Текст книги "Есть такие(СИ)"

Автор книги: Валентина Груздева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Женщины, это же ваши любимые мужья, отцы ваших детей, работящие, как я поняла из вашего разговора, не пьяницы. Вы не правы, женщины! Мужчин у нас меньшинство, их надо любить, беречь, ценить, и уважать!

Дамочки от неожиданности замолчали и смотрели на неё, как будто она с Луны свалилась. А мужчина, сидевший перед ней на сидении, вскочил, освобождая ей место:

– Садитесь, пожалуйста!

– Спасибо, молодой человек. – Устраивалась на удобном сидении.

Взглянула на стоявших дамочек со смехом в глазах, как бы говоря:

– Переиграла я вас всех! Мелочь, а приятно!

Перед выходом на конечной мужчина, стоявший рядом с ней всю дорогу, наклонился и тихонько спросил:

– У вас, наверное, хороший муж?

Подняв на него свои невинные глаза, она так же тихо ответила:

– Если бы не отвечать, давно убила бы!

Глаза молодого человека удивлённо округлились.

КОТ.

– Господи! Это что же у меня опять рука заныла... Неужели ко мне смерть в гости просится... Только бы мне нечаянно не заикнуться об этом внучке, а то опять уговаривать начнёт, чтоб квартиру продала и жить к ним переехала, чтобы жилплощадь свою увеличить.

Отец у ней умер в довольно приличном возрасте с полным ртом зубов, в этом смысле она тоже была крепка, зубы были пока родные, правда, один коренной по неосторожности сама нарушила – орехи фундук щёлкала – пломбу поставили какую-то "стеклянную", берегла её теперь, тринадцатый год держится.

– Хоть мне и восемьдесят скоро будет, но своими ведь ногами хожу! Нет, не поддамся я ни на какие уговоры, разум я ещё не потеряла.

Она гордилась собой, гордилась тем, что ни разу за всю жизнь не взяла в рот ни одной жвачки, что не съела ни одной синтетической мёртвой безделушки в пакетиках, типа "Чупа-Чупс", "Данон" и прочее. До сих пор внучка удивляется, что она кусает спокойно и яблоки, и морковь. Да, она всю жизнь следит за своим здоровьем!

А с рукой она помнит, когда это началось. Сосед ей как-то похвастался, что к нему племянник из Москвы в гости приехал и в подарок привёз наручные электронные часы, и она дала тому денег, чтобы он выслал ей такие же крупные на браслете. И модничала потом долго перед своими коллегами в налоговой. Двадцать лет она их с руки не снимала ни днём, ни ночью, браслет был удобный. И вот как-то вдруг руке под часами стало неуютно. Она до сих пор помнит, как молниеносно сбросила их с руки, долго растирала запястье, пытаясь согреть точку в самом центре, но в этом месте как будто дыра появилась, пробитая леденящим Вселенским холодом. И чего только она ни пробовала, и Алмагом, прибор такой, лечила, и на массаж не раз ходила, и заговоры на молодую Луну, и заговоры на мертвеца, и парила дубом, и жгучей крапивой секла, и шерстяную повязку на это место связала, и притирки всякие делала, и примочки из глины. Помогала немного связанная из тонкой серебряной проволоки сеточка, и она поняла, что энергия при отсутствии последней, обходит "эту дыру". Потом начали болеть пальцы, потом боль временами стала подниматься до локтя, потом стало побаливать плечо. И тут она вспомнила, что в детстве неудачно упала на это плечо, травма была сильной, почти год тогда болело, это ещё мягко сказано, но с годами об этой болячке всё-таки забылось. Память тут же перенесла её в детство, и она заново переживала со слезами на глазах и своё тогдашнее болезненное состояние, и горести родителей по этому поводу, и сочувствие окружающих.

– Вот ведь как получается, – вздыхала она, – все болячки, даже детские, дают о себе знать на старости лет.

Задалась вопросом: "Не связаны ли эти обе болячки – плеча и запястья?"

Ни какими физическими нагрузками она себя не напрягала, всю жизнь проработала за столом с шариковой ручкой. Сколько медицинских советов она перечитала по этому поводу! Временами боль всё-таки отступала, бывало даже неделями она удивлялась её отсутствию. Наблюдала за собой. Заметила, что помогало солёное сало, стоило его поесть раз в неделю – боль начинала уходить с плеча, с локтя, пальцы начинали двигаться без боли. Знала, что умеренное употребление сала поддерживает гибкость суставов, ни масла всякие внутрь, ни кремы наружно, а именно свиное сало.

