Текст книги "Чижик - птичка с характером"

Автор книги: Валентина Чудакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Дай увидеться мне с нею!Пред ней благоговеюЖажду свиданья с нею..;Ну кто же он, если не прохвост? Такие песни знает!, При Нине Васильевне строптивец смирный, как овечка, и, что удивительно, за речью своей следит! А если и выпустит ненароком ядреное словечко, так сейчас же:

Ох, Нина Васильевна, простите матросу последний грех... – Артист, да еще какой!На переднем крае зататакал пулемет Непочатова, ему басом откликнулся “максим” Лукина.– О, а живые не спят! – поднял Мамаев вверх палец. – Твои немецкую бдительность проверяют, – повернулся он ко мне.Лиховских улыбнулся:– Ну, братцы, вам и повезло. Не оборона, а помещичья мыза. А в соседнем батальоне хлещет – головы не поднять!.. Василий Федотович, вы помните Никольское?– обратился он к деду Бахвалову. – Вот где была свистопляска!Дед промолчал, сидел нахохлившийся, мрачный. А я подпустила своему приятелю шпильку:Ты потому и ходишь к нам чуть ли не каждый день, что у нас тихо?Только поэтому. Я ведь отъявленный трус.А я, Нина Васильевна, в пехотной обороне в первый раз, – сказал Мамаев. – Я ж моряк. На Северном флоте воевал. После одной... а, вспоминать неохота. В общем, десять часов держался в ледяной воде. Вот и нажил себе ревматизм. Хронический. А на судне железо кругом. Как отстою вахту -неделю валяюсь без ног. После гостпиталя списали меня с флота... В тыл хотели упрятать.Понимаете? – Мамаев поглядел на нас всех по очереди.Да, мы понимали: такого в тыл не очень-то упрячешь.– Еле выпросился в пехоту, – продолжал Мамаев. – Подлечусь, а там видно будет.Лиховских засмеялся:– Правильно. Ежедневные грязевые ванны очень полезны. Можно принимать прямо на большаке.Мамаев сердито взглянул на него.К нам на оборону внезапно нагрянул сам командующий армией генерал-лейтенант Поленов.Только-только я заснула после ночной вахты, как над моей головой забрякала сигнальная гильза-колокол: боевая тревога!Сунула ноги в сапоги, впопыхах никак не могла найти поясной ремень, а гильза вызванивала нестерпимо звонко. Схватила автомат и, как была, без ремня, без головного убора, непричесанная, понеслась к центральной траншее. Вылетела из-за колена траншеи и остолбенела: начальства целый взвод! Комбат, комполка, комдив, еще какие-то чины и звания, и среди них генерал! Седой, горбоносый, с темными сердитыми глазами.– А это еще что за чудо природы? – спросил генерал, указуя на меня перстом. – Откуда она вырвалась?Мне никогда не приходилось иметь дела с генералами. Сама не знаю отчего, а скорей всего с перепугу, я полезла в амбицию:Вырвалась! Как, по-вашему, должен когда-нибудь человек спать? Такой трезвон подняли, думала полк СС даступает...А ты с кем это так разговариваешь? – строго спросил генерал. – Знаешь ли, кто я?– Знаю. Вы генерал-лейтенант Поленов. А вы знаете, кто я?Из-за спины командующего комдив Севастьянов делал мне устрашающие глаза и грозил пальцем. Но меня не раз подводил бабушкин горячий характер, как понесет – не остановиться.– К вашему сведению, я здесь хозяйка! А вы зачем сюда поставлены? – неласково спросила я смущенных Пыркова и Березина. – Ушами хлопать? Почему подпускаете посторонних к секретной сигнализации?Березин виновато промямлил:– Так они ж не посторонние... Они генерал...Они сами допустились, – добавил Пырков.Допустились! Ладно. Разберемся потом.Ишь ты, Афина Паллада! – усмехнулся генерал. – Комдив, и много у тебя таких воительниц?Пока только одна, – с улыбкой ответил наш полковник.Ну что ж, хозяйка, может быть, ты разрешишь мне познакомиться с вашей сигнализацией?Догадливый Гурулев принес мне ремень и пилотку. Подпоясавшись и покрыв голову, я почувствовала себя увереннее.– Разрешаю, товарищ командующий.Генерал дернул за кабельный шнур, проведенный ст пулеметной площадки в мою землянку, спросил:Что это означает?Маленькое начальство на обороне: командир пульроты, его зам, поверяющие из штаба батальона.А два сигнала?Комбат, его заместители и штаб полка. Три – командир полка, четыре – комдив. Пять и больше – боевая тревога.Гм... Ну, а если генерал?Прикажу бить боевую тревогу.О-хо-хо-хо! – вдруг засмеялся командующий, и все начальство сразу заулыбалось, только наш комбат глядел на меня хмуро, неодобрительно.Запиши для памяти, – сказал командующий своему адъютанту и, дернув за шнур еще раз, спросил:Сама, Афина, придумала?Нет. Это коллективное творчество, товарищ командующий.