зимы, пока от долгой лежки не вытерся его мех, да и сам он еще не отощал от спячки. Ничего нет теплее медвежьей шубы, и для спальней лавки доброе ложе. Медвежий запах долго не улетучивается, но он пользителен, ибо не только успокаивает человека, но и клонит его в непробудный сон. А медвежатина? Живит. Медвежью силу человеку дает. Не даром за одну полть медвежатины дают две полти вепря и три – говядины.

А чего стоят медвежьи игрища? Звероловы-медвежатники в большом почете на Руси. И князья, и бояре отваливают громадные деньги за царя русских лесных зверей. И князь не князь, и боярин не боярин, коль у него во дворе Косолапого нет. Некоторые из них любят заиметь не матерого зверя, а медвежонка, кой еще не вошел в полную силу, но слабака повалит. С таким можно и побаловаться, дабы лихость свою показать, и непременно при холопах. Пусть видят, что их господин отважен и могуч, и что ему ни черт, ни сатана не страшны. Такого властителя дворня почитает.

Держал молодого медведя и князь Ярослав. Не мог не держать! Таков стародавний обычай, коего нет ни в одних чужих землях. Уж так захотела Мать Земля, чтобы именно русичи испытывали свою удаль молодецкую на медведях, обладающих непомерной силой. И не сей ли древний обычай воспитывал в русичах храбрость и отвагу, о кою спотыкались и хазарин, и немец, и печенег. Ведь медвежья потеха была любимым развлечением народа. Богатырей на Руси – как ни в одной земле. Выходили добры молодцы и на матерого зверя, заведомо зная, что «потеха» может закончиться их гибелью. Но не с той ли «потехи» и пошла гулять русская пословица: «На миру – и смерть красна».

Но то был праздник.

Еще в семнадцать лет Ярослав вызвал как-то сотника Озарку и молвил:

– Слышал я, что ты когда-то четырежды на медведя с рогатиной хаживал и слыл самым искусным медвежатником дружины.

– Было дело, князь, – крякнул в русую бородку дюжий Озарка.

– И крупные медведи попадались?

– Последний раз оказался матерым, едва жив остался. Зверь мне на всю жизнь отметину оставил.

Озарка стянул с себя рубаху.

– Ишь, как по плечу когтями провел. Чаял всего разорвет, да рогатина не подвела и боевой топор сгодился.

– Поведай о своем поединке, Озарка. И чтоб подробно.

Озарка поведал. Ярослав же молвил:

– Не просто однако ж медведя уложить.

– И сила, и сноровка надобны, князь. Без того на косолапого нечего и выходить.

Ярослав приметил, как у Озарки задорно поблескивали глаза, как он оживился и приосанился, когда рассказывал о своем поединке.

Тут и Ярослав загорелся. Его охватило неистребимое желание сходить на медведя. В жизни все может сгодиться. Вот и в Медвежьем углу, как слух идет, обитает какая-то огромная медведица. А ведь в голове Ярослава давно зародилась задумка – покорить дикое языческое племя. А вдруг доведется столкнуться с самой медведицей?

– Одно дело, Озарка, рассказы выслушивать, другое – самому взяться за рогатину. Не возьмешь меня на выучку?

Озарка дотошным взглядом окинул Ярослава. Не по годам росл, плечист, уже сейчас силенка в руках немалая (сказываются ежедневные уроки Святослава), но есть изьян, кой может зело помешать князю в борьбе с медведем.

– Чего воды в рот набрал, Озарка? Аль не гожусь я на сие дело?

Озарка явно замялся: говорить об изъяне князя ему ужасно не хотелось. Вся дружина о нем ведала, но старалась не примечать.

Глаза Ярослава стали забористыми.

– Та-ак, – протянул он. – Выходит замухрышкой меня посчитал. Вот уж не чаял.

– Упаси Бог, князь! И сила и сноровка твоя нам всем по урокам ведома. Но на медведя тебе ходит опасно.

– Да почему?

– Прости, князь… Малость хромаешь ты.

– Сие мне не помеха! – резко высказал Ярослав. – Запомни, Озарка. Когда я увижу перед собой ворога, то о своей хромоте даже не вспомню, как будто ее никогда и не было. Вдругорядь спрашиваю: возьмешь меня на выучку?

– Возьму, князь.

