Текст книги "Фараон"

Автор книги: Валерио Массимо Манфреди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

– Мистер Мэддокс, я уже связывался с внешним миром, когда вы отсутствовали, и, как видите, ничего не случилось...

– Но каким образом...

– Разрешите мне войти, пожалуйста, я вам всё объясню.

Мэддокс проворчал:

– Поллэк ответит мне за это...

– Как вы сами можете констатировать, абсолютно ничего не произошло. Я – человек слова и заключил с вами соглашение, которое обязуюсь выполнять. Речь шла об иероглифическом тексте, для прочтения которого мне был крайне необходим ключ. Я получил его немного позже, опять-таки по электронной почте, и это позволило мне продвинуться в моих исследованиях. Послушайте, мистер Мэддокс, представьте себе, что мне удастся идентифицировать человека, похороненного в могиле в Рас-Удаше: цена погребального комплекта по этой причине вырастет в три раза. Вас это не интересует?

– Входите, – несколько оживился Мэддокс. – Но вы должны согласиться с моим присутствием при отправке сообщения. Сожалею, но не могу поступить иначе.

– Поллэк поступил точно так же: проверил сопроводительное письмо и тот факт, что текст является именно иероглифической надписью. У меня есть специальная программа, смотрите.

Блейк уселся за компьютер и загрузил программу написания на паре дискет, после чего начал составлять текст из иероглифических знаков.

– Всё это как-то необычно, – пробормотал Мэддокс себе под нос, глядя из-за спины своего утреннего гостя, как древний язык Нила принимает реальные форму и размер на экране электронного устройства.

Омар-аль-Хуссейни вошёл в квартиру, налил себе немного кофе и уселся за рабочий стол, чтобы проверить контрольные за первый семестр, написанные его немногими студентами, но не смог сосредоточиться и отвести глаз от фотографии ребёнка, стоявшей на столе: фото его сына. Имя ему было Саид, и его родила молодая женщина родом из деревни под названием Сурэй, женщина, которую ему дали в жёны родители после длительных переговоров с её семьёй по поводу должного размера выкупа.

Хуссейни никогда не любил её, что было совершенно естественно для супруги, которую он не выбирал и которая ему не нравилась, но относился к ней неплохо, потому что она была доброй и преданной, а также потому, что дала ему сына.

Он оплакал смерть обоих, когда в дом, в котором проживала семья, попал снаряд, и похоронил их на деревенском кладбище, в скупой тени немногих кустов рожкового дерева на вершине каменистого холма, выжженного солнцем.

Его жена была ранена осколком и умерла от потери крови, но мальчик, как ему рассказали, был поражён почти прямым попаданием, и останки оказались совершенно неопознаваемыми, почему, собственно, Хуссейни даже не смог взглянуть на сына в последний раз перед погребением.

В тот самый вечер, когда он ещё оплакивал своих покойников, сидя на земле перед развалинами родного дома, к нему пришёл человек, чтобы предложить возможность отмщения: ему было под пятьдесят, на лице красовались густые седые усы. Незнакомец сказал, что хочет сделать из него великого воина ислама, предложить ему новую жизнь, новую цель, новых товарищей, с которыми он сможет разделить опасности и идеалы.

Хуссейни согласился и поклялся ценой жизни служить делу. Его отвезли в тренировочный лагерь неподалёку от Баальбека, что в долине Бекаа, научили пользоваться ножом, автоматом, гранатами, пусковыми ракетными установками, разожгли в нём ненависть, которую он уже питал к врагам, погубившим его семью, а затем послали на целую серию вылазок, всё более смелых и разрушительных, пока не сделали из него безжалостного и предприимчивого бойца, легендарного Абу Гаджа, вплоть до того, что его однажды удостоили чести лично встретиться и взглянуть в лицо самому страшному врагу сионистов и их приспешников Абу Ахмиду.

Это были годы сражений и воодушевления, в которые он чувствовал себя героем, когда он посещал людей высокого ранга, спал в дорогих гостиницах, элегантно одевался, питался в лучших ресторанах, встречался с красивейшими и благосклонными к нему женщинами. Абу Ахмид умел должным образом вознаграждать своих самых смелых и доблестных воинов.

