Текст книги "Фараон"

Автор книги: Валерио Массимо Манфреди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава 3

Уильям Блейк припарковал машину под домом в час ночи и направился к входной двери своей съёмной квартирки. Эта ночь могла бы стать самой тоскливой Рождественской ночью в его жизни, однако время, проведённое в доме коллеги, немного согрело его сердце, не говоря уже об окоченевших членах, и если бы не остатки самолюбия, то он принял бы приглашение Хуссейни переночевать на диване. По крайней мере было бы с кем обменяться парой слов завтра утром за чашкой кофе.

В то время как Блейк вставлял ключ в замочную скважину, ему послышался сухой щелчок, но его издал отнюдь не дверной замок: он исходил от дверцы автомобиля, захлопнувшейся за его спиной. Уильям приготовился прошмыгнуть в квартиру, опасаясь малоприятных столкновений, нежелательных в столь поздний ночной час в этом квартале, но неслышные шаги уже опередили его, и чья-то рука легла поперёк дверного проёма, не давая зайти внутрь.

Он отступил, рассчитывая спастись бегством к автомобилю, но натолкнулся на второго человека, стоящего за его спиной.

– Не бойтесь, доктор Блейк, – сказал мужчина, который помешал ему войти в дом. – И извините за вторжение в столь неурочный час, но мы были вынуждены до сих пор ожидать вас здесь, потому что нам требуется срочно переговорить с вами.

– Я не знаком с вами, – возразил Блейк, с беспокойством осматриваясь вокруг. – Если у вас благие намерения, то можете вернуться через пару дней. Обычно люди проводят Рождество в семейном кругу.

Мужчине, который заговорил с ним, наверняка уже стукнуло сорок лет, на нём была куртка из ткани гортекс и берёт из синтетического меха. Второму, одетому в элегантное, сшитое по заказу пальто и отличную фетровую шляпу, на вид было лет пятьдесят.

– Меня зовут Рэй Салливэн, – представился человек, протягивая Уильяму руку, – и я работаю на горнодобывающую компанию «Уоррен майнинг корпорейшн», а это – мистер Уолтер Гордон. Нам необходимо безотлагательно переговорить с вами.

Блейк моментально сообразил, что стоит согласиться принять эту просьбу, поскольку преступные элементы вряд ли проявили бы интерес к личности типа него, вдобавок ещё и проживающей в подобном месте. Во всяком случае, ему нечего было делать ни этой ночью, ни в рождественский день.

– Мы просим вас уделить нам несколько минут, – промолвил человек в пальто. – Вы поймёте, что у нас не было иного выбора.

Блейк кивнул головой.

– Хорошо, – согласился он, – входите же, но квартирка небольшая, неказистая, и мне нечего предложить вам.

– Достаточно только обменяться несколькими словами, доктор Блейк, – заявил мужчина в куртке.

Блейк включил свет, затем впустил пришельцев и закрыл дверь.

– Садитесь, – предложил он, несколько успокоенный в общем-то приличным видом нежданных гостей и их уважительным отношением.

– Ещё раз просим извинить нас за наше вторжение, доктор Блейк. Мы полагали, что вы возвратитесь к ужину: мы хотели избежать позднего визита, приводящего хозяина в замешательство.

– Не имеет значения, – ответил Блейк. – А теперь, я надеюсь, вы окажетесь столь любезны, что объясните мне причину вашего посещения, ибо я чрезвычайно устал и хотел бы лечь спать.

Незваные гости обменялись смущёнными взглядами, затем тот, которого представили как Уолтера Гордона, взял слово:

– Как вам уже сказал мой друг Рэй Салливэн, мы работаем на горнодобывающую компанию «Уоррен майнинг корпорейшн» и в настоящее время ведём кампанию но геологоразведке полезных ископаемых на Среднем Востоке. Мы ищем кадмий.

Блейк покачал головой:

– Бог ты мой, вы здорово сели в калошу: я археолог, а не геолог.

Гордон без какого бы то ни было смущения продолжил:

– Мы прекрасно знаем, какова ваша профессия, доктор Блейк. Итак, я уже упомянул, что у нас полным ходом идёт кампания по геологоразведке, и три дня назад наша геологоразведочная партия, возглавляемая мистером Салливэном, производила колонковое бурение, когда почва внезапно начала оседать, будто поглощаемая провалом.