Он, сощурив глаза, долго смотрел на нейтральную полосу. Задумчиво сказал:Сибиряки народ баш-ко-витый и храбрый. – Потом легонько ткнул пальцем в грудь молодцеватого Пыркова:О чем думаешь, солдат?Пырков, не моргнув глазом, выпалил:– Как бы стать генералом, товарищ командующий! Генерал улыбнулся:Силен, солдат. Твоя школа, Афина, – повернул он ко мне красивую седую голову.-За суворовскую смекалку ты отныне не солдат, а ефрейтор. Генералом, браток, сразу нельзя...Мне пока и ефрейтором нельзя, товарищ командующий.Это еще почему? – нахмурил генерал брови.Он бывший вор, – пояснила я.А как воюет?Не хуже других. К медали был представлен, да не дали.– Кто не дал?.– Вы, наверное. Кто же еще!Значит, я? Выходит, обижаю солдат?Дело не в обиде, товарищ командующий, а в справедливости. И старшему сержанту Непочатову не дали, а ведь за дело представляли. Честное слово, за дело.– Ну раз за дело, надо проверить. Завяжи-ка узелок на память, Владимир Сергеевич.Адъютант даже в узкой траншее умудрился картинно и звонко щелкнуть каблуками щегольских сапог.Деду Бахвалову командующий мимоходом заметил:– Экий ты веник, братец, отрастил! Траншеи ею, что ли, подметаешь?Дед Бахвалбв обиженно засопел и нахмурился, а я сказала:– Так ведь Василий Федотович не бородой воюет, товарищ командующий.Генерал опять затрясся в приступе смеха. А потом сказал комдиву:Послушай, полковник, они случайно не сговорились меня уморить? Афина, как ты думаешь, должен я тебя наказать за дерзости?Думаю, что не стоит, товарищ командующий. Это же я от страха!– Значит, испугалась меня?– Испугаешься небось... Про вас невесть что рассказывают... – Я прикусила свой отвратительный язык, но было уже поздно. Генерал заинтересовался:– И что же про меня, например, рассказывают? – Ну, что вы очень сердитый и вообще... не такой, как все генералы...– А ты как считаешь? Какой я, по-твоему?– По-моему, нормальный, – бухнула я и в самом деле испугалась.Но генерал не обиделся – опять засмеялся, сказал:– Прощай, забавная Афина. До новой встречи. Если вы так и воюете, как острите, то это хорошо.Пронесло!.. Но не для всех посещение командующего сошло благополучно. Мамаев заработал пять суток домашнего ареста за проволочные заграждения, как раз за те, что ставили мои ребята. Начал оправдываться – командующий прибавил еще пять. Пять да пять – десять, арифметика простая, а денежное содержание за десять дней тю-тю... Перепало и Иемехенову. Командующий два раза прошелся по его зеленой траншее: туда и обратно. Воскликнул:– Парадиз! Райские кущи! А где же Адам?Улыбаясь во все скулы, Иемехенов выступил вперед.– Ну вот что, Адам без Евы, – сказал ему генерал, – получи десять суток домашнего ареста за то, что не варит умственный горшок! И, кроме того, до моего возвращения обратно всё здесь должно быть в первозданном виде.А как знать, когда будет возвращаться генерал, ведь мы на самом правом фланге дивизии. Пойдет ли генерал по фронту других полков или только наш батальон осмотрит?Бронебойщики во главе со своим командиром бегали как наскипидаренные: обкалывая руки, расплетали траншею и уносили елочные лапы подальше от позиций. А ребята Непочатова издевались – пели нарочно гнусавыми голосами:Елочки зеленые, боюся уколюся я...Командующий нас не забыл. Вскоре после его посещения прислали выписку о снятии судимости с Пыркова и о награждении его и Непочатова медалями “За отвагу”. А я получила сразу три подарка: костюм из тончайшей зеленой диагонали, погоны лейтенанта и новенький пистолет-пулемет Столярова, не так давно принятый на вооружение – предмет мечтаний каждого пехотного офицера.Мамаев ехидничал:Познакомишься с командующим фронтом – сразу в майоры произведут! ‘ ?Не в чине дело,– возразила я, примеряя новую юбку прямо на солдатское галифе, – а в справедливости. После наступления всем очередные звания присвоили, а на меня Ухватов материал не оформил с досады, что его к “капитану” не представили. А чем я хуже твоего Ульянова или Иемехенова? Так-то, товарищ старший лейтенант! Ах, хорош костюм! Даже жалко надевать...Что костюм? Тряпка! – сказал Мамаев. – А вот это так шту-у-ка! Ох! – Он вертел в руках мой ППС и восхищался: – Ты гляди-ка, насколько легче и изящнее ППШ... А кучность боя, а пробивная сила! Хороша Маша, да не наша. А может быть” махнем, не глядя, а? В придачу что хочешь проси. Хоть самого меня...Я засмеялась:– Сделка соблазнительная, что и говорить! Но ведь это же именное оружие! Ты – что, не видишь пластинку на ложе? Читай: “Афине. Ген.