– Неужели ж я совсем сохнуть начала? – Думала она частенько и постоянно искала и находила рецепты и процедуры для поддержания своего здоровья. Вот так она не сдавалась смерти уже лет тридцать.

Условный звонок в дверь – один короткий, один длинный, два коротких – прервал её размышления.

– Это соседка, наверное! Время обеденное. – Направилась в прихожую, заглянула в глазок. – Да, соседка. – Открыла.

– Клара, милая, выручай! Несчастье у нас, на похороны брата ехать надо. На неделю, наверное. Похозяйничаешь?

– Останусь, конечно, – ответила она не раздумывая, как нет-нет да бывало. – У тебя что, цветы полить да с котом справиться?

– Да, как всегда.

– Когда уезжаете?

– Сегодня сразу после работы. Ключи у тебя есть.

– Не беспокойся, езжайте спокойно.

– Ну, я побежала. Закрывайся. Еда в холодильнике, я всего накупила.

Она знала, что ночевать ей придётся у соседки, так её кот совершенно не переносил одиночества, особенно ночного. К себе она не хотела его приносить, дома он чувствовал себя спокойнее, домашний был, старый уже. Под вечер набрала с собой яблоков, захватила ночнушку, и отправилась смотреть телевизор в соседнюю квартиру. Барсик встретил её у порога умными глазами. Вечер провели рядом, она на диване, он в своём любимом кресле, хотя несколько раз забирался к ней на колени, но она, приласкав и погладив немного, относила тяжеленного в кресло. Но он снова через некоторое время перебирался к ней, мурлыкал, тёрся, заглядывал в глаза, и она не могла ему отказать в ласке, гладила по спинке, всю мордашку его пальчиками своими перебирала, особенно около усиков, он даже разомлел от этого счастья, разговаривала, как с человеком, он понимал её, даже кажется смеялся вместе с ней над мультиками, что показывали на экране.

Дни и ночи стояли жаркими, и укрылась она лишь простынкой в спальной комнате. Проснулась на животе от шевелящейся горячей тяжести на её больном плече – кот, ворча по-мужски, перебирал передними лапами её больное место и слюнявил носом её загривок и волосы. Плечу было тепло, и она боялась шелохнуться, чтобы не спугнуть его усердие. Поняв, что она проснулась и не гонит его, он муркнул и пуще прежнего продолжал своё дело. Она чувствовала, как его коготки впиваются временами в её кожу, что зубки нет-нет да и вгрызаются легонько в шею, но это было приятно, такого массажа она никогда раньше не испытывала. Это длилось более получаса. Он, намучившись, так и уснул на её больном плече, придавив своей тяжестью. Было ещё темно, и она не стала его беспокоить. Легко задремала и сама.

Утром она перенесла его спящего в кресло, оставила ему на кухне еды. Заметив на уголке простыни пятнышки крови, застирала холодной водой с порошком, прополоскала, развесила на спинке кровати, к вечеру должно высохнуть. Дома рассматривала в трюмо своё исполосованное когтями вдоль и поперёк плечо. На день она оставляла его одного, а вечерами они опять смотрели телевизор.

Соседи вернулись. Поблагодарили, как всегда, сунули ей в руки коробку конфет, пирогов всяких с поминок. Прошло, наверное, дней десять-двенадцать, как соседка заглянула к ней, пожаловалась:

– Что-то Барсик мой захирел совсем. Не ест ничего, только молоко лачет, глаза у него совсем помутнели... С кресла своего не слезает.

Клара испуганно посмотрела на неё:

– Со мной вроде нормальный был... И корм свой уплетал с аппетитом...

Ещё через неделю они его схоронили.

И как-то не совсем сразу, но очень навязчиво, ею овладела мысль, что плечо-то у неё не болит, и локоть не болит, и жилы не тянет, и кисть руки как бы помолодела, можно сказать, ожила. Она пощупала свою "чёрную дыру" на запястье – точка горячо пульсировала! Долго она этому не могла поверить, очень долго. Но прошёл уже месяц, и второй, и третий, а болей всё не было!