Затем неожиданно настал день, когда вид крови и постоянные опасности подорвали его нервную систему, и Хуссейни оказался в глубоком кризисе. У него была договорённость с Абу Ахмидом: он будет сражаться только до тех пор, пока у него достанет сил и мужества. Таким образом, однажды ночью Хуссейни сел на самолёт и улетел с фальшивыми документами сначала в Париж, где завершил своё обучение но коптскому языку, а затем в Соединённые Штаты. Минуло почти шестнадцать лет, и Абу Ахмид ни разу никоим образом не подавал признаков жизни. Он канул в небытие. Сам же Хуссейни забыл всё, зачеркнул свою прошлую жизнь, как будто она никогда и не существовала.

Он больше не следил ни за действиями своего движения, ни за жизнью своей родины. Хуссейни влился в новое общество, погрузился в исследования, в безмятежную и мирную жизнь верхнего слоя среднего американского класса. У него появилась любовница, он обзавёлся хобби, заинтересовался баскетболом и американским футболом.

Единственная память, которую Хуссейни сохранил, была о потерянном сыне – Саиде. Его портрет всегда стоял на рабочем столе отца, и каждый уходящий день он представлял себе, как бы он рос, сначала появился бы первый пушок над верхней губой, затем произошла бы ломка голоса – из подросткового в голос мужчины. В то же время Хуссейни продолжал ощущать себя отцом этого малыша на фотографии, который никогда не вырастет, и оттого чувствовал себя некоторым образом всегда молодым.

Поэтому он никогда не проявлял желания ни жениться, ни обзаводиться другими детьми. Затем, однажды, внезапно вернулись все призраки его прошлого вместе с фотографией юноши, в котором Хуссейни немедленно признал своего сына, но всё ещё был не в состоянии осознать это и поверить в это.

Он направился к шкафчику, чтобы принять транквилизатор, но в этот момент зазвонил его мобильный телефон. Хуссейни пошёл ответить на звонок.

– Салям алейкум, Абу Гадж, – произнёс тот же металлический голос, слегка искажённый при передаче. Он тоже звонил с мобильного. – Все ослы осёдланы. Мы готовы ехать на рынок.

– Хорошо, – ответил Хуссейни. – Я передам сообщение.

Он выждал несколько минут, всё ещё размышляя, каким образом ему выкрутиться из этой ситуации, зачеркнуть всё, и прошлое, и настоящее, вернуться к своей спокойной жизни американского профессора или, возможно, умереть. Но как Хуссейни ни ломал голову, ему не удавалось найти пути побега. Увидит ли он когда-нибудь колонны Апамеи, бледные на восходе и красные на закате, как пылающие факелы?

Снаружи небо было серым, серой была улица, и дома тоже, и будущее его было окрашено в серый цвет.

В этот момент зазвенел входной звонок, и он подпрыгнул от неожиданности: кто бы это мог быть в такой час? Нервы у него совершенно сдали, и Хуссейни был не в состоянии держать в узде свои чувства, а ведь когда-то (когда?) он был Абу Гаджем, машиной-убийцей, неумолимым роботом.

Он подошёл к двери и спросил:

– Кто там?

– Это Салли, – робко прошелестел почти детский голосок. – Я шла домой и увидела зажжённый свет: можно зайти?

Хуссейни вздохнул с облегчением: это была его подруга-секретарша. Они не встречались с ней уже несколько дней.

– Располагайся, – не без смущения предложил он ей.

Девушка села. Она была пышной блондинкой с большими голубыми глазами, которые сейчас смотрели на него с некоторым изумлением.

– Ты давно не даёшь знать о себе, – с некоторой запинкой произнесла она. – Я чем-то обидела тебя?

– Нет, Салли. Ты не сделала мне ничего дурного. Это моя вина. Я сейчас переживаю трудный период.

– Может быть, ты болен? Я могу помочь тебе?

Хуссейни нервничал: он знал, что должен немедленно передать сообщение, и невольно бросил взгляд на часы. Девушка почувствовала себя униженной, и её глаза наполнились слезами.