лейт. Поленов. 1943 г.”. Такое оружие не выпускают из рук до самой смерти.В тот же вечер пришел Лиховских. Увидев меня в новом костюме, воскликнул:

Мать честная, курица лесная! Да еще и лейтенант! Ну, пропала моя бедная голова.Мы постреляли из нового пистолета, а потом уселись на кромку траншеи, лицом к фронту.Подошел Иемехенов и тоже уселся рядом. Было очень тепло. В лесочке на нейтральной полосе беззаботно куковала кукушка.Как хорошо! – Я подставила лицо под жаркие солнечные лучи и закрыла глаза.Чего хорошего-то? – заворчал Лиховских. – Парит, как в бане. Весь мокрый,– А я так еще и не нагрелась после зимы. Так бы и сидела на солнышке целыми днями...Немец дал залп из орудий по верхушке Вариной высоты. Видимо, наблюдатели-верхолазы чем-нибудь себя обнаружили. Снова за речкой глухо ударили пушки. Снаряды пронеслись над нашими головами.Развоевался фриц, однако, – озабоченно сказал Иемехенов.Сейчас ему наши глотку заткнут. Все батареи засечены. Вот, слышите? – Лиховских поднял вверх палец. – Дивизионные долбанули. А ну ее к бесу, эту войну. Давайте поговорим о любви.Ну что ж, начинай, – сказала я.А если я скажу, что люблю тебя?А если я не поверю?А если я побожусь, да еще и при свидетеле?Это другое дело. А дальше что?А дальше, очевидно, надо целоваться. Что ж ты смеешься? Тут дело вполне серьезное.Васька-автоматчик один раз целовал, теперь, однако, платит на чужой ребенок,– вдруг мрачно сказал Иемехенов.Лиховских ласково сгреб его за жесткие вихры и опрокинул на спину. Бронебойщик верещал и, пытаясь подняться, махал в воздухе ногами, как перевернутый черный жук. И это было очень смешно.– Как им весело! Даже позавидуешь, – вдруг раздалось за нашими спинами.Мы разом оглянулись: над траншеей стоял рыжий капитан Величко, а чуть позади него – парикмахер Кац. Взглянув на пана Иосифа, я всплеснула руками: Ах, лихо-тошно! – и упала навзничь.Мы трое хохотали, как ненормальные. Капитан улыбался:– Эк их разбирает!.. Щекочут вас, что ли?А пан Иосиф был невозмутимо серьезен и стоял, как на посту, положив белые маленькие руки на новенький автомат, повешенный перед грудью.– Пан Иосиф, а как же ваши баптисты? – спросила я, вытирая выступившие от смеха слезы.Нерпичьи глаза Каца стали вдруг сердитыми:Цоб их дьябли везли! Те лайдаки баптисты Гитлера лижут пониже спины. Пся крев! Своими ушами слыхал в приемник у капитана.Это теперь мой связной, – сказал капитан Величко, дружески похлопывая Каца по плечу.– Пан Иосиф мужчина отменной храбрости, – пряча улыбку, сказал Лиховских.Маленький парикмахер сорвал с шеи автомат и, дав очередь в воздух, задорно на нас посмотрел:– А что? Я тем лайдакам покажу! Пся крев!Ну и забавник!– А вам, капитан, когда-нибудь Мамаев поднесет под нос свою дубинку, – пообещала я контрразведчику. – Почему вы не ходите по траншее, как все нормальные люди, а обязательно поверху лезете?– Виноват, исправлюсь, – поклонился капитан Величко и протянул мне маленький букетик ландышей.– Вот спасибо! Мне так давно никто не дарил цветов, – сказала я.Иемехенов обиделся:Врешь, однако. Я дарил. А ты, как веник, пол подметала.Тоже мне – цветы! – ухмыльнулся Лиховских. – Набрал целую охапку колючек. Видел я твое подношение,Ну как дела, друзья мои? – спросил Величко,Нормально, – ответили мы в один голос,Твой Андриянов всё ворчит?– Ворчит, бродяга, – улыбнулась я. – Но теперь уже, кажется, меньше. Мы и внимания не обращаем. Он не вредный.– Ну-ну... Мамаев на месте?– Был здесь.Капитан вместе с Кацем ушли. И почти сразу же возле центрального капонира пан Иосиф заблажил по-украински и по-польски:– Цур мени! Цур! Матка боска! Геть, горобци!Это мои солдаты, поздравляя, подкидывали толстяка в воздух.Лиховских ходит к нам чуть ли не каждый день – хоть на пять минут, а завернет. Это понятно: здесь все его друзья-товарищи. Но наши офицеры меня иногда поддразнивают, говорят, что начальник полковой разведки приходит так часто только ради меня. Чушь. Мы просто хорошие товарищи.И Коленька Ватулин частенько заглядывает в нашу роту, и тоже говорят, что из-за меня. Ну уж это совсем ерунда! У Коли сложные и запутанные отношения с красивой Зиночкой Косых, медсестрой из нашей санроты. Коля чуть не ежедневно жалуется мне на Зинин характер и просит совета: жениться или нет. В конце концов мне надоело, и я с сердцем сказала:– Раз тебе в таком личном и важном деле потребовался советчик – значит, не любишь! А жениться в двадцать два года, да еще в такое время, без любви – просто негодяйство! Понял?