– Добро, Озарка. Сегодня же и начнем.

Первые уроки проводились на княжьем дворе. Озарка облачался в кольчугу и медвежью шкуру и превращался в «зверя». Ярослава же учил, как сподручнее держать ратовище рогатины, как и с какой стороны подходить к медведю, в какое место целить, как удерживать рогатину, когда она уже пронзила зверя – обеими руками или утвердить ее подле ступни сапога… Многое о чем поведал Озарка.

– Мелочей, князь, не бывает. Взять боевой топор. Он самый надежный помощник. Всякий раз меня выручал. А посему топор всегда должен быть под рукой, и не в кожухе, а за опояской. Коль рогатину ногой утвердишь, до держи топор с левого края, дабы сподручней правой рукой ухватить. А бывает зверь вкупе с рогатиной отшатнется вспять, тут уж сам Бог велел за топор взяться. А ну-ка нападай на меня. Не щади, кольчуга добротная…

А затем выучка пошла на молодых медведях, коих держал князь на дворе. Многое познал Ярослав.

Никогда не забыть ему Потешного двора Владимира Красно Солнышко. (Правда, тогда еще Ярослав был очень мал и не думал о каких-то поединках). Для медвежьей потехи отведено место на обширном княжьем дворе, обнесенным высоким бревенчатым тыном. Чуть ниже тына изготовлены широкие настилы для зрителей и праздных зевак.

Для почетных гостей срублена шатровая башенка с креслами на десять мест. Расположившись в башенке, Владимир Святославич подавал знак:

– Выводите медведя на круг. Никитке начинать!

Никитка славился в Киеве не только своими кулачными подвигами, но и как первейший боец с медведями. Слава о его смелых и дерзких поединках далеко была известна за пределами Киева.

Никитка спокоен. Из-под войлочного колпака курчавились русые волосы. В правой руке Никитки – плоская обоюдоострая рогатина. Сейчас он один посреди круга. Вот-вот выпустят медведя. Никитка ведал: дикий лесной великан очень опасен, и малейший промах может стоить ему жизни. Немало удальцов (добровольных!) уже сложили свои головы в поединках с медведем, но Никитка всегда верил в свои силы и сноровку.

Нудно, протяжно заскрипела отодвигаемая двумя холопами железная решетка. Из клети вывалился в потешный круг огромный темно-бурый медведь, коего три дня не кормили. Завидев человека, он поднялся на задние лапы, оскалил пасть и с яростным ревом пошел на своего противника.

Никитка преобразился. Он пригнулся, широко и твердо расставил ноги, цепко обхватил рогатину. Глаза настороженно смотрели на приближающегося медведя. Подпустив зверя шага на два, Никитка сильным и коротким ударом всадил острие рогатины в медвежью грудь.

Зверь раскатисто заревел, раздирая острыми когтями темно-зеленый кафтан на руках молодца, но Никитка, с перекошенным от боли лицом крепко удерживал зверя на рогатине, утвердив верхний конец ратовища у левой ноги. Медведь долго и страшно ревел, истекая кровью. И вот настал миг, когда он рухнул на землю.

Великий князь одобрительно молвил:

– Ловок, парень. Награжу щедро. [162]162
  Иностранец Исаак Масса, бывший очевидцем подобной борьбы, напишет: «Некоторые русские охотники проявляли поистине геройскую отвагу. Я сам видел, как многие из них выходили на большого свирепого медведя с одной рогатиной и так ловко вонзали ее зверю в горло или грудь, что было прямо удивительно, и хотя большей частью руки охотника бывали в этой борьбе изранены, но охотники одерживали победу. Но ежели бы кто промахнулся, то мог поплатиться жизнью».


[Закрыть]

Но развеселый Красно Солнышко не всегда был однозначен. Случалось, что в его сердце вселялась чудовищная жестокость, и он кидал неподготовленных к поединку людей на растерзание медведей.

В Ярославе хоть и текла кровь отца, но он до такой жестокости никогда не доходил. Его медвежьи потехи не были кровавыми. И всё же был случай, когда местный удалец погиб. Это произошло год назад.

Богатырь Бакулка, саженистый детина, подручный коваля, кой могучими руками гнул подковы, повалил наземь в очередную потеху медвежонка, подбоченился и, наступив ногой на бочонок «дарственного» меда, начал похваляться:

– Слабоват супротивник, князь Ярослав. Мне и матерого зверя одолеть – раз плюнуть. Выведи из клети – сам узришь.

