Текст книги "Чижик - птичка с характером"

Автор книги: Валентина Чудакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

.Ты не улыбайся, – строго поглядел на нее Евгений Петрович. – Вот утащат тебя когда-нибудь немцы.– Верно, Варя, ты бы карабин взяла, что ли? – посоветовала я.Варя отрицательно покачала головой:– Ненавижу! Вот мое оружие. – Она похлопала рукой по туго набитой санитарной сумке. – Вы заняты? – спросила она у меня. – А я к вам на посиделки. Что-то взгрустнулось.У Вари были для меня сразу две новости, да еще какие!Варначонок шевельнулся! – выпалила она, глядя мне прямо в глаза.Да что ты? – всплеснула я руками. – Уже? Так скоро?Варя поглядела на меня с укоризной, усмехнулась, потом заворковала:– Как двинет, шельмец, ножонкой под самое сердце – даже худо стало...Вторая новость была не менее ошеломляющей: Варя получила письмо от матери Богдановских! Она молча плакала, пока я читала письмо. Мать погибшего называла Варю доченькой и родной невесткой, звала к себе в город Томск. Видно, сердцем писала осиротевшая мать...Ну вот, – сказала я, возвращая Варе листок, – всё устраивается как нельзя лучше. Ты молодец, что написала.Я не писала, – всхлипнула Варя. – Это Лева-комсорг ей написал. А я даже и не знала.Молодец, Лева! Дурочка, ну чего же ты плачешь?– И хоть была Варя старше меня на добрых пять лет, я, как маленькую, погладила ее по голове.Варя стойко держится в своем несчастье. Не распускается, не жалуется, разве только поплачет иногда в моем присутствии, и всё. За последнее время она заметно подурнела и осунулась. Серые глаза перестали излучать солнечные лучики, в углах пухлого рта залегли глубокие скорбные морщинки.Варя очень добра и всегда старается найти себе дело: стирает, штопает, гладит. И что бы ни делала, делает с любовью и тщанием. Может быть, за это и любят Варю солдаты. Варя частенько меня навещает, бессознательно тянется ко мне доверчивым сердцем. И я ее очень люблю. А мои ребята относятся к Варе с ревнивым’ вниманием.Как-то Березин, из расчета деда Бахвалова, бродил по лесу в поисках подходящих жердей для обшивки пулеметных столов на запасных площадках и наткнулся на останки немецкого летчика. Разрезал парашют и принес домой большие куски шелка. Спросил меня:– На портянки употребить или сшить что? Как думаете, товарищ младший лейтенант?Дед Бахвалов отобрал у него сверток:– Нашему на пеленки...– Жестковаты, – неуверенно возразила я.– Если с золой проварить, будут мягче батиста, – со знанием дела ответил дед и отнес шелк Варе.Он уверен, что у Вари будет непременно сын. Ворчит на Варю:– Что ж ты, варначка, его душишь? Ослабь ремень, дуреха! Дышать же ему, мазурику, нечем...Дед и имя будущему фронтовичку придумал: Мирон. Я возразила:– Несовременно. Теперь так не называют. Дед хитро улыбнулся в дремучую бороду:– Самое что ни на есть теперешнее звание. Сообразите-ка: Мир – он! Я так кумекаю, что последнюю войну мы ломаем, не будут больше люди воевать. Так пусть он и зовется по-мирному...Ну и дед! Не дед, а кладезь житейской мудрости. Варе имя понравилось, Евгению Петровичу тоже. Мирон так Мирон. Лишь бы рос здоровым да не знал того, что выпало на долю нашему поколению.Иногда Варя пугает меня рассказами о своем чалдонском доме. Я с содроганием слушаю повесть о Вариной горькой жизни, и мне мое собственное детство, бедное родительской лаской, кажется счастливым сном......Варина бабка понесла в девках от беглого каторжника, и за это– ее старообрядческая религиозная секта приговорила к очищению огнем. Совсем еще молодую женщину сожгли на дальней заимке “сестры и братья во христе”. А Варину мать, слабенькую, покорную, на редкость красивую, пятнадцати лет от роду отдали в жены человеку немолодому и страшному. Варина мать утопилась, когда Варе исполнилось пять лет... Сколько Варя помнит себя, она в отцовском’ доме всегда была голодна и всегда бита. Чем попало бил богомольный отец, с наслаждением таскала за волосы отцова сожительница “святая пророчица” Евпраксеюшка. На общинных радениях Варе дарили тычки и подзатыльники ее “братья и сестры во христе”, и каждую неделю пьяный отец порол сыромятной плетью – укрощал Варенькину безгрешную плоть... От домашнего ада Варя освободилась только в девятнадцать лет. Пьяный “в дугу” тятенька приревновал свою сожительницу к гундосому “брату” Афанасию, да обоих и убил. Заколотила Варя крест-накрест узкие окна страшного родительского дома и подалась в чужие люди: нянчила детей, мыла, стирала, готовила. Потом перебралась в областной город, на меховую фабрику устроилась и зажила в девичьем общежитии безбедно и счастливо.