– Я заглянул в отверстие, образованное бурением, чтобы понять природу этого явления, – вклинился Салливэн. – Сначала я подумал, что речь идёт о естественном поноре[9]9
  Естественное отверстие на дне карстовых воронок, поглощающее поверхностные воды и отводящее их в подземные пустоты.


[Закрыть]: они присутствуют в изобилии в зоне, где мы работаем, вследствие наличия пластов известняка, но мне было достаточно бросить один взгляд с близкого расстояния, чтобы понять, что мы имеем дело с чем-то совершенно другим.

Взгляд Блейка, затуманенный усталостью, моментально обрёл профессиональную остроту.

– Продолжайте, – промолвил он, – я слушаю вас.

– Бур просверлил потолок искусственного подземелья, и лучи солнца, проникавшие туда, заиграли бликами на чём-то металлическом, находящемся во тьме. Под вымышленным предлогом я прекратил работу моей бригады, а когда мы вернулись в лагерь на ужин, доложил обо всём мистеру Гордону, моему непосредственному начальнику. Мы подождали, пока все заснут, и отправились на буровую площадку.

Стояла прекрасная лунная ночь, и меловой цвет пустыни отражал лунное сияние таким образом, что можно было ориентироваться почти как днём.

Прибыв на участок, мы улеглись на краю отверстия и осветили его внутренность электрическим фонарём. От открывшегося нам зрелища у нас захватило дух, и мы на мгновение даже потеряли дар речи. Хотя область обозрения была ограниченна, мы смогли отдать себе отчёт в том, что в подземелье находились предметы из бронзы, меди, золота, слоновой кости и то, что можно было увидеть, говорило о погребальной камере.

– Я не знаю, какие чувства испытываете вы, когда оказываетесь перед грандиозной находкой, – вмешался Гордон, – но, клянусь вам, некоторое время я не мог поверить своим глазам и оказался в плену совершенно неподвластных мне чувств... Мы прикинули, что под нами открылось довольно большое подземелье, помещение примерно четыре на пять метров, высотой два метра, от которого также могут ответвляться боковые камеры.

То, что мы увидели, навело нас на мысль о естественной пустоте, приспособленной человеческой рукой для этого роскошного погребения. Форма саркофага, который нам удалось частично рассмотреть, присутствие статуй божеств, стиль изваяний не оставляли никакого сомнения: они находились в могиле высокопоставленного египетского сановника. Мы не являемся специалистами, но то, что открылось нашему взгляду, могло быть достойно даже фараона!

– Фараона? Бог ты мой, тогда это должно быть первое неразграбленное погребение с тех пор, когда Карнарвон и Картер вскрыли захоронение Тутанхамона.

– Именно это мы и сказали себе. Но тогда...

– Однако же... это может оказаться и захоронением эллинистической эпохи, когда Птолемеи полностью, до мельчайших деталей, переняли церемониал фараонов. Но просто так, без непосредственного обследования предметов, это трудно утверждать. Вы ведь не спускались вниз, если я правильно понял.

– Нет, отверстие не является достаточно большим. И именно в этом заключается цель нашего визита, – пояснил Салливэн. – Мы хотели бы, чтобы вы занялись этой находкой, которую мы до сих пор хранили в полной тайне. На месте имеется вооружённая охрана, которой приказано стрелять при чьём-либо появлении.

Уильям Блейк запустил пальцы в волосы и вздохнул. Он чувствовал себя опустошённым как выжатый лимон, и этот нескончаемый день, вместо того чтобы завершиться отдыхом, превращался в череду всё усиливающихся переживаний.

– Благодарю вас за то, что вы подумали обо мне, – проговорил он, – я меньше всего ожидал этого как раз после сегодняшнего дня, который сложился не самым удачным образом... но боюсь, что не смогу принять ваше предложение. По двум причинам: во-первых, вы должны проинформировать местные власти, им надлежит назначить инспектора, который примет на себя руководство работами по опознанию и каталогизации этих материалов. Кроме того, вследствие ряда событий, рассказами о которых я не хотел бы отягощать вас, я зарегистрирован в Египте как персона нон-грата. И тем не менее я не могу постичь необходимости этого подобия засады в час ночи...