– Это совсем не то, что ты думаешь, Салли, я должен принимать лекарство через определённые промежутки времени, поэтому и посмотрел на часы... Верно, я плохо себя чувствую...

– Что с тобой? Я могу что-нибудь сделать для тебя?

– Нет, – покачал головой Хуссейни, – ты ничего не сможешь сделать. Никто ничего не сможет сделать, Салли. Это проблема, с которой я должен справиться сам.

Она подошла к нему и с нежностью погладила его по щеке:

– Омар... – Но Хуссейни словно оцепенел.

– Извини, но я не чувствую себя...

Он наклонил голову, пытаясь скрыть слёзы.

– Я не буду звонить тебе некоторое время, Салли, но не сердись на меня... Я дам знать о себе, как только почувствую себя лучше...

– Но я могла бы... – продолжала настаивать девушка.

– Нет, так будет лучше, поверь мне. Я должен выйти из этого состояния сам, своими силами... А теперь иди домой и ложись спать, уже поздно.

Девушка утёрла слёзы на глазах и ушла. Хуссейни с порога проследил за тем, как она села в автомобиль, затем закрыл дверь, взял мобильный телефон и набрал номер. Прослушав вступительную фразу автоответчика, он оставил сообщение: Все ослы осёдланы. Погонщики готовы идти на рынок.

Хуссейни ещё раз взглянул на личико ребёнка на фотографии, и в этот момент ощутил, что тот снаряд, который столько лет назад разрушил его дом, вновь взорвался в этот момент, разорвав на куски его сердце. Он уже больше не осознавал, кем он является и что он делает; единственное, что он был в состоянии постичь, так это то, что он любой ценой должен двигаться вперёд: рано или поздно его истинная сущность будет вынуждена выйти из укрытия и броситься в сражение. На той или другой стороне.

Его взгляд упал на компьютер, и ему на ум пришёл его коллега Уильям Блейк. Он включил компьютер и связался с Интернетом в поисках поступлений по электронной почте. Он тотчас же нашёл пару сообщений от коллег и последнее – от Уильяма Блейка. Написанное иероглифами.

Перевод мог звучать примерно так:

Фараон песков покажет мне свой лик, прежде чем зайдёт солнце сегодняшнего дня. И перед заходом хочу знать его имя. Это имя прибудет к тебе через двенадцать часов. Но ты тем временем ищи потерянный папирус.

В сообщении было указано точное время, и Хуссейни посмотрел на часы: послание было отправлено приблизительно в шесть утра по местному времени в Израиле. Следующее сообщение прибудет завтра до полудня по чикагскому времени. Придётся оставить компьютер включённым: тогда он моментально будет видеть сигнал о поступлении почты и сможет немедленно передать ответ Блейку.

Тем временем Хуссейни попытался составить ответ-подтверждение Блейку для отсылки, надеясь, что тот сможет истолковать его следующим образом:

Буду дома через двенадцать часов. Ищу утерянный папирус.

Он отослал сообщение, затем попытался вернуться к своей работе, но ему стоило огромных усилий вновь сконцентрироваться на ней. Когда Хуссейни закончил, то был вынужден констатировать, что ему потребовалось вдвое больше времени по сравнению с тем, что он обычно затрачивал на проверку полудюжины контрольных. Часы показывали почти одиннадцать, а у него до сих пор не было и крошки во рту. Вместо ужина он принял две таблетки маалокса и одну – транквилизатора, надеясь, что заснёт.

Хуссейни лёг в постель, провалившись в беспокойный и прерывающийся сон, как только снотворное начало оказывать своё действие, и оставался в этом состоянии мучительной дремоты почти пять часов. Затем перешёл в состояние полусна-полубодрствования, часто поворачиваясь с боку на бок в поисках наиболее удобного положения, которое позволило бы ему вернуть сон. Но из мира снов до него доносился настырный сигнал: похоже было на то, что кто-то звонил в дверь. Ему никак не удавалось понять, то ли этот звук исходит, как он внутренне надеялся, из сна, то ли является реальным.