В этом городе и любовь свою встретила.Частенько к нам заглядывает замкомбата по политчасти – капитан Степнов,Этот грузный, начинающий седеть человек обладает редкостным даром вызывать в людях хорошее настроение. Где капитан Степнов – там и весело. Он нисколько не похож на сурового замкнутого комбата, но они отлично ладят между собою и как бы дополняют друг друга.Капитан Степнов никогда не повышает голоса, не читает нудные рацеи, но его насмешливые замечания запоминаются надолго. Так, старшему лейтенанту Ухватову он при встрече, как бы между прочим, говорит:– Опять лизнул горяченького? Доволен? Капитанскую звездочку обмываешь?И нам ясно, что в ближайшем будущем Ухватову на капитанские погоны рассчитывать не приходится. Меня замкомбата как-то спросил:Слушай, почему ты своим подчиненным портянки не постираешь? Или хотя бы носовые платки? Не смотри на меня так, я в своем уме. Говорю вполне серьезно. Ведь ты их опекаешь, как малышей в детском саду. А где ж твои сержанты? Один дед Бахвалов чувствует себя хозяином в отделении, а остальные шагу самостоятельно не сделают.Неужели так? Да что вы.. – пролепетала я упавшим голосом.Да, к сожалению так. Контролируй, но не подменяй. Не подрывай авторитет младших комадиров. Дай им больше самостоятельности. Ведь в бою ты не сможешь быть сразу рядом с каждым из них. Так-то, младший лейтенант.Вот тебе раз, а я-то хотела как лучше. По десять раз в день проверяю...– Какие у тебя отношения со стариком Бахваловым? У меня чуть было не сорвалась с языка жалоба на старого упрямца.– Ладим, скрепя сердце, – буркнула я,А дед-то тебя хвалит. Как-то спрашиваю его: “Ну как новый командир?” А он отвечает: “Командир как командир,– по мне что ни поп – то батька!”А что ни попадья – то матка!-машинально вырвалось у меня. – Ничего себе похвала!И это уже неплохо. Ведь на первых порах он бежать от тебя хотел. Четыре рапорта мне написал. – Капитан засмеялся.Ах ты хрен бородатый! Значит, не только языком, но и тихой сапой действовал! Мне вдруг тоже стало весело.В тот же вечер я отчитала Непочатова. Он позвонил мне по телефону и спросил:Можно освободить на три-четыре дня от нарядов Пыркова? У него пятка нарывает.Василий Иванович, хозяин вы у себя или нет? – сердито спросила я. – Такого пустяка самостоятельно решить не можете. – И положила трубку.Вскоре после разговора с капитаном Степновым была назначена разведка боем. Пойдет наш сосед справа: рота старшего лейтенанта Павловецкого, при поддержке пулеметного взвода Федора Хрулева. Стали готовиться. Дополнительно в распоряжение Федора Хрулева я должна была выделить один пулемет с прислугой. Я откровенно позавидовала своему коллеге: идет на настоящее дело! Когда нас всех троих Ухватов собрал на совещание, я обратилась к Федору:– Может быть, уступишь по дружески мне такую честь? А?Федор засмеялся, озорно мне подмигнул и подкрутил воображаемый ус. Я не обиделась: и с ним, и с лейтенантом Аносовым подружилась сразу. Оба они славные парни, да и ссориться нам не из-за чего и некогда – видимся редко, от совещания к совещанию.Услышав мою просьбу, Ухватов прищурил глаза:– Тебя велено беречь, как глаз во лбу. Скоро в рамку тебя врежем и, как на икону, молиться будем.Он был трезв и потому зол. Я промолчала, но ссориться всё равно пришлось. Ухватов приказал:– От тебя пойдет Непочатов. А в боевое охранение. временно Нафикова переведешь.Почему именно Непочатов, а не кто-нибудь другой? – возмутилась я. – И кто это, интересно, решил?Я так решил, – вызывающе ответил ротный.Но почему?А потому, что тебя не спросил! – Ухватов начал злиться.