Ярослав предостерег:

– Рискуешь, Бакулка.

Но слова князя лишь подстегнули удальца. Взыграла русская душа! Уж, коль вякнул при всем честном народе – на попятную не пойдешь, да о попятной и в мыслях уже нет. Одно в голове – жажда победы, жажда славы. А на испуганный девичий возглас: «Бакулушка! Выходи из круга!» – можно и внимания не обращать. Душа доброго молодца ликует. Вот он – звездный час! Народ восторженно гудит, подзадоривает:

– Любо, Бакулка! Выкликай зверя!

– Не устоять ведмедю!

– Слава Бакулке!

Ярослав смотрит на ростовцев, и его раздирают противоречивые мысли. Господи, они же коваля на погибель толкают. Но в такие часы народ становится безрассудным, такая уж русская натура. Взметнулась она и в Ярославе: он – плоть и кровь этого народа. Он – внук простолюдинки Малуши. И в нем закипели, дремавшие до поры-времени, необузданные страсти.

– Быть посему! Ловчий, выводи медведя!

Бакулке кинули рогатину и нож, и он удачно всадил рогатину в бочину зверя, но древко переломилось. Тяжело раненый зверь поднялся на задние лапы и в тот момент, когда Бакулка норовил вонзить в шею зверя охотничий нож, разъяренный медведь успел когтистыми лапами снять с богатыря вместе с шапкой череп.

Бакулку похоронили с почестями. Три дня возле кургана-могильника ростовцы справляли тризну, пили мед, ячменное пиво и брагу и славили отчаянного храбреца.

* * *

Медведь залег в дремучей пуще, под вздыбленными узловатыми корнями поваленной в бурелом огромной старой сосны. Корни завалило снегом, образуя своеобразную пещеру, кою и облюбовал себе зверь.

К берлоге едва пролезли, тут и лыжи не помогли. Удачное лежбище выбрал себе Косолапый. Со всех сторон берлогу обступали вековые деревья.

– И как только обнаружил, Торопка? – спросил Ярослав.

– По сломанным сучьям, князь.

Охотники стояли по колени в сугробах. Пока нечего и думать о поединке со зверем: надо как следует вытоптать снег. Затем Торопка срубил молодую елку, освободил ее от сучьев и заострил вершину. С виду Торопка спокоен: не в первый раз ходит на медведя, оплоха не случалось. Но неровен час.

Его отец, искушенный зверолов, был растерзан-таки медведем. Надо бы князя в сторонку поставить, но о том Ярославу не заикнешься, ныне он о всякой предосторожности забыл. Скинул кафтан, водрузил на голову железную шапку и встал в самом опасном месте.

Молчат и Могута с Озаркой. Ведают: позаботься о князе – и загорится гневом, так полыхнет сердитыми глазами, что с охоты убегай. Надо язык проглотить, но быть настороже.

Тревожились за Ярослава, а медведь почивал. У него самая лучшая пора. Летом, чтобы натешить ненасытное брюхо, забирался в густой малинник и часами кормился алыми сочными ягодами. Любит сладенькое Косолапый, а посему и неустанно ищет пчелиные соты в дуплистых деревьях. Найдет, издаст радостный рык и запускает лапу в пахнущее медом, пчелиным клеем и воском дупло. Возмущенные пчелы яростно жалят его морду, но Косолапый, наслаждаясь самым любимым лакомством, терпит до тех пор, пока не насытиться.

Любит Косолапый и рыбки откушать. По лесам к озеру Ильмень бегут много рек и речушек, и медведь, как заядлый рыбак, изучил все свои рыбные ловы, изобилующие белугой, севрюгой, щукой, голавлем, таранью, язями, плотвой… Рыба непуганая, косяками ходит, только лапами черпай.

К осени изрядно нагулял Косолапый жиру и стал как откормленный боров. Настала пора скрытное лежбище отыскать. И не день, и не два бродил по глухим местам, и нашел-таки удобное место для спячки. Никто не потревожит его сон, а чтобы он был непробудным и сладким, надо нарыть добрую охапку кореньев сон-травы. И лизать, лизать…

Спит медведушко, спит косолапый, не ведая, что пришли злые люди, чтобы нарушить его покой.