Внезапно звук прекратился, и Хуссейни привиделось, что за дверью стоит Салли и ждёт, когда он откроет ей. Ему подумалось, что было бы великолепно, если бы она вошла и легла к нему в постель. Хуссейни давно не занимался любовью с ней. Но это не был дверной звонок: тот не обладал таким назойливым прерывистым звуком. Это было нечто иное...

Он рывком сел на постели, растирая себе виски пальцами. Это голосил мобильный телефон. Хуссейни нажал на кнопку соединения.

– Алло, – просипел он в трубку сонным голосом.

Ему ответил уже привычный голос:

– Поступил приказ. Атака начнётся через тридцать четыре часа, ночью и в плохую погоду. Предвидится песчаная буря необычайной силы... Проверь свой почтовый ящик. Ты найдёшь там видеокассету с посланием и передашь его точно через девять часов. Всего хорошего, Абу Гадж.

Он поднялся, набросил на плечи халат и вышел, прошагав под падающим снегом до почтового ящика. Хуссейни извлёк пакет и вернулся в дом сварить себе кофе.

Он отхлёбывал глотками горячий кофе, курил сигарету и одновременно не сводил глаз с пакета из обёрточной бумаги, лежавшего на кухонном столе. Ему хотелось открыть его и взглянуть на содержимое, но Хуссейни отдавал себе отчёт в том, что если он сделает это, то останется взбудораженным на весь день и, возможно, даже будет не в состоянии явиться на работу. А ему, наоборот, нужно прилагать все усилия к тому, чтобы казаться таким, как обычно.

Он вышел из дома в половине восьмого и в восемь уже вошёл в свой кабинет в Институте Востока. Хуссейни вынул почту и служебные циркуляры из своей ячейки и принялся просматривать их, ожидая часа начала своих занятий. Он услышал стук в дверь и негромко крикнул:

– Войдите.

Это был Селим, помощник Блейка.

– Мне надо поговорить с вами, доктор Хуссейни.

– Заходи, садись. Что ты хочешь сказать мне?

– Доктор Олсен уехал в Египет.

– Когда?

– Полагаю, этим утром. Он поедет в Луксор, в филиал института.

– Что-нибудь ещё?

– Подал о себе голос мой друг Али из Эль-Квирны.

– Тот, хозяин папируса? – заинтересовался Хуссейни.

– Именно он.

– И какие же новости?

– Говорит, что папирус всё ещё у него.

– Великолепно. А этому можно верить?

– Я считаю, что да.

– Что он предлагает делать?

– Если хотим заполучить его, то нужны деньги. Али не будет ждать вечно. У него уже есть задаток: он склонен сдержать своё слово.

– Только институт может выписать чек на двести тысяч долларов, но его бухгалтерия никогда не сделает этого. История с папирусом ещё не забыта...

Селим пожал плечами:

– Тогда не думаю, что нам есть на что надеяться. У Али имеется и другое предложение, очень заманчивое, но он не хочет говорить мне от кого.

– Понимаю, – протянул Хуссейни.

– Итак?

Хуссейни невольно постукивал пальцами по крышке стола, покусывая нижнюю губу: в его мозгу медленно зарождалась некая идея.

– Возвращайся в свою контору, Селим. Я зайду к тебе после лекции и найду двести тысяч долларов. Ты можешь послать сообщение Али?

– Конечно.

– Тогда сделай это немедленно. Скажи, что я приеду с деньгами.

Селим вышел, а Хуссейни ещё несколько минут оставался погруженным в размышления, постукивая пальцами по столу, затем открыл свой мобильный телефон и набрал номер. После ответа он произнёс:

– Чрезвычайная ситуация. Запрашиваю получение денежных средств, депонированных в «Интернэшнл сити бэнк». Мне необходимо закупить оснастку для прикрытия.

Он дал отбой соединению и принялся ждать, всё так же, но с большей остервенелостью постукивая пальцами по дубовой крышке стола. До начала занятий оставалось пять минут.

Внезапно мобильник зазвонил, и искусственный голос загнусавил:

– Разрешается получение средств в сумме до трёхсот тысяч долларов. Код снятия денег: Гераш.200/х. Повторяю: Гераш.200/х.

Хуссейни записал эти слова и выключил соединение. Уже подошло время начала занятий: он взял папку с заметками, текстами, диапозитивами и направился к аудитории, где его ожидали студенты.