Не знаю, понял ли Николай, и как понял, но только в тот же день он самовольно закатился в медсанбат и оказался вдруг на полковой гауптвахте. К вечеру ко мне пришел Тимофеич, связной разведроты – земляк и кум нашего деда Бахвалова. Жалостливо моргая близорукими глазами, он сказал:– Запрятали мово голубенка в клетку. – И подал мне от Коли записку.Николай просил меня поговорить с командиром полка, чтоб его освободили. Почему именно должна просить я, а не Колин начальник Лиховских?.. Я отказалась. Тимофеич захлюпал носом:– Вы ж барышня рассудительная и, почитай, всегда тверезая, – сказал он мне, – потому и должны понимать, что может деяться с человеком в подвыпитрм виде...”Почитай всегда тверезая!” Я хотела отчитать Тимофеича, но, взглянув на его усатую добродушную физиономию, рассмеялась, а Коле написала: “Пьянчужка и Дон-Жуан полкового масштаба! Заслужил. Сиди не рыпайся”.Так и отбухал Коля все десять суток. Поумнел ли?.. У меня о разведчиках сложилось определенное мнение. В основном – это удалые парни. И бесшабашные. А Коля, кажется, всех перещеголял.Я возвращалась из штаба батальона. У землянки меня поджидал хмурый Мамаев:К тебе пришли капитан Филимончук и Ухватов. Больше часа ждут. Что им от тебя надо?А я откуда знаю!Мамаев к Ухватову относится с холодным презрением, а капитана Филимончука просто недолюбливает. Филимончук теперь большой чин: начальник разведки всей дивизии. Он больше не пытается со мною заигрывать, но отношения между нами так и не наладились. Теперь, когда капитан перешел в дивизию, мы почти не встречаемся, и нас не связывают служебные узы. Действительно, что ему от меня надо?У стрелков Филимончук распоряжается, как среди своих разведчиков. Понравился солдат, сейчас же в категорической форме: “Этого молодца я забираю в разведку”. Но у Мамаева без скандала не возьмешь – дубинку к носу и разговор короткий: “Отваливай. Штормяга будет добрый. Ни один док в ремонт не примет”. Филимончук, посмеиваясь, уходит, а через день-два из штаба дивизия приказ: откомандировать такого-то в распоряжение начальника разведки. Мамаев мечет громы и молнии и пишет рапорты. Я его вполне понимаю: кто ж не дорожит хорошим солдатом?Однажды и мне капитан Филимончук пытался подложить свинью: “Твоего Пыркова забираю к себе”. Разговор был короче, чем с Мамаевым. Я молча поднесла к носу разведчика фигу. А Пыркова с обидой спросила: “Ты хочешь от нас уйти?” – “Что вы, товарищ младший лейтенант! – вскричал Пырков. – Я ж молчу, это капитан пристает”.Мамаеву скоро надоело сражаться с Филимончуком в одиночку, и на одном из полковых совещаний в присутствии комдива он дал начальнику дивизионной разведки бой. Мамаева поддержали командиры остальных рот полка, и Филимончук притих. Но следить за ним надо – ходит по обороне, как вор на ярмарке, того и гляди, кого-нибудь переманит в разведку.Капитан Филимончук честолюбив и этого не скрывает. После зимнего наступления его повысили в должности, представили к награде и подали материал на присвоение очередного звания. Но Филимончук не получил ни ордена, ни “майора”. На него вдруг пожаловалась какая-то девушка из медсанбата. Вмешался политотдел, и вместо наград Филимончуку вкатили партийный выговор. Начальник разведки считает себя несправедливо обиженным и караулит подходящий случай, чтобы всё разом вернуть.А случай может быть только один – взять “языка”. Но как раз в этом и не везет нашим разведчикам в обороне, и даже удачливый Коля Ватулин не может достать пленного.С неделю тому назад вся полковая разведка переселилась в расположение нашей роты. Капитан Филимончук решил, что именно здесь, на самом спокойном участке обороны, противник не столь бдителен. Целыми днями он, мрачный и злой, просиживает в боевом охранении на болоте. Сам ведет наблюдение – готовит новый решающий поиск, а ночью спорит и ругается с Мамаевым.Мамаев тщетно пытается доказать Филимончуку всю бесплодность его затеи. В самом деле, какой может быть здесь поиск, когда даже боевое охранение находится не менее чем в пятистах метрах от переднего края немцев!! Ну, предположим, доберутся разведчики до немецких позиций, возьмут “языка”, а дальше что? Как отходить более километра, имея при себе пленного? Да еще надо перебираться через речку, правда, не широкую, но достаточно глубокую, с ровными пологими берегами. Мамаев прав: этот “язык” достанется немалой кровью. Но Филимончук упрям. Мне кажется, он способен положить всю нашу разведроту во главе с Лиховских, лишь бы достичь цели. Мамаев так и говорит начальнику разведки: “Ох, дорого обойдутся дивизии твои майорские погоны!”Покосившись на Мамаева, Филимончук сказал мне:Есть важный и секретный разговор.Давай, – махнула я рукой. – У меня от Мамаева секретов нет.Разведчик насмешливо поднял красивую бровь:Вот даже как?Амба! – стукнул Мамаев рукой по столу. – Язык почешешь о ближайшую сосну. Валяй о деле.Можно и о деле,