Не мешало бы и спросить! У себя во взводе я хозяйка. Пойдет сержант Бахвалов. Я так решаю!А я говорю: Непочатов! – закричал ротный. – Ты людей знаешь? На такое дело кого попало не пошлешь!Сержант Бахвалов не кто попало, а лучший пулеметчик в дивизии! Кто мне об этом говорил?Довольно! Что тебе командир роты – тряпка?А я тряпка? Приказано выделить пулемет с людьми – получайте! Но кого – это уж мое дело.Тимошенко, объясни ты этой бабе, почем фунт гребешков! – призвал на помощь Ухватов своего заместителя.Выбирай. выражения! – осадил его Тимошенко. – Что значит баба? – И тут же сник – устало спросил меня: – Ну что ты споришь? Не всё ли тебе равно, кто пойдет?Нет, не всё равно! И даже очень не всё равно! Пойдет сержант Бах-ва-лов!Что здесь происходит? – раздался вдруг голос капитана Степнова.Я и не заметила, как он появился в землянке ротного.– Чего ты так кричишь? – спросил он меня с улыбкой. – Ну и характер Думал, убьешь свое начальство...Ухватов долго и нудно, на меня жаловался и всё упирал на два обстоятельства: что я людей не знаю и что хочу отделаться от непокорного деда Бахвалова.В самом деле, почему именно Бахвалов? Можно кого-нибудь и помоложе, – сказал капитан.Я ни на минуту не сомневаюсь, что из четырех сержантов ни один не откажется от чести участвовать в деле. Все они отменные пулеметчики и не трусы.В особенности Лукин, – подал реплику ротный.Да, и Лукин! У него были неприятности личного порядка, и он некоторое время хандрил. Теперь прошло. Я там живу и вижу, как он держит оборону. Товарищ капитан, – повернулась я к Степнову. – Вы же знаете, что Бахвалов до сих пор числится зэком и это его тяготит. Еще три дня тому назад солдаты знали, что готовится операция. Бахвалов у меня чуть ли не со слезами просился, и я не могла ему отказать.. Уверена, что все остальные сержанты со мною согласятся. А что касается моих взаимоотношений с Бахваловым, то они не так уж плохи. – Последнее адресовала Ухватову.Как по-вашему, кто из них прав? – спросил капитан моих коллег.И большой румяный Хрулев и маленький смуглый Аносов, как озорные мальчишки, ткнули пальцем в мою сторону.Мы вышли на улицу втроем. Два моих брата по оружию дружно захохотали.Как жаль, что траншея узкая, так бы я с тобой и прогулялся под ручку при луне, – пошутил Хрулев.Шиш тебе, – оттолкнул приятеля Аносов, – думаешь, если самый большой, то и самый красивый?В тот же день вечером в капонире у Нафикова я провела со своими командирами совещание. Объявила им, что на дело идет дед Бахвалов. Непочатов и Лукин приняли известие спокойно, а у Нафикова загорелись глаза и раздулись крылья короткого носа. Но Непочатов дернул его за поясной ремень, и Шамиль успокоился.– Значит, решено: товарищу Бахвалову мы единодушно доверяем участвовать в операции “икс”, – подвела я итог.Дед Бахвалов истово перекрестился:Слава тебе, господи, услышал ты мои молитвы!Василий Федотович, вы верите в бога?-спросила я.Не то чтобы уж очень верю, но без бога, как говорится, не до порога. Нельзя русскому человеку без этого, особливо если он в годах. Анпиратор-то Петр Великий возьми раз и крикни: “Всё мое и богово!” Да и хотел через Неву верхом перескочить. Ан, не тут-то было. А скажи он смиренно: “Всё богово и мое”, – и как птица через реку перелетел бы. А теперь вот сиди до второго пришествия...Молодые сержанты откровенно захохотали. Я улыбалась. Дед обиделся:– А, что с вами, мазурики, о божественном толковать! Только беса тешить.Вопрос о разведке боем был решен. Но на душе у меня было пасмурно. Стычка с ротным оставила неприятный осадок. Правда, победа на сей раз была за мной, но если всегда так придется доказывать свою правоту, то никаких нервов не хватит. Мелькнула предательская мысль: “А не перевестись ли в другой батальон?” Но я тут же устыдилась своего малодушия: бросить моих славных ребят?! Нет уж, останусь на месте.С этими мыслями я ввалилась в землянку ротного санитарного пункта. Варя была одна: что-то вязала на самодельных спицах.Поздравляю, – сказала она мне, едва я закрыла за собою дверь. – Хорошо отчехвостили Ухватова. Так ему и надо!Откуда ты знаешь? – удивилась я.Шугай рассказал.