Почти все скамьи были заняты, и он начал:

– Сегодня мы поговорим с вами о мифе Большой библиотеки Александрии, согласно наиболее распространённой легенде, разрушенной арабами. Я докажу вам, что речь идёт о фальсификации. Первое: библиотека уже не существовала в течение нескольких веков, когда арабы завоевали Египет. Второе: арабы всегда были поборниками культуры, а не её врагами...

Уильям Блейк уставился на рядки иероглифов, появившиеся на дисплее, и сообразил, что они должны означать примерно следующее:

Когда ты преступишь границу ночи, я буду дома.

Веду поиски папируса.

Он помял, что между двенадцатью и тринадцатью часами дня Хуссейни будет ждать перед своим компьютером, подключённым к Интернету.

– Благодарю вас, мистер Мэддокс, – радостно изрёк он, – теперь мы можем ехать.

Они вышли навстречу горизонту, начинающему просветляться на востоке, и Блейк остановился перед дверью Сары. Он постучал.

– Иду, – раздался её голос, и немного спустя она появилась на пороге. Девушка была одета в шорты цвета хаки, сапожки и блузку военного покроя. Она собрала волосы на затылке в пучок и выглядела неотразимой.

– У тебя ужасный вид, – заявила она, едва бросив взгляд на Блейка. – Чем ты занимался?

– Всю ночь просидел за работой.

– Я тоже, – сообщила Сара, – впрочем, не всю.

– Подожди меня на стоянке. Мне требуется время только на душ да приготовление тоста, и я присоединюсь к тебе. А пока подготовь оборудование. Мэддокс также поедет, это ты знаешь или нет?

Девушка кивнула головой. Она закрыла дверь за собой и направилась к стоянке.

Мэддокс подошёл к ней:

– Итак, сегодня настал великий день. Блейк ничего не сказал тебе о том, что у него на уме?

– Нет. Но полагаю, он сам не совсем уверен в себе. Он выскажется, когда вскроет саркофаг.

– Не знаю... У меня такое впечатление, что он умалчивает о чём-то. Не отходи от него ни на шаг: я хочу знать обо всех его замыслах. Ты не пожалеешь: в конце концов, хватит на всех.

– И ему?

– И ему тоже, – пообещал Мэддокс.

Подошли Салливэн и Гордон, а затем прибыл Блейк с пачкой бумаг и предложил:

– Ну что, поехали?

Глава 9

Уильям Блейк сел вместе с Сарой в джип, и они направились к лагерю Рас-Удаш. За ними следовал автомобиль Мэддокса, управляемый Салливэном.

– У тебя действительно ужасный вид, – заметила Сара, искоса бросив взгляд на своего спутника.

– Я никогда не был красавцем, но если всю ночь не смыкать глаз, то это не послужит к улучшению внешности.

– Тебе удалось перевести надпись?

– Да.

– Интересная вещь?

– Это такая вещь, что может перевернуть судьбу мира, нанести травму двум третям человечества и потрясти всех остальных, которые будут в состоянии осознать это, – произнёс Блейк безучастным голосом, как будто называл номер телефона.

Сара повернулась к нему.

– Ты шутишь?

– Это – чистая правда.

– Ты уверен в своём истолковании?

– На девяносто процентов.

– Чего-то недостаёт?

– Я должен открыть этот гроб и посмотреть ему в лицо.

– Фараону?

– Любому, кто там захоронен.

– Почему?

– Могила может оказаться пустой: такое бывало не один раз. В этом случае мои сомнения возрастут. Или же погребённый может оказаться кем-то другим, а не тем, кем я думаю.

– И как ты думаешь, кто он?

– Не могу сказать тебе этого. Пока ещё не могу.

– Но ведь мне-то ты скажешь?

Блейк промолчал.

– Значит, ты не доверяешь мне, не так ли?

Блейк ничего не сказал.

– И тем не менее я – единственный человек в лагере, который может спасти тебе жизнь. Кроме того, ты спал со мной.

– Верно. И хотел бы повторения этого.

– Не переводи разговор на другую тему.