Филимончук погасил усмешку,

Завтра в ноль-ноль по московскому времени ты, лейтенант, идешь в разведку.– В качестве кого? – спросил за меня Мамаев. – Для чего? Для поддержки ваших штанов?– Ты пойдешь в группе захвата, – пояснил Филимончук, пропустив мимо ушей вопросы Мамаева. – Одно твое присутствие поднимет боевой дух ребят. Не посмеют они при девушке вернуться, не выполнив задания. А твоя задача простая: тебе только нужно быть среди них, и всё.Сходишь и, как пить дать, схватишь еще один орден, – вставил Ухватов. – Вы же, бабы, – народ везучий.Иди сам и хватай! – осадил его Мамаев. – А она одолжит тебе свою юбку.Филимончук засмеялся, но тут же оборвал смех. Примиряюще сказал:– Бросьте вы пикировку. Вопрос решен окончательно и бесповоротно.Я возмутилась:А еще ты меня никуда не думаешь послать? Кто тебе дал право так бесцеремонно распоряжаться моей жизнью и смертью? Ничего себе удовольствие: за здорово живешь прогуляться в немецкую траншею и обратно! Мне есть чем заняться и без разведки, и ты, пожалуйста, меня в свои планы не впутывай. Не пойду. И не надейся.Посмотрим, – сказал Филимончук и ушел вместе с Ухватовым.А через полчаса позвонил комбат и отчехвостил меня по первое число:– Я тебе покажу такую разведку, что своих солдат но узнаешь!Ну не обидно ли? Мне же и попало. Оказалось, что Филимончук еще до нашего спора разговаривал с комбатом о моем участии в поиске, как о деле решенном, и комбат подумал, что я напросилась сама.Усиленная разведка ушла в полночь. В первый раз за всё время с поисковой группой ушли сразу два офицера: Лиховских и Коля Ватулин.Собиралась гроза. Гром ворчал еще где-то очень далеко, но косые широкие молнии уже вовсю хозяйничали на наших холмах – мертвенным холодным пламенем расстилались по самой земле. Было душно. Передовая притихла в тревожном ожидании дождя и событий. В траншее слышалось монотонное бормотание деда Бахвалова: просил у своего бога удачи ушедшим в ночь, поминал какого-то Петюшку. Я не сразу сообразила, что Петюшка – это старший лейтенант Лиховских, большой дедов приятель. Впрочем, у старого сибиряка щедрое сердце”– побратимов и кумовьев у него чуть ли не половина дивизии, так что деду не впервые переживать за ближнего.Из своей землянки вышел Мамаев, тихо окликнул деда Бахвалова:– Отче, ты никак шаманишь?Дед не ответил, но молиться перестал. Мамаев, посветив мне в лицо лучом карманного фонарика, присвистнул:Краше в гроб кладут. А говоришь, не любишь...Слушай, и без тебя тошно! Нашел о чем говорить...Да... Девичья душа – темная ночь. Попробуй, разберись... Во, Павловецкий дает! Слышишь?Чего это они точно вдруг с цепи сорвались?Внимание отвлекают. Всё пока идет, как по нотам. Главный дирижер у тебя?– В капонире засел. Два телефона притащил.Капитан Филимончук заметно нервничал. Сновал по капониру из угла в угол, то и дело звонил в боевое охранение и прикладывался к фляге. Не закусывал. Влажные красивые губы промокал листком бумаги из полевого блокнота. На нас с Мамаевым даже не взглянул,Мы дважды прошлись по обороне, проверили все посты, но время как остановилось. Никогда еще не было у нас такой длинной нудной ночи. Мы не спускали глаз е тропинки, бегущей из боевого охранения, но она по-прежнему была пуста. Рядом со мною вслух переживал Тимофеич. Его не взяли в разведку, и он никак не мог дождаться возвращения своих.Прошло томительных три часа. Гром ворчал всё так же отдаленно и глухо, дождя всё не было. А мне казалось, что, если бы сейчас хлынул ливень, сразу бы стало легче и нам, и тем, кто ушел.Прошел еще час. Мамаев заволновался:– Кажется, светает. Убирайся, Тимофеич, к своему куму! Стонет тут над душой... – Он позвонил в боевое охранение Ухову. Ничего. У немцев всё тихо.И вдруг где-то там впереди, на речной долине, затрещали автоматные очереди, потом завыли мины и с надсадным треском стали рваться тяжелые снаряды. Мы с Мамаевым молча переглянулись. Было ясно: наших обнаружили. По немецкому переднему краю всеми орудиями ударила полковая батарея. Открыли огонь фланговые пулеметы Лукина и Непочатова. Деду Бахвалову стрелять было нельзя – впереди свои. Мамаев с ведома комбата послал в помощь разведчикам два отделения автоматчиков с ручным пулеметом. Крикнул вдогонку Ульянову:– Осторожней! Своих не перестреляйте.Я была в капонире, когда из боевого охранения позвонил Коля Ватулин. Филимончук переспросил:– Взяли?! Это потом. – Он бросил трубку. Улыбаясь во всё лицо, крикнул телефонисту: – Комдива! Живо!Я опять выбежала в траншею. Снаряды теперь кромсали нашу нейтралку. Отыскала Мамаева, спрятавшегося от осколков в закрытой стрелковой ячейке. Схватила его за руку:Взяли! Как же они пойдут?