– Ответ на ваше первое возражение, доктор Блейк, – заявил Гордон, – будет таким: мы действуем на абсолютно автономной территории, куда въезд запрещён. И именно армия не желает, чтобы было проинформировано начальство Департамента древностей. Слишком много людей прибудет тогда в этот район, а шумиха, поднятая о находке, привлечёт слишком пристальное внимание к данной зоне. По этой причине, по взаимному соглашению с нашими хозяевами, в настоящее время мы решили заручиться сотрудничеством доверенного специалиста, который может гарантировать нам максимальную конфиденциальность. Что же касается второго возражения, то мы в курсе ваших передряг, и тот факт, что вам запрещён въезд в Египет, не имеет абсолютно никакого значения. Вы должны ехать с нами, именно сейчас. Как раз по этой причине мы ждали, когда вы вернётесь домой.

Блейк повернулся к нему с отчуждённым взглядом, как будто он только внезапно, в одну секунду, понял истинное значение этой просьбы.

– Сейчас? – вопросительно повторил он.

Гордон утвердительно кивнул головой.

– Частный самолёт нашей компании обязательно должен вылететь из аэропорта Мидуэй через час. Если вы хотите взять что-то с собой, у вас остаётся на это около пятнадцати минут.

Блейк несколько мгновений хранил молчание.

– Само собой разумеется, что за вашу работу предусматривается вознаграждение. С учётом данных обстоятельств и неудобств, которые мы вам доставляем, речь может идти о значительной сумме.

Блейк не ответил. В этот момент деньги не интересовали его. Он стал бы работать бесплатно, лишь бы вновь приняться за своё дело.

При мысли о Джуди, которую он, возможно, больше не увидит, оказалось, что это не так уж его волнует; затем он подумал о докторе Хуссейни, предложившем ему своё гостеприимство в канун Рождества: всё это казалось невероятно далёким, как будто произошло много дней назад.

– Хорошо, – ответил он. – Дайте мне только время захватить с собой зубную щётку да уложить в чемодан пару тряпок и кое-какие приспособления.

Двое мужчин обменялись удовлетворённым взглядом.

– Вы приняли самое правильное решение, доктор Блейк, – провозгласил Гордон. – Могу заверить вас: то, что вам предстоит увидеть, превосходит все самые смелые ожидания.

– Я только хочу сразу прояснить одну вещь: деньги меня не интересуют. Вижу, что вы хорошо осведомлены на мой счёт и, возможно, знаете, что я сижу на мели, но это ничего не значит. Я не продаю себя ни за какую цену: единственное, что меня интересует, – это гарантия возможности опубликовать находки.

– Ваше требование более чем понятно, – согласился Салливэн, – но это тот предмет, по которому надо вести переговоры с нашим начальством. Однако мы уверены в том, что вы достигнете разумного соглашения с нашими руководителями из «Уоррен майнинг корпорейшн».

Блейк прекрасно отдавал себе отчёт в том, что он лезет в западню, но единственной альтернативой оставался поиск работы в каком-нибудь небольшом провинциальном университете или же частной высшей школе.

– Alea jacta est[10]10
  «Жребий брошен» – ставшее крылатым изречение Юлия Цезаря, произнесённое им при переходе через реку Рубикон.


[Закрыть], – вымолвил он, поднимаясь, чтобы пройти в комнату для сбора своего багажа. По озадаченным улыбочкам своих гостей ему стало ясно, что те не были знакомы с латынью, даже в виде наиболее часто цитируемых выражений.

Он положил в чемодан одежду для полевых работ, лопатку и археологический нож, египетскую грамматику Гардинера, нижнее бельё, предметы туалета, крем от загара, по упаковке таблеток тайленола и маалокса; взял было и прозак, но потом вышвырнул флакон в мусорное ведро, прекрасно понимая, что это лекарство не потребуется ему, как только он ступит на песок пустыни. Захватил также свой фотоаппарат в чехле и, уложившись немногим более чем за пять минут, предстал перед своими спутниками.