– Выяснение этой личности имело бы разрушительные последствия.

– И поэтому ты не доверяешь мне. Так ведь? Даже если бы я сказала тебе, что затевает Мэддокс и что проделают с твоим захоронением?

Блейк резко повернулся к ней.

– Вижу, тебя это заинтересовало, – не без ехидства подколола его Сара.

– Я скажу тебе. Когда подниму крышку саркофага.

– Спасибо.

– Мой тост оказался подгорелым. У тебя найдётся что-нибудь в сумке?

– Да. Печенье и кофе в термосе. Угощайся.

Блейк подождал, пока дорога стала не такой ухабистой и извилистой, не без труда налил себе немного кофе из термоса, набрал горсть печенья из пакетика и приступил к еде.

– Так вот, – вернулась к прежнему разговору Сара, – в ту ночь я проследила за Мэддоксом до самого места его условленной встречи и увидела, с кем он общался.

– Ты слышала, о чём они разговаривали? – пробубнил Блейк с набитым ртом.

– Я прихватила с собой очень эффективную для таких целей игрушку: направленный микрофон с высочайшей точностью воспроизведения.

– У тебя неплохое оснащение.

– Такова моя работа.

– Ну, и что?

– Мэддокс встречался с Джонатаном Фридкином. Знаешь, кто это?

– Нет.

– Он является бесспорным главой экстремистских ортодоксальных израильтян. Сборища опасных фанатиков.

– Фанатизм всегда опасен, откуда бы он ни исходил.

– Они мечтают свергнуть республиканское правительство и учредить монархию библейского типа...

– Я слышал подобные разговоры...

– Но тут ещё и другое. У них есть план разрушить мечеть Аль-Акса на горе Мориа и построить на её месте четвёртый храм.

– Впечатляющие проекты, ничего не скажешь. И каким же образом они собираются осуществить их?

– Этого я не знаю. Но драматическая ситуация, сложившаяся на Среднем Востоке, только укрепляет позиции экстремистов, как с одной, так и с другой стороны.

– Ах, мечты, мечты... Власть мечты сильнее чего бы то ни было. А знаешь что? Будь я евреем, я бы тоже мечтал заново построить Храм на горе.

Он закурил сигарету и медленно выдыхал дым в воздух пустыни.

– И ты бы был готов ради этого пойти на убийства?

– Нет. Я – ни в коем случае.

– Уилл, Мэддокс договорился с ними: все предметы утвари захоронения Рас-Удаш будут проданы, а деньги поделены. Огромная сумма. Они предъявили покупателям фотографии и твою документацию. Общее предложение составляет сто миллионов долларов, из которых двадцать отойдут Мэддоксу. Более чем достаточно для решения всех его проблем. Остальное пойдёт на финансирование группы Фридкина.

– Ублюдки. И когда они проделают всё это?

– Завтра ночью.

– Ты шутишь? Это невозможно.

– Они это обстряпают. Из Митцпе прибудут два грузовика, и на них погрузят всю утварь, затем автомобили направятся к морскому побережью: там будет ждать катер, который возьмёт всё на борт. Оплата будет произведена при приёмке товара. Как говорят в этих местах, за верблюда платят, когда верблюда увидят. Знаешь такую пословицу?

– Вроде бы.

– Ты действительно скажешь мне, что прочёл в надписи?

– Я тебе скажу. После того как открою саркофаг.

– Спасибо.

– Сара...

– Да?

– Я люблю тебя.

– И я тоже.

Они проехали мимо нагромождения валунов, затем мимо скалы с высеченными наскальными знаками. Оставалось немного до простора каменистой пустыни, которая накрывала собой захоронение Рас-Удаш.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо поинтересовалась Сара.

– Иногда мне кажется, что у меня перехватывает дыхание, иногда такое ощущение, будто у меня дырка в желудке. Одним словом, хреново.

– Крепись. Наступил решающий день, а ты всю ночь работал.

– Как ты думаешь, что они сделают со мной?

– Мне кажется, у них нет основания причинять тебе вред. В своё время Мэддокс предложит тебе деньги. Я считаю, что ты должен принять их. Тебя посадят на «фалькон» и доставят в Чикаго. На счёт в швейцарском банке переведут кругленькую сумму, и – ищи ветра в поле. На твоём месте я бы не волновалась.