Не дураки. Пересидят в боевом охранении. Молодцы крабы! Взяли, говоришь? Молодцы! Теперь дело в шляпе.Немцы бесновались до самого рассвета – остервенело лупили то по боевому охранению, то по нейтралке, то по нашим траншеям. Это они всегда так, когда наши выкрадут “языка”.Разведчики вернулись в седьмом часу, мокрые с головы до ног. Троих убитых уложили в траншее в нише, двух раненых и пленного втащили в капонир. Лиховских приказал своим:– Ребята, домой! Переодеться и спать.В капонире остался только он и Коля Ватулин. Потом боком втерся Тимофеич и спрятался за широкую спину Мамаева.Капитан Филимончук всем грузным туловищем надвинулся на маленького Колю. Голосом, хриплым от возмущения, вопрошал:Это называется взяли?! Идиот! Ты знаешь, что бывает за ложную информацию? В какое положение ты меня поставил перед комдивом?А то не взяли, что ли! – тихо оправдывался Коленька. – Я же хотел вам доложить, что он... Так вы слушать не стали.Молчать! Мальчишка!..Филимончук кинулся к распростертому на полу немцу. Встав на колени, зачем-то дул ему в рот, делал искусственное дыхание – пленный не подавал признаков жизни. Из его носа и рта текла кровь и зеленая вода.– Фельдшера!!! – рявкнул начальник разведки, Но наш Козлов с двумя санитарами был уже здесь -осматривал раненых разведчиков. – Пленным займись!Козлов скользнул равнодушным взглядом по телу немца, буркнул:– Я не обучен дохлых фрицев воскрешать.Но Филимончук всё не верил, что перед ним не долгожданный “язык” в офицерских погонах, а просто труп – пустое место. Он еще долго тормошил мертвеца: сгибал д разгибал ему руки и ноги, тряс за плечи, перевернув на живот, бил ладонью по спине. Наконец устал. Вытащил из кармана немца мокрые документы, перелистал и, схватившись за голову, забегал по капониру:Что вы, сволочи, наделали?! Да вы знаете ли кого утопили?! Это же командир батальона СС! Такого “языка”!Никто его, паразита, не топил, – подал голос Коля Ватулин. – Сам он воды наглотался.Какого черта вас понесло в воду! В вашем распоряжении было три плота!Потому и понесло, что не было другого выхода, – возразил Лиховских. – Он сумел развязать руки, вырвал кляп изо рта и заблажил во всю силу. Нам пришлось сменить направление, и мы в темноте не могли отыскать плоты. Что ж, по-вашему, из-за этого недоноска я должен был держать своих людей под огнем?Мы и так пятерых потеряли, – вставил Коля Ватулин. – И каких ребят

Знаешь ли ты, что “языка” ждет сам командующий!У Коленьки жарко пылали маленькие уши, густые девичьи ресницы обиженно дрожали.Я его не узнавала. Такой бедовый, а тут молчит! Мне стало вдруг очень жаль парня, и я не вытерпела, зло сказала Филимончуку:– Сходил бы сам, а потом бы и орал!Начальник разведки метнул в меня взгляд, как раскаленную стрелу:Тебя только тут не хватало! Марш на место! Занимайся своим делом.Ну, мне-то ты, во всяком случае, не начальник. Освобождай капонир от своего дохлого фашиста! Где-нибудь в другом месте его оплакивай.Филимончук выругался матом. Вмешался Мамаев:– В самом деле, капитан, кончай душераздирающую сцену у хладного трупа. А то того и гляди и у нас слезы потекут. И впредь по-про-шу в моем присутствии воздерживаться от оскорблений боевых офицеров! Понятно?Начальник разведки допил водку и шваркнул пустую фляжку о бревенчатую стену. Фляжка, жалобно дзинькнув, отлетела в темный угол. Ее подобрал хозяйственный Тимофеич.Филимончук ушел.Я провожала Лиховских и Колю Ватулина до Вариной могилы. От их обмундирования шел легкий парок.Давайте, друзья, присядем на минутку, – предложил Лиховских.Вы же мокрые до последней нитки! – застонал Тимофеич.Мне лично жарко, – усмехнулся Лиховских.Мне тоже, – кивнул Коленька. – Дуй, Тимофеич, домой. Приготовь нам сухое и пожевать. Мы сейчас, – сказал он связному.Мальчики, где же вы поймали такого немецкого фюрера? – спросила я.В одном милом заведении, – засмеялся Лиховских,– с надписью: “Только для господ офицеров”. Догадалась? Пошарили мы у фрицев на передке – неподходяще. Взять-то, конечно, можно, но без шума не обойтись. А нам, сама знаешь, шуметь никак нельзя. Дорога домой длиной с версту... И пошли мы по тропинке в их тыл. Ки лометра два прошагали – ни одной живой души. Мы уж было хотели по шаблону: провод перерезать и караулить какого-нибудь связиста. Но вдруг откуда-то из-под земли услышали музыку. Настоящий джаз. Подошли ближе – огромный блиндаж и двери настежь, целый сноп света наружу вырывается. Патефон с усилителем орет, губные гармошки заливаются – гуляют фрицы, на наше счастье. Веселятся беспечно. Только один часовой у блиндажа, да и тот по сторонам не глядит, музыкой занят. Тут и заметили мы это сооружение, в которое царь пешком ходил. Метрах в тридцати оно от блиндажа, и непролазные кусты орешника совсем рядом. Вот мы и засели там. Взяли.