– Я перекрою газовый вентиль на плите и догоню вас, – сказал он. – А вы тем временем садитесь в автомобиль.

Чёрный «меркьюри» вылетел на автостраду пустынного мегаполиса, и Блейк, расположившийся на заднем сиденье, казалось, был загипнотизирован жёлтой мигалкой снегоочистительной машины, двигающейся впереди, которая вздымала белоснежное облако и мягкую волну, опадающую на правую сторону дороги. Позади остался утомительный день, и Уильям подумал, что Гордон, в конце концов, стал для него кем-то вроде доброго Санта-Клауса, который принёс ему подарки рождественским утром, хотя и немного рановато: целое невскрытое египетское захоронение и кто знает что ещё.

Его возбуждала сама мысль о том, что через несколько часов он будет пролетать над водами Нила, а затем погрузится в сухую и прозрачную атмосферу пустыни, его естественную среду обитания, которая вскоре вдохнёт в себя пыль тысячелетий и пробудит сановную личность, проспавшую тридцать веков.

По прибытии в аэропорт Мидуэй Салливэн предъявил какой-то документ охраннику, дежурившему у входа, и тот пропустил его. Они проехали по служебной дороге до трапа «Фалькона-900ЕХ», ожидавшего их с работающими двигателями. Когда прибывшие вышли из автомобиля, их окутало облако изморози, и Гордону пришлось придерживать шляпу на голове, пока они не вошли в самолёт. Блейк следовал за ним и, прежде чем переступить порог, обернулся, чтобы бросить последний взгляд на город, покрытый снегом и полный разноцветных огней. Он вспомнил, как в бытность свою мальчиком в Рождественскую ночь задирал лицо к небу, надеясь увидеть сани Санта-Клауса и его оленей, летящих среди небоскрёбов города в облаке серебряной пурги подобно кадрам в мультипликационном фильме. В этот момент Уильям спросил себя, удастся ли ему когда-либо вернуться сюда.

Салливэн поднялся вслед за ним, и все трое удобно разместились в своих просторных креслах.

«Фалькон» вырулил на взлётную полосу и, подобно дротику, стрелой взвился в серое небо. Немного спустя он уже парил в прозрачной ночи, в рождественском небе, между холодными северными звёздами.

Потрёпанный «мерседес» продвигался в облаке пыли, которую лунный свет на чёрном фоне скал и безбрежной равнины окрашивал в белый цвет, в направлении гигантских развалин Баальбека[11]11
  Баальбек – город в Ливане, в долине Бекаа, где сохранились многочисленные остатки величественных храмов времён Римской империи.


[Закрыть]. Когда автомобиль подъехал ко входу в долину храмов, то остановился, и фары погасли. Шесть колонн Большого храма вздымались к небу, усыпанному звёздами, как столпы беспредельности, и пассажир, разместившийся на заднем сиденье, в молчании рассматривал это чудо, прислушиваясь к мыслям, которые теснили ему душу. Он думал о всех тех, чью смерть видел в многочисленных схватках, коими полнилась его жизнь: тех, кто погиб под бомбёжками, пал в сражении, подкошенный пулемётной очередью или разорванный в клочья либо миной, либо ручной гранатой. Человек думал о всех тех, кто сошёл в могилу от голода и отчаяния, болезней и ран, думал об их душах, которые бродили ночью по пустыне, не ведая покоя.

Несмотря ни на что, это был один из тех редких моментов, когда он мог отдохнуть душой и телом, момент ожидания. Человек открыл окно, закурил последнюю из трёх сигарет в сутки, которые врач разрешал ему как максимальное отступление от режима, и посмотрел на чёрное небо, усеянное звёздами. Именно в мгновения, подобные этому, он вспоминал своё детство и свою молодость, родителей, которых он знал, увы, лишь слишком короткий срок, женщин, которых он не успел полюбить, учёбу, которую не смог довести до конца, друзей, которых не смог навестить. Потому что никогда не имел на то достаточно времени.