Она, конечно, слышала рассказы о том, что кошки лечат, и успокаивают, и даже давление понижают, даже злых духов от жилья отгоняют. Но то, что произошло с ней – подобного ей ни разу не приходилось слышать из чьих-либо уст! Но никаких сомнений в том, что кот Барсик причастен к её оздоровлению, у ней не было.

– Вот ведь, видимо, есть и такие способы избавления от застарелых болей...

И она собралась в церковь поставить свечку за упокой души кота Барсика, спасибо сказать, что унёс с собой в могилу её болячку.

ПАЛЬЧИК.

Две пожилые особы устраивались на нижние полки купе.

– Ну вот, Наташа, и ознакомились с тобой с переменами в Крыму.

– Да, теперь представление имеем, как там жизнь протекает.

– Постарела наша сестрица Антонина заметно, и Кузьмич её отяжелел... А какой красавец раньше был!

– Так ведь и мы стали не такими, как десять лет назад.

– Но не растолстели ведь, как они!

– А заметила, на Украине все дамы полноватые, не только старшее поколение, но и молодёжь не скажешь, что худенькая.

– У них у всех теперь российские паспорта, – поправила ту сестрица.

– Это я по привычке.

– А что полненькие да румяные, так это от качественного питания и экологии. Рыба, хлебобулочные, молочное у них не как в наших супермаркетах – одна гниль и просрочка.

– Может всё-таки соберёмся в следующий раз в Турцию слетать?

– Нет, Наташа, не уговоришь ты меня-патриотку пополнить бюджет Эрдогана, ни за что не потрачу на него свою пенсию.

– Здравствуйте! – Проговорила девица. – У нас верхние два места.

– Проходите, устраивайтесь. С кем вы?

– Муж за пивом побежал.

Та, поставив свой багаж на колёсиках около столика, присела около раскрытых дверей. Сестрицы глазами знакомились с попутчицей. В отличие от путешественниц её возраста та была в простом трикотажном светло-сером платье, приятно облегающем её стройную фигуру, с рукавами по локоть, с крупно отороченным эллипсом ворота. Лёгкая чёлка, чуть порыжевшая от южного солнца, являлась переходным звеном от нежной кожи лица к жёстким чёрным волосам, которые сейчас освободившись от тугой завязки, раскинулись тяжестью за спиной. Чувствовалась какая-то уверенная интеллигентность в её поведении и осанке, она не стелила суетливо постели, не разбирала поклажу. Её карие глаза, поначалу тактично избегавшие их взглядов, всё-таки посмотрели прямо, и улыбка, хоть и сдержанная, обнажила красивые зубки и украсила лицо розовым цветом.

– Вы так внимательно меня рассматриваете.

– Приятно ведь на молодую даму взглянуть.

– И как я вам? – Засмеялась откровенно.

– Нормально. – Ответили враз, захохотав. – Познакомимся?

– Марина.

– Я – Наташа.

– Я – Оля.

– Где будет ваша конечная?

– Мы до Чернушки.

– О! Значит, весь путь вместе будем. Мы до Екатеринбурга. Можно мы тебя на "ты" кликать будем? Ты ведь нам во внучки годишься.

– Разрешаю. – Улыбалась та.

В раскрытых дверях показался молодой человек в ярких пёстрых шортах, синей под цвет глаз футболке, с баночкой пива. Облокотившись обоими локтями на верхние полки, осмотрев присутствующих, подняв указательный палец, спросил:

– А почему постель не приготовлена?

Марина как будто не слышала, никак не отреагировав на его слова, которые на слух казались ласковыми, но носили всё-таки командный оттенок. Сестрицы, обменявшись взглядами, смекнули, что недавно меж молодыми, видимо, "пробежала чёрная кошка".

– Так вот, – улыбнулась мило Наташа, – рыцаря ждём. Говорят, ещё встречаются такие в наше время. Уж не ты ли, красавец, им будешь?

Тот, засмеявшись, понял иронию и, вздохнув, присел рядом со своей половиной, обняв за плечи.

– Марина, ну не сердись. Я же шучу. – И, оправдываясь перед чужими, пояснил. – Никак не даёт мне расслабиться. Ведь всего одна баночка пива! Неужели меня за это можно наказывать так строго!