– С Богом! – отдал приказ Ярослав, и стиснул рукой (в перщатой рукавице) рогатину. Наконец-то сбудется его мечта и он сам пойдет на медведя. Заждался! Не зря ж, поди, он проходил выучку у Озарки и дотошно всматривался в поединки добрых молодцев на своем потешном дворе. Пора и тебе, Ярослав, сразиться с диким зверем.

Ловчий и Озарка сторожко поднесли к берлоге заостренную елку, с размаху воткнули ее в лежбище и отскочили.

Берлога страшно взревела. Из-под кореньев и снега вывалился огромный бурый медведь. Увидел еще полусонными глазами врагов, и шерсть его встала дыбом. Косолапый был разъярен: злые люди прервали его сладкий сон.

Ярослав двинулся с рогатиной на медведя, но тот почему-то не встал на дыбы, а пошел кабаном, на четырех лапах.

Князь не растерялся и обеими руками всадил в медведя рогатину. То был воистину богатырский удар! Острый и длинный железный наконечник вонзился в грудь медведя до самой поперечины.

Зверь издал неистовый рев и поднялся на задние лапы. Древко хрустнуло, но Ярослав тотчас отбросил рогатину и схватился за топор. Медведь взмахнул лапой, норовя снести голову человека, но князь опередил зверя, по самый обух, всадив топор в его башку. И навеки застыл косолапый. Не видать ему больше усладных снов, не лакомиться рыбой, малиной и медом.

Весь поединок длился считанные секунды. Поразила изумительная ловкость и сила молодого князя. (Вот где сказались уроки прославленного деда и учеба Озарки). Охотники закричали привычное слово: «Слава!», а Могута (уж так ему хотелось сразить зверя!) с досады метнул рогатину в сосну. С разлапистых ветвей посыпался пухлый, кипенно-белый снег, запорошив лицо удрученного боярина.

Ярослав ступил к нахмурившемуся дворскому и открыто, по-доброму улыбнулся:

– Не кручинься, Могута Лукьянович. Будет еще и на тебя медведь.

Могута прогнал досаду с лица, а Озарка крепко обнял Ярослава.

– С первой победой, княже!

Глава 11
КНЯЗЬ И БЕРЕЗИНЯ

Вот и пожаловала весна-красна: светозарная, зеленоглавая, духмяная, с ласковым ликующим солнцем. Всё пробудилось, ожило, наполнилось ненаглядной чарующей красотой, изукрасив яблоневые и вишневые сады дурманящей белой кипенью.

«Пора!» – молвил себе Ярослав и отправился в Белогостицы.

Когда подъехал к Прошкиной избе, сердце его (опять-таки!) трепетно забилось.

Довольна ли теперь Березиня? Изба крепкая, добротная, с горенкой. Совсем недавно жил в ней тиун, поставленный из княжеских холопов. Тиуна пришлось вернуть на княжий двор, а на его место назначить Прошку, но тот опять закобенился: [163]163
  Закобенился– заупрямился.


[Закрыть]

– Ради всех богов не ставь меня в тиуны, князь! Не умею я мужиками управлять.

– Упористый ты мужик, Прохор. Но избой, огородом и пашней ты доволен?

– Премного благодарен, князь. Есть где с сохой разгуляться. И за жито спасибо, и за лошадь, и за всякую живность дворовую. А вот от тиуна избавь.

– Будь, по-твоему, Прохор. Выберу другого тиуна. Живите с Богом…

Ярослав приехал с Могутой и Заботкой.

– Расседлайте коней, а я пока подворье огляжу.

Боярин и меченоша понимающе переглянулись.

Из огорода вились дымки пахучего сизого дыма, и там могли оказаться кто-то из обитателей избы.

Не зря говорят, что сердце – вещун. Миновав баню-мыленку, князь подошел к плетню огорода и увидел за ним Березиню, сжигающую сухую жухлую солому. Она переносила пылающий пучок от одной грудки к другой и не замечала князя.

Девушка была в длинном вишневом саяне [164]164
  Саян– женское платье (род сарафана) с большими декоративными пуговицами от ворота до подола, обычно металлическими, сквозными.


[Закрыть]и мягких алых чёботах, [165]165
  Чёботы– башмаки или сапоги.