Пассажир «мерседеса» вспоминал свои отношения и встречи с самыми разными людьми: нефтяными принцами и эмирами, диктаторами, жаждущими единственно денег и власти, религиозными иерархами, иногда – циниками, иногда – провидцами, молодёжью, снедаемой ненавистью и фанатизмом только из-за невозможности обладать слепо обожествляемыми овеществлёнными символами западного благосостояния, агентами спецслужб, ведущими двойную игру, банкирами, обогатившимися на лишениях бедняков, на самых грязных спекуляциях.

Он использовал их всех, как бы ни было велико его презрение к ним, и ни одному из них не открыл своего истинного имени, ожидая дня сведения счетов, когда самый амбициозный план, намеченный арабом со времён битвы при Пуатье[12]12
  В 732 г. у французского города Пуатье была выиграна битва над мусульманами Испании, которая остановила исламское наступление на Европу.


[Закрыть], будет воплощён в жизнь, обеспечив ему победу над врагами, власть над территорией, простирающейся от Гималаев до Атлантического океана, и контроль над третью энергетических ресурсов всей планеты.

Пассажир отбросил от себя все эти мысли, когда из мрака появился некто в тёмной одежде и направился к автомобилю. Он проследил за его приближением, пришелец наклонил лицо к окошку и приветствовал его кивком головы.

Пассажир ответил на его приветствие, вышел из автомобиля, последовал за проводником до низкого домика, обмазанного глиной, и вошёл вслед за ним.

Проводник оказался стариком с согбенной спиной и глазами, покрытыми белой пеленой катаракты.

– Добро пожаловать, эфенди, – произнёс он, впустив позднего гостя в дом.

– Какие у тебя новости для меня?

– Хорошие, – ответил старик. – Мне было велено передать тебе: на рынке Самарканда были куплены три осла, как ты приказал, и по сходной цене. Теперь каждого осла по твоему распоряжению ведут в его стойло.

Пришелец одобрительно кивнул головой.

– Хвала Аллаху, – промолвил он, – всё идёт наилучшим образом. Теперь, мой прекрасный друг, извести молодых людей, которые должны последовать за мной в паломничество, что нам надлежит встретиться. С тремя из них мы увидимся в Вифлееме, с тремя в Наблусе и с тремя остальными в Газе.

– Хотите, чтобы я подготовил вам жильё в Мекке, эфенди?

– Нет, друг мой. Это паломничество мы совершим по старинным обычаям, верхом на верблюдах. Не ломай себе голову над этим.

Они обнялись, и посетитель вернулся к автомобилю, ожидавшему его у подножия колонн Баальбека. Старик проводил взглядом удалявшуюся фигуру, которая при его плохом зрении казалась не более чем тенью, затем устремил взор на Храм, и шесть колонн представились ему шестью великанами, в молчании стоящими на страже во мраке ночи, чтобы ни один зоркий взгляд не заметил маленького, уходящего вдаль человека.

Он никогда не видел его раньше, не смог бы описать его потом, в памяти осталась только куфия в чёрно-белых квадратах да серый пиджак, надетый на белую галабию. Тем не менее старик знал, что он разговаривал с самым разыскиваемым человеком в мире, с тем, кого враги стремились заполучить любой ценой.

Имя ему было Абу Ахмид.

Воздух Вифлеема ещё благоухал ароматом ладана, а город до сих пор был погружен в атмосферу недавнего Рождества: тысячи паломников кишели на залитых солнцем улицах города и вдоль прилавков и лавочек базара.

Среди толпы, говорящей на всех языках, пробирался православный священник в клобуке, накрытом длинным покровом, и с серебряной панагией на груди; проследовал монах-францисканец в пыльных сандалиях, подпоясанный верёвкой, а затем мулла с головным убором, обвитым белым тюрбаном, и на них вовсю пялились люди, невольные свидетели того, сколь различными путями идёт человек, дабы достичь одного-единственного Бога.

Никто не обращал внимания на человека с куфией в чёрно-белых квадратах, сером пиджаке, надетом на белую галабию, и шерстяной сумкой через плечо, который покинул город и вошёл в двухэтажный домик с осыпающейся побелкой на перекрёстке между Сук-эль-Берком и Эйн-Азизой.