Причина недовольства девушки стала понятна – видимо, он был склонен к выпивке и по поводу, и без повода. Хотя ласковый был чертёнок и обаятельный, шептал что-то ей на ушко, в щёчку целовал, никого не стесняясь, так как та улыбнулась.

– Дети! Поезд тронулся! – Объявила Оля.

– Готовим билетики. Сейчас проверять будут. И постельное принесут. – Добавила Наташа, поняв, что молодые помирились.

– И как нам рыцарь представится?

– Слава.

Видимо, чувствовал себя всё-таки виноватым, а может наоборот, почувствовав себя настоящим рыцарем, он после ухода проводницы начал стелить постели сразу всем, перед этим чуть ли не приказал всем удалиться, показав своим указательным пальцем на дверь, давая понять, "кто в доме хозяин". Они вышли в коридор. Стоя у окна и посмеиваясь, завели разговор.

– Марина, а ты чем занимаешься?

– Я после института главным бухгалтером в ЖКО работаю.

– О! Так мы с тобой коллеги! – Улыбнулась Оля. – Я тоже всю жизнь бухгалтерией занималась. Справляешься?

– Поначалу трудно было. Да и сейчас нелегко, но привыкла, третий год уже.

– А живёте где? С кем?

– Мне сразу квартиру дали большую. Родители мои свой дом имеют. А у Славы жизнь как-то не сложилась, после армии дома только прописался, но там его старший брат с семьёй давно хозяйничает. Потом уехал в Екатеринбург к сестре – у той бизнес через год прогорел, кредиты надо было выплачивать. Вернулся в Чернушку, работал и грузчиком, и в строительстве. Но всё время недоволен своей неустроенностью. Я вот и решила к рукам его прибрать, но пока не очень получается. Я ведь его с детства знаю, рядом жили.

– Видно, что он очень высокого о себе мнения, – заметила Наташа, – а реальность-то совсем другая.

– Он просто хвастунишка, мечтает о чём-то несбыточном, завидует почти всем, как ребёнок. Я не скажу, что он ленивый, или не аккуратный, или грубый – этого в нём нет, чистоплотный он, и с людьми сходится быстро, до сих пор футбол гоняет с ребятишками во дворе. Но какой-то неприкаянный.

– Какие-то командные замашки у него проскальзывают всё-таки, – заметила молчавшая Оля.

– Может стоит ему дать возможность покомандовать, совсем немного, где-нибудь на уровне бригадира, чтобы он выплеснул из себя этот негатив для дела.

– Я подумаю. Спасибо за совет. У меня в строительстве папа командует, и Слава не прочь там работать... Что-нибудь придумаем.

– Взвалила ты на себя ответственность...

– Мне ведь уже двадцать пять лет будет. Остепенится со временем, надеюсь.

– Только спуску ему не давай с алкоголем, иначе все твои усилия будут напрасны.

– Дамы! Прошу! – Пригласил он всех, распахнув дверь.

– О! Какая красота! – Не удержалась от восклицания Оля. – Это где же ты научился так красиво постельки-то оформлять!

– Армия научила. – Не скрывал он удовольствия от похвалы.

– Как приятно всё-таки женщине улечься на постельку, приготовленную мужскими руками.

– И стол накрыт! – Удивилась Наташа. – Значит – ужинаем! И – спать!

Утро было пасмурным. Все долго валялись под одеялами. Но ехали домой, а это родное чувство всегда всех согревало. Наташа встала открыть дверь, запустить свежий воздух, и отдёрнула шторки на окнах и в купе, и в коридоре. В вагоне было тихо, только ритмичное перестукивание колёс о стыки рельс. После обеда начались разговоры.

– Ну, рассказывайте, молодые. – Обратилась Наташа к нему, умело скрыв их уже состоявшееся знакомство с Мариной.

– Что рассказывать?

– Про любовь, про деньги! Откуда вы и куда?

– В Алуште на турбазе отдыхали четырнадцать дней по путёвке.

– Вы женаты?

– Да, свадебное путешествие у нас получилось, – улыбался он, поглядывая на Марину.

– Понравилось?

– Конечно!

– Много денег потратили?

– Марина от меня это скрывает.

– Что так? Не доверяет?

– Я пока безработный...

– Безработный! Так это тебя жена по морям на отдых возит! Марина! – Обратилась к ней. – Не вздумай повторять своей ошибки! – И уже серьёзно продолжала. – Давно без работы?