Шугай? Когда же это он успел?Успел. Федор Абрамович хороший человек. Он мой земляк. Лучший в области охотник. Три сына на фронте.Как же это он бабку-то свою убил?А, убил там!.. Было бы кого убивать. В праздник плясал на своем подворье и раздавил ненароком цыпленка. А бабка налетела на него с хворостиной. Федор-то Абрамович и не рассчитал свою медвежью силу. Вроде бы легонько тиснул, а из бабки и дух вон... Мучается он, бедняга... С Тимошенко-то ладите?А ну его! Не люблю таких вареных.Не надо на него сердиться, – сказала Варя. – Он немного не в себе.Как не в себе?А так. Жену у него фашисты расстреляли еще в сорок первом. Тоже студентка была. Вместе учились они. Уехала она к матери в Калининскую область, да там война и захватила. А фашисты ее расстреляли. Беременную. Раненого нашего она прятала. Вот он и не может забыть...Не у одного у него горе.Это верно, – вздохнула Варя. – Да ведь человек человеку не ровня. Одного горе сразу сломит, другой держится, как железный. Вон как Евгений Петрович. Виду не показывает. А ведь горюет. Ох и горюет! Я знаю... А Тимошенко, как узнал, – полгода в госпитале пролежал. С головой у него что-то было. Теперь-то что? Ожил, отошел. А бывало – беда. Встанет и бежит... прямо на минное поле. Или на вражеский пулемет. Не накормлю насильно – так и проходит голодный. Намучились мы с ним.Ладно, Варенька, спасибо. Я это учту. Кому ж такой симпатичный носок?Старшему лейтенанту Рогову. Холодно, а у него горло больное. Старшина два подшлемника на приданое моему Мирону пожертвовал. Я распустила, да вот и брежу. А приданое готовить заранее плохая примета. Так дедушка Бахвалов сказал.Я засмеялась:Не дед, а сто рублей убытку. Варя взглянула на меня исподлобья:Не любите его?– Да нет. Ничего. Поначалу ссорились, а теперь обошлось. Скучно было бы в обороне без деда Бахвалова. А приданое у твоего Мирона будет не хуже, чем у других. Мы об этом позаботимся.Варя тихо заплакала. Я возмутилась:– Ну что ты всё плачешь? Родишь плаксу – будешь мучиться. Мне иногда тоже бывает тошно, как сегодня, а ведь не плачу. Нельзя.Пришел Евгений Петрович и прямо с порога стал за что-то отчитывать Варю свистящим шепотом. Варя молча забрала свою сумку и ушла. На мой невысказанный укор старший лейтенант Рогов развел руками:– Дружба дружбой, а служба службой. Ничего, это ей только на пользу, а то совсем опустит крылья. Ну что, младший лейтенант, дала бой своему начальству? Правильно. Всегда и везде будь принципиальной и имей свое собственное мнение. И вот тебе моя рука.В ночь на двадцать третье февраля рота Павловецкого в полной боевой готовности заняла нашу траншею. У нас сразу вдруг стало тесно. Вылазка предполагалась из боевого охранения лейтенанта Лиховских. Солдаты, в белых балахонах и касках, не курили, не бренчали оружием и даже разговаривали мало, и то шепотом. Лукин сказал мне вполголоса:Значит, от нас пойдет разведка боем. Ну, все мины и снаряды наши.Как-нибудь переживем, – сказала я и направилась к деду Бахвалову.Бахваловский пулемет уже стоял в траншее на белой волокуше, прикрытый куском маскировочного халата. Тут же возле дзота пристроилась группа не наших солдат. Все бахваловцы были в дзоте: дед держал напутственную речь. Еще за дверью я услышала:– О смерти в бою не думай. Ни-ни. Как только подумал – пропал: она, безносая, тут как тут и голову косой с плеч...Увидев меня, оратор рявкнул:Встать! Смирно!Отставить. Сидите, – махнула я рукой и тоже присела на нары.Бахвалов продолжал:– Примета такая есть. Когда собираешься что-либо делать, не думай о худом. А то непременно лихо приключится. Вот про себя скажу. Случай какой был. Раз под рождество заварила моя старуха медовую брагу и залила ее в бутыль. Бутыль огромадная, еще николаевская, литров на сорок, не меньше. И берегла эту посудину моя баба пуще глаза. Ну где в тайге вторую такую достанешь? Взгромоздил я бутыль на поставец возле печки и тулупом прикрыл: “выхаживайся, голубушка”. Вот и праздник подошел. Старуха пельменей налепила, напекла, нажарила, стол в горнице накрыла – гостей ждет. Да и говорит мне: “Сними-ка ты ее, батька, по кувшинам разольем”. Стал я снимать да и подумал: “Не кокнуть бы анафему!” А нечистик тут как тут: толк меня под руку, ну и вдребезги... Сусло медовое по полу течет. Старуха голосит на всю тайгу и лупит меня кедровой скалкой по горбу. А я встал на карачки да прямо с полу и лакаю медовуху-то.., Солдаты захохотали.