В пустом доме его ожидала женщина, пожилая вдова, которая провела его от входа до главной комнаты – скромного помещения с полом, накрытым старыми паласами, и несколькими подушками. Она подняла один из двух паласов, явив взору деревянный люк, открывавший вход в подвал, освещённый скупым светом электрической лампочки. Мужчина спускался по перекладинам деревянной лестницы, в то время как она закрывала за ним люк и укладывала на место паласы.

Человек протиснулся по очень короткому и чрезвычайно узкому коридору и попал в другое помещение, площадью примерно два на три метра, также освещённое единственной лампочкой, свисавшей с потолка; на полу лежали циновки. Его ожидали три человека, сидящие на корточках, с лицами, совершенно закрытыми куфиями.

Лицо пришельца также было закрыто куфией, и под низким потолком его голос глухо звучал из-под края куска ткани, прикрывавшего рот.

– Братья, – провозгласил он, – ваша миссия должна начаться, и она имеет такую важность, что от неё зависит успех операции «Навуходоносор» и победа нашего дела. Мы долгие годы изучали причины наших поражений и не повторим ошибок прошлого.

На сей раз мы начнём действовать только тогда, когда нам поступит сигнал, что упаковки доставлены. И мы будем действовать наверняка, без риска. Как вы знаете, речь идёт об объёмистых упаковках, которые привлекают внимание, и потому они будут разделены на три части, по одной для каждого из вас.

Он запустил руку в сумку, извлёк из неё три конверта и передал каждому человеку по одному:

– Здесь наличные деньги и кредитные карточки, выданные «Интернэшнл сити бэнк», а также инструкции, относящиеся к получению и передаче вашей упаковки.

Вы запомните их наизусть здесь, сидя передо мной, а когда вы сделаете это, я уничтожу их. Инструкция также расскажет вам, как связаться с координатором операции на американской земле. Его закодированное имя – «Навузардан», с ним также общайтесь только посредством кода и только по моему точно отданному приказу встретитесь с ним лично.

Если почувствуете, что разоблачены, то взорвите заряды, которые вы носите на себе, стараясь причинить как можно больше жертв среди наших врагов. Не испытывайте жалости ни к старикам, ни к женщинам и детям, как они не испытывали её к нашим отцам, нашим детям, нашим жёнам. Как только ваша задача будет выполнена, вы вернётесь на базу, потому что нам будут нужны такие доблестные и хорошо обученные бойцы, как вы, дабы сражаться в последней битве. – Он отчеканил последние слова так, как будто произнёс священную фразу: «Осада и завоевание Иерусалима».

Все три человека взяли конверты, вынули из них деньги, кредитные карточки и внимательно прочитали инструкции, затем один за другим, последним – тот, кто казался наиболее молодым, возвратили листки, которые тотчас же были преданы огню на медном блюде, стоящем на паласе.

– Аллах акбар! – воскликнул человек в куфии с чёрно-белыми квадратами.

– Аллах акбар! – хором отозвались остальные.

Немного спустя координатор уже шагал по рынку Вифлеема посреди толпы, освещённой солнцем прекрасного дня. Он прошёл под натянутым лозунгом, который на трёх языках гласил:

Мир на земле для людей доброй воли.

Три воина Аллаха покинули дом поодиночке, с промежутками примерно в один час.

Они отправились каждый в место своего назначения, подобно всадникам Апокалипсиса. Первый из них получил указание прибыть в Бейрут, оттуда самолётом перелететь в Лимассол, где он должен был сесть на торговое кипрское судно, отправлявшееся на Нью-Йорк.

Второму предстояло на автомобиле доехать до Александрии, откуда он на нефтеналивном судне должен был отплыть в Нью-Хейвен, штат Коннектикут.

Третий был обязан отплыть из Яффы в Барселону, там сесть на самолёт авиакомпании «Иберия» до города Сан-Хосе на острове Коста-Рика, оттуда, из Пуэрто-Лимон, на банановозе компании «Юнайтед фрутс», прибыть в Майами, штат Флорида.

Два дня спустя Абу Ахмид встретился с тремя другими молодыми людьми в Наблусе, в мечети старого города, а затем через два дня проинструктировал ещё троих в бараке лагеря беженцев.

Все эти шесть человек, как и те трое из Вифлеема, были бойцами-самоубийцами, давшими обет смерти и обученными умению действовать в любой ситуации. Они также получили свои инструкции и свой маршрут.