– Ну не совсем безработный, подрабатываю, где придётся, но не оформленный. Без денег-то совсем плохо.

– Трудно у вас с работой дома?

– Очень. Я уж и Екатеринбург пробовал, но там совсем жить негде. Да и прогорел наш с сестрой бизнес через год, кредиты выплачивали.

– Чем занимались?

– Она какой-то стряпнёй занималась, а я продавал эти её сладости.

– А кредит зачем брали?

– Так с нуля начинали! Печи для выпечки, запасы муки, сахара, добавки, красители всякие. Потом по бухгалтерии у ней убытки получились. Да и не покупали столько, сколько мы с ней планировали.

– Друзья-то у тебя есть?

– Есть. – Оживился он. – Летом с сослуживцами на рыбалку ездил. Третий год встречаемся. И с одноклассниками встречаюсь.

– Так они ж, наверное, все уже женаты.

– Да. У обоих дети уже. Один у отца работает, и другой работает, ещё и учиться начал заочно.

– А ты один, как я поняла, там был.

– Да. Ну и что?

– Да как-то даже неприлично... Тебе не кажется?

– Кажется... Вот и женился...

Видимо, не понравился ему допрос, готовый перейти в нравоучения, и он, сославшись на низкое ослепительное солнце, что светило прямо на него, встал на колени перед своей половиной, положив той руки на живот, заглядывая в глаза, поправляя её волосы, и шепча что-то с улыбкой. Наташа тут же нашла повод, чтобы спросить:

– Ребёночка ждёте?

Марина только кивнула головой в ответ. Сестрицам ничего другого не оставалось, как выйти в прохладный коридор, чтобы дать молодым возможность пообниматься. Они присели на откидные сидения напротив друг дружки, но в приоткрытые двери всё-таки прислушивались к разговору.

Не прошло и полчаса, как разговор в купе обострился. Он сидел перед ней на корточках и шёпотом о чём-то умолял, ластясь и подлизываясь.

– Нет! Не дам! Отдых кончился. Пора себя в порядок приводить! Никакого больше пива!

– А ты говорила, что любишь меня. Помнишь? – Он не отставал.

– Я ведь могу и разлюбить.

– Нет, ты этого не сделаешь! Я же пропаду без тебя! – Давил он на жалость. – Ну, пожалуйста, на одну баночку!

– Не дам!

– Марина! – Не выдержала Наташа, входя в купе. – Чем это ты мучаешь нашего рыцаря?

Та молча отвернулась к двери, оставив вопрос без ответа. Пришлось ему объяснять проблему:

– Так пива хочется...

– Ты что, склонен к алкоголю? – Сделала удивление Оля.

– Нет, конечно. Просто..., как все...

– Алкоголик никогда не признается, что склонен. – Строго произнесла Наташа.

– Конечно. Вас здесь трое против меня. – Обиженно махнул рукой, забираясь на свою верхнюю полку.

Только под самый вечер, отлежав бока, опять спустился вниз. Наташа дала ему денег, чтобы сходил купил всем по мороженке, пока стоянка большая. Испросив разрешения у жены, вернулся и с баночкой пива. Потом продолжились разговоры, которые как-то незаметно опять склонились к нравоучениям.

– Слава. Имя у тебя многообещающее. Хотя и слава может быть разной, кто-то славит сам себя, кого-то прославляют другие. Сейчас ты к какой категории себя относишь?

– Пока ни к какой, – смеялся он. – Я пока неудачник.

– Как же так! Молодой, здоровый, жить есть где, нигде не работаешь, женился, жена у тебя всем на зависть красавица умница, ребёночек намечается, в свадебное путешествие тебя свозила, пиво потягиваешь! И после этого ты называешь себя неудачником!

– Представляете, она меня на себе женила! – Он хоть и смеялся, но его указательный пальчик опять выскочил на этот раз в направлении Марины.

– Так скажи сейчас же ей за это "большое спасибо"! И поклянись ей в вечной любви! При свидетелях! Быстро! – Полушутя-полусерьёзно настаивала Наташа.

Он артистично бросился перед Мариной на колени:

– Марина, прости меня ради Бога! Я правда люблю тебя! Ты мне веришь?

– Это твои пьяные слова... – Безразлично ответила она.