– и не пикнул. А только через их траншею перевалили, он, черт, и заблажил во всю глотку. Ума не приложу, как он сумел развязать руки. А, бес с ним, с этим лысым фюрером! И на то, что у капитана Филимончука от расстройства желчь разольется, – тоже начхать. А вот ребята-то, выходит, погибли зря... Очень обидно.На семнадцатое июля по настоянию капитана Филимончука и по его плану была назначена разведка боем.Мамаев категорически возражал против этой операции, но на совещании в штабе батальона обосновать свою точку зрения не сумел: заорал – разом выпустил по адресу Филимончука все свои “подкалиберные” словечки и выдохся.Филимончук же, наоборот, очень спокойно и деловито доказал, что план его до гениальности прост и потому легко выполним, Бывают же люди с таким даром убеждения! Даже наш разумный и осторожный комбат ни слова не возразил Филимончуку, а тот в заключение самодовольно улыбнулся:– Молчание принимаю за одобрение. Итак, фашисты во второй раз здесь нас не ожидают. Вот мы их и перехитрим.Хитрить так хитрить. За два дня до назначенного срока рота Мамаева была готова к бою.Операцией руководил сам комбат Радченко. Группу захвата возглавил Лиховских.За бревенчатыми стенами боевого охранения мы засели с ночи.На рассвете в густом молочном тумане стрелки и разведчики на заранее заготовленных плотах благополучно форсировали реку Осьму.Мой взвод остался на левом берегу, – обеспечивать переправу туда и обратно.Разведка была неудачной с самого начала. Немцев не удалось захватить врасплох. Туман над речной поймой быстро рассеялся, и рота Мамаева на правом берегу залегла под прицельным огнем противника, без толку неся потери. Группа захвата так и не могла пробиться во вражеские траншеи. Расчет на внезапность и хитрость не оправдался. Комбат дал сигнал об отходе.Обратную переправу поддерживала полковая батарея, минометы Громова и ружья Иемехенова. Противник отвечал огнем тройной интенсивности. Мы вели огонь через головы своих. Обстреливали лысые высоты, откуда немецкие пулеметы взахлеб бороздили речную гладь.От минометного огня затонуло несколько плотов. С остальных, держа над головой винтовки и автоматы, солдаты попрыгали в воду. Поддерживая друг друга и подталкивая плоты, стрелки и разведчики вплавь добирались до своего берега и через боевое охранение уходили на оборону. Мы снимались последними. Я была в расчете Непочатова. Просигналила деду Бахвалову: “Снять пулемет!” Березин и Попсуевич проворно подхватили “максим” за хобот, остальные расхватали коробки с расстрелянными лентами и тесной группкой побежали по рыжему кочковатому полю в сторону боевого охранения. Пулемет, как большой сытый гусь, переваливался с боку на бок на низких лапах-катках. Позади всех, держась рукой за грудь, не шибко рысил дед Бахвалов. Я подумала: “Доберутся благополучно”. Через пять минут снова оглянулась. Пулеметчики были уже у самой стенки боевого охранения. Я с облегчением вздохнула. Но в тотже миг тяжелый снаряд разорвался в середине бегущей группы. В воздух взметнулся огромный фонтан земли, мелькнуло зеленое искореженное тело пулемета, и я на секунду закрыла глаза.– Непочатов! Всем расчетом к Бахвалову! Забрать убитых и раненых!А сама подумала: “Там нет раненых...”– А как же вы? – закричал Непочатов.– Выполняйте приказ!Я легла за пулемет. Ко мне, запыхавшись, подбежал Лукин, с разбегу шлепнулся рядом.– Снимайтесь, – бросила я ему через плечо, не переставая стрелять, – двоих солдат ко мне! – Дала еще несколько очередей по ненавистной высоте и поискала глазами воду. Пулемет раскалился, как утюг, из пароотводной трубки не хлестал даже пар. Плоская банка была пробита осколком насквозь и валялась пустая, без воды. “Максим” забастовал: плевался сгустками расплавленного свинца.Я поглядела направо: переправлялись последние отставшие солдаты. Ко мне что есть духу бежал Гурулев, за ним еще кто-то. Из боевого охранения, прихрамывая, возвращался Непочатов...В капонире на узких нарах лежал дед Бахвалов, блевал и плакал:– Мальцы мои дорогие... Ребятки... Всех до одного... Лучше бы меня, старого каторжника... Я уже свое отжил... – Его уговаривал капитан Степнов.Пришел фельдшер, посмотрел деда, сказал:– Контузия. Ушиб брюшины. Надо в медсанбат.Мы с Непочатовым уточняли потери. Погибли: Миронов, Березин, Попсуевич и Лукашин. Легко ранены Непочатов и Пырков. В госпиталь ехать отказались. Контужен дед Бахвалов.