– Прямо с полу? – удивился Березин.Дед зверовато на него покосился, ухмыльнулся в бороду:– Думаешь, у сибирячки такой пол, как у тебя дома?Да он чище иного стола выскоблен...Я подумала: “А ведь дед неплохой агитатор. Умеет настроение перед боем поднять”.– Что это вы, Василий Федотович, вроде бы вдруг растолстели? – спросила я его.Дед распахнул полы маскировочного халата. На его поясном ремне было подвешено не менее десятка гранат в зеленых рубчатых рубашках.Зачем вам столько?По немецкой траншее думаю ночью прогуляться,– ответил дед. – Чего это мы все у одного пулемета будем колготиться.Ну, это вы, пожалуйста, оставьте, товарищ сержант! – вспылила я и, вызвав деда на улицу, зашипела ему в самую бороду: – Только попробуйте оставить пулемет! Запрещаю!Да я шутейно сказал, а вы уже и прицепились! – возмутился дед.Таких шуток я, Василий Федотович, не принимаю. Этим не шутят.Из темноты, из-за поворота траншеи, вынырнул Федор Хрулев, спросил:Чего ты шипишь, как разъяренная кобра? Случилось что-нибудь?Да вот сержант Бахвалов собрался в турне по немецким траншеям.Никаких турне! – строго сказал Федор. – У каждого своя задача. Пулемет исправный? Люди готовы?Не извольте сомневаться! – заверил дед Бахвалов и скрипнул зубами: – Ох, я их и турнул бы, так турнул!Может быть, Попсуевича возьмете? – спросила я.На лешего он сдался!А людей не мало? Не было бы тяжело.Какое там тяжело. Наст что стол, не только пулемет – танк свободно выдержит.Ладно. Запасной замок взяли? Извлекатель?Всё тут, – похлопал дед по противогазной сумке, повешенной через плечо.Противогаз-то, поди, выбросил, старая борода! Доберется до нас начхим полка – отвалит на орехи.Мимо нас в боевое охранение прошли саперы. Их вел сам комбат. За саперами гуськом тянулись разведчики. Впереди начальник разведки капитан Филимончук, замыкающим – лейтенант Ватулин. Филимончук, проходя мимо, едва кивнул мне головой: надменно и гордо. Я отвернулась – не нуждаюсь! Молодой капитан пытался за мною ухаживать, но получил решительный отпор. И отношения между нами сложились довольно прохладные.Не останавливаясь, озорник Ватулин больно ущипнул меня за щеку. Я схватила его за маскировочные штаны (за первое, что подвернулось под руку) и с силой рванула. Резинка лопнула, и штаны, как белая живая кожа, поползли вниз. Лейтенант подхватил их обеими руками и с досадой почти крикнул:– Что ты делаешь? Что я их в руках понесу, что ли? Солдаты Павловецкого сдержанно захихикали.– Не плачь, – насмешливо сказала я. – В индивидуальном пакете есть булавка, снова резинку вденешь.Подумаешь, и пошутить нельзя...Такие милые шутки ты шути с кем-нибудь другим!Понял?Разведчик снял белые штаны, повесил их на руку и побежал догонять своих – наполовину белый, наполовину черный. А вслед ему по траншее незримым комом катился смешок.Слушай, за что ты парня из штанов вытряхнула?– посмеиваясь, спросил Хрулев.Он знает, за что.Так и надо, – одобрил дед. – Не заигрывай без пряников.В десять часов вечера наша рота открыла по вражеским позициям активный ружейно-пулеметный огонь. Эту “музыку” поддерживали минометы Громова и учебная рота резерва, на время операции занявшая траншеи старшего лейтенанта Павловецкого. Под шумок павловчане благополучно передвинулись в “Прометей” и изготовились к броску. К одиннадцати огонь мы ослабили, а к двенадцати ночи почти совсем прекратили. Всё выглядело как обычно: то здесь, то там рванет ружейный залп или раскатится короткая пулеметная очередь, и опять тихо. Постепенно и фашисты угомонились.Операция началась ровно в два часа ночи. Без артиллерийской подготовки стрелки и разведчики внезапно, одним броском, ворвались в “аппендицит” и схватились с немцами врукопашную. Шум, крики, взрывы ручных гранат – всё это разом взорвало ночную тишину.