– А ведь и правда, – подумала Оля, пока он там ёрзал по полу, – она уже устала от его алкогольной зависимости, она и правда может бросить его на произвол судьбы, если он будет продолжать в том же духе. И ведь его указательный пальчик всегда выскакивает только опьянённый алкоголем.

На следующий день с утра опять было пасмурно, а вечером молодым надо было выходить. Чтобы как-то мирно закончить дорожное знакомство, чтобы ещё как-то помочь им не ссориться, Наташа после обеда решилась на следующее:

– Вы очень симпатичная пара, – улыбнулась она, – я вам сейчас на прощание расскажу умные слова. Очень умные..., есть такие..., надеюсь, вы их услышите:

Не каждый выбирает для себя

ту женщину, которую полюбит.

Любовь всегда для всех загадкой будет,

её нельзя купить или призвать,

её никто не в силах предсказать.

Любовь внезапно можно лишь познать

с той женщиной, которую любя,

не каждый выбирает для себя.

Не каждый выбирает для себя

религию, в которую поверит;

он может долго тщетно лицемерить,

искусно правду от себя скрывать,

он может даже атеистом стать,

души своей совсем не замечать –

религию, где только Бог судья,

не каждый выбирает для себя.

Не каждый выбирает для себя

дорогу, на которой трудно будет,

что к храму поведёт, в пути разбудит

религию и женщину познать,

любить научит, верить и страдать,

себя в лишеньях преодолевать –

дорогу, испугавшись бытия,

не каждый выбирает для себя.

Не каждый выбирает для себя

ни Женщину, ни Веру, ни Дорогу.

– Они нас выбирают, слава Богу,

они нас выбирают для себя.

И мы живём, им всем благодаря!

Долго молчали. Она не упомянула, что стихи написаны Людмилой Михайловной Снегиной, то есть женщиной, чтобы не унизить мужское самолюбие "рыцаря".

Оля тоже не захотела промолчать:

– И ещё, Слава, я бы посоветовала тебе на будущее – никогда нигде не высовывай свой указательный пальчик. Это не принесёт тебе ни командного звания, ни уважения подчинённых или окружающих. Очень неприлично смотрится со стороны. Очень.

Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами, не мигая. Потом щёчки его порозовели. Видимо, за два дня именно это предостережение задело его больше всего.

– Всё! – Встала Наташа. – Пора. Подъезжаем. Пойдёмте, мы вас проводим. И не обижайтесь на нас за нравоучения, мы всё-таки жизнь прожили, а у вас она вся впереди.

СТРАШНАЯ РАДОСТЬ.

Этот дом на окраине заводского района построенный в конце пятидесятых годов, в первое время служил общежитием для малосемейных, но лет пятнадцать назад его капитально отремонтировали, убрали печи, подвели газ, поменяли все лестничные пролёты на бетонные, подсоединили к центральному отоплению – двухэтажный, двухподъездный, квартиры все однокомнатные большие, тёплые, с застеклёнными верандами; перекрытия остались деревянными, полы тоже, поскрипывали, правда, но дом отвечал всем требованиям жильцов. Рядом стояли таких же десяток, но пространство поредело, так как многих приговорили к сносу. Далеко напротив разрастались кирпичные многоэтажки.

Родители назвали её каким-то странным именем – Жанна, такого не было среди её соседей, одноклассниц, знакомых, коллег. Впервые она услышала его в песне "Стюардесса по имени Жанна...", она тогда улыбнулась самой себе – хорошая афиша, и подружки стали обзывать её стюардессой, она не обижалась, даже как-то загордилась.

Дети купили ей квартиру в этом доме, решили продать проседавший родительский дом, в котором она выросла и прожила потом всю свою замужнюю жизнь. Она согласилась. Сами они жили напротив в многоэтажках. Сразу по переезду отпраздновали лёгкое новоселье, совмещённое с её днём рождения, так что сразу после восьмидесятилетия она проснулась в уютной широченной квадратной комнате. Рядом были малюсенькая кухня, туалет, ванная, крохотная прихожая с кладовкой.

– Вставайте, мертвецы! Суд идёт! – Кричал хриплый голос в коридоре, брякая, как ей казалось третий день, не то костылём, не то палкой о пол, по стенам, по железной решётке перил.

Потом громко хлопнула дверь подъезда внизу, и наступила тишина. Она третий день удивлялась этой ранней побудкой.