В капонир ввалился разведчик в рваном маскировочном халате, обратился ко мне:– Тяжело ранен старший лейтенант Лиховеких. Хочет вас видеть.Я побежала на ротный санпункт, но раненого уже отправили...Забившись в стрелковую ячейку, тоненько плакал Ие-мехенов. Повернул ко мне залитое слезами лицо:– Помирал Ульянов, однако... Друг, однако...Я была очень расстроена. А тут еще явился Макс-растратчик с актом о списании материальных потерь. Пробежав глазами бумагу, я возмутилась:Что это? Ведь у моих погибших солдат было только по две ноги! А тут двадцать пар ботинок! И шинели?! Да мы и не брали их с собой. Пятнадцать палаток? Нет, старшина, такую фальшивку я не подпишу.Так поймите вы, товарищ лейтенант, в роте недостача! – вскричал старшина Букреев. – Старшему лейтенанту Ухватову предшественник дела не передавал – ранили его, с него и взятки гладки, а всё как есть и повесили на нас с командиром роты. Что ж нам теперь, платить за всё? Да тут никакого жалованья не хватит!– Всё это вы объясните начальнику тыла, может быть, он вас поймет, а я вам не сообщник. Старший сержант Непочатов, составьте для старшины реестр потерь.Ночью из санроты позвонила Нина Васильевна. С грустью сказала:– Только что отправила Петю Лиховских. Правую ногу придется ампутировать. Глаз, по всей вероятности, тоже пропал... Что же ты молчишь?От комка, подступившего к горлу, я не могла сказать ни слова...Мамаев всю ночь ругался и огрызался на телефонные звонки. Он был очень расстроен: потерял почти третью часть личного состава, в том числе толкового командира взвода Ульянова...– Авантюрист! – гремел он в адрес Филимончука. – Таких судить надо! Видал бы я этот “сабантуй” в гробу! Додумался, краб: где обедал – туда и ужинать отправился... Умник, а эсэсы – дураки?.. “Не проявили должной храбрости...” Показал бы я тебе храбрость, Аника– воин!..На другой день за большие потери в разведке боем Мамаеву объявили строгий выговор по партийной линии.Мамаев заморгал толстыми, как проволока, ресницами:– Вот те раз – пальцем в глаз! Это называется свалить с больной головы на здоровую!Он вопросительно поглядел на меня, ища сочувствия. Но я сказала:Так и надо. Может быть, хоть это научит тебя нормально разговаривать. Нет чтобы доказать всё спокойно и обстоятельно – кроет матом, как в кабаке!– Не в том дело! – закричал разобиженный Мамаев. – А главный виновник, выходит, сухим из воды выскочил? А? По-твоему, это порядок?Но и Филимончука наказали – отстранили от должности. Делом о неудачной операции занималась дивизионная партийная комиссия. Узнав об этом, Мамаев успокоился.Ночью наша дивизия снялась с насиженного места и отошла в тыл, в резерв командующего.Дед Бахвалов лечился недолго: сбежал из полевого госпиталя и в один прекрасный день хмурый предстал передо мною. Я очень обрадовалась:– Василий Федотович, дорогой! Как здоровье? – я поцеловала старика.Дед, отвернувшись, подозрительно долго протирал свои очки-колеса. Потом глухо сказал:– Слава богу, здоров, как батюшка-медведь. В обоз, мазурики, норовили списать, да с Бахваловым шутки плохи. Так и сказал я доктору, да и зафитилил домой...Подошел Мамаев, довольный, захохотал:Дедок! Милая ты моя борода! Как прыгаешь, сибирский боцман? Как дела?А дела, товарищ моряк, ни к лешему, – ответил дед Бахвалов. – Вот командир роты Ухватов во взвод лейтенанта Васильева меня направляет. Говорит, тут вакации для меня нету, а там есть.Не вакация там, а провокация! – закричал Мамаев и потряс своей дубинкой: – А этого ваш краб Ухватов не едал? Он что же, гальюнщик, думает, что я с двумя пулеметами буду воевать?! – Ротный свирепо вытаращил глаза и повернулся в мою сторону: – Чтоб сегодня же был у меня третий пулемет!.– Не ори. Не глухая. Будет вам, Василий Федотович, пулемет и люди будут. На днях еще пополнение получим и все отделения скомплектуем заново. Так что никуда мы вас не отпустим.– Спаси, Христос, коли так, – обрадовался старый пулеметчик.Прибежал Пырков. Улыбаясь во всё щекастое лицо, закричал что было духу:Братцы, дед Каширин явился!Ой, старый борода! Друг, однако! – верещал Иемехенов.Сияющего деда окружила наша молодежь, Ухватов уперся, как баран:– У тебя нет ни людей, ни машины, а у Васильева как раз недостает опытного наводчика.Но Бахвалов не наводчик, а командир отделения. Люди не сегодня-завтра будут, и где ж я тогда возьму командира?Будут люди – будет и командир, – возразил ротный. – На Бахвалове свет клином не сошелся.Нет сошелся! Много у тебя в роте таких Бахваловых? Вот-вот в наступление, а ты мне ножку подставляешь!Ухватов глядел на меня нагло и насмешливо:А ты попроси хорошеньче. Поплачь. Может быть, и пожалею...Дорвался? Рад досадить? Эх ты! Голова