Дружно заработали хрулевские пулеметы.Я стояла возле дзота и прислушивалась. Рядом стонал Лукин:Мать честная, как руки чешутся!Сунь их в снег, перестанут.Немецкие минометы кромсали Круглую рощу, отсекая нашим пути отхода. Я подумала: “Как-то там, на “Прометее”?”В “аппендиците” вдруг вспыхнул и сразу же ярко запылал большой костер. Подошел капитан Степнов, молча встал рядом со мною. Прислушался, озабоченно поглядел на стрелки светящегося циферблата часов, сказал:– Пора бы и отходить. Черт! Наши, что ли, противотанковый завал подожгли? Светло, как днем...Из “Прометея” в немецкую траншею одна за другой полетели три зеленые ракеты – сигнал отхода. Капитан повернулся ко мне:Давайте на всю катушку правее костра, отсекайте правый фланг!Сержант Лукин, лично к пулемету! – скомандовала я и вдруг почувствовала озноб, даже пальцы рук закололо.Ровно через семь минут после сигнала об отходе с нашей стороны заревели пушки, зафыркали минометы всего полка. Артиллерия обеспечивала отход. Застрочили пулеметы Лукина и Непочатова: один по правому флангу “аппендицита”, другой по левому.Отход занял всего несколько минут. Рейд можно было считать удачным. Стрелковая рота учинила у противника настоящий разгром: подорвали несколько дзотов, сожгли завал, захватили немало оружия и перебили не менее трех десятков немцев. Отошли благополучно, если не считать двух убитых и нескольких раненых.Разведчики тоже не зевали: утащили начальника блока боевого охранения с картой – схемой огневых точек стоящего перед нами батальона СС.Обера конвоировал лейтенант Ватулин и был до того горд, что даже и не поглядел в мою сторону. Позади своего плененного начальника вышагивали два низкорослых немецких солдата. Они тащили в руках перед грудью какие-то ящики. Им на пятки наступали разведчики, обвешанные трофейным оружием.Победители чуть ли не бегом прошествовали мимо нас.– Салют, взводный! – крикнул, проходя мимо, старший лейтенант Павловецкий. На его коротком широком носу в свете догоравшего костра весело пылали крупные рыжие веснушки. Хрулев на ходу пожал мне руку, а дед Бахвалов гаркнул так, что на него зашикали:Задание выполнено! Потерь не имеется, Он протянул мне трофейный пулемет:Поглядите-ка, какая чертоломина!Это МГ-37. Несите к себе, потом разберемся.– Ишь ты, пакость какая, – покачал головой дед, – чуть начисто палец не отхватило. Я его, паразита, там же хотел к деду приспособить и сунул ненароком палец в затвор. – Он повертел у меня перед лицом распухшим почерневшим пальцем правой руки.Едва участники ночного рейда ушли на свой правый фланг, немец точно осатанел. Бил остервенело, без передышки до самого рассвета. Мы забились в дзот, но и в дзоте может укокошить, если рот раскрыть: фронтальные амбразуры – настоящие уловители осколков. Сняли пулемет на пол, чтобы случайно’ не покорежило, и стояли вдоль фланговых стен, вплотную прижимаясь к смолистым бревнам. Артналет застал у нас Евгения Петровича. Он прошипел, вытягивая шею, как гусак:– Залезла бы ты, право, под нары, – и показал глазами на потолок, – перекрытие-то не ахти. В случае прямого попадания...Я только улыбнулась. Выдумает же Евгений Петрович: командир под нарами! И загнала под нары Раджибаева. Дусмат-ака заметно трусил: вздрагивал после каждого разрыва и шепотом повторял слова копана. И в самом деле, чертовски неприятно, когда за стенами не совсем надежного убежища грохочут, воют и визжат целые тонны искореженного металла.Только к десяти часам канонада стала затихать. Сначала ушел Рогов. Потом собрался за завтраком Гурулев. Он надел на плечи лямки термоса и шагнул к двери, но вдруг вспомнил: покосился в мою сторону и взял из пирамиды автомат.Наш подносчик пищи вернулся очень скоро и вместо горячего завтрака принес только по два сухаря на брата. Немцы разбили кухню, ранили повара и прямым попаданием снаряда разгромили полковой продовольственный склад.После завтрака позвонил Лиховских, запел в трубку:Ты жива еще, моя старушка? Жив и я, твой кляузный старик... Как дела?Какие у меня дела? Шивы и ладно. Небось не утерпел, ходил в “аппендицит”?Ты угадала, подруга дней моих суровых! – захохотал мой приятель.