[Закрыть]что обрадовало Ярослава: из его даров одежда. Собственно, другого платья и сапожек у Березини не могло и быть. Она пришла в Ростов в таком затрапезном виде, что и на улицу не выйдешь.

– Бог в помощь, Березиня! – негромко воскликнул Ярослав.

Девушка вздрогнула и повернулась на голос.

– Здравствуй, князь.

Поклонилась в пояс, зарделась, заметно стушевалась.

Любопытно, подумал Ярослав, что означает ее замешательство? Приятную для неё неожиданную встречу или испуг при появлении ростовского властителя? Хорошо бы первое.

– Родичи дома?

– Тятенька на овин ушел глянуть, а маменька в избе.

– А ты всё трудишься?

– Да разве это труд, князь? И всего-то сушняк на золу сжечь.

– На золу? – чтобы поддержать разговор, спросил Ярослав.

– Зола урожай дает, о том каждый человек ведает.

– Да неужели? А я вот не ведал.

– Прикидываешься, князь.

– Истинный крест!

Березиня негромко рассмеялась. Это случилось при Ярославе впервые, и он тому немало порадовался.

– Вот уж не чаяла, что князь таких простых вещей не ведает.

Березиня продолжала улыбаться, а Ярослав, дабы и далее занять девушку непринужденным разговором, молвил:

– А ты знаешь, Березиня, что князья меньше любого простолюдина ведают.

– Лукавишь, князь.

– И вовсе не лукавлю. Для твоего отца соха обычное дело, для меня ж – величайшая премудрость. Не знаю, как к ней и подступиться. А лошадь запрячь? Легче вековой дуб с корнями вырвать.

Березиня теперь уже смеялась громко и заразительно.

– Уморил ты меня, князь. Да лошадь любой деревенский мальчонка может запрячь. Дивлюсь на тебя, Ярослав Владимирович. На коне красуешься, а с упряжью не справляешься.

– Смейся, не смейся, Березиня – не справлюсь. Слуги коня облачают.

– Вот и худо, что слуги. А вдруг в ратный поход пойдешь, коня твоего убьют?

– Дружинник своего отдаст, а сам пешим станет биться.

– Ишь, какой. Дружинника ему не жаль.

– Таков обычай, Березиня.

– Худой обычай.

Девушка разговорилась, раскраснелась.

– А если и дружинников рядышком нет? Побили их вороги. А тут бродячий конь вблизи оказался. От табуна отбился. Охлюпкой [166]166
  Охлюпкой– верхом без седла.


[Закрыть]поедешь? Вот бы на такого воина глянуть!

– Седло с мертвого коня сниму.

– А узду, повод, тороки [167]167
  Тороки– сумки, прикрепленные к седлу, также ремни, которыми всадник привязывал позади седла разную кладь.


[Закрыть]и прочую упряжь?

– Боюсь, не справлюсь, – в свою очередь рассмеялся Ярослав.

Березиня, вконец осмелев, неодобрительно покачала головой.

– Убьют тебя вороги… А хочешь, Ярослав Владимирыч, я научу тебя коня запрягать? На поле брани всякое случается.

– Аль, жалко меня стало?

– Таких, кои ничего не умеют делать, не жаль.

– А тех, кто упряжь умеют наладить, жаль?

– Не хочу, князь, чтоб люди на тебя, незнайку, смеялись.

– Тогда научи меня, непременно научи, Березиня.

– Зришь раменье?

– Зрю, Березиня.

– Жди меня там. Ты, небось, с дружинниками приехал. Не хочу, чтоб они видели.

– Однако ж мудрая ты, Березиня.

Ярослав удалился к лесу, а девушка пришла на двор, полностью освободила лошадь от упряжи, засовала ее в куль и, держа Буланку за холку, повела ее к раменью. Подведя лошадь к Ярославу, молвила:

– Твои слуги норовят идти к тебе. Повели им, чтоб сюда не подходили.

Могута и Заботка пошли к раменью, но князь дал знак рукой, дабы шли вспять.

Березиня слегка углубилась в лес, остановила послушную Буланку и вытряхнула из объемного куля упряжь. И чего только тут не было! Седло, хомут, узда, поводья, шлея, супонь, гужи, седелка с чересседельником, удила.

– Ну, Березиня! Ты бы еще оглобли принесла.

– Тогда – и телегу.