С первого момента своего убытия они стали пешками в шахматной партии, разыгрываемой Абу Ахмидом: каждый был взаимозаменяем с другими в случае необходимости, и каждая группа по завершении своего собственного задания могла отдать одного из своих людей для восполнения потерь других, когда бы это ни случилось, пока не будут достигнуты все три поставленные перед ними цели.

Все девять человек без акцента говорили по-английски, умели пользоваться всеми видами холодного и огнестрельного оружия, знали военное ремесло, могли пилотировать самолёт или вертолёт, прыгать с парашютом, преодолевать стены как из горных пород, так и из железобетона и плавать под водой с аквалангом. У них не было имён, им были присвоены только номера, у них не было ни матери, ни отца, ни братьев, а их документы были столь же фальшивыми, сколь и безупречно подделанными. Эти молодые люди ни в грош не ставили собственную жизнь, потому что в течение многих лет обучались жертвовать ею за своё правое дело в любой момент по знаку командира. Они могли днями выживать на одной галете и нескольких глотках воды; могли переносить голод и жажду, жару и холод, выдерживать любое страдание, терпеть пытки.

Каждая из трёх групп имела вожака, который обладал абсолютной властью над товарищами, включая вопросы жизни или смерти.

С самого начала до конца операция «Навуходоносор» всецело была построена на их выносливости и выдержке. Когда все прибудут со своим грузом на место назначения, они будут обязаны известить «Навузардана», который, в свою очередь, должен сообщить об этом Абу Ахмиду. В этот момент начнётся второй этап операции, на сей раз настоящих военных действий, разработанный в течение двух лет в мельчайших подробностях.

Теперь ему не оставалось ничего другого, как ожидать в удобном пункте назначения и повторять весь план с начала до конца. Абу Ахмид прибыл в Дамаск и оттуда приказал доставить себя в свою палатку неподалёку от Дейр-эз-Зора.

Именно там он родился почти семьдесят лет назад, и его небольшое племя бедуинов ещё хранило верную память о его отце и лично о нём как о человеке по имени Захед-аль-Валид. Абу Ахмид вставал утром на восходе солнца и любовался водами Евфрата, озарёнными сиянием восходящего светила, стадами, бредущими на пастбища вслед за своими пастухами, женщинами, спускающимися к воде для стирки одежды или разжигающими огонь в глиняных печурках для выпечки хлеба, который подавался душистым, благоухающим дымом и золой. Солнечные искорки вспыхивали на монетах, украшавших чело этих женщин; смуглые красавицы казались властительницами минувших веков: царицей Савской, соблазнившей самого Соломона, или же царицей Зейнаб[13]13
  Зейнаб, или Зиновия, после смерти второго мужа Одената управляла Пальмирой от имени его малолетнего сына, ей удалось сосредоточить в своих руках власть над Сирией, частью Малой Азии и Египтом. Император Аврелиан в 271—272 гг. н.э. возвратил Риму оккупированные территории, захватил Пальмиру и взял в плен Зейнаб, которая два года спустя скончалась в Риме.


[Закрыть], обольстившей римского императора Аврелиана.

Он совершал длительные прогулки верхом в пустыне, в направлении Эль-Камышлы, и уезжал так далеко, чтобы не видеть ничего, куда бы он ни устремлял свой взор. Состояние парения между небом и землёй – верхом на своём скакуне, порождало в нём всеобъемлющее и пугающее ощущение власти. Тогда всадник спешивался с лошади и бродил босиком по почве пустыни, которая некогда была пышно разросшимися кущами райского сада, или же садился со скрещёнными ногами и часами медитировал в молчании, с закрытыми глазами, достигая практически полной концентрации, переходя почти что в высшее измерение, как будто в его членах, сопряжённых таким образом, скапливались выжатые соки сил неба и земли.

Пустынный странник обычно возвращался на закате и ужинал в палатке вместе с главами семейств хлебом, солью и жареным мясом ягнёнка, потом просиживал до глубокой ночи, попивая айран и болтая о вещах совершенно пустых и незначительных, таких, например, как беременность верблюжьих самок или цена на шерсть на рынке Дейр-эз-Зора. Именно таким образом он закалял свои силы и оттачивал ум в преддверии самой грандиозной партии, которая когда-либо была сыграна на Земле с тех пор, когда Исав продал своё первородство за чечевичную похлёбку.