Самовольно, конечно?Пристроился тихой сапой.Знаешь что? Ты непременно свой молодой век закончишь в штрафной роте.Боюсь, что ты права, вещая Кассандра.’Рифму опять потребуешь? Небось торжественной одой разразишься на взятие обера?Единственный случай, когда ты не угадала. К черту музу и Пегаса! Сие увлечение юности прошло, как с белых яблонь дым.Что ж так скоро?А ты почитай дивизионную газету от пятнадцатого. Снайперская-то винтовочка тю-тю... Какой-то Самарин из соседнего полка получил, а думаешь у него стихи лучше, чем у меня?Ладно. Передай Непочатову, что ночью приду. Пусть встречают.Днем я позвонила Павловецкому и Хрулеву. Напомнила, чтобы они не забыли в донесении упомянуть про деда Бахвалова. .К вечеру пришел Тимошенко. Он приказал всех свободных от вахты собрать в капонир к Нафикову и целый час скрипел, как несмазанное колесо. Бедный. Опять на него “нашло”... Не доклад, а пытка. Солдаты на пустой желудок слушали плохо, с трудом одолевая дремоту. Гурулев-таки не выдержал: всхрапнул. Лукин ткнул его кулаком под бок. Маленький пулеметчик вскочил, испуганно тараща круглые глаза. Ребята засмеялись. Наверное, бедняге пригрезилось страшное: или сон на посту, или встреча с фрицем Вальтером.Дед Бахвалов куда интереснее проводит свои “лекции”. Вот как он рассказывал о разведке:– ...Вылезли из траншеи, темень, как у цыгана ночью в ноздре, ну как, скажи ты, на меня куриная слепота напала. Стрелкй-то налегке: “Ура!” – и у него в окопах. А нам с пулеметом бегом несподручно. Пока подоспели – ничего не понять. Потасовка идет самосильная, а кто кого бьет – не разобрать. Слышу, лейтенант товарищ Хрулев окликает – огня требует. А куда? Раздумывать некогда – не у тещи в гостях. Поставили мы пулемет прямо с волокушей на ихнюю траншею да и дунули на всю ленту куда-то немцам в тыл. А тут и отбой. Только в раж вошли...Гранаты-то обратно принесли? – спросила я.Дурак я, что ли, тяжесть туда-сюда таскать? В какие-то блиндажи на ходу покидал. А убило ли кого, нет ли, проверить было недосуг.Одного ведь прикончили, – подал голос Березин. Дед свирепо выкатил’ глаза:Спрашивали тебя, мазурик?Сознавайтесь, Василий Федотович, чего уж там!– Да пришлось одному сдохлику между рогов двинуть – и не пикнул. Не, не, вы не думайте, пулемет я не бросал! Этот фриц сам на нас наскочил.И сигареты небось вам фашист перед смертью преподнес...Ну до чего ж ваш, бабий, тьфу, извиняюсь, женский род вредный! Это мне разведчики дали. За бороду они меня уважают. Ивашин у них такой есть. Это он дал. Покури, говорит, дедок, немецкого эрзацу.Ночью с большим мешком на горбу к нам явился сам старшина Букреев. Он принес хлеб, сахар, водку, табак, консервы и мне, как некурящей, триста граммов шоколадных конфет. Сбросил мешок у входа, вытер платком вспотевшее мясистое лицо и с досадой сказал:– Таскай вот для вас...Я неосторожно улыбнулась:Если гора не идет к Магомету...Плевал я на вашего Магомета! – огрызнулся старшина. – Комбат испугался, как бы вы тут с голоду не передохли, вот и пришлось переть...Мы бы не передохли, верно, ребята? А вот как бы с вами чего не случилось после такого героического подвига.. Сколько же вам надо за ночь рейсов сделать?. Старшина накатил на глаза тяжелые веки, сердито буркнул:– Пожалел волк кобылу... Оставляю на весь взвод. Сами делите,И ушел,Мои солдаты не любят старшину Букреева. За глаза величают его коммерсантом Комаровским и Максом-растратчиком. Зато Ухватов о прошлом нашего старшины вспоминает с почтением:– Большого ума человек! Какими делами в торговле ворочал!..А вот за что Максим угодил в места не столь отдаленные, ротный вспоминать не любит...Из заключения старшина рвался на фронт, а сходил два раза в атаку – не понравилось: вспомнил про застарелую грыжу и сказался нестроевым. Тут и залучил его Ухватов под свое крылышко: рыбак рыбака видит издалека.Максим умеет обжулить солдата даже в мелочах. Впрочем, после моей очередной стычки с ротным по этому поводу, жалобы на обмер и обвес прекратились. Более того, старшина вдруг стал выдавать нам всю водку.