– Надо будет с соседями познакомиться сегодня во что бы то ни стало, узнать, какого чёрта этот мужик будит всех в пять часов утра!

Попила горяченького, заправила постель и уселась на ковре на полу, включив телевизор, дожидаясь, когда начнётся "Аэробика", чтобы немного встряхнуться, погнуться, потянуться. Она давно жила по какому-то интуитивному расписанию, постоянно вслух подавая себе простые команды, типа "сейчас поедим", "сейчас умоемся", "сейчас приберёмся", "радио включим", "носки довяжем", "сейчас – в магазин", "сейчас кашу сварим" и так далее. У ней отпали команды "оденемся потеплее", "печку затопим", "собачку накормим", "грядку вскопаем", "снег отгребём" – всё это ушло в прошлое. Многое осталось в прошлом. Она не жалела об этом. Здесь, рядышком с родными, ей лучше, и им спокойнее, под приглядом, всё-таки возраст порядочный, они не скрывали от неё именно эту заботу.

Ловко перебирая спицами, усмехнулась про себя:

– Теперь внучатам множественным негде будет резвиться, дома-то нет, огорода нет, полянки нет. До чего же они мне все надоедали каждое лето! Как тараканы эти малыши! Не слушаются, ничего не хотят понимать, только "Есть хотим!". Не буду здесь их привечать. Пусть родители с ними теперь мучаются. А я отдыхать буду, я заслужила этот отдых.

Бряканье перил, долбёжка по полу в коридоре, мимо двери прогрохотало опять это чудище, издавающее хриплый смех:

– Поднимайтесь, мертвецы! Жизнь в Аду уже начинается!

Она глянула на часы – восемь утра. Она не могла за ним проследить, так как её веранда и окно на кухне выходили на противоположную сторону от подъезда.

– Весёлый мужичок, однако! – Рассмеялась вслух. – Он, видимо, так от смерти защищается! Его, видно, уже не перевоспитать. И соседи все на его выходки перестали реагировать, молчат все.

Заслышав за стенкой включённое радио, отложила вязку в сторону.

– Пойдём-ка мы к соседям, познакомиться пора.

Взяла два пакетика заварки, испечённый с вечера манник и вышла в коридор впервые за три дня – шесть дверей с одной стороны и шесть – с другой стороны площадки. Постучала легонько, прислушалась – никакого ответа. Погромче постучала. Дверь на цепочке приоткрыла женщина с непричёсанной копной седых волос, засмеялась:

– Я думала, дед тут опять трётся.

– Я соседка ваша новая. Познакомиться иду.

– Проходите, – сняла цепочку.

– Слышу, что радио у вас уже играет... Меня Жанна зовут.

– Маша. Проходите... Знакомиться – так знакомиться... Осматривайтесь, да – на кухню, я как раз завтракать собралась.

Она лишь заглянула в комнату. Квартира была точно такая же, как у ней. Прошла на кухню, поставив манник на небольшой столик у окна, присела на одну из табуреток. Вкусно пахло поджаренной колбасой. Хозяйка нарезала хлеб, лимон, положила солёных огурчиков на блюдце, засмеялась:

– Может коньячку выпьем по стопочке?

– Как хотите. Мне не навредит.

– Жанна, хоть вы и старше, но давайте по-простому, на "ты", как-то так теплее. – Тут же, не дожидаясь ответа, спросила. – Сколько тебе?

– Три дня назад восемьдесят исполнилось.

– А мне, слава Богу, ещё шестьдесят, – продолжала та посмеиваться.

– А что это за дед тут по утрам кудесничает?

– Этот дед ещё нас всех тут переживёт! Грохочет каждое утро... Мы уж привыкли все... Инвалид он, деревянный костыль вместо ноги. А характер жутко неуживчивый, дочь к нему приходит прибираться – ворчит на неё, она всё время извиняется перед нами за такое беспокойство. А к ней жить не идёт.

Проболтали до обеда. Узнала, что на их площадке из двенадцати квартир только в двух живут парами, одни молодые, другие в возрасте, но в доме в основном – только престарелые.

В следующий выходной попросила Машу собрать несколько соседок – задумала угостить их чаем с пирогами для знакомства. Получилось, просидели до обеда.