И оба так заразительно рассмеялись, что их даже услышали Могута с меченошей.

– Кажись, дело сладится, – произнес Заботка.

А молодой Ярослав пребывал в упоительном состоянии. Он общается с этой удивительной девушкой, слышит ее мягкий голос, любуется ее чудесными глазами с густыми бархатными ресничками, а главное – слышит ее задорный смех. Господи, какое это счастье быть рядом с Березиней!

Ярослав, забыв обо всем на свете, смотрел на нее влюбленными глазами, и девушка это чувствовала, ей это впервые пришлось по сердцу, и она, чтобы скрыть своё неизведанное ощущение, постаралась отвлечь Ярослава.

– Упряжь у твоих ног, князь. Может, все-таки догадаешься, как Буланку обрядить? С чего начнешь?

– Пожалуй, с седла.

– А вот и нет, князь. Только и ведаешь свое седло.

– Тогда с удил.

– Попробуй, – с лукавинкой улыбнулась Березиня…

Прошка, вернувшись с овина, увидел подле избы боярина Могуту и княжьего меченошу. Сердце его екнуло. Опять что-то понадобилось князю!

Всё, казалось бы, уладилось, всё потрафило Прошке: и добрая изба, на десяток верст удаленная от Ростова, и само сельцо, раскинутое вдоль реки Вексы, и ухоженная пашня в три поля (корчевать не надо), и лес, изобиловавший зверьем и дикой птицей (есть, где силки раскинуть).

Доставили Прошке и всякую живность на двор, и жито на зиму в сусек засыпали, и даже тяжелый жернов-крутило на телеге привезли. Про одёжу не забыли. И для зимы и для лета. Теперь живи Прошка – и беды не ведай.

Мужики Белогостиц встретили появление Прошки и его семьи без особого удивления: князь нередко тиунов из своей челяди меняет. Теперь им под новым хозяином ходить.

Но новый тиун повел себя почему-то необычно: буркнул, что прислан князем, но сосельников на сход не собрал, никаких повелений не отдал и лишь своим хозяйством занялся.

Мужики судачили:

– Диковатый тиун. Бука.

– Никак, допрежь приглядеться к нам надумал, а потом держись!

– И другое чудно, мужики. Из княжьей челяди, а нашей старой веры держится. Велеса перед пашней поставил. У Ярослава-то все холопы к кресту приведены.

– Чудно!

Мужики пожимали плечами, а новый тиун по-прежнему жил лишь своим домом.

– Доброго здоровья, – поклонился дружинникам Прошка. – Князь, никак, в избе?

– Пока не заходил. До леска прогуляться ушел, – хмыкнув в окладистую русую бородку, отозвался Заботка.

– Ну-ну, – кивнул Прошка и, войдя во двор, чтобы положить вилы, тотчас увидел, что Буланки в стойле нет. Выбежал к дружинникам.

– А куда мою лошаденку свели?

Прошка был настолько огорошен и удручен, что Могута и Заботка невольно улыбнулись.

– Аль дорога тебе лошаденка?

– А какому мужику она не дорога? Без лошаденки – пропащее дело.

– Да ты не горюй, Прохор. Глянь на свое поле, – добродушно молвил Могута.

Прошка глянул, и глазам своим не поверил: от раменья, по краю неширокой межи, его дочь Березиня вела за узду Буланку, а обочь ее вышагивал князь Ярослав.

– О боги! Отколь это они?

– Так я ж тебе толковал: князь прогуляться ушел, и Березиня с ним. Уразумел? – молвил Заботка.

– Дык… А лошаденку зачем брали?

– И лошаденку на прогулку.

Прошка так ничего и не понял.

– Как жив-здоров Прохор? – весело спросил его Ярослав.

– Да пока грех жалобиться, князь. Благодарствую за щедроты твои, – степенно отозвался мужик, а сам кинул озабоченный взгляд на Березиню.

Спокойна, и даже глаза со смешинкой. Но на какой ляд ей сдалось Буланку к раменью водить?

– Заночевать не пустишь, Прохор?

– Дык… И спрошать не надо, завсегда рады, князь. Места хватит… Дочка, ступай в дом, помоги матери дорогих гостей встретить.

Введя лошадь в стойло, Прошка вновь изумился: чересседельник был подвязан под брюхом Буланки.