– Попробую. Но мне не даёт покоя мысль, что положение сложное, если не сказать – критическое.

Они остановились на площадке и вышли из вездехода, ожидая, когда прибудут два других автомобиля: первый с Мэддоксом и Салливэном, второй – с рабочими и Уолтером Гордоном.

Салливэн заблокировал колёса джипа, затем размотал трос лебёдки, протянул его в желобок блока и закрепил на плите-крышке, потом поднял её и уложил в сторонке.

– Если хотите спуститься, то я готов, – сообщил он.

– Хорошо, – кивнул головой Блейк, – опускайте лестницу, а затем оборудование. Когда всё окажется внизу, то сойдите туда и вы, поскольку мне понадобится ваша помощь.

Как только лестницу закрепили на дне захоронения, он забрался внутрь, за ним последовала Сара. Сразу за ними спустились рабочие, и последними – Мэддокс и Салливэн.

– Если мистер Гордон хочет посмотреть, то лучше подождать, когда мы откроем саркофаг. Нас собралось слишком много внутри, рискуем повредить что-нибудь.

Застоявшийся воздух подземелья тотчас же наполнился запахом потных тел, и атмосфера быстро сделалась непереносимой.

Блейк разместил у четырёх углов саркофага четыре деревянных бруска, затем установил на них четыре домкрата для грузовиков. На домкраты египтолог уложил четыре балки: две параллельно продольным сторонам саркофага, а на них положил ещё две – параллельно коротким сторонам.

С помощью уровня, размещённого на каждой балке, он откорректировал толщину брусков под домкратами, пока не добился их строго горизонтального положения. На северной стороне саркофага египтолог соорудил пандус из труб-подмостий и уложил на него панель, тоже деревянную, покрытую густой смазкой, чтобы крышка саркофага соскользнула по нему на пол, когда придёт время полностью убрать её.

Когда установка лесов была завершена, выведены все уровни и прямые углы, Блейк на обоих южных углах саркофага поставил двух рабочих, а на двух северных – Салливэна и Сару.

– Теперь будьте осторожны, – предупредил он, – такое сооружение непригодно для нашей цели, но другого у нас нет, поэтому придётся вам приспосабливаться к нему. Проблема заключается в том, чтобы четыре домкрата равномерно и непрерывно осуществляли подъём вверх, в противном случае мы рискуем разбить плиту.

Бруски внизу и балки сверху будут в достаточной мере смягчать неравномерные толчки при подъёме, поэтому мы не должны столкнуться с особыми трудностями.

В любом случае каждый из вас должен одновременно следить за моими знаками и держать в поле зрения партнёров спереди и сбоку, а также оказывать равномерное и постоянное усилие на рычаг домкрата. Каждое усилие должно прекращаться в конце хода и возобновляться по моему знаку.

Внимание: первое нажатие – самое ответственное, ибо именно с его помощью мы отделим крышку от основания, на котором она покоится. Если это окажется необходимым, то при втором нажатии два домкрата южной стороны будут осуществлять подъём вверх, пока крышка не установится под таким углом, чтобы она могла соскользнуть по пандусу на землю. Но этот вариант будет принят во внимание только тогда, когда мы увидим внутренность саркофага. Вопросы есть?

Никто не произнёс ни слова. Блейк набрал воздуха в лёгкие и спросил:

– Готовы?

Даже рабочие ощущали напряжённость, повисшую в тесном помещении захоронения, и буквально обливались потом. У Мэддокса образовались тёмные круги под мышками и в основании воротничка, и он нервно протирал носовым платком лоб и шею под подбородком.

Блейк посмотрел на саркофаг и леса, затем взглянул прямо в глаза Саре, стоявшей рядом с ним. В её взгляде читались как бурное волнение, так и необычное спокойствие. Это был взгляд человека, который поставил на кон свою жизнь, но сделал это со всем возможным хладнокровием, которого требовала такая ставка.

– Итак, – выдохнул он, – пошёл!