Сентябрь был уже за середину, но стояла сухая безветренная погода, тополя во дворе ещё не все листья обронили. Они, трое старушек, под вечер сидели на лавочке, обсуждая всех и вся, суетящихся во дворе. Солнце хотя и светило, но уже не грело. Из соседнего подъезда, распахнув дверь, вылетела босая старушка, бросилась за угол дома. Немного погодя, выскочил бородатый в одних древних кальсонах мужик.

– Ты! Жена! – Оглядывался по сторонам. – Я найду тебя, стерва! Найду! Никуда не денешься! – Обратился с трёхэтажными матами к ним. – Куда она делась? Спрятали? – Сел прямо на землю перед ними и заплакал настоящими слезами, оправдываясь. – .бать хочу... .бать хочу! А она, сука, убегает от меня... И что я должен делать?... Жена она мне, или кто?

Поднялся, опираясь на руку, размазал грязными пальцами слёзы, плюнул в сторону и, матерясь, направился в свой подъезд. Жанна с испуганным интересом смотрела на молчавших рядом:

– Что это было?

– Да он давно уже замучил эту бабу своими похотями, – проговорила осуждённо Мира. – Они на первом этаже живут... Жалко Веру... Частенько бегает от него по соседям... Даже зимой... Бьёт её... А что делать? Родных у неё здесь нет.

– Первый раз в жизни такое вижу! Неужели нельзя ничего придумать! Не может же это бесконечно продолжаться!

– Она уже и петлю на себя примеряла, и таблетками травилась, – дополнила историю Надя.

– Сроду бы не подумала, что в таком возрасте мужику женщина в постель нужна! – Всё ещё удивлялась она.

– Вот, на старости лет узнала, что, оказывается, есть такие.

– Наши-то давно от работы поумирали... Не приведи, Господь! Нашего-то деда по сравнению с этим даже хорошим назвать можно... Как хоть его зовут?

– Вашего? Аким. Он не плохой старик, заносчивый только. И весёлый он. И матьков от него мы никогда не слышали, сколько живём.

Окна её квартиры и окна дочери в многоэтажке были в прямой видимости, и они договорились по вечерам в десять часов просто перемигиваться светом, якобы "Всё нормально!", чтобы не бегать ежедневно друг ко дружке. Между ними протекала речушка без названия, которая по весне разливалась, поэтому впереди было свободное пространство около километра, может чуть меньше даже. Она даже будильник поставила на десять вечера, чтобы не пропустить назначенное время для обмена сигналами. Даже Маша поинтересовалась, почему у ней будильник звенит не утрами, а вечерами.

– Я по расписанию живу, – засмеялась она, не желая раскрывать тайну. – Это чтобы я спать во-время ложилась, а то совсем на старости перестала за временем следить.

Как-то после обычной "утренней побудки", к которой она уже и привыкать стала, услышала, что ей стучат по веранде. Удивляясь, приоткрыла занавеску – дед Аким решил опять повеселиться по-своему:

– Живая? – Хохотал, размахивая длинной палкой.

– Не дождёшься, старый хрыч! – Показала ему кукиш.

– О! Да ты весёлая бабка! – Захохотал ещё громче.

– Тише ты! – Прикрикнула она на него. – Спят ещё все в доме!

– А ты что не спишь? Бессонница мучает?

– Да про тебя дурака всю ночь думала! – Засмеялась она.

– Спускайся, повеселимся вместе, я тебе сказку про любовь расскажу! Познакомимся поближе.

– Тьфу на тебя, неладный! – Захлопнула открытую на ночь створку окна.

Ни днями, ни вечерами его не было ни видно, ни слышно, хотя она заметила, что он ходил в магазин, ещё куда-то, во дворе бывал, но редко с кем общался по-дружески, а "безобразничал" обязательно по утрам. Она задумала посетить его жилище, зазвала с собой Машу, та, смеясь, согласилась, так как никогда раньше к нему не заходила. И в ноябрьские праздники она с горячим рыбным пирогом, Маша с остатками коньяка и огурчиками задолго до пяти утра подошли к его двери – удивились, что она совсем не заперта, скорее даже приоткрыта, так как в затворе был кончик половика. Они, перемигнувшись, вошли без стука, заглянули в комнату, где горел ночник. Дед уже одевал протез на свою культю, совсем даже невысокий, чуть повыше щиколотки, вскочил с постели в чём мать родила, схватил подушку с испугу, чтобы прикрыть своё "богатство".