Я не пью, но от своей доли не отказываюсь – заначку коплю. Когда отделение деда Бахвалова возвратилось с “сабантуя”, я их премировала своей фляжкой, в которой кое-что булькало. Дед, принимая из моих рук подарок, не мог скрыть довольной улыбки.Увидев шоколадные конфеты, Варя широко открыла глаза:Откуда?Не всё ли равно? Ставь чайник. Будем пировать. Сначала мы их сосчитали. Ровно тринадцать штук.Толстые, широкие, в нарядных бумажках. Мы отложили лишнюю тринадцатую конфету для Евгения Петровича и порешили в день съедать по одной, после ужина. Половину съели, когда пили чай, а за ужином прикончили и остальные.– Как видишь, Варенька, сила воли у нас с тобой есть,– засмеялась я. – Как решили, так и сделали.Евгений Петрович, только что ввалившийся в землянку, засмеялся:Что там какие-то триста граммов! Вам этак с пудик...Я бы, пожалуй, и два съела, не моргнув глазом, – улыбнулась Варя.Вскоре нам опять удалось полакомиться. Лейтенант Ватулин прислал послов с дарами. И я приняла предложение о мире. Трофейные сигареты мы с Варей отдали Евгению Петровичу, шоколад съели в один присест, а губную гармошку у меня в ту же ночь выпросил Лиховских. И теперь дразнит фрицев: у себя на “Прометее” исполняет “Тирольский вальс”. А лейтенанту Ватулину не дает прохода. Каждый раз подсмеивается:– Как тебе нравится такая ситуация: он любит ее, а она меня? – И наигрывает “Разлуку”. Самолюбивый разведчик на меня кровно обиделся. Даже письмо прислал по почте: “Смеется тот, кто смеется последним!..” И здороваться со мною перестал. И впрямь я нехорошо поступила, передарив дареную игрушку. А уж этот Лиховских! Настоящий лукавый черт в офицерских погонах! Когда-нибудь я припомню тебе гармошку!..Евгений Петрович по этому поводу сказал:Какие вы еще, в сущности, дети! Вам бы в горелки играть, а не воевать. – Он погасил улыбку и долго молчал, глядя куда-то поверх моей головы. Потом точно очнулся: – Впрочем, у вас всё еще впереди. Лишь бы войну пережить. А вот такому, как я, почти ничего не осталось...Ну что вы, Евгений Петрович! – бодро возразилая. – Какие ваши годы? Вы еще тоже поживете. Старший лейтенант вдруг рванул ворот гимнастерки и задышал часто и тяжело. Должно быть, у меня было испуганное выражение лица, потому что он успокоился как-то вдруг сразу и улыбнулся своей обычной, чуть насмешливой улыбкой:Ладно. Ты не придавай этому значения. Просто нервы иногда шалят. Вот что: скоро в наступление. Как же быть с Варварой? В медсанбат ее, что ли, откомандировать...А как Варя сама?И слушать не хочет. Ревет.Не надо ее отправлять. Тут же все свои, родные...А если убьют или ранят?Убить или ранить могут любого из нас. И даже в обороне. Ведь так?Пусть будет так, – согласно кивнул головой Евгений Петрович.Мы стояли недалеко от моего дзота и разговаривали вполголоса. Был час дневного затишья. Только мины, завывая, летели через наши головы куда-то на полковые тылы да из боевого охранения доносилась редкая ружейная перестрелка.Из дзота вышел Лукин, обратился ко мне:– От Нафикова звонили. У него погиб отец. Шамиль плачет... От сержанта Бахвалова пришли. Сальники протекают – просят новый асбест.Меня призывали повседневные дела.На ближайшем же батальонном совещании я подняла вопрос о ведении навесного огня по закрытым целям. Потребовала снабдить нас угломерами-квадрантами. Ухватов насмешливо на меня покосился, махнул пухлой рукой:– Блажь. Бабские штучки. Строчи, Гаврила, в хвост и в рыло, – вот тебе и весь квадрант!Его с неумолимой логикой, и, как всегда, немногословно, разнес Рогов.К удивлению, коллеги меня не поддержали. Аносов равнодушно пожал плечами:– Почему ж не попробовать...А Федор Хрулев прямо выступил против:– Какие там приборы! Это всё устарело. До противника четыреста – пятьсот метров. Мы же дуем прямой наводкой!Я не выдержала:– Вот именно дуем! Патроны переводим. А фрицы и в ус не дуют. Чуть пригнулся в траншее – и от наших пуль никакого вреда. Какая же польза от такого огня?Меня горячо поддержал командир минометчиков Громов:– Конечно нужны угломеры! Параллельный или сведенный веер – это же сила! Даже один пулемет, наведенный по угломеру, может