И начал опускать руки, медленно и равномерно. Сара, Салливэн и двое рабочих надавили на рычаги, следуя темпу движения обеих его рук. Балки застонали, и известняковая крышка с потрескиванием оторвалась от своей опоры после трёх тысяч лет пребывания в неподвижности. Четыре руки продолжали движение вниз, в то время как Блейк координировал его, опуская руки подобно дирижёру оркестра, который должен отмеривать темп своих музыкантов.

Рычаг проделал половину хода, и египтолог осмотрел крышку, которая приподнялась на пару сантиметров. Врубленных пазов не было: плита просто лежала на краях саркофага. На мгновение он ощутил слабый смолистый аромат, который сменился запахом тысячелетней пыли. Пот тёк ручьями по его лбу, а рубашка промокла насквозь. Двое рабочих недвижимо возвышались подобно древним статуям: всего несколько капель пота поблескивали на лбах, обрамленных куфией. Они испокон века были приноровлены приспосабливаться ко всем крайностям жизни в пустыне.

– Теперь второй толчок, – выдавил из себя Блейк. – Поднимите рычаг на половину хода и внимательно следите за движением моей руки, когда я дам сигнал опускать. Сара, ты слышишь меня? Хочешь, чтобы мистер Гордон заменил тебя? – спросил он, заметив проблеск неуверенности во взгляде девушки.

– Всё о’кей, мистер Блейк. Можем продолжать.

– Прекрасно. Итак, внимание... пошёл! – И он начал медленно опускать левую руку, чтобы регулировать движение четырёх рук, давящих на рычаги. Дерево вновь затрещало, и плита поднялась ещё на три сантиметра. Сара еле заметно выдохнула с облегчением.

Блейк бросил взгляд на штоки домкратов: они были выдвинуты примерно наполовину. В этот момент он взял деревянные прокладки и вложил их между крышкой и корпусом саркофага таким образом, чтобы разгрузить домкраты и увеличить толщину опор под основаниями.

– Чрезвычайно изобретательно... – похвалил Мэддокс. – А вы находчивы, Блейк.

– Просто привык действовать в чрезвычайных ситуациях, вот и всё. Я не полагаюсь на эти домкраты и не хочу сильно вытягивать поршни из цилиндров. Предпочитаю поднять основания. Если судьба не подведёт нас, то мы вскоре без проблем закончим первый этап операции.

Египтолог разобрал леса, попросил Гордона спустить ему в бадье ещё несколько брусков и положил их на уже имеющиеся подкладки под основаниями домкратов, чтобы поднять их на семь-восемь сантиметров. Потом установил в прежнее положение балки и настроил прямые углы и параллельность. Когда всё было готово, Блейк дал знак своим компаньонам занять исходные позиции и положить руки на рычаги домкратов.

Мэддокс выдвинулся на сторону Сары.

– Пусти меня поработать, – предложил он. – Ты устала.

Сара не стала возражать и прислонилась к стене. Блузка, совершенно мокрая, облепила её формы так, будто ткань намочили в воде.

Блейк ещё раз дал знак рукой, и рычаги четырёх домкратов синхронно опустились, остановившись на половине хода. Теперь учёный мог видеть внутреннюю стенку саркофага, освещённую светом, который просочился туда примерно на глубину тридцати сантиметров.

Операцию повторили в четвёртый раз, и египтолог добавил прокладок под крышку, значительно приподняв её. Настал момент заглянуть внутрь.

– Не хотите ли заглянуть туда первым, мистер Мэддокс? – предложил Блейк.

Мэддокс отрицательно покачал головой:

– Нет. Вы самым великолепным образом провели всю эту операцию, доктор Блейк. Будет только справедливо, если первым туда заглянете вы.

Блейк кивнул, взял электрический фонарик и забрался на табурет, чтобы осветить внутренность саркофага. Всего одно мгновение его взгляд поискал глаза Сары, прежде чем погрузиться внутрь открытого гроба фараона, повелителя песков.

Внутри лежало тело человека, полностью запеленутое в полотняные бинты, но не было и следа канопических сосудов, в которых должны были быть заключены внутренности. Бальзамирование выполнили поспешно и поверхностно.