Абу Ахмид не хотел признаться в этом себе самому, но в глубине души своей прекрасно сознавал, что с другой стороны шахматной доски находился равным образом опасный и изощрённый игрок, человек внешне невидный и скромно одетый, способный держать под контролем тысячу различных ситуаций, подозрительный и неусыпно бдительный, по всей вероятности, лишённый каких бы то ни было чувств, за исключением самоуважения и осознания незаурядных собственных способностей: глава разведки «Моссад» Гед Авнер. В конце концов, партия будет разыгрываться между ними двоими, и ставкой в игре станет город Бога – Иерусалим.

Кто бы ни вышел победителем, мир не стал бы от этого ни лучше, ни хуже по сравнению с тем, чем он был, но игра шла за победу, отмщение оскорблений, восстановление справедливости.

Через тысячелетия Измаил[14]14
  Сын Авраама и рабыни Агари, изгнанный вместе с матерью в пустыню по наущению жены Авраама, бесплодной в молодости Сарры, родившей первого сына Исаака лишь позже, в возрасте более ста лет. Измаил вырос на свободе, женился на египтянке и стал родоначальником арабов, к нему восходит даже родословная пророка Мухаммеда.


[Закрыть] возвращался из пустыни, в которую его изгнали, чтобы отстоять своё право перворождённого сына Авраама.

Абу Ахмид прожил десять дней в своей палатке в пустыне, затем вернулся, сначала в Дамаск, потом в Амман, чтобы возобновить контакты с людьми, ведущими борьбу на местности: слонами, ладьями, конями его гигантской шахматной доски.

Он прождал несколько «ней в центральной гостинице, пока не получил сообщение, которого ожидал: час и место встречи посреди пустыни, на расстоянии тридцати миль к северо-востоку от станции перекачки нефтепровода Ф7.

К вечеру он отправился туда на такси, проехал по Багдадской дороге, пересёк границу, затем оставил такси на станции техобслуживания и присоединился к небольшому каравану бедуинов, который отправлялся в юго-восточном направлении, к нефтепроводу.

Они высадили его в условленном месте, и Абу Ахмид ждал один, пока с востока не послышался рокот двигателя вертолёта, большого боевого Ми-24 российского производства, оснащённого ракетами, пушками и пусковыми установками.

Машина летела на уровне нескольких метров над землёй, вздымая при этом облако густой пыли, затем взмыла в небо над нефтепроводом, неподвижно зависла в воздухе и начала снижение, пока не коснулась земли на расстоянии нескольких сот метров. Лопасти винта ещё продолжали вращение в течение нескольких минут, затем постепенно замедляясь, пока не остановились окончательно. Дверца открылась, и из неё появился офицер в берете танкиста и кожаной куртке лётчика. Он подошёл к ожидавшему его человеку, на вертолёте погасли все огни, и окрестности погрузились во тьму и безмолвие.

Теперь двое мужчин стояли друг напротив друга.

– Салям алейкум, генерал Таксун, – произнёс Абу Ахмид.

– Алейкум салям, – ответил офицер, слегка кивнув головой.

– Я рад, что вы согласились встретиться со мной.

Порывы холодного ветра гуляли вокруг, а небо угрожало дождём. Генерал оказался хорошо сложенным мужчиной лет под пятьдесят, с опалённым солнцем лицом и большими руками, типичными для крестьян – уроженцев Юга, но в его осанке и взгляде читалась неуёмная гордость.

– Эта встреча очень опасна, Абу Ахмид, – отрывисто заявил он, – и должна закончиться как можно скорее.

– Согласен, генерал. Я просил об этой личной встрече, ибо то, что я должен сказать вам, имеет такую значимость, что никакое послание и никакой посредник не имеют достаточного авторитета и не обладают такой силой выражения, которых требует это сообщение. Более того, ответ ни в коем случае не должен быть передан через посредника, я должен лично услышать его из ваших собственных уст. Вы должны прекратить ваше... сотрудничество с американцами и перейти на нашу сторону.